Он позволил себе отметить нежный, осторожный характер поцелуя, прежде чем отстраниться. "Я думал, ты этого не хочешь", - сказал он. "Слишком много пялишься на снисходительного чистокровного и его очень удачное свидание из жалости".
Ее руки все еще лежали на его щеках, и хотя она покраснела от его шутки, но не убрала их. "Или снисходительная героиня войны и ее прогулка по дикой стороне", - предложила она. "Это будет ужасно".
"Это будет единственная хорошая вещь в море ужаса", - поправил он ее. Он провел руками по ее спине и с удивлением обнаружил, что все еще держит в них свой обед. Он положил его на пол и, неуверенно и неловко попытавшись ухмыльнуться, освободившимися руками перетянул ведьму к себе на колени. Она не сопротивлялась, но устроилась поудобнее и откинула голову назад так, что ее щека легла ему на плечо.
"У тебя самые красивые рубашки, - сказала она, потираясь щекой о ткань.
"Я мучил детей", - сказал он.
"Я знаю". В ее голосе звучали грусть и злость, как будто она могла хоть в малейшей степени понять, каким был тот год, как страх и отчаяние проникали в твои кости, как выглядели глаза детей, когда им было приятно находиться с тобой в паре, потому что ты не был Грегом или Винсом, и то, что ты с ними делал, могло причинять боль, но не было похоже на огонь, сжигающий твою плоть с костей, даже не оставляя следов. Этот взгляд облегчения преследовал его.
Он сидел, прислонившись к дивану в комнате, где семь лет был его дом, с Гермионой Грейнджер на коленях и пытался думать о чем-нибудь другом, кроме выражений на лицах детей на другом конце его палочки. Гермиона подвинулась, и он заметил, что её волосы пахнут розмарином. Он ожидал чего-то цветочного, а не резкой, хвойной травы; это был ещё один способ удивить его, отвлечь. "Мне нравятся твои волосы", - сказал он. "Я имею в виду запах. Твой шампунь".
"Моя большая кустистая голова?" - спросила она, и он издал придушенный полурык, а она взяла одну из его рук в свою. "Это розмарин".
"Я знаю", - сказал он таким легким тоном, на какой только был способен. "Как ты помнишь, я неплохо разбираюсь в Зельях. Знание трав пригодится, когда ты склоняешься над котлом".
"Это на память".
Его пальцы крепко сжались вокруг ее пальцев. Он знал это. "Я хотел бы забыть", - сказал он голосом, который оставался настолько легким, насколько ему это удавалось. "Я бы умер, чтобы забыть".
"А еще, - продолжила она, - мне нравится этот запах". Она сжала его руку в ответ. "И ты никогда не забудешь. По крайней мере, побывав по ту сторону жезла мучителя, я знаю, что не смогу. Думаю, с тобой будет то же самое. И я бы предпочел, чтобы ты жил, если не будешь сильно возражать".
"Что же мне делать?" - прошептал он. "Что могло бы сделать это лучше для тебя? И что может сделать это лучше для тебя сейчас?"
Она протянула свободную руку к его лицу и повернула его так, чтобы он смотрел на нее сверху вниз, когда она прижалась к нему. "Ты не тетя", - сказала она. "Ты не хотела этого. Даже когда ты боялся, ты на самом деле не имел этого в виду".
"Я все равно причинил им боль", - сказал он.
"Тогда загладь свою вину", - сказала она. "Пойми, что нужно сделать, и сделай это".
"Я не знаю, как", - сказал он.
"Я помогу", - сказала она и снова притянула его голову к своей, и он провел губами по ее губам, потом по носу, потом провел линию поцелуев по краю ее челюсти.
"Люди будут ненавидеть тебя", - сказал он. "Они будут обзывать тебя. Они будут думать, что я тебя империусом сделал". Он смотрел, как она закрывает глаза и делает глубокий вдох. "И это те, кто на твоей стороне. А те, кто на моей..."
"Они будут ухмыляться", - сказала она. "И назовут меня другими именами, но, скорее всего, за моей спиной, а не в лицо".
"И не в лицо", - сказал он. "По крайней мере, не более одного раза. Это, как ты уже говорила, будет ужасно".
Она поцеловала его в самый краешек рта, он слегка раздвинул губы, и она присосалась к его нижней губе, прежде чем открыть рот и снова дать ему попробовать лимонад. Когда они оторвались друг от друга, она сказала, немного задыхаясь: "Это будет единственная хорошая вещь в море ужасного", - и он обманчиво улыбнулся.
Драко замешкался у входа в общий зал, затем толкнул дверь и подождал, пока Гермиона пройдет через нее. Оказавшись в коридоре, он взял ее за руку и стал отгораживаться от воображаемых взглядов и возгласов, пока они шли на ужин. День поцелуев прошёл быстрее, чем время, проведённое за сортировкой книг, и он почувствовал, что у них наступило затишье - драгоценное, конечно, но такое, которое обязательно закончится.
Впрочем, не персонал в столовой должен был положить этому конец. Если они и обратили внимание на держащуюся за руки пару, то лишь с усталым безразличием. Все, кто находился в замке, проводили свои дни, пытаясь восстановить школу за слишком короткое время, и отношения двух не совсем студентов были не настолько интересны, чтобы вызывать комментарии. Даже МакГонагалл лишь моргнула, а затем налила себе еще один бокал вина и вернулась к обсуждению с Флитвиком оставшихся вопросов, связанных с осенним набором персонала.
Драко и Гермиона съели дневное блюдо, убрали тарелку и обсуждали, подходит ли эта ночь для наблюдения за звездами, когда в общую комнату Слизерина вошел долговязый мальчик, сидевший на одном из диванов с ногами на пуфике, который он притащил из угла.
Драко отбросил руку Гермионы, шокированный тем, что кто-то оказался в том месте, которое он привык считать их пространством, но она явно неправильно истолковала это движение, потому что перевела взгляд с мальчика на диван и обратно, а затем сказала: "Я, пожалуй, пойду почитаю".
"Грейнджер", - вежливо кивнул мальчик. "Директриса сказала, что вы тоже останетесь здесь".
"Она не говорила, что ты приедешь, Нотт", - сказал Драко. Если бы у Драко был хвост, он был бы пушистым. Если бы у него были перья, они были бы взъерошены. Но, не имея ни того, ни другого, он вел себя гораздо более тонко, но все равно безошибочно, по крайней мере для Теодора.
"Нет?" Теодор Нотт изобразил на лице выражение вежливого удивления.
"Почему ты здесь?" спросил Драко, опускаясь на стоящий перед ним диван, в то время как Гермиона, извинившись, пошла по коридору в свою комнату.
Теодор Нотт наблюдал за ее уходом, не сводя с нее глаз, пока она не скрылась в своей комнате; Драко заметил, что другой Слизерин занял идеальную позицию, чтобы наблюдать за коридором девочек. "Поместье Нотт слишком большое и слишком пустое", - сказал Теодор, услышав тихий щелчок закрывающейся двери Гермионы Грейнджерс. "Я уже начал сходить с ума".
Драко кивнул. Жест был скован, потому что он был зол, но он сделал его, потому что понимал.
"Я не ожидал увидеть это". Теодор кивнул головой в сторону, где была Гермиона. "В трущобах?"
"Заткнись, засранец", - сказал Драко, его руки сжались в бессильные кулаки. Они оба знали, что он никогда не ударит Теодора. Тем не менее, ярость его ответа заставила губы Теодора изогнуться в небольшой улыбке. "Я серьезно", - пробормотал Драко при виде этой ухмылки.
Теодор поднял руки вверх в универсальном жесте капитуляции, а затем спросил: "Ты планируешь продолжать в том же духе, когда начнется учебный год?"
"Если она мне позволит", - ответил Драко. "Похоже, она считает, что у меня не хватит смелости противостоять социальной оппозиции".
"Умная девочка", - сказал Теодор.
"Пошел ты".
"Не делай предложений, которые ты не собираешься выполнять, - сказал Теодор, - я прекрасно знаю, что тебе нравятся девушки. Это одна из величайших трагедий моей жизни". Он ухмыльнулся. "Это, а также отсутствие других вариантов в гетеросексуальном Хогвартсе, ограничивает меня безбрачной жизнью, которую, увы, я так хорошо знаю".
"Я интересую тебя не больше, чем она", - фыркнул Драко. "По-моему, ты как-то сказал, что если бы я была последним мужчиной на земле, ты бы пересмотрел свое отношение к женщинам".
"Ты несколько склонен к драматизму", - сказал Тео. "И слишком худой".
"Вы слышали истину о чайнике и кастрюле, полагаю", - сказал Драко.
Тео наклонился вперед и сказал: "Я скучал по тебе, ты, бледная задница. Ты в порядке?"
Драко ссутулился в кресле и пожал плечами. "Я здесь сортирую книги, а не позволяю маме ходить за мной из комнаты в комнату и спрашивать, не заболел ли я агеей, цингой или чем-нибудь еще, что она нарыла, чтобы объяснить, почему я могу быть не таким бойким, вместо того чтобы найти истинную причину чередования ярости и депрессии. Так что я - душка". Он бросил взгляд в сторону двери Гермионы. "Или был им".
Теодор пожал плечами. "Я извинюсь перед ней. Ты будешь целоваться с ней у меня на глазах, и я не стану задыхаться от ужаса, что ты оскверняешь себя женщиной. Все будет в порядке".
"А как насчет тебя?"
Теодор снова пожал плечами, но сказал: "Я принес виски. Хочешь?"
http://tl.rulate.ru/book/113312/4269095
Готово:
Использование:
