– Как ты можешь! Ты, ты… – кричал кто-то тонким голоском. – Почему ты все время делаешь гадости? Мы же… мы же… Ты мне как сестра!
– Гадости? – холодно удивился еще один голос, мужской. – Это не просто гадости. Она подговорила их напасть на тебя, Лаура! Мы должны заявить в полицию!
Слова проходили бесполезным шумом, куда уж там понять. Я попыталась разглядеть болтающих людей, но в глазах двоилось, и потому передо мной мельтешили лишь непонятные тени. Голова раскалывалась от дикой боли. Что со мной случилось? Я головой стукнулась? Почему она так болит? И разве я знаю этих людей? Какая-то Лаура. У меня никогда не было ни знакомых, ни одноклассниц с таким именем.
Что-то было не так. Я будто разбилась на тысячу осколков и никак не могла собраться вместе. Все казалось чужеродным, и тело, как расплывшаяся огромная масса, аморфная медуза, не подчинялось командам.
Это после падения? Я упала с лестницы и ударилась головой. Пальцы медленно согнулись, наконец, отреагировав на команду, и зачерпнули камешки. Гравийная дорожка. Как странно. Я же упала с лестницы, дома – там мраморные полы и альенские ковровые дорожки. Хоть и отбила мозги, но вот этот факт помню слишком отчетливо. Упала, потому что Даниэль…
Даниэль, он…
“Ми-я-я”! – закричал кто-то так страшно, что сердце зашлось. Еще чуть-чуть, и вырвется из груди.
Это Даниэль кричит… где-то там, очень далеко. И, кажется, это последнее мое воспоминание. Прежде, чем я…
Я снова потеряла сознание. Когда очнулась, люди надо мной перетирали то же самое по второму кругу, будто ожидали от меня какой-то реакции. Что творится в их головах? Может, они тоже стукнутые?
– Марсель, давай не будем, – прохныкал голосок.
Я сразу представила, как девушка расширила глаза, и крупные слезы затуманили ее взгляд. Откуда в мозгу всплыла такая знакомая картинка?
– Что значит, не будем? А если в следующий раз она добьется своего, и ты пострадаешь?
– Но мы ведь друзья. Нельзя же так.
– Она давно не считает нас за друзей.
От болтовни сладкой парочки голова болела еще больше. Марсель и Лаура, значит. Лаура и Марсель…
– Помолчите хотя бы минуту, а? – прохрипела я.
Боги! Почему мой голос звучит так незнакомо?
– Ах, – вскрикнула девушка. – Амелия! Пожалуйста, давай будем друзьями. Не сердись! Мы же лучшие подруги.
“Лучшая подруга давно бы вызвала врача, – подумала я. – Ну или помогла подняться”.
Тело все так же не слушалось – я не могла не то, что подняться, даже пошевелиться.
Странная ситуация. Очень странная. Но обдумаю это позже, надо спасать себя, а то стараниями “друзей” я скоро отойду в мир иной, так и не дождавшись помощи.
Закусывая губы, чтобы сдержать болезненные стоны, приподнялась. Зря это сделала, не сообразила, что при подобных травмах лучше лежать и не дергаться. От движения мир вокруг поплыл туманным облаком. А потом по голове словно кувалдой прилетело – на миг все подернулось черным, к горлу подступила тошнота. Я схватилась за затылок и ощутила под пальцами слипшиеся от сырости волосы.
– Что вы со мной сделали? – спросила, поднимая лицо к сладкой парочке и не видя их.
Ответа не дождалась. Они до сих пор говорили, какая я плохая, раз кого-то там подговорила. Точнее говорил парень, а девушка настаивала на прощении. Кокетничает, и дураку ясно. Строит из себя добросердечного ангела перед Марселем.
Я поднесла пальцы к лицу. Сырое и темное. Кровь? Все равно ничего толком не увидела. Только услышав пронзительный взвизг Лауры, поняла, что не ошиблась. Под нарастающий истеричный визг я и уплыла в знакомую темноту.
Очнулась уже в больнице с перевязанной головой. Тихо пищали приборы, пахло лекарствами. Я медленно огляделась, стараясь слишком сильно не двигаться. Мало ли снова плохо станет. Сейчас гораздо лучше, и дымка перед глазами пропала – вижу все отчетливо. Так что не стоит усугублять.
