Глава 41
В то утро старый монах не стал рассказывать Сакуре о буддийских истинах, а сразу же вернулся в свою келью. Закрыв за собой дверь, он сел, опустив голову, напротив стены, на которой висел один-единственный буддийский иероглиф — напоминание, оставленное ему прежним настоятелем перед смертью. Настоятель сказал, что когда смысл этого слова будет ему ясен, тогда он достигнет освобождения. И вот уже тридцать лет, как старый монах созерцает этот иероглиф, так и не постигнув его до конца.
Что же значит достичь освобождения? Старик чувствовал, что теперь наконец сможет найти ответ.
Почтительно поклонившись три раза перед стеной с иероглифом, он позволил своему лбу коснуться пола. Каждый раз при косании слышался глухой звук, словно удары в деревянный колокольчик.
Закончив поклон, старый монах поднялся и подошел к надписи, сняв её со стены, — за иероглифом оказалась плотная ткань, скрывающая что-то внутри. Он внимательно посмотрел на свёрток на стене, и прежде чем решиться снять его со стены, долго в него всматривался.
Внутри свёртка находился его старый меч, меч, который в прошлом обрёк на смерть множество людей и стал для него источником неисчислимых уз кармы. Держа свёрток, монах взял с собой трость, и накинув клобук и рясу, открыл дверь кельи.
Снаружи, под сакурой, была Сакура, которая отрабатывала удары мечом, а её лицо было покрыто потом. Увидев настоятеля в дорожной одежде, она вытерла лоб и спросила: "Настоятель, куда вы направляетесь?"
Старый монах сложил ладони в жесте почтения, и улыбнувшись, ответил: "Я иду завершить своё путешествие, путем духовных практик."
Окутанный спадающей рясой, он, словно в облаке из падающих лепестков сакуры, медленно пошёл к воротам храма, унося своё кармическое бремя. Сакура не понимала, что он имел в виду, но за эти годы она уже привыкла к его буддийским загадкам, и не пыталась их разгадать.
Достигнув ворот, старый монах обернулся и посмотрел на неё: "Кстати, Сакура, я оставил тебе подарок в своей келье. Забери его через три дня."
С этими словами он вышел, закрыв за собой ворота храма.
Что он оставил Сакуре? Лишь один-единственный иероглиф. То, что так и не сумел понять он сам...
В этот день, среди цветущих деревьев сакуры, монах отправился на запад, неся бремя своей жизни.
...........
На горе.
Пока ветер тихонько колыхал соломенку во рту Джидо, коричневая кошка гонялась за падающими лепестками у его ног.
Дзынь, дзынь, дзынь! — вместе с ветром донесся звук, похожий на звон колокольчиков.
Сквозь щели в старой соломенной шляпе, Джидо взглянул в сторону звука.
Среди ковра множества розовых лепестков он увидел старого монаха, медленно подходящего к нему с тростью в руках. А тот самый звук колокольчиков исходил от колец на его трости. На монахе развевалась широкая ряса, и он прижимал к себе длинный свёрток из ткани.
По одному только взгляду Джидо понял, что в свёртке была скрыта катана.
"Собирается сопротивляться?" — подумал он, стиснув рукоять своего меча и слегка высунув клинок. Большинство из тех, кого он собирался убить, пытались защититься — в этом не было ничего удивительного. Но он думал, что монах будет иным.
"Хм, значит, даже десятки лет практики не способны искоренить дурное начало" — с усмешкой подумал Джидо, и в его взгляде появилась жажда крови. И он приготовился обнажить меч в любую секунду.
Кошка словно почувствовала напряжение, вместо того чтобы гоняться за лепестками, бытренько скрылась за ближайшим деревом.
Старый монах приблизился к Джидо на расстояние примерно около трёх метров, и они какое-то время стояли, молча глядя друг на друга, при этом не произнося ни слова.
Шух! - Джидо обнажил меч, и послышался характерный звук скольжения клинка по ножнам.
Вокруг них закружились лепестки сакуры, рассыпаясь по земле. Это было отличное место для убийства, не так ли?
Но внезапно Джидо замер, удивлённый тем, что сделал монах. Старик не потянулся к оружию — вместо этого он опустился перед Джидо на колени, положил трость, и держа обеими руками свёрток, поднял его над головой.
В этот момент прозвучал его мягкий и спокойный голос: "Мне больше нечего просить, и я не буду сопротивляться. Кармический долг должен быть выплачен. Единственное, о чём прошу, — завершите мой путь с помощью этого клинка."
С этими словами он развязал свёрток. Полотно соскользнуло, и перед Джидо открылась длинная катана в чёрных ножнах, покрытых тусклыми пятнами уже давно засошей крови. И даже находясь на расстоянии можно было почувствовать исходящий от неё металлический запах.
Клинок весь был покрыт следами битв, а ножны, и рукоять казались истёртыми и ослабленными временем. Этот меч был частью другого монаха, того, от кого старик когда-то пытался отказаться, но так и не смог.
Именно поэтому он не смог достичь просветления, и не смог обрести освобождения. Единственный выход для него — исполнить свой долг и отплатить своей жизнью за содеянное. Это была его последняя ступень, его окончательная цель на пути.
Джидо долго молчал, после чего убрал свой меч в ножны. Кажется, он принял просьбу монаха. И подойдя поближе, он протянул руку к катане старого воина.
Когда он вытащил заржавевший от десятков лет клинок, тот издал чистый, но горький звук, словно оружие тяжело выдохнуло, уже долгое время ожидая этого момента...
Джидо встал напротив монаха, подняв над головой его меч, и спросил: "За эти десятилетия… ты что-то понял?"
"Ничего не понял" — улыбнулся монах, подняв голову и глядя на меч в руках незнакомца: "Но, возможно, это лезвие поможет мне завершить начатый путь."
Отказавшись от этой жизни, он, вероятно, смог бы избавиться от своих кармических уз, отпустить прошлое и рассеять все свои ложные привязанности. Отказавшись от всего, он бы обрел освобождение.
"Что ж, я исполню твоё желание" — холодно произнёс Джидо, и клинок в его руке стремительно опустился.
Удар был быстр — настолько, что всё произошло за мгновение. Но в это мгновение перед глазами старого монаха промелькнула вся его жизнь. Он вспомнил последний рисовый шарик, оставленный ему матерью. Вспомнил первого убитого им человека. Вспомнил то, как глубоко погрузился в бездну мира, полного хаоса. Вспомнил два лёгких удара по лбу, которыми наградил его прежний настоятель. Вспомнил миг, когда наконец ему пришло осознание, и тот иероглиф, который оставил ему прошлый настоятель, и который он так и не смог постичь до конца.
Казалось, он вспомнил всё, что когда-либо было важным, и он был готов отпустить это. Но в этот момент перед его глазами возник образ девочки, изучающей письмена, которая обернулась и спросила: "Настоятель, а как читается этот иероглиф?"
Он хотел ответить, но голос ему не позволил. А затем он увидел, как перед храмом пролетела ласточка и уронила молодую веточку перед девушкой со шрамом на лице.
"Я хороший человек?" — спросила она.
Он снова вернулся к тем временам, когда слышал вечерний звон, пил чай у дверей храма и слушал звон колокольчиков, раздающийся в снежную новогоднюю ночь.
Старый монах прикрыл глаза, и на его лице появилась горькая улыбка. Он отпустил всю свою одинокую полную страданий жизнь, но эти воспоминания — нет. И действительно, что же он оставит после себя, кроме этих немногих мгновений? Разве он может их отпустить?
Шууух! — клинок рассёк его плоть, и лепестки сакуры окрасились в багряный цвет. Сильная боль и холод охватили старого монаха, погружая его в забвение.
Что ж, если не можешь отпустить — так тому и быть. С этой мыслью его рука бессильно упала, и он поднял взгляд, наблюдая за парящими в воздухе лепестками сакуры, и думая: "Как же хочется… выпить чашечку чая."
http://tl.rulate.ru/book/122400/5143425
Готово:
Использование:
