Глава 35
Ангар, весь в крови и ссадинах, приближался к своему последнему врагу, когда гомункул поднял узловатую руку ладонью вперед, останавливая его.
Этот жест ошеломил Ангара, эта мольба о перемирии пронзила его измученный разум. Он не остановился, ибо был мецианином, а милосердие к врагам или прекращение битвы ради разговора не входило в обычаи его народа, но он все же ожидал услышать слова из этой безгубой пасти.
Пока Ангар продолжал приближаться, гомункул бросился на землю, пытаясь дотянуться до своего устройства. Из него вырвался обжигающий разряд, который вонзился Ангару в бок, отзываясь раскаленным эхом молнии, некогда поразившей его плечо.
Стиснув зубы, он рванулся вперед с помощью земного разряда, потрескивающим размытым пятном оказавшись рядом с распростертым зверем. Сверкнул удар молнии, и, к его изумлению, он опалил существо, из его бледной плоти повалил дым, а само оно пронзительно взвыло от нестерпимой боли.
Ангар ударил ногой, выбив устройство из когтей твари. Он снова замахнулся ногой, и яростный удар пришелся ей в лицо. Раздался не треск, а глухой, влажный шлепок, и его нога погрузилась в тестообразную плоть, словно зверь был вылеплен из мягкой, как гниль, глины.
Гомункул схватил Ангара за ногу своей огромной рукой и попытался швырнуть его на иглы на своей спине, но Ангар высвободился и откатился в сторону.
Человек и монстр одновременно поднялись на ноги, их взгляды встретились, и они бросились друг на друга, вступая в жестокую схватку на кулаках и когтях.
Ангар, уже слишком тяжело раненый и державшийся на последнем издыхании, был вынужден перейти в оборону, отражая попытки пронзить его иглами, блокируя удары огромных кулаков, уворачиваясь от выпадов и нанося ответный урон, когда удавалось, но этого было далеко не достаточно.
Так продолжалось до тех пор, пока буря снова не стала доступна.
Он начал вращаться, его сжатые кулаки с глухим стуком обрушивались на зверя. Физические атаки почти не наносили урона, но молнии вспыхивали, обжигая там, где физические удары были бессильны, в отличие от громил, безкожих тварей и хармонгулана.
Из гомункула валил дым, его ужасные вопли становились все громче с каждым пульсирующим ожогом, с каждой секундой делаясь все яростнее. Он попытался бежать, но Ангар держался рядом, уворачиваясь от игл на его спине и попыток пронзить его. Его руки врезались в существо с каждым замахом, он поворачивался вместе с ним, и молнии сжигали его.
Молнии, урон от которых увеличивался с каждой секундой.
Когда буря закончилась, гомункул превратился в высохшую, дымящуюся груду, от которой в основном осталась лишь большая металлическая пластина с иглами.
Сердце Ангара пылало триумфом. Грудь его едва не разрывалась от гордости. Разум был полон славы.
Он сделал это.
Он совершил невозможное.
Конечно, ему немного помогла Дух, но то, что она так упорно твердила о его неудаче, делало эту победу еще слаще.
Он возвышался над своим дымящимся врагом, и победа пылала в его груди. Затем игольчатая пластина резко вскинулась вверх, так быстро, что взгляд не успел уследить. Прежде чем его разум осознал происходящее, шипы вонзились в него, с отвратительным хрустом разрывая мышцы и кости, пригвоздив его на полувздохе.
Каждая игла пульсировала, посылая поток мучений, заливая его вены жидким огнем, сжигая нервы дотла. Яд проникал все глубже, черным потоком обжигая душу, и каждое биение сердца отдавалось пульсирующей болью.
Образы отчаяния и воспоминания о неудачах атаковали его сознание, его победы теперь казались пустыми, а сила – осмеянной болью.
Он попытался закричать, но рот его был сомкнут, а голос потонул в ошеломляющем потоке страданий. Его тело содрогалось, борясь с иглами, что держали его мертвой хваткой, мышцы сводило судорогой в отчаянной попытке либо вырваться, либо унять боль.
Субстанция текла по нему, яд, который, казалось, сжигал его душу, превращая каждое биение сердца в барабанный бой пытки.
Дух была права. Он сломался.
То, что с ним происходило, сломало его почти мгновенно, и так, как он и представить себе не мог. Ужасно.
Если бы он мог вернуться в прошлое, он бы внял предупреждению Духа и держался от этого существа как можно дальше.
Лучше быть клятвопреступником, трусом, чем этим. Все что угодно лучше этого. Ничто не может быть хуже. Никакой позор не сравнится с этой невыносимой мукой.
Сломленный, Ангар перестал извиваться, когда металлическая пластина со скрежетом опустилась на место, щелкая и скрежеща, а субстанция продолжала ломать его все новыми и ужасающими способами. Когда пластина приблизилась к своему конечному положению, она громко, многократно заскрежетала, но так и не защелкнулась.
Что-то пыталось втянуть Ангара сквозь иглы, но безуспешно, и он продолжал ломаться снова и снова.
Гомункул, теперь уже обугленный, сморщенный, истощенный остов, начал издавать жалобный вой – звук одновременно механический и леденящий, лишенный всякого следа человечности.
Одна из его огромных рук вытянулась, вцепившись в землю, чтобы подтянуться вперед. Затем последовала другая. Он издал долгий, скорбный вздох, прежде чем его голова рухнула.
Затем появились слова. Истерзанный разум Ангара понял, что Теозис послал ему сообщение, но он не мог пошевелить глазами, чтобы прочесть его.
И он не мог пошевелить ни одной частью тела, чтобы прекратить замедленное время. Не мог даже дернуть мускулом.
Словно по злому року, как злая шутка после его великой победы, он застрял в замедленном времени, терпя безжалостную атаку субстанции на свое тело и разум так, будто время текло нормально.
Время растянулось, каждая секунда казалась вечностью мучений, ломая его снова и снова. Его разум был наводнен видениями неудач и бесчестья, каждое из которых было преувеличено, искажено в грубые пародии на правду, все негативные, все ненавидели его, презирали, плевали на него.
Его тело будто разрывали на части, яд из игл атаковал не только его физическую форму, но и саму его сущность, его дух, каждое мгновение было переполнено агонией и отчаянием.
Боль была многомерной – физической, эмоциональной, психологической, и каждый слой усугублял другие, превращаясь в неописуемое безумие страданий.
Его мысли стали обрывочными, воспоминания о близких, о победах – все превратилось в источники боли, искаженные, ужасные, испорченные. Его тело, некогда такое сильное, теперь было тюрьмой агонии.
И сквозь все это – осознание, что это не закончится, что он один, что никто не сможет его спасти, что ему суждено вечно терпеть эту пытку в замедленном времени, – сломало его разум новым ужасным способом.
Казалось, прошли века. Бесконечные века, в течение которых его ломали и ломали снова и снова, тело и дух Ангара безжалостно сокрушались в жестоком, изматывающем испытании.
Это могли быть лишь часы, дни или недели, но казалось, что прошли долгие, ужасные века. Он не мог знать наверняка.
Хуже всего было то, что он не умирал, хотя жаждал этого, молил об этом, мука была невообразимой, невыносимой, живым, бесконечным кошмаром.
Хорошо было то, что, как бы отчаянно он ни жаждал смертельного избавления, он не умирал.
И, как и все в этом мире, поскольку это его не убило, ему пришлось это вытерпеть, вытерпеть невыносимое, и то, что когда-то было ужасным кошмаром, после, казалось, веков агонии, стало его мрачной жизнью.
В любой момент, если бы он мог положить этому конец, он бы сделал это не раздумывая, пав на колени в кровавой луже, чтобы прорычать благодарность за то, что эта неописуемая мука наконец прекратилась.
Но поскольку это не прекращалось, он направил свою волю на то, чтобы попытаться не дать своему разуму снова сломаться, и после еще нескольких веков безжалостной борьбы он наконец преуспел.
Затем, как только он смог это предотвратить, он начал работать над тем, чтобы двигаться.
Сначала он обрел контроль над глазами и наконец смог прочесть сообщение, которое послал ему Теозис.
Четыре Славных Свершения!
В акте непоколебимой доблести ты, одинокий слуга непреклонной воли Божьей, превзошел простые рамки долга и клятв, дабы совершить подвиг истинного величия. С молотом в руке, с сердцем, пылающим праведной яростью, ты встретил лицом к лицу богохульное Исчадие Ужаса – ужасного Хармонгулана.
Без помощи, не склонившись и не дрогнув, ты стоял одиноким бастионом против этой towering мерзости Ада, свидетельством твоей несокрушимой решимости. Когда его мерзкая форма рассыпалась в прах, адские врата содрогнулись и рухнули, запечатав бездну, что угрожала утопить твой мир в нечестивом проклятии.
Четыре деяния чести сияют маяками среди этого триумфа:
Мужество Одинокого Воина – в одиночку встретить нечестивого хранителя врат Ада, без брата и доспехов, вооруженным лишь верой и яростью: 10 очков славы.
Убийство Привратника – низвержение нечестивого хранителя врат Ада, положившее конец вторжению адской бездны на твою планету, на данный момент: 5 очков славы (4 + 6 (/2)).
Убийство Исчадия Ужаса – низвержение Исчадия Ужаса, ужасного Хармонгулана, деяние, достойное чемпионов многих Рыцарских Орденов: 15 очков славы.
Закрытие Врат – лишение Ада его плацдарма, сохранение мира для света Священной Империи там, где меньшие души бы дрогнули: 5 очков славы (4 + 6 (/2)).
Пусть Просветленные Писцы воспоют тебе хвалу, и пусть имя твое будет высечено золотом в Литании Героев. Ибо этим деянием ты не просто служил – ты воплотил гнев Святой Троицы, смертный сосуд нашего Божественного возмездия.
В разгар Малого Вторжения, что обрушило ужасы, достойные Умеренного, твои очки славы справедливо разделены между двумя триумфами.
Во имя Святой Троицы, поскольку это первые свершения этих священных триумфов в этом мире, ты дважды получишь лавры славы за эту честь.
Очков славы даровано: 35 x 2
За Бога и Империю!
Он устремил взгляд на светящиеся слова Теозиса, их хвала была слабым угольком. Цепляясь за нее, он продолжал бороться. Это заняло время и было нелегко, но он наконец заставил свою руку дернуться.
Время с содроганием освободилось, и он продолжил работать над восстановлением контроля над своим телом.
В какой-то момент он услышал шаги двух приближающихся людей.
— Великий Теозис! — воскликнул мужчина, когда они подошли ближе. — Посмотри на это! Столько крови повсюду. Что это за твари? Как безкожие люди, но странные.
— Вот он, — констатировал другой мужчина. — Помни, нам велено его не трогать.
Двое мужчин подошли ближе к месту, где Ангар был пронзен иглами на металлической пластине. Он не мог их хорошо разглядеть, только их ноги.
— Клянусь Святой Троицей, посмотри на него! — воскликнул первый. — Я думаю, он мертв.
Оба мужчины присели, чтобы рассмотреть Ангара поближе, и он увидел их лица. Он узнал обоих, но не знал их имен. Обладатели классов, новые имперские солдаты. Один был геликсианцем, которого он видел с Михином после битвы с громилами.
Геликсианец сказал:
— Великий Теозис, посмотри на все эти раны. И на эти иглы. Не знаю как, но он жив. Он дышит, и глаза его двигаются.
Оба мужчины встали. Первый спросил:
— Какие у нас были инструкции, капрал? Если мы уверены, что он осквернен, мы должны его убить?
— Нет, — ответил геликсианец, капрал. — Мы должны его защищать. Следить, чтобы дикие звери его не тронули, пока не прибудут другие крестоносцы. Они и будут судить.
— Не хочу этого говорить, но, по-моему, ты ошибаешься, капрал, — сказал другой. — Посмотри на него. Не на руки. Они у него и раньше такие были. У него теперь по всему телу черные вены. Глаза все черные. Кожа выглядит оскверненной и отваливается. Сержант-опцион сказал, что Теозис велел ему убить крестоносца, если тот поддастся скверне. Еретик, так это называется. Таких мы должны убивать на месте.
Капрал вздохнул.
— Этот человек пошел в бой, когда мы бежали. Посмотри, что с ним сделала эта битва. Ты когда-нибудь встречал мецианина?
— Нет, не приходилось.
— Ну, а мы с ними граничим, — продолжил капрал. — Они фанатики, хуже торминианцев. Кровожадные маньяки, которые думают, что их Великий Владыка хочет, чтобы они всех убили. Я их ненавижу. Я вырос, ненавидя их. Я ненавижу их больше, чем кондунцев. Но этого? Тебе придется сначала убить меня, чтобы добраться до него. Ты видел, как он сражался с теми громилами, так же как и я. Оставь это решать другим крестоносцам, рядовой.
Наступила долгая пауза, прежде чем рядовой сказал:
— Хорошо, капрал. Но мы же не можем просто оставить его здесь, так? В него вонзились иглы. Я насчитал четыре только в лице. Металлические, похоже. Туман их съест. Может, оттащим его в пещеру?
— Нет, — ответил капрал. — Наш приказ был защищать его от диких зверей и тому подобного, и не трогать его вообще. Он определенно выглядит оскверненным, так что ближе я не подойду. Давай располагаться. Сержант-опцион прибудет сменить нас еще не скоро.
http://tl.rulate.ru/book/156600/9128270
Готово:
