Аинз довольно быстро освоился за неделю, прошедшую в деревне, каждый день он и Мечи Тьмы вместе с Бритой заходили проведать Энфри, и каждый раз он говорил: «Дайте мне ещё один день, это потрясающе».
Аинз на самом деле не возражал, это был именно тот перерыв, в котором он нуждался. Однако, к его большому удивлению, Люпусрегина, похоже, прониклась симпатией к светловолосой деревенской девушке, которую он спас во время своей первой вылазки. Энри, казалось, не замечала скрытой садистской натуры Люпу, чего нельзя было сказать о постоянных поддразниваниях рыжеволосой боевой горничной.
Почти каждый раз, когда он видел эту пару, Энри краснела, а Люпусрегина смеялась, хотя Энфри тоже не был застрахован от насмешек горничной, и ей часто удавалось поставить её или его в неловкое положение. Для Аинза это не имело значения, пока клиент не жаловался, поэтому он не обращал на это внимания, наблюдая за жизнью жителей деревни.
Брита стала помогать в охоте, когда не работала с другими авантюристами, и они стали проводить больше времени с вызванными Энри гоблинами. Изначально скептически настроенный, на восьмой день он наблюдал за ними вместе с Люпусрегиной, когда она спросила:
— Момон, почему ты находишь их такими интересными? Я имею в виду, они же просто люди и гоблины, верно? — она почесала голову резкими, дергающимися движениями руки, которые заставили Аинза подумать о том, что она выглядит прямо как собака, но он решил промолчать, позволив себе лишь усмехнуться.
— Да, так и есть, — он объяснил благородным голосом, к которому ещё не привык. — Но это часть того, что делает их интересными. В Иггдрасиле часто существовала дискриминация и даже ненависть между разными расами, и в другом мире всё было не намного иначе.
— В первом мире? — спросила Люпусрегина, широко моргая глазами, она, если это вообще было возможно, стала ещё более внимательной, когда смотрела на него, он стоял в своих доспехах, но шлем был снят, и был надежно прижат под мышкой, когда он смотрел на неё сверху вниз.
— Первый мир? — он повторил вопрос, обращаясь к ней
— Мир, в который отправляются Высшие Существа, когда они не в Назарике, — она объяснила, и тут его осенило.
«Конечно, они видели, как мы приходили и уходили, возможно, помня что-то из своего пребывания в Иггдрасиле, они не знают, что это была всего лишь игра, для них это был их мир», — понял Аинз, и это побудило его перебить её вопрос своим собственным.— Что ты помнишь о тех днях, Люпу? — спросил он, продолжая обращаться к ней по этому имени, чтобы оно оставалось привычным.
Её желтые глаза были яркими и счастливыми, когда она ответила.
— Многое! Я помню, как родились мои младшие сестры, помню день великого вторжения… как мы отступали и не давали захватчикам покоя, чтобы выиграть время для наших создателей… как вы прибыли, как отступали, как погибли Аура и Маре. А после - их перерождение по воле их создательницы. Так много моментов, сияющих как дневной свет, в котором мы стоим, — энтузиазм Люпусрегины сменился благоговением и медленно перешел в печаль.
— Когда они один за другим, я имею в виду Высшие Существа, попрощались и исчезли, я хотела спросить своего создателя, Царя Зверей Меконгаву, как я подвела его в тот день, когда он попрощался, но по какой-то причине… — её голова поникла, как у собаки, пойманной за баловством. — Я не могла говорить.
— Что мы сделали не так, Момон? — спросила она, произнося это имя с тем же почтением, с каким она называла бы его «господин» или «хозяин» в Назарике, — В каком-то роде, мы все спрашиваем это самих себя.
— Ничего, — ответил Аинз с абсолютной уверенностью, граничащей с гневом, его тело напряглось, как будто он слушал, как ребенок спрашивает, почему их мама или папа не любят их. Только однажды он почувствовал злость на своих друзей, злость, которую он знал, что она несправедлива, что они ушли в реальный мир. Теперь этот гнев вернулся с новой силой: они были настолько жестоки, что бросили своих детей.
Опять же, он знал.
«Это несправедливо. Тогда они были просто НПС, не живыми. Не такими, как сейчас», — но эта злоба не развеялась так просто, как в прошлый раз. В основном потому, что на него сейчас смотрел грустный ребенок, надеясь на ответы, которые он не мог дать. Он положил руку ей на голову и подавил желание сказать «хорошая девочка», вместо этого он решил сказать:
— Ничего. Ты не сделала ничего плохого. Так случилось, и они должны были уйти, ты ничего не могла сделать, чтобы они остались.
Люпусрегина закрыла глаза и немного приподнялась на цыпочки, чтобы чуть крепче прижать голову к его руке, очень собачий жест, который Аинз когда-либо видел. Но больше она ничего не сказала.
Он был первым, кто нарушил молчание, сменив тему.
— В том, что вы называете «Первым миром», разные народы часто воевали друг с другом, в этом же мире дела обстоят так же, если принимать Теократию Слейна, Королевство Зверолюдей и Драконье Королевство за подтверждение. Мне было интересно, примут ли жители деревни гоблинов. Они приняли, и теперь это имеет больше смысла. Гоблины не убивали их соседей, это сделали люди.
— А разве авантюристы не должны ненавидеть гоблинов? — спросила Люпусрегина, оставаясь на цыпочках, пока на её лице не появилось разочарованное выражение, когда Аинз убрал руку.
— Возможно, но авантюристы много путешествуют, много общаются, их умы более открыты, ограниченный авантюрист – плохой авантюрист. Такие не видят возможностей, к которым может быть открыт кто-то другой, и поэтому, видя, как гоблины работают с жителями деревни и все чувствуют себя спокойно, они адаптируются, — объяснил Аинз. — Может, сами по себе они ничего из себя не представляют, но они много работают и преданы своему делу, так что это придает им ценность.
— Я понимаю, Момон, но я все равно хочу с ними поиграть, — волчья, садистская улыбка Люпусрегины на мгновение захватила его взгляд, заставив Аинза покрыться дрожью.
— Знаешь, я теперь тоже один из них, — он напомнил ей об этом, и она подняла на него глаза и слегка покачала головой.
— Ты - Тот, Кто Остался. Кем бы ты ни был, именно это имеет значение, — её желтые глаза сверкали преданностью, и против этого он ничего не мог возразить, хотя его не покидало беспокойство по поводу её желания обращаться с людьми как с игрушками.
Именно тогда они заметили Энри Эммотт, выходящую из-за угла, чтобы проследить за строительством нового дома на месте того, который превратился в обгоревший остов из поваленных бревен и обломков камня. Дверной косяк устоял, но остальное было почти уничтожено или разбито в дребезги. Изменения в Люпусрегине не проявились внешне, но тем не менее он их чувствовал.
— Она твоя подруга? — спросил Аинз, как отец мог бы спросить своего ребенка, увидев его с кем-то после первого дня в школе.
— Вроде того. Её весело дразнить. Она издает милые звуки и краснеет, как вишенка, — Люпусрегина ответила с легким смехом.
— Понятно, я действительно намерен защитить эту деревню, поэтому мы добавим её в список тех, чьи жизни я гарантирую, — пообещал Аинз. — А теперь иди, поиграй, повеселись, — сказал он, чувствуя себя родителем, когда Люпусрегина стала невидимой и начала подкрадываться к недогадливой Энри.
Когда Аинз остался один, до его носа донёсся запах горячего мяса и овощей, он вдохнул воздух и последовал за ним, подбадриваемый урчанием в животе.
Люпусрегина подождала, пока Энри закончит свою работу и восстановление пойдет полным ходом, а затем последовала за ней. Незаметная для обычной человеческой девушки, она с легкостью следила за ней, пока блондинка не осталась наедине с Энфри. Как только пара осталась наедине, и Энфри начал заикаться и потеть, пытаясь нормально поговорить с девушкой, которую любил, Люпусрегина схватила его руку и, словно она принадлежала ей, ударила ею Энри прямо по заднице.
Светловолосая крестьянка тут же подскочила на довольно впечатляющую высоту, и, крутанувшись на месте, уставилась на своего друга с открытым ртом.
— Энфи! — крикнула она.
— Ааааа, это был не я! Оно само! Я не знаю, как так произошло! Клянусь! — пот начал течь с него рекой, Люпусрегина позволила Энфри вернуть контроль над своей рукой, и он уставился на неё.
— Я потерял контроль! Я не хотел! Меня будто кто-то схватил! — он сделал шаг назад, и шок на лице Энри сменился пониманием.
— Выходи сюда, Люпу! Я знаю, что это была ты! — Энри уперла руки в бока и быстро огляделась.
Рыжеволосая боевая горничная подкралась к Энри сзади, тихонько подула ей на ухо и прошептала:
— Откуда ты знаешь?
Энри подпрыгнула с громким «Иии!» и снова развернулась, прикрывая руками ягодицы. Однако когда она приземлилась, Люпусрегина уже начала показывать пальцем на краснеющую пару и смеяться так громко, что, схватившись за живот, выгнула спину и повернулась лицом к небу.
— Ваши лица! Вы оба так нелепо выглядите! О, пощадите меня! Вы краснее вишни, а это о чем-то говорит, учитывая, что вы и до этого были краснее, чем спелый помидор! — воскликнула Люпу, плача от смеха.
— Чёрт возьми, Люпу! — сказала Энри. — Что на тебя нашло?
— Просто помогаю молодым влюбленным, — ответила Люпу, когда ей удалось остановить смех и вытереть оставшуюся слезу с глаза. — На самом деле, вы двое просто должны уже сделать это.
Энри и Энфри переглянулись, и никогда ещё юноша не был так рад тому, что его волосы закрывают ему глаза. Энри, однако, перевела взгляд обратно на Люпусрегину и уверенно сказала:
— Люпу, всё не так, он мой лучший друг, я знаю его с самого детства.
— Да, и что? — Люпусрегина пожала плечами, раскинув руки, и покачала головой. — Клянусь, такое ощущение, что все в этом мире плотнее дерева, ты деревенская девушка, и за кого ты собираешься выходить замуж? За меня? За того старика старосту? Все остальные, кого ты знаешь, либо мертвы, либо достаточно молоды, чтобы тебя посчитали за педофилку, если ты попробуешь, либо достаточно взрослые, чтобы тебе в отцы годиться, либо уже женаты, либо девушки. И ты хоть и хорошенькая, но не в моём вкусе. Кроме того, я мимидоши, я знаю много полезных вещей, и я знаю, что если это не просто брак по договорённости, вы, со своим партнёром, должны быть как лучшие друзья. Глупая девственница. Кроме того, он тоже не прочь, просто посмотри, — сказала Люпусрегина и показала пальцем.
Всё это время пара краснела, но Энри проследила за направлением руки Люпусрегины, мимо кончика её пальца и до самой, очень очевидной эрекции Энфри.
Энри подняла руки, чтобы прикрыть рот.
— Энфри! — воскликнула она.
— Ой, не будь такой, — сказала Люпусрегина. — Ты красивая девушка, а он молодой человек, как ты думаешь, он что, железный? — Люпусрегина подмигнула ему и начала уходить, нахальная улыбка застыла на её лице.
— Теперь всё зависит от тебя, мальчик, не облажайся с ней, — прошептала Люпусрегина, проходя мимо Энфри.
Когда она ушла, Энфри посмотрел вниз и сложил руки вместе, как будто боялся, что она появится и снова возьмет под контроль одну из них.
— Хех, эм, извини за это.
— Всё в порядке, она странная, — ответила Энри и посмотрела мимо него, чтобы убедиться, что красивая, стройная спина клирика всё ещё отдаляется. — Но... всё же, странная или нет... — Энри снова посмотрела вниз, руки Энфри свисали перед его мужским достоинством. — Она ведь не лжет, не так ли?
— Нет… — наконец прошептал Энфри.
— Это… так много и сразу… Энфи, могу я попросить тебя подождать? — спросила Энри, и на это Энфри ничего не мог сделать, кроме как кивнуть.
**********
— Ты не очень любишь путешествовать, Каджит? — спросила Клементина на третью ночь их путешествия.
— Нет, — ответил старик, каждый ненавистный дюйм дороги оседал пылью на его тёмно-красных одеждах, каждый шаг - ненавистное мгновение, потерянное в ожидании исполнения его планов.
— Оууу, ну же, — сказал Клементина. — Воздух не воняет, огромное, бескрайнее небо, что тут может не нравиться? Если ты проведешь достаточно времени в этих пыльных склепах, ты сам превратишься в труп.
Каджит не клюнул на эту приманку, а только откусил еще кусочек пресного хлеба.
— Мне нравятся склепы и гробницы, — он наконец ответил. — Я не люблю деревни, я вырос в одной из них, это помойки, пригодные только для сбора урожая.
Клементина не придумала, что на это ответить, и вскоре они легли спать. В этом не было нужды, она и сама не особо любила эти места, вспоминая, какой отвратительной была деревенская жизнь.
«Глупые родители, глупый брат, глупая деревня. Ещё один-два дня пути, схватить паршивца, убить остальных, а потом я буду смотреть, как умирает город! Какое веселье! Хотя… может быть, я могу убить и всю деревню, нам нужен только один паршивец, почему бы не уничтожить остальных. Деревни - отвратительные места, каждая из них похожа на дом… пусть они все катятся к чёрту, — Клементина прокляла всех, кого знала из своей деревни, и сделала это по именам.
Затем она в тысячный раз прокляла инструктора Чёрного Писания, который изнасиловал её, когда она ещё училась.
Затем, как последнее действие Клементины перед каждым сном, она считала.
«Один… два… три… четыре…» — она мысленно считала удары, которые могла ему нанести своими клинками, когда она досчитала до такого количества, которое его непременно убьёт, она наконец заснула.
http://tl.rulate.ru/book/115841/4555164
Готово:
Использование:
