Том 1. Начало.
1.
Если то, что ты говоришь, правда, то почему лишь ты?
Почему лишь ты продолжаешь проживать одно и то же из раза в раз?
Почему, почему, почему.
Стоило воспоминаниям вернуться к прежней мне, и всю мою дальнейшую жизнь контролировали лишь эти слова.
Всякий раз, как я начинала сначала, что-то понемногу менялось, однако мой жених неизменно влюблялся в мою младшую сестру.
И я также неизменно любила своего жениха.
Вот то, на что я никак не могу повлиять.
Пускай из этого проистекали все дальнейшие события, оно же было тем, что я никак не могла изменить.
Именно за чаепитием в тот день я осознавала, что раз за разом проживаю одно и то же.
Если бы только мой жених никогда не встретился с сестрой, Судьба могла бы обернуться совсем иначе.
Но, словно то было неизбежно, на чаепитии имела место их роковая встреча.
Даже посмеяться не могу, ведь именно я была той, кто свёл их вместе.
Таково событие, что невозможно предотвратить, как ни пытайся.
На чаепитии они повстречались, на нём же они полюбили друг друга.
Поначалу они посчитали свои чувства односторонними, но вскоре осознали, что любовь их взаимна.
Поскольку он был моим женихом, в открытую действовать они не могли, но, в конце концов, украдкой, дабы никто не узнал, поведали друг другу о чувствах.
И человек, что будет наблюдать за ними, ближе, чем кто бы то ни был, – не кто иной, как я. И пускай сейчас этого ещё не случилось, я, разумеется, знала, что они продолжат лелеять чувства в глубине своего сердца.
Те двое смотрели друг на друга с печалью в глазах, взглядами пытались выжечь образ друг друга.
Будь я посторонней, непременно бы их поддержала. Быть может, протянула б им руку помощи. Не смогла бы удержаться: настолько они были красивы. Чем более хрупким кажется что-то, тем больше оно покоряет сердца людей, тем больше заставляет цепляться.
Несчастная главная героиня, ставшая жертвой трагической любови. Если бы мне нужно было описать Сильвию, я не смогла бы найти куда более подходящих слов.
В подобной истории я выступаю в роли клоуна, которому даже имя дать не удосужились.
Два человека, ни за что не пересёкшиеся бы без моей помощи. Но из-за меня же им не суждено быть вместе.
Моя первая жизнь, несомненно, была Адом.
Его глаза при виде меня, так оступившейся посреди чаепития, где собрались Солей с сестрой, полностью растеряли свой свет.
До сих пор я подвергала резкой критике всех женщин, что так или иначе приближались к Солею, и каждый раз он горько сетовал.
– Этим ты не поможешь ни мне, ни себе, – так он говорил.
Но я не останавливалась.
Так ещё и посреди того чаепития…
– Не строй глазки господину Солею.
– Притворяешься слабой и беззащитной, да ты просто ужасна.
– Хочешь украсть его у меня?
Плача, почти крича, я изливала на неё все ругательства, какие только приходили на ум.
Можно сказать, мой облик в тот момент был куда безобразнее.
Сказать по правде, едва родители узнали об инциденте на чаепитии, они разозлились так, что едва не ударили меня со словами: «Каков позор», и склонили головы перед Солеем.
В глазах его, с первого взгляда воспылавшего любовью к моей младшей сестре, до сих пор теплился жар, и хоть он принял извинения моих родителей, в глубине души он, казалось, за безжалостные нападки на сестру, проникся ко мне глубоким презрением.
Но он был достаточно мудр, чтобы не отразить того в своём поведении.
Всё потому, что мой с Солеем брак уже был делом решённым, и его расторжение принесло бы ворох сложностей.
Меня с детства воспитывали стать супругой Солея.
Что также означало и обучение управлению землями. Этому не научиться в одночасье. Нужно изучить историю, разузнать о территории, её людях, выяснить обязанности по управлению землёй. Выучить языки, запомнить числа и ознакомиться с социальными условиями. Я из кожи вон лезла, чтобы научиться тому, от чего даже мужчины бы взвыли – всё по вине насмешек касательно того, насколько статус моей семьи не соответствует его.
Вот над чем я корпела все эти годы, стиснув зубы.
Как если бы меня воспитывали только для того, чтобы поставить в пару маркизу. Именно поэтому я была единственной, кто лучше всего подходил на эту роль.
Никто другой не подошёл бы лучше.
Это было очевидно для всех.
И, помимо прочего, как мне кажется, именно моя любовь к Солею так укрепила эти связи.
Крайне редко к политическому браку изначально привязывались чувства.
Вот почему окружающие, особенно мои родители и маркиз с его женой, были чрезвычайно рады моим чувствам к Солею.
Им, небось, и в голову не приходило, что Сильвия могла занять мысли Солея.
Его глаза, уподобившиеся тонкому льду, скрывали все эмоции.
Сам он никогда не выказывал неприязни к этому браку по расчёту. Он был влюблённым молодым человеком, но вместе с тем дворянином, правящим своими владениями. Именно поэтому он не стремился расторгнуть нашу помолвку, а из соображений политической стратегии отнёсся ко мне, как подобало относиться к невесте.
Должно быть, он решил взять меня в жёны во имя исполнения своих обязанностей и обязательств.
Такова суть браков по расчёту.
И пускай меня не радовало то, что Солей не видел меня в том же свете, даже так я думала, что ничего страшного.
Полагаю, этому поспособствовало надлежащее отношение ко мне Солея как к невесте.
Я повторяла себе: когда мы поженимся, будем жить вместе, управлять землями, со временем заведём детей и узнаем друг друга получше за совместным времяпрепровождением, однажды непременно поймём друг друга.
Он нравился мне.
Я просто любила его.
Чувства, что я испытала к нему в детстве, глубоко засели в моём сознании и наотрез отказывались его покидать.
Потому я даже думать не хотела о том, что у меня может ничего не получиться.
…А потом мы с Солеем поженились.
Свадьбу сыграли почти сразу после того, как я закончила академию: мне было восемнадцать, Солею – двадцать, Сильвии – семнадцать.
Минуло два года с тех пор, как Солей и Сильвия повстречались на чаепитии.
На то время Солей только-только был признан полноправным рыцарем, ввиду чего был чрезвычайно занят. Он едва возвращался на родовые земли, в результате чего я осталась в особняке в одиночестве.
Думаю, это также отчасти затуманило мне глаза.
Со стороны казалось, что мы с Солеем не враждовали, и я сама думала так.
Он никогда не был со мной холоден, и, если я пыталась переговорить, он отвечал мягко и благосклонно.
Он всегда вёл себя, как подобает жениху, а после свадьбы стал уже надлежащим мужем.
И относился ко мне, своей жене, как подобало к таковой относиться.
Если выказывала признаки усталости, он спрашивал: «Всё в порядке?» и советовал взять небольшой отдых. Если просила помощи в вопросе – любезно раздумывал над решением, а если беспокоилась о чём-то – давал совет.
Только став частью семьи маркиза, я пребывала в растерянности и тревоге, мой разум находился в смятении, и меня ввела в заблуждение его доброта, кою я улавливала в перерывах своей загруженной жизни.
Он был хорошим мужем.
Как будто воплощал образ с картинки идеального, самого что ни на есть обычного [мужа].
И вот так прошёл год, а затем и второй. Дни текли спокойно, без происшествий.
Но примерно тогда то, что я доселе упускала из виду, начало приобретать чёткие очертания, словно вынуждая взглянуть в лицо реальности. Я уже не могла не замечать, как бы мне того ни хотелось.
Его глаза были абсолютно лишены тепла.
Он был ласковым мужем, джентльменом и достойным рыцарем, как в словах, так и в поведении.
Как будто он являлся [примером] супруга.
В какой-то момент я начала понимать подтекст его отношения: «Если сделаю это, моя жена будет покорной», или «Если отвечу так, она будет молчать».
Думаю, я осознала всё, поскольку видела, каким взглядом Солей смотрел на мою младшую сестру.
С чрезмерной добротой. На неё эти глаза смотрели совсем иначе, нежели на меня. Напротив, его жесты, выражение лица, поведение – всё было другим. Никогда прежде я не видела его таким.
И тогда я поняла.
Поняла, что он открыто [лгал] мне в лицо.
Семья – очень хлопотная вещь.
От неё можно отдалиться, но нельзя полностью оборвать все связи.
Особенно, если ты был рождён в знатной семье: нужно было постараться избегать плохих отношений даже с младшей сестрой.
Необходимо было ладить, хотя бы внешне.
Потому что из-за нелестных слухов [семья] могла оказаться в невыгодном положении.
Именно поэтому после первого чаепития мы ещё несколько раз встречались, чтобы углубить нашу дружбу.
Нет, скорее, стараться пришлось лишь мне…
Я всегда была наполовину вынуждена присутствовать на них, словно чтобы загладить вину за тот первый раз, окончившийся провалом.
Солей и Сильвия переглядывались друг с другом, и в воздухе витала сладостная атмосфера. Прямо рядом с ними сидела я, сцепив руки и затаив дыхание. В каком-то смысле, никто другой не заметил ситуации, что впору назвать странной.
Я говорила себе, что ни за что не должна допустить той же самой ошибки.
Перед чаепитием Солей всегда мягко наставлял меня оказать услугу и проявить заботу о сестре.
Перед Солеем, игравшим роль надлежащего мужа, мне самой приходилось играть роль надлежащей жены.
Я верила, что, если справлюсь, он, наконец, обратит на меня свой взор.
…хотя подобное попросту невозможно.
Длинные пальцы Солея коснулись тонких серебристых волос моей младшей сестры. Её волосы развевались на ветру, напоминая собой сахарную скульптуру. Стоит сжать чуть покрепче, и они тут же рассыплются и исчезнут. Казалось, он почувствовал то же самое, а потому впал в замешательство.
Все же сахарная вата появилась довольно поздно, под конец 19 века... Почти в 20 веке… Тут конечно остается вопрос, какая эпоха протекает в романе…
Смущённый смех сестры эхом отдавался в моих ушах.
Его тонкие, словно пара лепестков, губы изогнулись в притворно-незнающей, и тем не менее нежной улыбке. Растаяли в улыбке, какую я никогда не видела у него прежде, предназначалась одной лишь моей младшей сестре.
Если бы я могла закрыть глаза, сделала бы это без промедлений.
Но обстоятельства не позволяли.
Ведь я была женой Солея.
У меня не было иного выбора, кроме как улыбнуться: «Благодарю за Вашу доброту к моей младшей сестре». К подобной фальшивой улыбке я уже успела привыкнуть.
После чего Солей с неизменным холодом в глазах приподнял уголки губ и отозвался: «Естественно».
«Мы же семья, так что это естественно», – добавил он и мягко отвёл взгляд.
Наблюдая за нами, сестра невинно обронила: «Сестра, Вы счастливица. У Вас такой замечательный муж».
Но я прекрасно знала о плескавшихся в её глазах зависти и ревности.
Она была слишком слаба, чтобы родить наследника, и потому до сих пор ей не нашли жениха.
В её глазах я, старшая сестра, должно быть, имела всё, чего она не могла получить.
«Да, верно. Я правда счастлива», – кивнула в знак согласия я и перевела на неё взгляд.
Мы улыбнулись друг другу; не сомневаюсь, в глазах окружающих мы казались любящими друг друга сёстрами.
У меня были статус, честь и богатство жены маркиза, а мой муж заполучил рыцарский титул.
Со стороны я, должно быть, выглядела любимицей Судьбы.
Да, всё это то, что я хотела и заполучила.
Ведь я вышла замуж за [дом маркиза].
Так меня воспитали. Все знания, что я насильно вбила в свою голову, всё, что приобрела как леди, было не более чем подготовкой на моём пути к становлению женой маркиза.
И всё же я заблуждалась.
Когда думала, что вышла замуж за Солея.
– Сестра, Вы счастливица, – голос сестры звенел в ушах, не переставая.
Ели бы я только могла сказать, что меня просто приютило великое объединение под названием дом маркиза, что Солей вышел за меня не потому, что сам того желал. Смогла бы я развеять печаль этого дитя?
…И так пролетело три года.
Сестра внезапно скончалась.
Все думали, что, если она и умрёт, то от болезни, ведь она с детства была хрупкой.
Однако на деле она стала жертвой убийства с целью ограбления по пути домой с театрального представления, куда отправилась развеяться.
Известие пришло как раз во время нашего с Солеем ужина. Я предложила ему, что из-за работы почти не возвращался домой, время от времени ужинать вместе.
С нашей свадьбы прошло три года, а я до сих пор не выказывала и намёка на беременность, отчего осуждение в глазах окружающих становилось лишь явственнее; быть может, поэтому Солей, как мог, вошёл в моё положение.
Он заглянул мне в глаза и сказал: «И правда».
Пускай ужин прошёл практически молча, я была довольна.
Меня переполняла радость от трапезы, за которой я могла видеть лицо любимого человека.
На столь обычную в остальном сцену ужина упала непроглядно чёрная тень.
Дворецкий тихонько зашептал на ухо Солею.
Пока я безмолвно наблюдала, гадая, не о работе ли речь, Солей вдруг одарил меня взглядом, какого я никогда прежде не видела.
В его глазах словно зияли две дыры, полностью лишённые всяких эмоций, с плескавшейся в них тьмой, что была глубже ненависти.
– Ты? – спросил Солей у не понимавшей в чём дело меня.
Одной рукой он смахнул со стола остатки ужина, повернулся ко мне бледным лицом и тихо, но отчётливо процедил: «Это была ты?».
Я даже не знала, что и думать, когда он ни с того ни с сего заявил такое.
В ужасе от его взгляда я могла лишь вздрогнуть, не в силах ни согласиться, ни опровергнуть, но – быть может, приняв мою реакцию за ответ, – Солей вдруг схватил нож с обеденного стола.
– Господин!!! – если бы дворецкий не остановил его тогда, меня бы точно убили.
Когда я, трясясь от страха, рухнула на пол к ножке стола, муж сказал мне:
– … Ты убила Сильвию.
2.
– Ты убила Сильвию.
То был низкий, крадущийся по земле голос. Голос, какого мне ещё не доводилось слышать.
Слова были обращены ко мне, казалось, будто говорил он с кем-то ещё.
Я всё так же пребывала в шоке, не в силах осознать смысл сказанного, пока дворецкий не сообщил мне беспристрастным тоном о гибели сестры.
На мгновение сей факт захлестнул меня волной радости.
Ведь теперь, когда исчезла главная помеха, теперь Солей смотрел бы на меня одну, и мне больше не пришлось бы видеть, как эти двое дарят друг другу свою любовь.
Подобная сладкая иллюзия промелькнула у меня в голове.
Но лишь на мгновение я затрепетала от радости…
– Так это всё-таки ты.
… после чего его голос вернул меня к реальности.
От его шипения кровь застыла у меня в жилах.
О чём я только подумала?
Это дитя – моя сестра. Пусть и соперница в любви, но всё же младшая сестра.
Ещё в детстве я решила взять ту крохотную ручку и защитить хрупкое дитя. Я помню до сих пор. Как поклялась исполнить для неё роль [старшей сестры].
Но всё пошло не так. В итоге я нарушила клятву, данную в тот день, но даже так, всё же.
Она – моя младшая сестра, а я – старшая сестра того дитя.
… И она, Сильвия, умерла.
Дыхание со свистом срывалось с моих уст.
Отлившая от лица кровь так и не вернулась, а пустая голова пульсировала, словно взывая о помощи.
– Так и знал, это ты убила её, – Солей всмотрелся в моё лицо и повторил, словно окончательно убедившись.
Нет, – не знаю, достигли ли его мои бормотания.
Нет, ошибаешься, – уверена, я повторяла это так много раз, но Солей отбросил нож и выплюнул:
– Не прощу, ни за что не прощу, – в его обычно бесстрастных глазах отчётливо горела ненависть.
Подожди, – мои губы, кажется, шевелились, но слова не вышли.
Горло обжигало жаром, все слова улетучились.
Покосившись на меня, Солей сорвал выстиранную скатерть, постеленную специально для сегодняшнего ужина, уже представлявшего собой жалкое зрелище. Всё, что на ней было, вдребезги разбилось о твёрдый пол.
От резкого звона, гулко отдавшегося в просторной столовой, мне заложило уши.
Ваза с красочными цветами в ней была безжалостно изувечена.
Цветы я подготовила лично, как-никак, это был наш первый совместный ужин за долгое время.
Я собрала множество цветов тёплых оттенков, чтобы Солей, с головой ушедший в свои обязанности, не впал от них в меланхолию и депрессию. Оформила букет, стараясь не придать ему излишней вычурности, но и избегая чрезмерной простоты.
Меню размазанного по мраморному полу ужина было разработано за несколько дней вперёд по согласованию с шеф-поваром.
Поскольку Солей наверняка бы вернулся уставшим, я подумывала о блюдах лёгких, но вместе с тем сытных.
Каждая деталь имела свой смысл.
Каждая деталь была выбрана мной после тщательных раздумий.
Переведя взгляд, словно прослеживая воспоминания, я увидела, как скатерть тонкой работы, купленная специально по случаю, почернела, впитав вино и кулинарные соусы.
Сорванная, скомканная, сброшенная на мраморный пол.
Не зная, что делать, я невольно притянула её поближе.
Я так надеялась, что он заметит новую скатерть. Была взволнована от мысли о том, что скажет Солей, равнодушный к такого рода вещам, если б он всё же заметил.
В поле моего зрения попала пара кожаных туфель без единой царапинки.
Обычно при ходьбе он не издавал ни единого звука, но на сей раз вовсю цокал каблуками.
Не удостоив вниманием сидевшую на полу меня, Солей собрался покинуть комнату.
Постой, пожалуйста, подожди.
Кто-нибудь, кто-нибудь, скажите ему. Я ничего не делала.
Я не делала этого, скажите ему, хоть кто-нибудь.
Я кричала всем своим телом. Но не смогла ничего выразить вслух.
Плач раздирал горло с такой силой, что не могла вымолвить и слова.
Потому что я даже помыслить не смела.
Совершенно не могла поверить, что Солей будет так обо мне думать.
Ни за что бы ни подумала, что он увидит во мне человека, способного пойти на убийство родной сестры.
Я дрожала вовсе не потому, что мне было холодно.
Скатерть, в которую я крепко вцепилась, ныне была бесполезна, и защитить меня было некому.
Пока я горевала и билась в рыданиях, кто-то схватил меня за руки.
Меня подняли в воздух с обеих сторон и силой поставили на ноги, не давая снова упасть.
Как будто я была преступницей.
Солей, Солей, неужели для тебя я была настолько безнадёжным существом?
Все дни минувшие, всё время, что мы провели вместе – они ничего для тебя не значили?
Ты даже слушать меня не желаешь.
Чувства, что было невозможно выразить словами, всхлипами сорвались с моих губ.
Я попыталась было догнать его, но меня грубо одёрнули за руку.
Бах! – дверь захлопнулась с грохотом, ясно и чётко указывая на отказ Солея.
Он даже не оглянулся.
На крики жены, на её рыдания, он ушёл без малейших раздумий.
…Так мы разошлись с Солеем, и больше не виделись вновь.
Такова была моя первая жизнь.
После этого меня посадили под домашний арест в собственной комнате, а дворецкий сообщил, что, как только будут собраны доказательства, после оформления развода меня передадут государству.
Убеждённая, что этого не случится, я заявляла о своей невиновности и даже под домашним арестом верила, что Солей образумится.
Ведь я не имела ни малейшего отношения к смерти Сильвии.
Но, как ни странно, меня быстро бросили в тюрьму как преступницу.
Стоило мне оказаться взаперти в железной клетке, и одно за другим начали всплывать доказательства преступления, о котором я даже не помнила.
Мне сказали, что банда грабителей, которых я не то что не встречала, в глаза не видела, утверждала, что именно по моему наущению они пытались ограбить графскую карету. Услышав это, я не смогла удержаться от смеха.
Я задавалась вопросом, поверит ли не только Солей, но и [страна] в столь дикую, абсурдную историю?
Когда я наконец осознала, что некто меня подставил, ситуация окончательно вышла из-под контроля, и на меня повесили обвинение в убийстве члена семьи.
Я знала, что в знатных кругах порой расставляют такого рода ловушки.
Но я и не думала, что сама угожу в подобную.
Однако можно было и не гадать о причине: мой статус жены следующего маркиза оказался для кого-то лакомым кусочком.
Я и сама желала его.
Впрочем, в моём случае, меня бы устроило что угодно, лишь бы выйти за Солея.
Если думать в этом ключе, то не было ничего удивительного в том, что кто-то возжелал занять моё место.
И наиболее эффективным средством достижения этой цели было устранение препятствия. Другими словами, изгнать меня из светских кругов и нанести удар настолько болезненный, что вернуться будет просто невозможно.
Мне казалось, я соблюдала осторожность.
Но я не заглядывала так далеко.
И подумать не смела, что меня вот так лишат всего.
Слышала, несколько человек арестовали под предлогом допроса. И, похоже, каждый из них упомянул моё имя. Без моего на то ведома человек по имени [Илия] падал на самое дно.
Оказавшись за решёткой, я не могла собственноручно доказать свою невиновность.
Всё, что я могла, – лишь молиться.
Молиться, чтобы кто-нибудь доказал мою невиновность.
Я продолжала молиться до последнего вздоха.
И вместе с тем – верить.
Что кто-нибудь… Солей спасёт меня из этой тюрьмы.
Стоя на коленях на выложенном потрескавшимся камнем полу, я возносила молитвы, используя заместо алтаря самую грубо сделанную кровать, какую мне когда-либо довелось видеть.
Солей был [праведником].
Нет, он тот, кто хотел быть праведником.
Являлся тем, кто знал лишь [белое] и [чёрное]. Слышала, порой излишняя честность шла в ущерб другим. Но даже эта его сторона меня очаровывала.
Сейчас его взор наверняка затуманила печаль из-за гибели Сильвии.
Как только он успокоится, непременно поймёт, что собранные доказательства были сфабрикованы.
Поэтому я не сомневалась, что он докажет мою невиновность.
Пускай не сейчас, но однажды он непременно пришёл бы за мной, извинился бы за ошибку.
… Да, вот во что я верила.
Именно такого человека я полюбила.
– Почему ты так?
– Почему ты так в него веришь? – кажется, кто-то спросил меня тогда.
Сама не знаю.
Не думаю, что могу дать какой-либо ответ.
Я просто любила его.
Так сильно любила, что сходила с ума, нет, так полюбила, что сошла с ума.
…Но в конце концов, как сильно бы я в него ни верила, он так и не пришёл мне на помощь.
Не помню своего конца.
Не помню, чтобы меня казнили, поэтому, уверена, я испустила свой последний вздох в той тюрьме.
Всякий раз, как ощущала запах плесени, вспоминала то место.
Чересчур ужасное место для смертного одра знатной леди, рождённой в благородной семье и бывшей следующей в очереди на получение титула маркизы.
Тем более – по ложному обвинению.
Быть может, именно поэтому я не смогла выжить там.
Обычно дворянина, совершившего преступление, заключали в другом месте. Оно было тюрьмой лишь по названию и не имело ничего общего с этой грязью.
В своём первоначальном статусе и с соблюдением надлежащих процедур и я бы отправилась туда.
Но мой родовой дом не позволил, как не позволил и Солей.
Солей – следующий маркиз, а его семья маркизов первого ранга уступала разве что герцогскому роду. Иными словами, он уступал лишь особам королевских кровей. Большинство его требований удовлетворяют.
Зная это, он держал себя в рамках.
И тот самый Солей хотел, чтобы меня бросили именно в эту темницу.
Должно быть, так сильно он меня ненавидел.
В результате меня судили не как дворянку, но как простолюдинку. В моём случае отсутствовало рассмотрение смягчающих обстоятельств, посему приговор вынесли в одностороннем порядке. Возможность ложного обвинения не рассматривалась и вовсе. Именно так в этой стране и судят простолюдинов.
В тот самый миг, когда моя семья – единственные люди, которые, как я считала, всегда будут на моей стороне, – от меня отреклась, моя жизнь подошла к концу в самом что ни на есть прямом смысле этого слова.
Сильвию любили все без исключения.
Даже мои родители, с кем я была связана кровью, предпочли её мне.
Сей мир вращался вокруг Сильвии.
А раз так, то всё, что следует после её смерти, – лишь эпилог.
Послесловие к истории, просто постскриптум.
История без особого значения.
Потому я и была уверена, что моя смерть могла как стать частью той истории, так и нет.
http://tl.rulate.ru/book/21723/4301774
Использование:
