Готовый перевод Дьявол Дейви / Devil Davy: Глава первая. Богиня и пират

Глава первая. Богиня и пират.

Боги. Мир, где есть эти могущественные создания, захватившие для себя тот или иной пласт реальности, не может быть обычным. Там рождаются необычные люди, необычные звери, необычные существа. Где рука божества коснется земли, может взойти необычное растение, да и сама земля может наполниться необычной силой. И логику столь необычных разумных обычным смертным, увы, не понять.

Обитают они там, где кончаются рамки привычной реальности, в месте, которого нет и быть не может, но отголоски его проносятся сквозь всё сущее. Далеко не все из тех, кого кличут богами, имеют в себе силы попасть в междумирье. Первородный хаос, рождающий первичную материю, антиматерию, энергию… рождающий всё, что когда-либо было и когда-либо будет. Он не терпит на себе контроля, и те, кто не могут сладить с мощью первостихии или хотя бы защититься от ее влияния, не способны и выжить в этом жутком месте.

Что уж говорить о человеческой душе? Не совсем обычной, вовсе не слабой, но все еще человеческой душе. Однако, вот он парадокс. В месте, где не могут выжить даже те, кто истово верит в свое божественное начало, спокойно существует та самая душа… пусть и не без сторонней помощи.

– Ну здравствуй, Дейви.

Огромная сфера, состоящая из журчащей струящейся воды, внутри имела всё, что посчитала нужным воплотить Богиня. Настоящая Богиня. Из тех, кто способен Творить, используя лишь первородный материал и собственную силу. Собственную волю. Материала вокруг – полно, ведь из него и состояло междумирье. Хаос изменчив и многогранен, но стоит добавить к нему щепотку порядка, приправленную волевым посылом, и он обратится первичной глиной, вылепить из которой можно всё. Пространство и время. Материю и свет. Воздух и саму жизнь.

Незримый и беззвучный щелчок пальцев – бессмысленный жест, рождённый столетиями заточения в тварном мире, и посреди океана хаоса рождается уютный уголок, пригодный для привычного и комфортного существования души. Хаос обратился воздухом, к которому так привыкла она. Обратился тяжестью, без которой нельзя было бы понять, что есть низ, а что есть верх. Обратился твердой поверхностью под ногами. И, конечно, обратился непроходимой преградой для всепожирающего материала, дабы гость Богини не был поглощён… раньше отмеренного ему срока.

– Калипсо…

Пират, что при жизни поклялся служить высшему существу, и получил в ответ на свои чаяния благословение, какое не чудилось и самым истовым христианам, содрогнулся всей своей сущностью, едва осознав себя. Имя любимой покинуло отмершие уста даже раньше, чем Джонс сделал первый вдох. Чуть хриплый голос, лишенный привычного шипения, бульканья и щекочущего ощущения где-то за челюстью стал следующим потрясением, выдержать которое тот уже не смог. Душу пирата разодрал невиданный кашель, чего быть никак не могло, не будь на то воля Богини. Души не дышат, а следовательно – не кашляют. Но сам Джонс, увы, так и не смог принять своей смерти. Не смог понять, что воздух ему более не нужен, что людские чувства ему теперь чужды. Он продолжал дышать, потому что верил в такую необходимость, и потому, что Она позволяла ему это. Продолжал чувствовать, потому что Она хотела, чтобы он ощутил всё. Все эмоции, что копились в Ней долгие годы. Всю боль, что испытала Она, узнав о предательстве.

Джонс рухнул на колени. Пальцами он пытался разодрать тугой ворот, дабы унять нестерпимое першение отвыкшей от воздуха гортани и вновь до его сознания дошел очевидный факт… У него были пальцы. Не клешня. Не уродливое щупальце. Самые обычные человеческие пальцы, с самими обычными розоватыми ногтями. И кожа была не гнилостно-горчичного оттенка, покрытая склизкими выделениями, струпьями, наростами и прочей мерзостью. Она была гладкой, чуть бледной, но такой… живой. Такой приятной. Казалось, он осматривал собственные руки целую вечность. Вертел их перед глазами, задирал новенький, с иголочки, расшитый серебром и золотом кожаный плащ, чтобы оглядеть и предплечья. И волосатую грудину, на которую легла самая обычная, чуть седая борода. Не мерзкие извивающиеся щупальца, а борода! Волосы в ней были прямые, лоснящиеся, что даже и не думали топорщиться. И такие же были на голове, больше не выглядящей как лысый желеобразный мешок. Как осьминожья черепушка.

Ровно таким его запомнила Калипсо. Брутальным, сильным, едва ли считавшимся с чужим мнением. Живым. Неверие, шок, радость и печаль: калейдоскоп эмоций проносился на его лице с живой мимикой, от которой запертый в туше мертвого монстра пират успел давно-о-о отвыкнуть.

– Как невежливо игнорировать свою Богиню, – Калипсо удручённо покачала головой.

И он бы ответил. Он бы не игнорировал, если бы каждая новая секунда в старом своем теле не приносила Дейви экстаз, сравнить который было и не с чем. Апогеем стал гулкий однотонный ритм, что ощущался пиратом в области груди. Сердце. Когда-то вырезанное им самим сердце, что оберегало бы морского волка от всевидящего ока Богини, сейчас билось в груди его, разнося теплую кровь по организму. Казалось, он даже чувствовал, как та течет по венам и артериям внутри него, но… разве подобное возможно? Дейви не знал. Как не знал и того, что все это сотворила для него Калипсо. Все это существует, покуда есть на то ее желание, покуда волей ее удерживается душа смертного в комфортной для него форме. Комфортной, но не естественной.

Словно новорожденный ребенок, бравый пират с нуля учился дышать. Учился видеть, слышать, стоять, ходить, разговаривать. Как маленький игрался с собственным телом, то затягивая чуть хрипловатым басом давнюю мелодию, едва ли не плача от счастья, то оглаживая мясистыми пальцами жёсткие волоски в лоснящейся бороде, наслаждаясь ее объемом и шершавостью, а иногда совершал глубокий вдох, задерживая дыхание, дабы отчетливей ощутить рёв собственного мотора, да услышать течение своей же крови в ушах.

И не то, чтобы пират наигрался… Джонс мог бы еще долго наслаждаться простыми радостями, доступными любому человеку, даже самому задрипанному пьянчуге с Тортуги, у которого осталось лишь его тело, да не факт, что ему принадлежащее, но которых старый пират был лишен на очень, очень долгое время. Но в миг его взгляд наткнулся на второго обитателя странного водяного пузыря. Не как раньше, мимоходом пройдясь по невнятному белесому пятну, но осмысленно. С толком. И с взорвавшимся в грудине фонтаном чувств. Они затопили все его естество, оглушив забывшего о том, каково это – любить.

Прекрасный экзотический лик с немного раскосыми глазами и парой синих меток на нем. Длинные темные волосы, что были бы раскинуты по полу, если бы не удерживались силой Богини. Словно непоколебимое мощное течение они огибали тело Калипсо, но не касались того. Открытые участки смугловатой кожи были гладкими, словно жемчуг, и столь манящими, что Джонс едва мог стоять на ногах. Само присутствие этой внеземной красы подавляло, вызывало неестественное желание бухнуться на колени, и молить Богиню о дозволении и дальше лицезреть ее элегантный стан. Просить же чего-то большего – богохульство! Просить, но не желать…

Пират уже и забыл, как выглядела его любовь. И мысль, что нечто столь величественное было заперто в теле мерзкой болотной ведьмы, вечно перемазанной грязью и гноем, вызывала непреодолимую ярость в его груди. Само воплощение океана: мощь его бурь, непостоянство штормов, безмятежность штилей… было обращено в жалкую грязную лужу, только и способную, что мерзко чавкать под ногами. И пусть сотворил то не Джонс, но было это сделано… с его подачки. Никто не смог бы сотворить такого без его, Избранника Богини, помощи.

Мокрые отрывы жемчужной ткани плотно облегали все изгибы красавицы. Мужчину бросало то в жар, то в холод. Одно за другим желания вспыхивали в его сердце, порождая все больше и больше противоречивых эмоций. Он жаждал обладать ею, но всё естество его требовало подобострастно рухнуть на колени. Желал покарать предательницу и мечтал покаяться в собственных ошибках. Надеялся прожить рядом с Ней чудесную жизнь, и грезил собственной смертью, во искупление свершенного им греха.

Джонс не мог вымолвить и слова. Обуреваемый эмоциями, он не был способен даже вздохнуть. Его тело мелко потряхивало, и всё, что оставалось пирату – лицезреть чудный лик его Богини. Пожирать взглядом чуть смуглые ручки, открытый животик, нежную шейку. С несовместимыми животной страстью и истовым раболепием наслаждаться идеальным станом Калипсо, в тоже время кляня и ненавидя себя… Присутствие Ее спустя столько лет оказалось невыносимо для Дейви.

– Тебе нравится то, что ты видишь? – заворковала Калипсо. Нежно проведя рукой по бедру, ткань на котором моментально намокла под ее касаниями, еще плотнее облепив идеально-гладкую кожу, она провела ею вдоль талии, остановившись под очаровательно-притягательным холмиком, мокрая ткань на котором безуспешно пыталась скрыть затвердевшую вершинку, – Ты всё еще смеешь думать, что никогда не любил меня?

– Я… – воздух отказывался выходить из вмиг пересохшего горла. К и без того истощенному разуму, что явно не справлялся с нахлынувшим потоком образов, эмоций, ощущений и воспоминаний, прибавилась безграничная похоть, едва затмив собою любовь и окончательно сломив силу духа пирата, – Я… – Джонс рухнул на колени, будучи не в состоянии даже стоять.

– И это все могло бы быть твоим… – мерно покачивая упругими бедрами, воплощение идеала двинулась к мертвецу, – …если бы только… – ее ласковый грудной голос заполнял пространство, сладкой патокой вливаясь в саму душу несчастного, – …если бы только… – Богиня склонилась над мужчиной, шепча в самые его губы. Жалкие крохи отделяли Джонса от его мечты, но преодолеть их самостоятельно он не мог, – ТЫ НЕ ПРЕДАЛ МЕНЯ!

Жестокий шквал прошел сквозь душу, едва не уничтожив ее. Сумасшедшая боль, дикий холод, животные страх и ужас вломились в саму его суть, вымывая весь предыдущий коктейль эмоций, и внося новый. Легкая расслабленность и отрешенность с одной лишь приятной тягучестью в паху смело разрядами молний, что тонкими иголками вонзались под кожу пирата. Они пробили каждую клеточку его ненастоящего тела, и исчезли так же внезапно, как и явились. Джонс рухнул на спину. Липкий пот покрывал его тело, а изо рта выходило тяжелое хрипящее дыхание.

– Я ждала тебя, Дейви, – вновь заговорила Калипсо, когда дыхание мужчины хоть немного выровнялось, – Хотела сделать тебя равным. Возвысить. Хотела провести с тобою вечность, – синие глаза, в которых могли поместиться все океаны мира, смотрели на пирата с глубокой печалью.

– Ты… – натужно хрипя, Джонс поднял голову, чтобы заглянуть в эти омуты. Он не отвел взгляда, не лишился разума. Былое вожделение ушло, и не спешило возвращаться, – Ты! – пират поднялся, сперва на локтях, а после и на ноги, нетвердо при этом пошатнувшись. И безумный взгляд, едва не вылезающих из орбит глаз, ни на секунду не отрывался от печального лика, – Ты! Это ты оставила меня, «Моя Богиня», – голос его набирал силу, а последнее прозвище, которым всегда взывал к возлюбленной Джонс, он, буквально, выплюнул. Вложил в слова столько ненависти, обиды, призрения, что даже образ его на секунду поплыл, пытаясь вырваться из волевой хватки богини и принять свою естественную форму – Морского Дьявола, кем истинно считал себя Дейви.

Жёсткий треск наполнил округу, и тут же стих. Пирата вывернуло наизнанку, скрутило в тугой жгут, перемолов все кости, а после развернуло обратно, оставив все как было, за исключением ошарашенно выпученных глаз да натужного хрипа, с каким Джонс пытался втолкнуть в себя толику воздуха.

– Не смей. Говорить со мной. Так! – голос ее шелестел, словно волны у линии прибоя, а в глазах поселился шторм.

– А-кха… Кха-к? Как… Как мне говорить с тобой?! – наконец, испытанная боль хоть немного отпустила душу, позволив мужчине продолжить, – Десять лет я исполнял возложенный тобою долг! Десять лет провел в полном одиночестве, в окружении заблудших душ… жил лишь мыслью о будущей встрече с суженной… Но ты не явилась! НЕ ПРИШЛА! Такова твоя “натура”, да? – печально ухмыльнулся он в конце, – Что за вздор?!

– Хочешь правды? Да будет так. Я не люблю тебя и никогда не любила так, как то понимаешь ты. Прожив семь веков в теле бессмертного монстра, лицезря непостоянство, уродство смертных душ, скажи же мне, Джонс, осознал ли ты истину? Познал ли, что такое любовь? Внял ли различиям меж смертным и вечным?

– Шутка. И глупость. – не задумываясь ответил пират, – Любви не существует… – в миг перед глазами предстали все те «страдальцы», так браво орущие о вечной преданности, боясь при этом предложить свои души взамен своих вторых половинок. Джонс был честным пиратом, и всегда чтил букву предлагаемых им договоров, и предложи кто-то свою душу взамен чужой, он… взял бы обе… но они-то об этом не знали! Могли бы хоть попытаться, вместо бесполезного нытья и пустых угроз!

– Бред. Она есть, и не ее ли ты испытал, когда спустя столько столетий вновь узрел мой лик? – пират молчал, – Но в чем-то ты прав. Любовь среди смертных не такая, как среди вечных. Она столь же коротка и хрупка, как и их жизни. Я никогда не любила тебя, как смертная… но я даровала тебе шанс возвыситься. Я приблизила тебя к себе. Я втащила твою неблагодарную душу на тропу бессмертия! – голос Богини набирал мощь, и пират чувствовал, как вибрируют от этого его несуществующие кости, – Что это, если не проявление любви?! Но после всего… я не услышала твоего зова. Сейчас, когда века заточения подошли к концу… когда я вновь обрела свою суть… когда узрела гниль, в какую обратилась твоя чистая душа… скажи мне, Джонс. Скажи не тая. Был ли тот зов?

Пират замер ещё в середине речи. Он забыл, как дышать, забыл о сокрушающей боли, выкинул из головы мысли о Богине. Перед глазами его стояла картина, как он, отработав первый свой срок, получил дозволение сойти на берег. Как он, взошедший на лестницу безумия, одичалый от тоски и одиночества, сидел под сенью священных древ и ждал свою богиню, гадая, отчего же та не спешит на встречу. Как блуждает его взгляд по рунической вязи на камнях, как радуется вечно журчащему ручейку крови в каналах у подножия храма, как пытается определить возраст последней жертвы, глядя на раздробленный ее череп. Он не проводил обрядов, не приносил жертв, не звал свою Богиню. Он всего лишь ждал, что та явится сама. Надеялся, что для нее та встреча была столь же желанна… Сейчас Джонс прекрасно понимал. Он прожил так долго, что десять лет кажутся смешными. Калипсо же существовала еще до времен, когда люди слезли с деревьев! Для нее те года… что миг. Возможно, встреча была для нее так же желанна, но вот тягость времени разлуки – нет. Богиня и не заметила его. Десять лет… сто… какая разница? Когда ты существуешь уже не первое тысячелетие, и точно не последнее.

– Нет, – произнес он, осознав, наконец, свою ошибку.

– Ты звал меня после? Ты приносил мне почести? Убивал “богов” в мою честь? – на каждый вопрос звучало «нет», сопровождаемое далёкими картинами прошлого, когда Дейви проводил ритуалы; когда он сразил Борея, посягнувшего на славу Калипсо; когда он пустил под нож целое племя, лишь бы обратить на себя внимание древнего божества, – Но ты поведал смертным о ставе. Ты рассказал им о печатях. Ты отдал им мой сигил! – пират готов был расстаться со своей душой, понимая, что подобной глупости прощения нет.

Волна чужеродной ярости прокатилась сквозь его дух, сметая всевозможные мысли и чувства, и сохраняя лишь основу – тот груз, что навалился неподъемной тяжестью. Груз осознания вины. Душа сменила вид. Более она не отображала то, что хотела видеть Богиня, но обратилась своей истинной формой: большим тусклым комом бледно-зеленой слизи. Дух, куда большего размера, чем у обычных смертных, куда более могучий, чем даже у некоторых слабеньких божеств, но гнилой, изъеденный, пузырящийся… нечистый. С холодным хлюпом с него стекла навеянная проклятым кораблем жестокость, растворившись в ничто. Горячими сгустками вырвалась чужеродная ярость, что никогда не была присуща пирату. Тому пирату, который ухаживал когда-то за Калипсо, поднося ей дары, посвящая ей подвиги, принося во имя ее жертвы. Дух Джонса очищался от всей той мерзости, что столетиями собирал честный корабль, отдавая своему капитану его долю. В конечном итоге, перед богиней замер лишь остаток. Та кроха человечности, что оставалась в физическом сердце пирата, бережно хранимая им самим от связи с кораблем. Покрытая рытвинами, нарывами, глубокими ранами. Теперь душа его была чиста, как и в тот день, когда Дейви принял патронаж Калипсо, согласившись «присмотреть» за гранью мира мертвых. Такая же незапятнанная, но в разы более сильная. Будто и не принадлежала уже человеку.

– Я очень зла на тебя, Дейви, – шептала она, ласково проводя нежными пальцами по свежим ранам, – Но и моя вина здесь есть. Не думала, что ты не справишься. Не подготовила тебя, не приглядела… Больше такого не повторится. Хочешь ты того, или нет, но я привыкла исполнять возложенные на меня клятвы. Я поклялась забрать тебя себе, и я сдержу свое слово!

Аккуратный смуглый пальчик поднялся вверх, указуя в относительный верх. Над ноготком, отдающим нежной лазурью, появилась и начала расти крохотная жемчужинка, в тусклом свете которой отражалась счастливая улыбка богини. И там же виднелся ее печальный взгляд. Жемчужина росла, и поверхность ее ходила рябью, подобно молочным ванным древних цариц, обеспокоенных нагой красой.

– Ты искупишь свой проступок. – отчеканила Богиня, когда белое ядрышко остановило рост, – Ты станешь сильнее, или умрешь. – жемчужина легла на истерзанную душу. Коснулась ее, и тут же растаяла белесой жидкостью с радужным отливом, окутав сверкающий огонек сути Джонса. Она заливалась в открытые раны, заполняла собою выбоины, нежным покрывалом ложилась на шрамы, оставив после себя идеально гладкий шар. Белую жемчужину, источающую ровный свет, – А заодно исправишь проблемы, связанные со столь долгим моим отсутствием!

Вокруг белого шара – обновленной души капитана, соткался кокон из грязно-красных нитей. Плотным клубком струны хаоса вились вокруг смертного, пытаясь вцепиться, разорвать его, обратить в себе подобный материал. Но не могли, ведь не такова была воля Богини. Кокон оплавлялся, нитевидная фактура утрачивала свою суть, обращаясь единой бордовой массой с черными протуберанцами в ней. Следуя Ее желаниям, оно принимало требуемую форму, став, наконец, человеком. Не пустой оболочкой, и не формой души, а самым настоящим человеком. Скелетом, с нанизанным на него мясом и натянутой сверху кожей.

Богиня довольно оглядела свою работу, и даже довольно хлопнула в ладоши, радуясь небольшой пакости.

– Удачи. И только попробуй еще раз не справиться! – уста мертвого пирата накрыли смуглые, чуть солоноватые губки, и тут же тот сделал глубокий, судорожный вдох.

***

На губах застыл вкус морской соли, в носу свербело ароматами штормовых молний, а в ушах ручейком журчал голос Калипсо. Дышать было больно, голова кружилась, всё тело ломило… Но до чего же приятно было вновь ощутить себя живым!

Я медленно открыл глаза, надеясь и в то же время боясь увидеть ее лик, но лишь холодный свет непривычно большой луны встретил мой взор. В груди грохотало сердце, в лёгкие с трудом протискивался воздух, под лопатками шуршал песок… так много чувств. Давно уже забытых, но столь желанных все эти годы. Это опьяняло. Вводило в экстаз, заставляло вслушиваться, принюхиваться, всматриваться. Скрести пальцами рассыпчатый песок, наслаждаясь его шершавостью и легкой теплотой, отдающей послеполуденным солнцем.

Я поднял руки, чувствуя, как сокращаются под кожей мышцы. Длинные пальцы-сосиски с непривычно чистыми ногтями… без щупалец, без клешни, без наростов и струпьев. Сон ли это, или же нет… посмертные галлюцинации, или воля Моей Богини… Всё это не важно, ведь даже если я умер, и вот-вот начнется мой персональный ад, я все равно рад получить освобождение, хотя бы временно.

Дышать стало легче, привычней. Мысли струились ясно и четко, неся понимание – то был не сон. Безумие отступило, а с ним и сводящее с ума одиночество, ставшее вечным моим спутником, наравне с Голландцем. Я отчётливо помнил каждую секунду разговора с Калипсо, и то, что я до сих пор жив, говорит о многом. Не о прощении, но о шансе его получить. Шанс. Последний шанс был дан мне богиней, и упустить его я не могу. Осталось лишь понять, что от меня требуется…

С удивлением я обнаружил, что все также держу руки перед лицом. Сжав и разжав пальцы, прочувствовав неимоверное удовольствие в столь простом действе, я счастливо улыбнулся, опустив левую руку на живот, а правую на бороду…

– Нет… – ладонь коснулась груди. Совершенно безволосой, лысой груди, – Ну нет же… – поднялась выше, нащупав сначала голую шею, а после и такой же голый подбородок, – Эх… – обречённый вздох вырвался сам собой, когда тактильному осмотру подверглась и голова, – И вновь лысый череп. Чудесно!

В шуме далеких волн послышался проказливый смешок. А после него – безудержный визг. Уже не игра воображения, но настоящий вопль. Волна отвращения настигла чувства, а за ней и посыл страха, сдобренный звериной яростью.

***

Едва пират запрокинул голову, ориентируясь не столько на звук, сколько на импульсы чужих душ, как глаза его расширились. Перед ним предстал огромный особняк, расположенный в двух сотнях шагов от береговой линии, где и валялся Джонс. Ночью, далеко, да и в перевернутом виде, но всё же пират разглядел высокий девичий силуэт, что замер на крыльце. Именно она издавала мерзкий визг, и именно от нее шло ощущение брезгливости с толикой страха. А вот основным потоком страха и ярости веяло уже от других – тройки людей, расположенных за девушкой, один из которых и произвел ключевое впечатление на Дейви, рванув к нему с неимоверной скоростью.

Всё произошло столь быстро, что даже умудренный опытом пират опешил. Он, бороздящий моря более семи веков, сражавшийся с мертвецами, монстрами и даже богами, едва не оказался нашинкованным сталью самым обычным человеком. Во всяком случае, он не ощущал в нем чего-то особого, сверхординарного.

Вот, на далеком крыльце стоит женский силуэт, что-то вопя на неизвестном ему языке, и в тот же миг, едва успел Джонс моргнуть, как дикий источник ярости преодолел уже больше половины разделявшего их расстояния, и не смешил замедляться. Тело пирата будто двигалось само по себе, резко перекатываясь в сторону, позволяя свистящей сабле пройти мимо. Широкая борозда осталась на песке, в том месте, где лежал он, а невиданный противник со все той же поражающей скоростью уже совершил следующий взмах, отсекая подставленную вместо шеи руку.

– Тс-с-с! А это больно! – ухмыльнулся пират, стряхивая кровь с обрубка на песок. Удар пришелся на середину предплечья и без труда прорубил кожу, мышцы и кость. Однако, принеся такую жертву, Джонс сумел подняться на ноги. И пусть он недоумевал той лёгкости, с которой обычная сталь сумела пройти сквозь его плоть, концентрации на противнике Дейви не терял.

Нападавший лишь на миг замер, позволив изучить себя взглядом. Высокий, под два метра ростом. Явно мужчина, пусть лицо его скрывала безликая белая маска с парой щелей для глаз. На голове виднелся короткий ежик черных волос, и то было единственное открытое место: тело закрывал белый камзол с высоким стоячим воротником, ноги – белые кожаные туфли, а руки – такие же белые перчатки. Но не только внешность оценивал Джонс. Разве мог бы он определять ценность тех или иных душ, назначая срок службы на Голландце, если бы не мог их видеть? И пусть этот его навык перетерпел некоторые изменения, но он все также мог оценить душу смертного, или не очень, существа. Человек перед ним явно был смертен, и явно разбирался в оккультизме, во всяком случае о том говорило крайне плотное срастание души и тела, какого нельзя добиться без нужных ритуалов и божественных чаяний. Отсюда и такая скорость – энергия души усиливала плоть. Но вот что странно – та же энергия выходила и за пределы тела, растекаясь тонкой пленкой по его рукам и сабле, и она же кроткими импульсами расходилась во вне.

– Дружок, да у тебя душа на распашку, – заговорил Джонс, своей волей подготавливая тело к небольшой пакости, – Так ходить опасно! вдруг наткнешься на кого-то, кто может души… жрать?

– Voce ivadiu an ila patricular de Santo George! – ответил тот, подивив пирата, совершенно незнакомым языком, – Redenco na morte!

«Ты вторгся на землю Святого Георга! Искупление в смерти!»

И пусть речь была неясна, но вот посыл Джонс уловил, считав тот из самой сути мужчины в белом. Он был напуган. Он боялся, что из-за присутствия здесь Дейви, кто-то убьет его семью. Он надеялся, что скорая гибель Джонса исправит сие допущение. И при этом он до безумия злился на самого пирата, истово желая его смерти.

Белый вновь совершил рывок, взмахнув саблей, и вновь ударил мимо. Тело пирата двигалось пусть и с меньшей скоростью, да только в ловкости белой маске не уступал, и даже превосходил. Более того, Джонс начинал двигаться заранее, будто кто-то невидимый нашёптывал ему, куда придется атака. И какой она будет. Ловко переведя косой взмах в обратный выпад, нападавший попытался подловить верткого противника, лишив того ноги, но получил лишь всплеск крови в глаза, что словно по команде брызнула из обрубка пирата. Сталь не почувствовала касания, говоря, что атака вновь пришлась в пустоту, но продолжить связку мечник уже не успел. Подобно дикой красной розе, в его теле распустилась необузданная боль, терзая острыми шипами саму его суть. Такого мужчина не ожидал, ведь исходила та боль от собственной же сабли. Будто она стала полноценной конечностью, и конечность ту щедро опрыскали какой-то особо жгучей кислотой. И пусть тренированный мечник всегда ощущал своё любимое оружие продолжением руки, но не до такой же степени, чтобы оружие то «болело». Жжение в глазах на фоне подобного казалось совсем несущественным, однако царящая во все стороны темнота из-за невозможности глаз открыть, всё равно доставляла зримый дискомфорт.

Ослепленный, он встал в защитную стойку, и полностью сосредоточился, пытаясь уловить «голос» противника, но, как и ранее, ничего не ощутил. Он слышал «голоса» подзащитных, слышал «голоса» своих товарищей, пытающихся увести Святых подальше от потенциальной опасности. Сосредоточился настолько, что начал слышать даже слабые «голоса» песка под ногами и близкой кромки моря, однако противника он так и не услышал.

Жжение нарастало. Руки налились тяжестью, глаза отказывались открываться, в ушах набатом стучало собственное же сердце.

«Отравлен! – кричал он в мыслях, осознав наконец, отчего противник не спешил атаковать, – Но как?!»

Ноги подкосились, и мужчина рухнул вниз, упершись в чуть теплый песок коленом, да взяв упор на меч. И прежде, чем он успел даже расстроиться из-за непонятного проигрыша от проклятого вторженца, белоносец лишился сознания, отдавая свои тело и душу на поруку Джонса.

– Один есть… – проворчал Дейви, поднимая с песка обрубок и зажимая тот подмышкой, – Эх, опять привыкать к смертному телу… – продолжил бурчать он, хватая поверженного за ботинок, да утаскивая того вдоль линии прибоя. Подальше от наведенной в особняке суеты, да побыстрее, дабы скрыться от еще более странных людей, обитающих там, – У одного душа наружу, у второго их вообще полторы… А третий и вовсе бездушен. И все в одном месте разом! Эх… Куда же ты меня забросила? – хмуро вопросил он в небо, глядя на незнакомые звезды. И вновь мужчине почудился задорный смех в звуке накатившей волны.

http://tl.rulate.ru/book/110651/4173487