Дворецкий провел Навию в комнату со стенами изумрудного цвета, спрятанную в углу третьего этажа.
— Отныне это будет твоя комната.
— О... Хорошо.
Ее голос едва поднялся выше шепота, когда она переступила порог комнаты.
— Я организую визит доктора в ближайшее время.
Дверь за ней закрылась с тихим стуком, оставив ее в тишине. Она окинула взглядом свое новое окружение. Третий этаж был, несомненно, более роскошным, чем любая другая часть особняка, по крайней мере, насколько она видела. Дверь этой комнаты была украшена большим изумрудом, а колонны и подсвечники внутри были покрыты золотой эмалью, дополняя зеленую палитру остального декора. Мебель была экстравагантно роскошной. Она нежно провела пальцами по стенам и мебели, пока ходила по комнате, впитывая ощущение каждого предмета.
— Ничего особенного.
Для Навии, теперь вернувшейся в восьмилетний возраст, все казалось намного больше. Эта новая комната тоже казалась непропорционально огромной ее юным глазам. Но, несмотря на свое величие, она больше не казалась привлекательной. Она находила ее ничем не примечательной.
«Я отчаянно хотела, чтобы меня приняли в такое обыденное место». Размышляя о своих прошлых стремлениях, она нахмурилась. «Почему я была такой наивной? Они не заслуживали моей доброты». Ее наградой была лишь череда жестоких и жалких смертей.
Остановившись перед большим зеркалом, она взглянула на свое отражение — фигура была слишком маленькой и худой для девочки восьми лет. С момента ее усыновления в семье Агнис ее диета строго контролировалась, якобы для предотвращения набора веса. «На самом деле они использовали еду как средство манипуляции». С юных лет ее приучили рассматривать вкусную еду как награду, как собаку. Нехватка еды затормозила ее рост. Даже в своей восьмой жизни, когда она была самой высокой, она не стала намного выше средней девочки двенадцати или тринадцати лет. «Они всегда считали меня слабой по сравнению с гораздо более здоровыми Вудом и Вивиан».
Теперь ее внимание переключилось на волосы. Хотя их серебристый оттенок часто хвалили за то, что он был более ярким, чем прекрасный жемчуг, он резко контрастировал с характерным рыжим цветом семьи Агнис. Когда-то она сетовала, что не разделяет эту черту, находя утешение только в том, что, по крайней мере, ее глаза были малиновыми. Но теперь она была благодарна, что ее серебристые волосы не имели никакого сходства с семьей.
Она нежно потрогала внешние уголки глаз, задумавшись. «Подумать только, я когда-то хотела походить на этих отвратительных людей... Я едва могу в это поверить». Ее красные глаза, которые одни считали очаровательными, а другие тревожными, теперь горели с пронзительной интенсивностью.
Кашель сотряс ее, и она крепко сжала руки. Ее голова была лихорадочно горячей, но все остальное тело было холодным. «Я не могу позволить себе заболеть». Это был только ее первый день этой новой жизни, но она чувствовала себя готовой нанести удар, как лучник с туго натянутой тетивой. У нее не было времени погрязать в печали или лежать больной в постели. Если она хотела оставаться впереди в этой смертельной игре, ей нужно было быть на шаг впереди своих противников.
Погрузившись в мысли, она побрела к кровати. В ходе ее восьми регрессий вырисовалась мрачная картина: всякий раз, когда Вивиан чудесным образом исцелялась от своей предположительно неизлечимой болезни, собственная смерть Навии неизбежно следовала в течение года. Иногда ее кончина даже предшествовала первоначальному открытию лекарства.
«Я держу ключ к выздоровлению Вивиан». Если она ничего не сделает, у нее будет еще двенадцать лет, пока лекарство не появится само по себе, что совпадет с переходом Навии во взрослую жизнь. В своей восьмой жизни она боролась, чтобы выжить до этого события. Она искренне пыталась снискать расположение как законный член семьи. Но, к сожалению, ее усилия были напрасны. Теперь же, просто думая о себе как об Агнисе, она испытывала глубокое чувство отвращения. «Если бы только я могла отказаться от этого отвратительного имени...»
Однако Навия была слишком ценной для Никана, чтобы просто отбросить ее. Ее исключительные качества сделали ее активом неисчислимой ценности. Более того, непредсказуемый принц Арес питал неутолимое желание заполучить ее для себя — хотя для него не имело значения, будет ли это жена или рабыня. Он хотел обладать ею в любой форме, в какой только мог. Его внимание только делало ее положение еще более ужасным.
Высшие эшелоны дворянства были переполнены людьми, которые, казалось, потеряли и свой ум, и свою мораль. Навия видела только два пути к освобождению от их тисков: она могла либо принять смерть, либо найти нового опекуна.
Из-за ограничений имперского закона даже стать приемной дочерью дворянина не гарантировало бы мирной жизни. Законы предписывали, чтобы благородные дети оставались под опекой своих родителей до брака, якобы для сохранения «благородной родословной». Это было похоже на то, как если бы они пытались спасти редкий вид животных от вымирания, но скрытый мотив был гораздо более зловещим.
«Это закон, созданный для того, чтобы превратить магов в собственность», размышляла Навия.
Закон тщательно избегал упоминания «магов», чтобы избежать споров. Но это означало, что если ребенок обладал исключительным интеллектом или красотой, он становился не более чем инструментом, который можно было использовать в распоряжении семьи, как и сама Навия — независимо от того, обладали ли они магическими способностями или нет.
— Этот проклятый имперский закон... — пробормотала Навия себе под нос.
Она знала, что ей нужно выполнить две критические задачи, чтобы изменить ход своей судьбы: вылечить Вивиан и найти нового, готового к сотрудничеству опекуна из знатного сословия. «Хотя я знаю об излечении Вивиан, настоящая проблема заключается в поиске подходящего опекуна. К счастью, у меня есть один на примете». Герцог Ларк Этельред — как неженатый тридцатилетний дворянин без наследников, он был идеальным кандидатом.
Когда Навия устроилась на кровати, обдумывая свою стратегию, стук прервал ее мысли. Из-за двери раздался голос.
— Моя леди, это Шарлотта. Я принесла вам завтрак.
— Войдите.
Дверь скрипнула, и вошла Шарлотта, ее назначенная служанка, с подносом еды. Внезапно они услышали стук тяжелых шагов, эхом разносящихся по коридору.
— Отойди! — прогремел голос Филлипы, когда она ворвалась в комнату, решительно отталкивая Шарлотту в сторону. На лице служанки на мгновение промелькнула враждебность после того, как она почти выпустила поднос, но она быстро вернула себе самообладание. «Конечно», подумала Навия. Хотя ее служанка внешне казалась союзницей Филлипы, на самом деле она была похожа на гадюку, притаившуюся в траве, выжидающую подходящего момента, чтобы нанести удар.
Навия внимательно наблюдала за реакцией Шарлотты. Их взгляды на мгновение встретились. Служанка, поняв, что находится под пристальным вниманием, замерла. Полная гнева, Филлипа отдала строгий приказ Навии.
— Ты должна немедленно пойти к герцогу и попросить у него прощения!
Навия медленно моргнула. Она поняла, что ярость Филлипы проистекала из того факта, что Вуду грозило заключение, и все из-за нее. Филлипа, несомненно, считала, что Эвдс, запертый в своей комнате всего на день, заслуживал сочувствия гораздо больше, чем Навия, которая едва избежала огненной смерти. Такое несправедливое различие не стало для меня шоком.
«Но то, что я привыкла к этой несправедливости, не означает, что я продолжу ее терпеть». Отношение Филлипы к Навии не всегда было таким суровым. Когда Навия впервые появилась в доме, няня выказала легкое презрение к ее статусу низшей знати, но в остальном относилась к ней хорошо. Но когда оставшаяся биологическая семья Навии умерла, а Никан стал к ней равнодушен, поведение няни изменилось. Ее презрение стало более явным, и было ясно, что она рассматривает Навию как жалкую и нежеланную утку среди «лебедей» семьи Агнис. Ее некогда почти материнское отношение сменилось непрерывными угрозами и даже физическим насилием. Под юбкой Навии ее бедра были отмечены шрамами, сувенирами от порки Филиппы.
«Я хотела видеть в ней материнскую фигуру, глупо надеясь, что мы сможем поладить. Как же я была наивна». Филлипа всегда проявляла к Вуду и Вивиан безграничную привязанность, по-видимому, готовая пожертвовать всем ради их благополучия. Навия часто завидовала их связи. Она жаждала простых жестов доброты, например, чтобы ей принесли чашку медового чая, когда она лежала в постели с гриппом. Но если она заболевала, Филлипа только пренебрежительно ее ругала.
— Ты не можешь прожить день, не доставляя мне хлопот? Это же простая простуда, ничего больше!
Навия переключила внимание на свою служанку.
— Ты принесла мне завтрак?
— Да, моя леди.
Шарлотта осторожно посмотрела на Навию, когда та поставила поднос на тумбочку. Затем она отошла на безопасное расстояние, где она могла быть осторожна, чтобы не раздражать Филлипу еще больше, продолжая наблюдать за разворачивающейся драмой. Филлипа, уже взволнованная, была охвачена волной унижения, чувствуя, что Навия сделала ее невидимой своим явным пренебрежением. Няня не уделила ни капли внимания Шарлотте.
— Навия! Ты меня игнорируешь? — спросила она, ошеломленная. При обычных обстоятельствах девочка была бы явно потрясена, не зная, как реагировать на гнев Филлипы. Но сейчас она оставалась невозмутимой. «Что случилось с девочкой? Еще вчера она была мышкой. Как она стала такой дерзкой?» Озадаченная и раздраженная этой внезапной переменой, Филлипа еще больше повысила голос.
— Ты ответишь мне, когда я с тобой заговорю!
Только тогда Навия наконец обратила внимание на женщину, которая ее ругала. Она приняла спокойный, но напористый тон.
— Я не понимаю, Филлипа. За что мне просить прощения?
Филлипа выпрямилась, выпятив грудь.
— За то, что доставила неприятности лорду Вуду, конечно, — прошипела она.
Вуд был отпрыском престижного дворянского дома, и она твердо верила, что такая низкородная девушка, как Навия, не имеет права мешать его славному будущему.
— Ты леди, в полной мере пользующаяся роскошью, которую может предложить семья Агнис. Как ты можешь стоять в стороне, когда наследник такой семьи несправедливо наказан?
Навия, закаленная своим опытом, досконально знала характер Филлипы. Няня почитала дворян почти как божественных существ. Навия ухмыльнулась. «Если это так, то я буду той, кто разрушит ее иллюзии».
При осознании того, что такая низменная девушка издевается над ней, ярость Филлипы закипела. «Наглая негодяйка! Хорошая трёпка приведёт её в чувство». Её лицо исказилось от злобы, когда она пригрозила Навии.
— Если ты продолжаешь вести себя так, у меня есть как раз способ разобраться с тобой!
Она двинулась к Навии, срывая с неё одеяло, которым она была укрыта. Она как раз собиралась схватить девушку, когда та заговорила.
— А, теперь я понимаю, за что мне следует извиняться.
Филлипа вздрогнула от холода в голосе Навии. Девушка холодно опустила глаза на поднос, который Шарлотта поставила на стол. Перед ней была скудная еда: кусок хлеба размером не больше ее собственного детского кулака и миска с чем-то, что выглядело как простая вода, замаскированная под суп.
— Я только что поняла, что ты крадешь из средств, предназначенных для моего ухода. Я должна извиниться за то, что не заметила этого раньше. Так, Филлипа?
Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.
Его статус: перевод редактируется
http://tl.rulate.ru/book/47441/4590749
Использование:
