Помимо занятий в Академии, меня записали на специальные «уроки для куноичи». Эти занятия начинались через неделю после начала занятий в Академии и проходили после основных уроков, поэтому технически это был скорее «клуб», чем «урок». Они не были обязательными, но всем девочкам настоятельно рекомендовали посещать их. Единственная, кто не посещала из нашего года, была Хината, вероятно, из-за того, что для Хьюга это считалось неподходящим или потому, что у неё были свои, более квалифицированные наставники по этим вопросам. На первый взгляд, занятия казались вполне безобидными. Мы изучали праздники и традиции основных стран, осваивали икебану и основы кулинарии. Учились шитью и вышивке. Мы изучали чайные церемонии, как наносить макияж и носить формальное кимоно. Осваивали музыкальные инструменты. Всё это были типично женские занятия. Но все эти навыки также могли помочь нам в шпионской деятельности. Нас учили пению, актёрскому мастерству и танцам. Это было очень тщательное обучение, и ни одна из других девочек даже не догадывалась об этом.
Икебана научила нас различать ядовитые цветы, где их найти и как составить букет, который будет выглядеть красиво, скрывая смерть внутри. Мы научились передавать закодированные сообщения, скрытые в значениях цветов. Мы могли изображать гейш или знатных дам. Мы могли притворяться уроженками любой страны в пределах пяти великих наций.
Нас учили рисовать, чтобы запечатлеть лица тех, кого нужно было опознать, и скрывать сообщения в рисунках, чтобы они прошли незамеченными.
Именно на этих занятиях я познакомилась с Сакурой и Ино.
Первый день был сложным. Шика и Чоджи там не было, и я никого не знала из других девочек. Возможно, немного печально признаться, что я использовала ребёнка как щит, даже несмотря на то, что сама была ребёнком. Но Шикамару был хорош в этом со своим безразличным отношением «мне всё равно», в то время как я слишком близко принимала всё к сердцу. Он был моей защитой от мира. Когда Сузуме-сэнсей сказала собрать цветы, я стояла в стороне, чувствуя себя неловко.
Мне было страшно. Пугала мысль о том, чтобы представиться, когда казалось, что все уже распределились по группам. Я чувствовала себя потерянной.
И тут я заметила Сакуру. Её розовые волосы должны были сильно выделяться, но на удивление они прекрасно вписывались. Она была одна, старательно собирая цветы, как нам и велели. Я нервно облизнула губы и направилась к ней.
Но кто-то опередил меня.
Я не услышала, что сказала Ами, но определённо видела бросок Ино. Это было впечатляюще — бросить цветы с такой точностью. Удивительно, что Ино не специализировалась на метательных оружиях.
«Хороший бросок», — сказала я, подходя к Ино и Сакуре, нервно перебирая цветы в руках. Несколько из них уже начали мяться. Подойти к двум маленьким девочкам не должно быть так сложно. Но было.
Ино улыбнулась в ответ на комплимент. «Спасибо! Она это заслужила! Я — Ино, а это — Сакура».
«Шикако», — ответила я, облегчённо выдохнув, что она оказалась такой дружелюбной. Боже, насколько жалкой я могу быть? «Эмм», — начала я, когда тишина затянулась. «Какие у вас цветы? Я нашла только эти».
Цветы не были моей сильной стороной, и мы ещё толком не начали учить их. Половина из того, что я держала, вероятно, была сорняками. Но я должна была помнить, что родители Ино держали цветочный магазин, потому что она легко продолжила разговор, болтая и помогая Сакуре и мне с выбором цветов.
И на этом всё.
Ино оказалась невероятно общительной девочкой. Она знала всех и не имела никаких проблем с тем, чтобы делиться своими знаниями. С ней я открыла для себя «искусство наблюдения за людьми». Шикамару мог оставаться со своими облаками, а вот это — было интересно.
Мне хотелось знать, как люди взаимодействуют, кто с кем хорошо ладит. Хотелось понять, кто в каком предмете преуспевает и почему. Хотелось узнать, у кого из детей родители — шиноби и насколько это объясняет их навыки. Оказалось, что это нормально. Я была девочкой. Я сплетничала. Это было... откровение.
Всё ещё не была особо общительной, предпочитая наблюдать за другими, чем взаимодействовать с ними, но небольшая группа друзей была лучше, чем ничего.
Ино, Сакура и я всё ещё проводили время с Шикамару и Чоджи, а Наруто был с нами постоянно. Он был изнуряющим. Не только физически, что он — постоянно бегал и играл и социально... Я не привыкла общаться с кем-то, кроме Шикамару, на протяжении долгого времени, и Наруто был полной противоположностью ему.
В итоге мы «вербовали» Кибу, как единственного другого ученика, у которого было столько же энергии, чтобы он занимал Наруто.