Палата просторная. Стены приятного бежевого оттенка, кое-где покрытые узорными обоями; большой квадрат плоского телевизора напротив кровати; ниже под телевизором длинный стол, на котором выстроились кружки с электрическим чайником, ваза с цветами; возле окна мягкие кресла и диван для посетителей-родственников – все, как в обычном випе.
Вип-палате я не удивилась – скорее, ожидала увидеть, ведь я Мия фар Асиль-Марино, принцесса семьи Асилькаре. Конечно же, не настоящая, времена королей канули в лету давным-давно. Принцессой меня называет мама, как чудесного долгожданного ребенка, которого и не чаяла родить. Иногда так обращаются дальние родственники, желая подлизаться, или люди, что мечтают получить привилегии конгломерата “АсАринт”, которым управляли и управляют мужчины моей семьи.
Сквозь приоткрытые жалюзи пробивались лучики солнца. Ни о чем не хотелось думать, но мыслями я все равно возвращалась к падению с лестницы, неправильному поведению Даниэля и к странной парочке “друзей”, чьи возмущения слушала после того, как очнулась.
Почему я оказалась в другом месте? И почему до сих пор чувствую странность в теле, словно надела чужое платье и не могу понять, велико оно мне или как раз? А может, вообще скоро разойдется по швам?
Я чуть подняла руки. Вверх потянулась прозрачная трубочка от чего-то, воткнутого в вену. Как же это называется, кто бы знал. Вернувшись взглядом к рукам, я увидела толстые, как сардельки, пальцы. Только через пару секунд до меня дошло – это мои пальцы! В следующий момент я уже ощупывала бока и лицо свободной от капельницы рукой. Так и есть – я толстушка! Но как это произошло? Почему меня раздуло? Как такое вообще возможно?
Я всегда была худенькой, с длинными светлыми волосами. Ну и что, что нос немного горбинкой, а щеки, когда смеюсь, круглые, как яблочки – это меня нисколько не портило. Никто не поспорит, что я симпатичная! Симпатичная и стройная!
А это что? Я снова поднесла сарделечные пальцы к лицу. Прошло много времени с моего падения, и я сама не заметила, как растолстела? Или еще хуже – провалялась в коме несколько лет и растолстела. Нет-нет, глупые мысли. В коме не толстеют.
Мне срочно нужно зеркало! Я снова обвела палату глазами, но не увидела ни одной светоотражающей поверхности. Да как же мне себя увидеть?
Вопросов возникало все больше. А ответов не было, или просто мозг сильно тормозил, отказываясь анализировать ситуацию. Я хотела закричать, вызывая маму с папой – наверняка, они где-то рядом! – но лишь придушенно захрипела. Горло пересохло и будто бы слиплось, от того хрипы продолжались, а на глазах выступили слезы. Казалось, вот сейчас задохнусь от сухости, и это будет самое нелепое из всего. Забыв о всякой осторожности, я приподнялась, слепо шаря по стоящему неподалеку столику.
В палату кто-то вошел. В следующий миг по полу зазвенела посуда – посетитель уронил большое блюдо с фруктами, что нес в руках.
– Мелли! – закричал этот кто-то, и у меня заложило уши.
Ко мне ринулся низенький, круглый, как шар, мужчина – я наконец-то увидела его отчетливо. Подскочив к постели, он принялся вытирать мои щеки пальцами, приговаривая:
– Мелли, ты очнулась. Мелли, Мелли! Не плачь, не плачь, золотко.
Целую вечность спустя, я дождалась от него стакан воды. Догадался! Я, захлебываясь, глотала воду, а мужчина продолжал вытирать мои слезы, но уже вытащенным из кармана большим клетчатым платком.
– Все в порядке, Мелли? В порядке?
Мне очень хотелось спросить, а кто он собственно такой, но я отворачивалась, чтобы уйти от чужих прикосновений. И с каких пор я золотко?
Мужчина удержал мое лицо и чмокнул в лоб. Следом на щеку закапали уже не мои слезы. Я удивленно уставилась на незнакомца, а он шмыгнул побагровевшим носом и криво улыбнулся.
– Я очень беспокоился. Но Эллиот говорит, все в норме. Удивляется, что тебе так сильно повезло. Там высокий бордюр, а ты затылком прямо на него… Тебе просто рассекло кожу, никаких переломов, вот он и удивляется. Гематомы тоже нет. Все в норме. Даже зашивать ничего не пришлось. Все в норме. Последствий никаких. А если даже сотрясение мозга... то это ерунда.
Слова у мужчины не заканчивались, повторяясь по кругу подобно заклинанию. Даже я прошептала вслед за ним: “все в норме…”
– Голова у тебя чугунная, – добавил мужчина уже довольно, вынул пустой стакан из моих рук и убрал, – вся в папочку.
Ну вот и нашелся ответ на один вопрос из многих.
Я уже не уверена в собственной голове. Последствий точно никаких? Может быть, я потеряла память? И если просто рассекло кожу, то зачем мне поставили капельницу и голову перевязали? Я нащупала бинты – не показалось! – и перевела взгляд на папочку. Перед глазами предстала картинка, как он кричит на медперсонал, требуя хоть что-то сделать истекающему кровью золотку. Мне то есть. Бинты для его спокойствия?
Почему я вижу такие знакомые картинки в голове, хотя не должна бы? Как будто знаю новоявленного папу, как облупленного? Точно так же было и с той парочкой, Марселем и Лаурой.
Может быть, я не Мия Асилькаре, а просто Мелли? Мию я придумала. Конечно, придумала! Я же толстая в реальности. А в мечтах – принцесса с любящими родителями, с двумя потрясающе красивыми братьями и сестрой, и живу в огромном особняке на берегу моря. В послеполуденное время мы пьем охлажденный чай на террасе, с моря дует мягкий бриз, и вечнозеленые кипарисы отбрасывают длинные тени на мраморные ступени.
И терраса, и вид на море тоже очень знакомы, как и любимое пирожное с белковым кремом, что лежит на моем блюдце. Я даже вижу зернышки на крупной спелой клубнике, что украшает его кремовую верхушку. Воспоминания двух жизней наслаиваются друг на друга, и я никак не могу решить, Мия я все же или Мелли.
– Мелли, Мелли, – снова позвал толстяк. – Все в порядке? Голова болит?
Я внимательно вглядывалась в знакомое-незнакомое лицо. Сказать, что я ничего не помню? Или огорошить: “Папуль, у меня раздвоение личности. Но это ничего. Главное, голова чугунная!” Или лучше не расстраивать? А может, вообще потерять сознание от греха подальше? И кто знает, может, проснусь в привычной прошлой жизни без этих странностей.
И буду обходить Даниэля десятой дорогой. И Анджея тоже, пожалуй. И вообще кошку заведу. Обчихаюсь, но заведу!
– Сейчас Эллиота позову, – сообразил папа. – А то он переживал, что ты долго спишь.
Как оказалось, Эллиот Цетти доктор. Он имел добродушный вид и круглые очки на носу. Доктор Цетти посветил мне в глаза фонариком, осмотрел голову и спросил о самочувствии.
– Голова кружится? Тошнит? Глазам больно?
Вскоре я устала от вопросов и прекратила отвечать. Только уточнила напоследок один момент:
– А можно с этим, – я кивнула в сторону капельницы, – я схожу…
Доктор Цетти быстро обо всем догадался и вызвал медсестру. Я вздохнула с облегчением. Эллиот Цетти и папа вышли в коридор, прикрыв за собой двери. К сожалению, я даже мельком не услышала, о чем они начали говорить. Ну ничего, всему свое время.
Вскоре появилась медсестра – Дора, судя по бейджику – и помогла добраться до туалетной комнаты. Хоть Дора улыбалась, демонстрируя приятную улыбку, все равно в какие-то моменты на ее лице проскальзывало отвращение. Я бы с радостью отказалась от сопровождения медсестры, но еще пошатывалась во время ходьбы, потому терпела такое неоднозначное отношение. Мия Асилькаре не стала бы терпеть! Я вздохнула. С другой стороны, перед ней большинство людей заискивали.
В туалетной комнате обнаружилось зеркало – светлый квадрат висел прямо напротив входа. Я наконец-то увидела собственное лицо! Слава богам, не закричала. Пошатнулась особенно сильно, слишком неожиданной оказалась внешность, и Дора тут же перехватила меня под локоть. Она точно хотела ругаться, но пересилила себя и заворковала, как со слабоумной:
– Ничего, ничего. Скоро все наладится. И капельницу скоро уберем. На сегодня только укольчики остались.
Успокоила, называется. Лучше бы объяснила, каким образом голубые глаза стали вот этими двумя заплывшими в жиру щелочками? Ну или почему светлые волосы вдруг потемнели. Краска? Ну да, ну да. А к животу я привязала подушку. Делать мне нечего. И как тут не подумаешь, что Дора просто брезгует прикасаться к потной растрепанной толстухе. Но она же медсестра! Ну и в бездну ее.
Я ткнула пальцем себе в щеку, а потом в живот. Наверно, мозги перегорели окончательно, иначе, почему бы, ругаясь мысленно на отношение Доры, я оставалась спокойной, как слон – ни истерики, ни бурных слез. Или все еще не поверила в реальность происходящего?
“А не все ли равно?” – с этой мыслью я уснула, как только голова коснулась больничной подушки.
Мне снилось, как мы пьем чай на террасе, и мама, улыбаясь в чашку, спрашивает:
– А что же ты Мистера Кота не позвала?
– Ну, мама! – восклицаю я.
Я до сих пор дурачусь, представляя вымышленного друга – Мистера Кота. Он высокий, ходит как человек на задних лапах и носит длинный черный цилиндр. А когда улыбается, длинные усы топорщатся, словно антенны во все стороны.
Время от времени я с Мистером Котом танцую. Представляю и танцую, как в далеком детстве. Но говорить вслух о таких фантазиях-играх стыдно. А мама смеется. Потому что раньше, я ни капельки не стыдилась и все время звала Мистера Кота пить чай вместе с семьей. Даже стул дополнительный ставила.
Просыпаясь, я хихикала, думая, как смешно было назвать кота Котом. Какой же я была глупышкой.
“Моя принцесса”, – полувздох где-то на краешке сознания.
Так меня мама называет и… Даниэль.
Сейчас… далеко не принцесса… Толстуха. С побитой черепушкой. Настроение сразу испортилось. Потому я только мрачно глянула на появившегося с утра нового папу и отвернулась к окну.
– А что я тебе принес! – громко заговорил папа. – Кашу! Чувствуешь, как пахнет?
Я послушно втянула носом воздух. Пахло восхитительно. Хоть это и была каша-размазня, но ее аромат раздразнил аппетит. В желудке заурчало. Какая же я, оказывается, голодная!
Первый же глоток каши я чуть не выплюнула. Без соли!
Я скривилась, а папулечка наставительно произнес:
– Пока так. Да. Пока так. Хоть голова чугунная, но мало ли…
– Но почему без соли? – возмутилась я.
Папа не ответил – вряд ли сам знает, лишь следует требованиям врача. После третьего глотка каши и, видимо, сильно богатой мимики лица папулечка, оглядываясь на дверь, вытащил из-за пазухи кулек и сыпанул немного соли в мою кашу.
– Подумаешь, что от соли-то будет, – разулыбался он, сияя почище серебряной монетки.
Каша стала не такой противной и пропала из тарелки в мгновение ока.
– Золотко, ну скажи что-нибудь, – попросил папа, когда я опустилась до вылизывания тарелки. – Ты на меня сердишься, да? Хочешь, я тебе конфет принесу? Или Мандаринку?
Я отставила тарелку, потрясенно разглядывая блестящее, словно помытое, донышко. Я что сейчас сделала? До чего же ты опустилась, принцесса Асилькаре! Лизала тарелку! При посторонних! Жар залил уши и щеки.
– Принести Мандаринку? – спрашивал папа, будто не заметил ничего странного. Словно и Мелли могла так запросто облизать тарелку после еды.
– Мандаринку? – переспросила я.
Почему я уже второй раз спрашиваю о пустяках? И это вместо вопросов об имени, местонахождении и прочем! Но странно было слышать про мандарины, когда у меня полно фруктов в палате. Вон помытые в вазе лежат.
Папа закивал, улыбаясь во все зубы.
– Мандаринку, да. Договорюсь и принесу.
– У меня же есть фрукты?
Папочка вдруг побледнел, минуту пялился на меня круглыми глазами и шептал:
– Ну, Мандаринку же… Мандариныча…
А потом он вылетел за дверь, крича во всю мощь легких:
– Доктор, доктор Цетти! У золотка что-то с голово-о-ой!
Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.
Его статус: перевод редактируется
http://tl.rulate.ru/book/41645/920820
Готово:
Использование:
