Готовый перевод Tibetan sea flower / Тибетский цветок: Глава 40. Случайное спасение

Но это был не младший брат, а тот самый лама, что недавно отдал нас на съедение кровососам.

Его внешний вид страшно описывать словами. Все тело было покрыто шевелящимися жуками разных видов. Там были не только "светлячки", которые боялись моей крови, и те, что похожи на комаров, но и другие, которых мы еще не видели. Со стороны лама напоминал разноцветную инсталляцию: жуки разные, кожа вся в волдырях и кровоподтеках.

Мы с Толстяком отошли подальше, у нас ведь не было одежды. Потом нашли бамбуковые дощечки, прутья от корзин и ими стали сбивать насекомых с ламы. Когда закончили, я увидел, что он искусан до неузнаваемости, волдыри были такими огромными, словно эти жуки ему под кожу забрались, и он продолжал дергаться от боли.

Мы оттащили ламу вглубь комнаты, и Толстяк сразу бросился закрывать дверь. Но было поздно. Ворвавшись, этот святой педрила снес дверную раму, и теперь плотно закрыть дверь было нельзя.

Напоминавшие комаров жуки заполнили все вокруг, снаружи напирали новые. Я оттащил ламу в самый дальний угол, а Толстяк приложил его бамбуковой дощечкой по голове и сказал: "Наивняшка, похоже, здесь мы и окончим наш путь. Это не храм, а срань господня. Нет, хуже, это большая дыра для сраных бляхо-мух. Кстати, хочу сказать, что в моей жизни самое ценное — знать такого друга, как ты".

Я не ответил. Мне больше всего на свете хотелось, чтобы Толстяк никогда не сдавался. И тут меня за рукав потянул лама, жестом показывая в самый угол.

Там я увидел множество деревянных сундуков, закрытых на прочные старые железные замки. А рядом лежали бамбуковые легкие корзины, довольно вместительные. Подойдя, я прикинул размеры щелей между прутьями: плетение не плотное, но вполне достаточное, чтобы крупные жучары не пролезли. Правда, Толстяку даже в самой большой корзине будет тесно, но сейчас не время ему капризничать.

Я окликнул Толстяка. Он обернулся, увидев корзину, все понял, но покачал головой.

Вот же капризный мудила! Я был в ярости и заорал на него: "Хочешь жить — полезай в корзину!"

"Как ты себе это представляешь? Порубишь меня на куски, чтобы все поместилось?" — отозвался он.

"Тебе только кажется, что она маленькая, — ответил я. — И не скромничай, большинство людей часто проявляет чудеса гибкости. Ты сможешь, я в тебя верю".

Он в ответ заорал: "Дануфубля, я не хуй, чтобы на меня бамбуковый презерватив натягивать!"

Но я не собирался с ним препираться, отбиваясь от жуков, я подтащил его к самой большой корзине и насильно заставил сунуть туда ноги. Впрочем, он сопротивлялся только на словах. Присев внутри на корточки, он покрутился, стараясь затолкать свой живот, и вдруг стал невероятно счастливым: "Ба, кажись, точно мой размерчик!"

"Ага, оказывается, ты не такой уж большой хуй, как тебе казалось, — ответил я. — Но ты только по пояс залез. Надо закрыть тебя полностью. Тебе нужно два презерватива". Сказав это, я подобрал вторую корзину, надел ее на голову Толстяка и придавил посильнее. Получился неплохой пельмень в бамбуке. Затем я отправился на поиски корзин для себя и ламы.

Недостатка в корзинах не было. Выбрав еще две относительно целые, я запихал туда ламу. Теперь дело за мной. Но я не Толстяк, забрался в корзину легко.

Снаружи жуки не могли пролезть в корзину, но довольно много их уже вцепилось мне в кожу до того, как я спрятался. И теперь они больно кусались.

Я осторожно начал снимать с себя этих кровососов одного за другим. Через щель видно было, как тряслась корзина с Толстяком, видимо, он занимался тем же самым.

Но вскоре обзор через щель мне перекрыли. Эти бляхи-мухи облепили корзину, я даже слышал, как их волосатые лапки шуршат по бамбуковым прутьям. Звук этот напоминал треск и немного пугал.

Толстяк обратился ко мне из своей корзины: "Короче, пока мы в безопасности. Но надо подумать, как выбраться отсюда".

"Порог у входа очень высокий, — отозвался я. — В Тибете всегда делают высокие пороги. И нам в таком виде через него не перебраться. Может, выдавить дно у корзины? Так мы сможем идти, стараясь, чтобы нижняя часть корзины все время соприкасалась с полом. Конечно, несколько жуков неизбежно пролезут, но мы же можем их сразу затоптать".

Я попытался отломать дно, но плетение было очень прочным, а у меня не было никаких инструментов. К тому же мы оба сильно замерзли, и сил не хватало. В конце концов мы проделали в днище две дыры, куда можно было просунуть ноги.

Мой способ сработал. Но не было времени ровнять сломанные прутья, и при ходьбе они больно царапали мне лодыжки. Скоро кожа в этом месте покрылась множеством ссадин. Идти пришлось на ощупь, и я не знал, следует ли за мной Толстяк. Оказавшись у двери, я окликнул его и, услышав ответ, по голосу понял, что он уже снаружи.

Похоже, безрассудство — его основная черта характера. Впрочем, кожа у него грубее, жира много, и переносит укусы он легче, чем я, вот и опередил. Подпрыгнув, я преодолел порог и оказался во дворике. Толстяк спросил: "А ламу мы там оставим?" Я ответил: "Давай сначала о себе побеспокоимся. С чего бы на него тратить бесценное время?"

Мелкими шажками мы пытались пересечь дворик и добраться до коридора в храме. Жуки упорно следовали за нами. Толстяк пробормотал: "Похоже, избавиться от них не просто. Так мы не сможем спуститься с горы".

Я ответил: "Для нас нет ничего невозможного. Даже если потребуется взобраться на гору из мечей и кинуться в море пламени, мы должны это сделать". (прим. "подняться на гору мечей и кинуться в море пламени" — идиома "готовность идти на любые жертвы; не боясь лишений и опасностей", сравнимая с русской поговоркой "пройти огонь, воду и медные трубы".)

У Толстяка были заняты только ноги, по сути, он бездельничал, поэтому всю дорогу от скуки ругался.

Дорога через дворик действительно была невероятно скучной. Мне казалось, что я давно шагаю, еле ноги переставляя, останавливаюсь, чтобы передохнуть, и снова шагаю. Ориентироваться приходилось по памяти. Иногда жуки отлетали, и сквозь щель мне удавалось скорректировать направление. Думаю, что до входа в храм мы доберемся лишь к сумеркам. А ведь впереди еще трудный спуск с горы. А я уже вымотался и замерз, бамбуковая корзина одежду не заменит. Моя кожа уже не просто посинела от холода, но и приобрела нездоровый фиолетовый оттенок. А еще у нас обоих сегодня даже рисинки во рту не было. Если так дальше пойдет, придется жуков отлавливать и жрать, но это же не поможет нам согреться. Не от голода, так от холода помрем.

Добравшись до ступеней, ведущих к подножью горы, я задумался, может, не идти, а катиться. Не убьет ли нас такой способ спуска. Бамбуковые корзины довольно прочные, могут защитить от переломов. А куча синяков — это лучше, чем сдохнуть от голода и холода.

И тут я заметил, что жуки постепенно улетают с моей корзины. Вскоре на прутьях осталась лишь пара самых настырных, остальные нас не преследовали.

Я посмотрел через щель на корзину с Толстяком. И правда, жуки, наконец, отстали. Я стащил корзину со своей головы и внимательно осмотрелся: жуков и вправду больше не было, они все роем летели ко входу в храм. Кажется, гулять за пределами святой обители им не интересно.

Я снял корзину с головы Толстяка. Похоже, он был без сознания и бредил, наверно, от переохлаждения. После пары легких пощечин он вытаращился на меня и спросил: "Что? Где? Мы уже на небесах?"

"Мы так замерзли, что больше не интересуем этих жучар. Они нас не чувствуют", — ответил я.

Толстяк вздрогнул: "Не только они. Господин Толстяк себя тоже не чувствует".

Съежившись, непрерывно стуча зубами и пытаясь растирать окоченевшие плечи, мы медленно спускались с горы навстречу ледяному ветру. Если бы не испытания, которые мне довелось пережить, многому научившие меня, я никогда бы не дошел до конца, отойдя в мир иной по дороге.

Когда мы, наконец, добрались до дверей местного бара, на коже уже появились признаки обморожения. Но удивительно, я все еще был в полном сознании. Войдя внутрь, я даже вспомнил, что нельзя сразу бросаться к теплу: резкая смена температур может вызвать разрыв кровеносных сосудов.

Мы остались стоять у входа, ожидая, когда вернется чувствительность кожи и появится покалывание. И только после этого решились пройти к огню. Теперь от тепла голова уже не кружилась, как в самом начале, но все мышцы вдруг резко заболели, руки и ноги постоянно сводило судорогой, а кожа мучительно зудела.

Мне подумалось, что нам невероятно везет: пока мы спускались с горы, не было снегопада.

Бармен и официанты, опешив, смотрели на нас. Я сел возле угольной печи рядом с Толстяком, но не успел ему ничего сказать. Он потерял сознание и чуть головой не сшиб печь. Помогая его уложить, я чувствовал, как у меня темнеет в глазах, а потом тоже провалился в темноту.

http://tl.rulate.ru/book/89763/3373638