Наруто был раздражающим. Его не обижали и не плохо с ним обращались. Люди почти даже не смотрели на него косо. Для них он был просто кем-то, как деревья на обочине дороги. Он был воплощением «чьей-то чужой проблемы». Большинство детей были такими, и этот «кто-то другой» — это их родители. У Наруто не было родителей, а воспитатели в приюте были настолько заняты заботой о большом количестве детей, что у них не было времени на индивидуальное внимание. Он просто... не был важен для кого-либо. Да, это, возможно, было эмоциональным пренебрежением, но оно не было преднамеренным или злонамеренным. Просто не было времени. Но ему нужно было внимание. Он жаждал его. И готов был пойти на крайности, чтобы его получить. Он был капризным, и знание причины этого не делало его поведение легче переносимым. Он был невыносимо шумным, оскорбительным и, несмотря на своё желание стать ниндзя, никогда не мог усидеть на месте, если не считал что-то «крутым». Но это был Наруто. Я знала, что он станет великим, добрым и верным другом. Если бы я могла просто справиться с ним, помочь ему, научить его немного думать, то всё могло бы стать лучше. Если бы я могла просто стать его другом...
Я старалась.
Были и другие сложности. Дети не всегда ладят друг с другом, и те, кто отличаются, кто странные, сразу выделяются. Это не всегда злонамеренно, но такое бывает. Ами, с которой я встретилась на занятиях для куноичи, была одной из тех, кто недолюбливал Сакуру и меня. Мы были тихими, умными, общались с мальчиками. Мы не вписывались.
Не хочу выставлять её стереотипной хулиганкой. Она могла быть доброй и вежливой. Вне школы я однажды столкнулась с ней, когда она обслуживала клиентов в чайной её матери, и она была ко мне так же вежлива, как и ко всем остальным. Она серьёзно относилась к своей работе — хорошее качество для ниндзя.
Но в школе были... конфронтации.
«Боже, Ино, ты была крутой. А теперь таскаешься со всеми этими странными», — сказала Ами однажды за обедом, презрительно глядя на нас троих. Я знала, что Ино могла бы легко найти место в любой компании, но выбрала остаться с нами.
Выбрала. Даже в шесть лет, а может, особенно в шесть, это был трудный выбор, и ещё труднее было придерживаться его. Знаю, что в прошлой жизни я отдалялась от друзей из-за вещей, гораздо менее серьёзных, чем прямая конфронтация.
Жаль, что не могу сказать, что ответила ей так остроумно, что она убежала в слезах. Честно говоря, как всегда в таких ситуациях, у меня просто пропал голос, и я промолчала. Унижение — вот его имя. Знаю, что всё было бы не так плохо, если бы я могла ответить хоть чем-то, но не могла и никогда не могла, а молчание только усугубляло ситуацию.
Но Ино была блестящей. «Единственная странная здесь — это ты», — парировала она, ни капли не стушевавшись. Она высоко подняла голову, длинные светлые волосы подчёркивали её движение. «У меня хотя бы есть друзья, а у тебя только бессловесные льстецы».
Я была впечатлена. Как для детского уровня, это было довольно сильно. Ами, очевидно, не знала, что это значит. Она покраснела и ушла, а за ней последовал тот самый смех, которого так боятся дети.
«Спасибо», — пробормотала я, наполовину стыдясь, что даже не смогла постоять за себя.
Ино просто улыбнулась, весёлая и уверенная в себе, как будто ничто не могло её поколебать. "Для этого и существуют друзья, верно, Сакура?"
Сакура выглядела такой же удивлённой и напуганной, как и я, её глаза расширились под растрёпанными розовыми волосами. Но она робко кивнула. "Верно".
Тем временем занятия продолжались. Я опережала других в основных предметах — чтении, письме, математике, истории — и часто приносила свои книги, чтобы читать их, пока Ирука объяснял материал. Это был навык, который осваивает каждый школьник: способность одновременно уделять ровно столько внимания, чтобы понять, о чём говорит учитель, и при этом бесцельно смотреть в окно. Я, однако, предпочитала читать. Учителям было всё равно, пока ты не нарушаешь дисциплину, поэтому Шикамару удавалось проспать всё, кроме занятий по тайдзюцу, а Наруто и Киба обычно зарабатывали по три-четыре наказания в неделю.
Хотя я была значительно впереди в теоретических занятиях, приходилось усердно работать, чтобы догнать остальных в физическом плане. Шесть недель спустя я уже почти достигла среднего уровня среди учеников — благодаря куда большему количеству пробежек, чем могла себе представить — и внезапно с поразительной ясностью поняла, почему так сильно отставала.
Они подсознательно усиливали свои мышцы чакрой.
Они не могли контролировать это так же, как не могли контролировать кровообращение, но, как и кровь, физические упражнения увеличивали количество чакры в мышцах. Я этого не делала. Я была осознанно осведомлена о своей чакре, в отличие от них. Во время упражнений моя чакра текла так же, как всегда.
Я почувствовала себя глупо. Это было очевидно в ретроспективе. Если бы я сосредоточилась, то смогла бы даже «увидеть» или «почувствовать» потоки чакры в них. Это было не на уровне Бьякугана, но нечто подобное тому, как я ощущала свою чакру, или видела чакру в воздухе — всё резонировало.
Это стало моим новым проектом для работы дома. Я решила научиться усиливать свои мышцы, как это делали другие ниндзя. Конечно, я понимала преимущества продолжения тренировок без использования чакры, сколько бы мне ни не нравилась дополнительная работа, но чем выше будет моя базовая подготовка, тем лучше будут результаты, когда я добавлю чакру.
Логически я это понимала и продолжала тренироваться, хотя и с меньшим энтузиазмом.
Трудно описать, что чувствуешь, когда направляешь чакру. Это как дыхание. Ты просто делаешь это.
Но когда концентрируешь её в мышцах, это как стать супергероем. Хочется прыгать через высокие здания одним махом. Хочется кричать: «Я — бог! Я бросаю вызов законам физики!» Неудивительно, что так много ниндзя кажутся безумными. Это чистый адреналиновый всплеск. Ничто не сравнится с этим.
Использовать чакру таким образом легко, чтобы просто усилить то, что и так можешь сделать, потому что чакра — это частично физическая энергия, генерируемая телом. Они естественно сочетаются.
Именно по этой причине истощение чакры смертельно опасно. Чакра может восприниматься как «дополнительная» энергия, производимая телом (и разумом, и духом). Эта энергия не нужна для движения, дыхания или метаболизма, поэтому её можно использовать для дзюцу. Но как только этот резерв исчерпан, ты можешь либо остановиться, либо начать забирать энергию из мышц. Это и есть долг по чакре. Сначала ослабевают скелетные мышцы — руки и ноги. Они наполняются молочной кислотой, становятся слишком слабыми и дрожащими, чтобы сокращаться дальше. Если продолжить, энергия начнёт забираться из других мышц, таких как лёгкие и сердце, которые обычно не устают. Дыхание становится затруднённым, сердце перестаёт биться. Смерть.
Это объясняли на первых уроках в Академии, наряду с множеством предупреждений не использовать чакру без присмотра.
У меня были средние запасы чакры, маленькие для ниндзя, но нормальные для куноичи. У Нара никогда не было исключительных запасов, но мы умели эффективно использовать то, что у нас есть. Возможно, мои запасы были немного больше ожидаемых, так как я тренировалась в использовании чакры, а это помогает наращивать резервы.
Запасы чакры можно увеличивать, но они не будут расти бесконечно. Как и существует предел тому, насколько быстро ты можешь бегать или насколько умным можешь стать. Тренировки помогают достичь этого максимума, но он всё равно существует. Это максимум, который может позволить твоё тело. Большинство ниндзя никогда не достигают этого предела. Всегда есть немного больше тренировок, которые можно добавить, чуть-чуть увеличить ёмкость чакры. Конечно, чем ближе к пределу, тем меньше это «чуть-чуть». Но если не удаётся увеличить резервы, можно улучшить контроль.
У меня был исключительный контроль над своей чакрой, но я ощущала не только свою чакру. Она была повсюду. В воздухе, которым я дышала, в пище, которую я ела, словно настойчивый дым. Если я уделяла этому слишком много внимания, то начинала кашлять, что только укрепляло мою репутацию болезненного ребёнка. Была ли это природная чакра, остатки от дзюцу или чакра, исходившая от людей, я не знала и решила не вмешиваться, пока не разберусь. Последнее, что я хотела, — это превратиться в каменную статую.
Позже эта избыточная чувствительность к чакре оказалась полезной. Я могла ощущать тела других людей, чувствовать остатки от дзюцу, находить усиленные чакрой ловушки и так далее. Любое место, где использовалась чакра или на что воздействовала чакра, светилось для моих чувств, как маяк.
В первый год обучения в Академии нас не учили использовать чакру, только говорили, что она существует. Как я уже выяснила, резервы чакры не очень велики до семи-восьми лет. Нас не будут учить использовать чакру до третьего года обучения, и только на последнем году нам покажут что-то отдалённо напоминающее дзюцу.
Я прошла через множество упражнений на контроль чакры. Не смогла освоить ходьбу по воде, потому что риск утонуть в детстве был слишком велик, но многие другие упражнения были возможны. Ходьба по стенам была лишь началом. Были упражнения с чакровыми нитями. Было упражнение с листом, которое я помнила из шоу. И от листьев я перешла к более хрупким и ломким предметам. Сначала моя чакра легко рвала бумагу, пока я не научилась регулировать силу её выхода. Я была невероятно горда, когда смогла приклеить рисовую бумагу к руке и медленно, осторожно, не спеша, сложить её в кривоватого журавлика оригами. Я сделала это, не порвав бумагу ни разу.
Манипулировать чакрой после её выхода было сложно. Именно поэтому нити чакры — как те, что используются в кукловодстве — требовали столько концентрации. Но это не было невозможно. И мне нравилось работать с чакрой. Это было что-то, что я могла делать для удовольствия, сгибать её, скручивать и смотреть на результат.
Одним из навыков, которые нам неустанно прививали, были ручные печати. Как их распознавать, как их формировать, с какими техниками они чаще всего связаны. Печать Тигра, например, где указательный и средний пальцы держатся прямо, часто используется как завершающая печать для огненных техник. Полезная информация, конечно, но формировать печати было сложно. Я не могла понять, как люди делают их так быстро. Мои детские пальцы были неловкими и неуклюжими, когда я пыталась придать им непривычные положения. Единственная печать, которую я могла сделать с лёгкостью, была Змея — когда обе руки складываются вместе. И даже тогда, на формирование, удержание и размыкание (что так же важно, как и первые два) у меня уходило больше времени, чем у опытного шиноби, который за это время мог бы выполнить три или более печати.
Но было достаточно вещей, которые держали меня занятой. Столько всего, что хотелось узнать, например, что в тенях позволяет нам контролировать их и управлять людьми с их помощью? Тени — это просто области, куда не попадает солнечный свет, они не имеют физической формы. Что в этом отсутствии делает их особенными? Конечно, тени играли важную роль в народных сказаниях и мифах, и наш клан, неудивительно, имел множество книг на эту тему.
Тени давно были частью фольклора. Наряду с отражениями и портретами, они считались душой или её частью. Тень — это негативное двойное тело, альтер эго души и иногда образ зла.
Тень может олицетворять тёмные стороны личности, те черты, которые человек отказывается принять или понять. Если её не признать и не интегрировать, она может стать злой и разрушительной.
Именно поэтому Нара верят в самопринятие. Наш клан может считаться ленивым и немотивированным большинством — и это так, в значительной степени — но мы знаем себя. Мы стараемся не разрушать себя. Речь не столько о том, чтобы всегда оставаться спокойным, сколько о том, чтобы понимать, почему ты злишься и что готов сделать с этим. Даже если это «что-то» означает «всё что угодно».
Это немного пугает, заглядывать глубоко в своё сердце и спрашивать: «Что бы я сделала, если бы кто-то обидел моего брата?» Не «что я должен сделать?» или «что от меня ожидают?», а на самом деле, честно, отбросив все притворства, что бы я сделала?
Мы не всегда являемся теми, кем нам хочется быть.
Конечно, жизнь не ограничивалась школой. Дома я начала исследовать земли клана. Клан Нара оказался гораздо больше, чем я представляла. В шоу мне казалось, что семья Шикамару составляла весь клан Нара. Но это было далеко не так. На самом деле, те, кто жил внутри стен Конохи, не составляли весь клан. Нара управляли множеством ферм в Стране Огня, чтобы обеспечивать ингредиенты для своих лекарств. Фермерство занимало много места, а Коноха была огороженной деревней. Пространства просто не хватало.
В пределах самой Конохи у нас была небольшая лесная территория, где мы содержали стадо оленей, а также несколько мастерских, где производили наши лекарства и проводили исследования.
Олени — странные существа. Они одновременно чрезвычайно умны и невероятно пугливы. Они знают, какие растения помогут им выздороветь, если они заболеют. Олени умеют прекрасно заботиться о себе. Им не нужно много внимания или управления. На самом деле, их можно погубить излишней заботой. Слишком много человеческого внимания делает их нервными. Думаю, многое в подходе Нара к жизни происходит от этого — признание и принятие того, что иногда, если оставить ситуацию в покое, всё наладится само собой. Да, это можно назвать ленью, но это также и прагматизм. Это заставило меня задуматься, не началась ли наша медицинская теория с наблюдения за оленями. В некоторых аспектах наши исследования напрямую связаны с оленями. Например, изучение того, как самцы оленей, ежегодно сбрасывают и отращивают свои рога, ведётся с целью адаптации этих принципов для восстановления человеческих конечностей и тканей. Однако большая часть исследований основывалась на травах и растениях, как и в моём прошлом мире. Химический синтез был менее развит, но результаты всё равно впечатляли.
Я проводила много времени в мастерских. Они пахли странно — лекарствами, травами, развешанными для сушки, оленями и дымом, но это было приятное странное ощущение. Работники, в основном мои тёти, дяди и кузены, хотя были и несколько наёмных работников, которые не были нашими родственниками, охотно удовлетворяли моё любопытство к их работе. Меня не раз ставили толочь травы в ступке.
Клан был доволен моим интересом к медицине, учитывая диагноз из больницы.
Я с трудом продиралась через «базовые» учебники по этому предмету. Проблема была не в том, что концепции были незнакомы, но изменения в языке означали, что всё приходилось учить заново. Конечно, я могла бы получить ту же информацию, просто читая словарь, но в контексте учить было проще. Радовало, что принципы оставались прежними, несмотря на различия между мирами.
Я смутно помнила, что бархат оленьих рогов считался лекарством, но в моём мире это было чем-то вроде травяного средства, популярного среди приверженцев нетрадиционной медицины. Однако здесь, в мире, где Нара считались экспертами в медицине, я осознала, что нужно перестать применять знания из прошлого мира; здесь всё было слишком другим.
Медицинские науки были просто удивительными — как только я осознала, что самыми важными и необходимыми медицинскими инструментами здесь были не иглы и скальпели, а бумага и чернила. Всё, что мы использовали машины, они использовали печати. Для стабилизации пациентов, для мониторинга их состояния во время операций — всё через печати. Печати и медицина были неразрывно связаны. Они были гораздо полезнее и легче адаптировались в стабильной среде больницы, чем в постоянно меняющейся сфере боя.
Мне никогда не приходило в голову, но Цунадэ, вероятно, знала о печатях не меньше, чем Джирайя, её Печать Перерождения может служить показателем. Опыт Орочимару с проклятыми печатями также объяснялся его научным складом ума.
Печати были машинами мира стихий. Печати — это кандзи. Это удивило меня. Я всегда думала, что они будут включать специализированный алфавит или сложные символы — эзотерические линии и круги — но это было не так. Это были кандзи. Да, были определённые способы их комбинации для достижения наилучшего эффекта, но в этом смысле это больше походило на написание контракта или рассказа. Это было интересно узнать.
Конечно, у печатей были свои ограничения. Требовались время, пространство, чернила и бумага. Только лучшие мастера печатей могли использовать их в бою, потому что они единственные могли разработать или изменить и применить печать с помощью лишь лёгкого поворота чакры, ручного знака и, возможно, капли крови. Минато Намиказе был признан гением не зря.
Я отметила это как направление, которое определённо стоило изучить. Я сильно сомневалась, что смогу достичь какого-либо мастерства в этом, вероятно, освою только основы, но это всё равно привлекало меня. В конце концов, свитки для хранения были бы весьма полезными.
Эти занятия прекрасно занимали моё время. По мере того, как год подходил к концу и мы переходили на второй год обучения в Академии, мало что изменилось. Уроки становились немного сложнее, немного суровее, немного больше ориентировались на «реальность» миссий ниндзя. Это был медленный процесс привыкания к тому, что от нас будет ожидаться — настолько медленный, что это было почти незаметно. Нас постепенно готовили.
На втором году обучения мы начали учиться метать кунаи и осваивать тайдзюцу.
В Академии всех нас учили адаптированному базовому стилю Конохи, называемому Шорин-рю, «стиль маленького леса». Это была версия тайдзюцу Конохи, специально адаптированная для детей и подростков. Стиль делал акцент на уклонении и отражении атак, с пониманием того, что любые противники, с которыми мы столкнёмся, вероятно, будут выше, сильнее и быстрее нас. На первый взгляд, стиль казался довольно простым, с ограниченным количеством ударов, блоков и пинков. Но учитывая, что его преподавали детям, эта простота скорее была преимуществом, чем недостатком. В нём не было эффектных движений или сложных захватов, которые легко могли развалиться в реальном бою. Это были основы основ, на которых можно было строить собственный стиль или просто продолжать обучение после окончания Академии и накопления личного опыта.
Я изучала каратэ раньше, что, казалось бы, должно было дать мне преимущество в освоении тайдзюцу здесь. Но это было далеко не так. Во-первых, прошло столько лет, что я почти всё забыла. Во-вторых, это было в другом теле. Но, что более важно, мне никогда не приходилось использовать каратэ в реальной ситуации. Ближе всего я подошла к этому во время единственного турнира, в котором участвовала, но я была достаточно умна, чтобы понимать, что это не сравнится с реальным боем. Здесь тайдзюцу было не просто хобби, а реальностью, в которой люди жили и умирали. И то, чему нас учили, отражало это.
С другой стороны, были вещи, которые я усвоила и которые пригодились. Не техники, но более важные вещи. Наш девиз был: «Сначала тело, потом ум, потом дух». Это означало, что в первую очередь устаёт тело. Мышцы болят, дрожат, дыхание учащается, пот льётся. Но нужно продолжать. Затем устаёт ум. Осознаёшь свою усталость. Решимость колеблется. Хочется сдаться. Но дух продолжает поддерживать. Это не совсем «никогда не сдавайся», а скорее «упорствуй, продолжай, несмотря ни на что». Это был трудный урок, учиться толкать себя так сильно и так далеко. Ещё труднее было тренироваться в одиночку.
Второй важный урок — намерение. «Самый лёгкий способ выиграть бой — избежать его». Нет смысла драться, если можно этого избежать. Но если уж пришлось, если драка неизбежна, нужно посвятить себя ей на 100%. Нужно вкладываться в каждое действие, как будто оно выиграет бой. Первый и последний удар должны быть одним и тем же. В Академии говорили об этом, называя это «Иккен Хиссэцу». «Убить одним ударом». Здесь это действительно так и понимали.
Когда мы спарринговали, многие относились к этому как к игре. У меня тоже возникало такое желание
. Лёгкие удары, пинки, танцы вокруг слабых атак — это весело и легко. И не хотелось никого ранить из одноклассников. Но это было легко. Колено в живот, локоть в висок, удар ладонью в челюсть — быстрые и жестокие движения, которые мгновенно укладывали соперников на землю.
Через несколько дней остальные начали называть меня «Шикако Нокаут». Это почти заставило меня рассмеяться. Это прозвище не продержится долго, по мере того, как они будут лучше блокировать и уклоняться, преодолевать инстинктивный страх перед насилием и защищать свои жизненно важные точки, но я тоже буду становиться лучше.
Мы не сразу начали свободные спарринги. Сначала это были в основном упражнения на выносливость, как и раньше: бег, отжимания, тренировка на мешках. Были упражнения на гибкость, растяжки и слалом. Были полосы препятствий и игры, такие как вышибалы. И были неустанно повторяющиеся основы: сто ударов, сто пинков. В этих упражнениях было трудно поддерживать стопроцентные усилия, которые я намеревалась вкладывать в тайдзюцу. Ментально, мотивировать себя было самым сложным. Я, вероятно, никогда не стану мастером тайдзюцу, но не хочу, чтобы меня ограничивали плохие боевые навыки или слабая выносливость.
Мои усилия имели неожиданный побочный эффект — они стали мотивировать других девочек. Для таких, как Сакура и Ино, которые имели высокие академические результаты, было легко расслабиться, когда лучшая среди куноичи по физическим показателям, Хината, едва превышала средний уровень класса. Технически она была сильнее, но ей не хватало агрессивности для настоящего соперничества. К тому же, удары мягкого кулака были запрещены, что ставило её в серьёзное невыгодное положение. Однако никому не нравится, когда их постоянно побеждают, и девочки действительно стремились обойти меня или хотя бы заставить прекратить побеждать их.
Когда удары мягкого кулака были разрешены, Хината становилась самым сложным противником для меня. Несмотря на то что в её возрасте она могла использовать эти удары только руками, это сильно ограничивало зоны, куда я могла нанести удар. Руки имеют большой радиус действия и могут двигаться очень быстро. Единственная зона, которая оставалась вне их досягаемости, была ниже колена, и даже это компенсировалось некоторыми низкими стойками. Бои с Хинатой заставляли меня задумываться на несколько шагов вперёд. Единственный удар, который я могла нанести без риска, был подножка, но даже это ставило меня в зону захвата. Мне приходилось постоянно фехтовать, обходить её и уклоняться от ударов. До некоторой степени я делала это и с другими, предугадывая, где и как они будут атаковать, как я могу ответить и как маневрировать, чтобы поставить их в невыгодное положение для них и лучшее для меня. Это было интересно экспериментировать.
Но именно борьба с Хинатой заставила меня решиться изучить контрмеры против стиля мягкого кулака. Либо использовать чакру как щит, либо как-то задействовать свою тень, чтобы принимать удары. Стиль мягкого кулака причинял боль. Внедрение чужой чакры в мою систему было невероятно болезненным, как если бы тебя одновременно резали, жгли, замораживали и били током. В первый раз, когда мы сражались, я была обездвижена всего от одного вскользь нанесённого удара. Я почти не смогла выработать к нему устойчивость.
Когда мы дрались, большинство класса поддерживало Хинату. Моя привычка быстро побеждать делала меня непопулярным противником, и все с удовольствием подбадривали её, чтобы она победила меня. Я не обижалась на неё за это, потому что она была искренне хорошей девочкой, хоть и очень застенчивой, и я могла сочувствовать. После поединков она всегда готова была разблокировать мои тенкетсу, извиняясь, независимо от того, кто из нас победил.
Во второй год обучения я впервые и единственный раз увидела Итачи Учиху. С Саске я была хорошо знакома, ведь он был в нашем классе, но о Итачи как-то забыла. Такое случается. Трудно помнить все детали, особенно когда они были небольшой частью твоей жизни. Даже такие важные, как эта.
"Это мой Итачи-нии", — сказал Саске, представляя старшего брата, который пришёл забрать его из школы. Обычно его забирала мама, но не в этот раз. Он говорил с такой гордостью, так обожая своего брата. Моё сердце сжалось от чувства вины, зная, что скоро его мир разрушится.
"Привет", — сказала я тихо, едва слышно, глядя на свои ноги. Итачи, уже джонин, уже АНБУ. Готовый пожертвовать всем ради брата и деревни. Что бы он сделал, если бы знал то, что знаю я?
Я не могла даже представить. Я была слишком эгоистична. Я знала, что не вмешаюсь. Позволю этим ужасным и отвратительным событиям произойти, потому что они меня не касаются. Не касаются моей семьи и моего безопасного маленького мира.
Как бы я ни убеждала себя, что "ничего не могу сделать", я знала, что в глубине души я просто трусливый эгоист.
Вскоре после этого нам исполнилось семь, и клан Учиха был уничтожен. Вся Коноха была в мрачном, потрясённом состоянии. Какие бы обвинения в угнетении и ненависти ни выдвигал Мадара, сейчас это было незаметно. Люди потеряли друзей, соседей, товарищей — они оплакивали свои утраты.
Саске не возвращался в школу несколько недель. Когда он вернулся, был бледным, с дикими глазами, раздражительным и угрюмым. Он избегал всех и на обед садился в стороне, подальше от остальных. Он сидел, прислонившись спиной к дереву на краю поля. Это было самое уединённое место, которое он мог найти, учитывая, что только ученикам старших классов разрешалось покидать территорию на перемене. Группа девочек (включая Ино и Сакуру) сидела неподалёку, бросая на него взгляды и переговариваясь. Либо они уже были оттолкнуты, либо не решались подойти.
Я смотрела на него и потянула Шика за руку. Он отлично понимал, что я имела в виду. Это должно было быть страшно, но на самом деле было облегчением, что мне не нужно было говорить вслух. В любом случае, я не была уверена, что могла бы сказать.
"Хлопотно", — вздохнул Шикамару, но изменил наш маршрут. Чоджи, божечки, последовал за нами без комментариев.
Мы сели, не говоря ни слова.
Саске напрягся и сердито посмотрел на нас, весь в ярости и горе. Я была уверена, что он мог быть довольно жестоким. "Что вы думаете, вы делаете?" — прошипел он.
Я вздрогнула, но Шикамару просто зевнул. "Сидим, обедаем", — сказал он.
"Тогда сядьте где-нибудь в другом месте! Я здесь!"
"Ты можешь присоединиться к нам, Саске-кун!" — с энтузиазмом предложила Ино с близлежащей скамейки.
Он бросил на них взгляд, наполовину сердитый, наполовину с отвращением.
"Ты пойдёшь на занятие к Сузуме-сэнсей сегодня вечером, Ино?" — спросила я, решив вмешаться. Не хотелось слишком сильно настаивать. Существовала большая разница между попыткой включить Саске в компанию и навязыванием ему общения.
Конечно, Ино собиралась пойти, она никогда не пропускала занятия, но она приняла мой комментарий как начало разговора и начала весело обсуждать уроки. Через мгновение к беседе присоединилась Сакура, за ней — другие девочки, а Чоджи и Шика мирно ели обед за нашими спинами. Саске был один, но не исключён. Он был частью группы, но его не беспокоили. Может быть, это помогло бы предотвратить его стремление к одиночеству.
Не знаю, помогло ли это, но это было что-то. И даже если я делала это, чтобы успокоить свою совесть... ну, это было моё личное дело.
И вот, в семь лет, нас сочли готовыми к началу обучения в семейной технике. Нара верят в запасные планы. Каждый в клане, будь то ниндзя или гражданский, знает хотя бы теорию техники Теневого захвата. Таким образом, если с кланом что-то случится, найдётся кто-то, кто сможет передать эти знания. Они могли не ожидать, что я освою эту технику, но меня всё равно учили.
И вот у меня появился шанс доказать, что я могу это сделать.
Научиться наполнять объект своей чакрой относительно легко, но сделать это, не повредив объект, сложнее, а наполнить чакрой объект, не обладающий физической массой, тень, сложнее вдвойне. Управлять тенью — вот в чём настоящая сложность. Наш стиль не является кеккей генкай, но у нас есть склонность к управлению тенью, которая напоминает элементарную предрасположенность. Другие люди могли бы научиться этому, но это заняло бы вдвое, втрое, а может, и вчетверо больше времени, и они никогда не были бы так эффективны в этом, как мы. Учитывая, что многие из наших техник довольно ограничены и предназначены для поддержки, неудивительно, что никто не старается их освоить.
Конечно, в нашем искусстве гораздо больше, чем видится на первый взгляд.
Я потратила немало времени на практику техники Теневого захвата после того, как папа показал её нам
, и мы освоили базовые шаги. Нам потребовалось несколько месяцев, чтобы научиться создавать и поддерживать "тень, наполненную чакрой", и с этого момента начался долгий процесс обучения управлению ею. Ранее эта техника называлась техникой Теневого паралича, но не так давно её переосмыслили, чтобы контролировать движения жертвы, а не просто парализовать её. Никто не говорил об этом, но я уверена, что это нововведение принадлежало моему отцу.
Я хотела преуспеть в этом. Тренировала скорость активации, свои печати, скорость захвата и освобождения, длину, на которую могла растянуть свою тень, количество раз, на сколько могла её разделить, форму и направление движения... Было так много аспектов, которые нужно было отточить.
Однако я не могла долго удерживать технику. Это была невероятно энергозатратная техника. Уровень чуунина предполагал удержание техники в течение пяти минут — на этом этапе я с трудом могла удерживать её пять секунд. Это было то, что я не могла изменить. Я могла улучшить контроль над техникой, чтобы сократить потери чакры, и делать всё возможное для увеличения своих резервов, но до тех пор, пока я не стану старше, они не увеличатся значительно.
И до тех пор, пока мы не освоим технику Теневого захвата, другие семейные техники были вне досягаемости. Даже самые простые из них были в разы сложнее и требовали гораздо больше усилий.
Но помимо моего желания учиться и увлечённости всем, что связано с чакрой (которая всё ещё казалась мне волшебной, несмотря на все научные объяснения, которые я читала), не было настоящей необходимости овладевать этим искусством. Большую часть времени будущее казалось чем-то далёким, как экзамен, к которому я не готовилась. Я старалась, тренировалась, но узкий фокус никогда не был моей сильной стороной.
Шикамару едва ли удосужился освоить технику, прежде чем прекратил тренировки и вернулся к наблюдению за облаками. Он знал, что, вероятно, должен был бы продолжить, но ему не хватало мотивации, так как не было ничего срочного. В отличие от меня, он не знал деталей повторяющегося будущего и всё ещё надеялся стать обычным ниндзя, выполнять обычное количество миссий и сталкиваться с обычным уровнем опасности.
Я старалась заставить его тренироваться со мной как можно чаще, но всё равно боялась, что этого не будет достаточно. Шикамару, несмотря на его ум, был невероятно удачлив, чтобы выжить.
А он действительно был умным. Невероятно умным.
К девяти годам стало абсолютно ясно, что мои предположения о том, что я так же умна, как Шикамару, были невероятно, невероятно самонадеянными. Я даже близко не подходила к его уровню. Даже с двадцатилетним стартом. Это было немного унизительно. Не знаю, заметил ли кто-то ещё это, потому что я была более мотивированной, постоянно читала и любила узнавать новое, но я знала, и наши родители знали.
В тактике он побеждал меня на каждом шагу. Да, я заставляла его потрудиться, но всё равно проигрывала. Партии в сёги превращались в изнурительные многочасовые поединки воли. Это легко могло привести к напряжённости между нами. Я обнаружила, к своему неудовольствию, что отвыкла проигрывать. Гнев и обида, как только я осознала их, вызвали у меня явное чувство дискомфорта. Эти эмоции не были хорошими. В конце концов, это всего лишь игра. Игра, в которую я играю с братом. Она должна приносить удовольствие.
Я быстро решила, что так и будет. Сделаю шаг назад, глубоко вздохну и успокоюсь. Я не буду злиться на поражения. Буду анализировать, что он сделал лучше меня, и как я могу это использовать. Воспринимать это как урок, а не как неудачу.
Ведь я всё ещё могла учиться. Я могла улучшаться. Я не хотела быть тем человеком, который превращает всё в вопрос жизни и смерти. Этого скоро будет достаточно.
Окончание Академии настало слишком быстро и принесло с собой целый ряд проблем, которые я не предвидела.
«Если предположить, что команды будут формироваться по принципу "одна куноичи", тебя скорее всего распределят с Ино и Чоджи», — сказала я Шикамару. Он продолжал смотреть на облака. Вероятно, он уже давно пришёл к этому выводу. Это было почти очевидно. Но это не то, о чём я хотела говорить, это было просто началом разговора, чтобы подвести к вопросу, который я не могла задать напрямую — что будет со мной?
Я не думала, что что-то сможет разрушить трио Ино-Шика-Чо, и назначение на одну команду более чем одной куноичи, как правило, приводило к менее стабильной команде (или так считалось официально. Я не была уверена, что верю в это). По той же причине я почти была уверена, что Хинату, Шино и Кибу тоже объединят в одну команду. Их способности отлично дополняли друг друга для задач по отслеживанию, поисково-спасательных операций или миссий по захвату.
Это оставляло меня в тревожном ожидании распределения по командам. Я дружила с Наруто и была в хороших отношениях с Саске, и являлась лучшей куноичи по показателям, но я не особо хотела быть в Команде 7. Не с теми проблемами, которые они привлекали.
Надо было подумать об этом раньше, чем получать высокие баллы на всех тестах.
Я никогда специально не делала меньше, чем могла, поэтому было трудно представить, что теперь стоило бы. С другой стороны, я не очень хорошо знала многих из других учеников. С некоторыми была в полу-дружеских отношениях и уверена, что могла бы помочь им пройти в команду, но никто из них не выделялся чем-то особенным. Не так, как Новая Девятка.
А что с Сакурой? Если меня поставят в Команду 7, что будет с ней? Ответ был очевиден. Она не была совсем беспомощной поклонницей, как в аниме, но ей всё ещё не хватало... амбиций, целеустремлённости, реализма, иногда даже здравого смысла. Она провалится. Чувство вины сжигало меня изнутри.
Надо было чертовски хорошо подумать заранее.
Такое важное для жизни ниндзя решение должно было прийти мне в голову раньше. Но даже если бы пришло, не уверена, что смогла бы что-то с этим сделать.
http://tl.rulate.ru/book/117693/4694610
Готово:
Использование:
