Часть 1
— Как тебе с именем повезло, Хагивара — его читать легко и удобно, — вдруг заявил новенький.
Ёсихико отвлёкся от протирания перил и обернулся.
— Ты про моё имя?
— Да, твоё. Помню, я сначала подумал: ну что за старомодное имя — Ёсихико. А потом понял, что это так здорово, когда любой может его прочитать.
Был конец августа, закончилась неделя Обона. На работе Ёсихико появился стажёр по имени Эндо, который как раз водил по полу шваброй и беззаботно улыбался.
Их клининговое агентство имело контракты на уборку правительственных и офисных зданий. Уборщики работали в командах по четыре-шесть человек. Один из напарников Ёсихико только что уволился, и на его место взяли Эндо — слегка меланхоличного парня лет двадцати с проколотыми ушами, который специально перекрасился в брюнета, чтобы его взяли в компанию. В первый же рабочий день он умудрился опоздать, но заявил, что пять минут не считаются, вызвав всеобщее он удивление.
— А у меня что — Рэото Эндо. Во-первых, в нём слишком много штрихов, во-вторых, я в детстве вообще не мог это написать, а в-третьих, никто не может нормально прочитать. Я так ненавидел своё имя, что постоянно ругался из-за него с родителями. Вот они у меня придурки[✱]Немного об имени Эндо. 遠藤獅兜 — действительно крайне трудное в написании имя (55 штрихов, обычно людям с такой сложной фамилией стараются для равновесия давать простое имя), к тому же чтение иероглифа 獅 как «Рэо» считается дурным тоном (獅 означает «лев», а «Рэо» это искажённое «leo», то есть калька с Запада), и родителей, которые дают детям такие имена, нередко порицают..
Как правило, стажёр работает в паре с бригадиром, но из-за небольшой разницы в возрасте обучение новенького легло на плечи Ёсихико. Они не первый раз работали вместе, но Ёсихико до сих пор не мог привыкнуть к его манерам. Когда он объяснял сложные вещи и просил стажёра делать заметки, тот из лени записывал Ёсихико на голосовые сообщения, причём по ходу дела постоянно поддакивал, словно говорил с закадычным другом.
— Я сам из Осаки, но сбежал из дома, как только закончил школу. Семья у меня в печёнках сидит, — непринуждённо признался Эндо, ухмыляясь.
На утренней планёрке в офисе менеджер похвалила Ёсихико за хорошую работу, но хотя тот и обрадовался, сейчас ему казалось, что таким образом она всего лишь пыталась повлиять на Эндо, чтобы тот тоже работал как следует.
— О, у меня для тебя шикарное предложение!
Ёсихико так и не придумал, как ответить, и вернулся к протиранию перил.
— Давай я буду называть тебя Ёсихико? — с важным видом предложил Эндо.
Ёсихико не понял, что в этом предложении «шикарного». Снова не найдя внятного ответа, он обронил нечто между «а» и «э», нервно улыбаясь. Почему этот даже не друг, а работающий третий день стажёр говорит с ним безо всякого уважения?
— Эндо, иди-ка сюда! — крикнул снизу бригадир, и стажёр умчался вниз по лестнице.
Ёсихико проводил его взглядом, устало вздохнул и уставился на потолок.
***
— У тебя нет права сердиться на Эндо.
В начале первого часа августовское солнце казалось невыносимо белым и ярким. Ёсихико и Когане вновь шли по дороге от станции Исияма в префектуре Сига, стараясь держаться тени.
— Ты ведь и сам не воздаёшь богам должного уважения, когда разговариваешь с ними.
— Даже я не настолько грубый! И вообще, я не то чтобы сержусь на него. Просто он меня удивляет…
Ёсихико завинтил крышку бутылки и отвернулся, прячась от укоризненного взгляда Когане. Разумеется, он осознавал, что разговаривает с богами без благоговения. Когда он только стал лакеем, настроение было неважным, поэтому он не церемонился с лисом, и такое отношение к богам каким-то образом сохранилось и по сей день. Ёсихико долгое время состоял в спортивной команде со строгой иерархией и должен был разбираться в уровнях вежливости ещё лучше обычных людей, но в то же время он считал, что будет несколько странно вдруг менять сложившееся отношение к богам. И если посмотреть на ситуацию со стороны, лис действительно прав в том, что не Ёсихико возмущаться выходками стажёра.
— О-о, так ты осознаешь, насколько невежливо общаешься с богами? — Когане посмотрел на Ёсихико, приняв сумбурный ответ за признание, и фыркнул. — Ты не проявляешь ни почтения, ни скромности и говоришь с богами на «ты». Они благородные создания, и поэтому прощают тебя, но в древние времена такая грубость стоила бы тебе жизни!
— Ну, это ты преувеличиваешь…
— Неужели ты даже со своим начальником на работе так разговариваешь?
— Нет, с начальством только на «вы».
— Если ты в силах проявлять уважение, то почему так относишься к богам?!
— Просто начало было сложное…
Ёсихико вспомнил, как познакомился с лисом. В то время он вообще не представлял себе, кто такие боги.
— Кстати, я ведь не говорю им всё, что приходит в голову, а общаюсь дружелюбно… А если говорить с ними с благоговением, как я вообще смогу обсуждать заказы?
Ёсихико отчаянно пытался оправдать собственное поведение. Он признавал, что не оказывает богам должного уважения, но сейчас это уже стало его визитной карточкой. А уж Окунинуси-но-ками вообще доверял лакею только благодаря такому отношению.
— Ты сейчас сказал первое, что пришло в голову. Это даже мне ясно, — хладнокровно возразил лис, и Ёсихико смог в ответ лишь молча посмотреть на божественного лиса.
Когда Когане только научился так ловко спорить? И для чего, если Ёсихико вполне честно утверждал, что не хочет возводить стен между собой и богами?
Несмотря на близость сентября, солнце всё ещё было безжалостным. Многие из одетых в костюмы прохожих постоянно вытирали лица платками. Ёсихико тоже смахнул со лба влагу.
Вчера он вернулся домой, раздражённый на стажёра. Сегодня был выходной, и он надеялся хорошенько отдохнуть, однако в одиннадцатом часу утра в молитвеннике появилось новое имя. Оно принадлежало настолько известному богу, что даже Ёсихико слышал о нём и отчасти предвкушал встречу (пусть и рабочую) со знаменитостью. Поэтому он заставил себя выбраться из дома ещё до полудня и отправился в путь.
— То-то я думала, голоса знакомые. Это же Хоидзин и Ёсихико!
Когда они перешли мост через Сэту и двинулись по дороге к небольшому храму, в траве у реки что-то зашуршало. Оттуда выглянула красивая лазурная змея и через секунду превратилась в знакомую богиню.
— Вы бы сказали, что придёте, я бы подготовилась.
Охана — также известная как Королева Драконов Омитама — радостно поправила своё кимоно и волосы. Судя по опрятному виду, сегодня на неё никто не наступал.
— В-в-выражаю вам моё глубочайшее почтение, о-о несравненная Королева Драконов Омитама… — начал Ёсихико со всем возможным уважением.
Разумеется, он пытался говорить с богиней «достойно», как требовал лис, но из-за неопытности приветствие получилось не очень убедительным.
— К-к-как вы п-п-проводите это п-п-прекрасное лето?
— Ёсихико, ты чего? Перегрелся на солнце? — спросила Охана, взволнованная необычным поведением лакея.
Ёсихико вздохнул, ощущая на себе холодный как лёд взгляд Когане. Видимо, не стоило браться за то, чего он всё равно не умел.
— Хорошо ли тебе живётся, Королева Драконов Омитама? — ещё раз скользнув по Ёсихико ледяным взглядом, Когане посмотрел на богиню с отметиной в виде цветка во лбу.
— Всё по-прежнему. Надеюсь, как и у тебя, Хоидзин? Я слышала, вы недавно помогли нашему дедушке.
— Такаоками-но-ками? В конце концов, великий водяной дракон сам наказал людей. Я бы не сказал, что мы ему помогли.
— Эй, мне тоже пришлось много поработать! — огрызнулся Ёсихико, когда Когане выразился так, словно от лакея не было никакой пользы.
Охана прикрыла рот рукавом и усмехнулась, довольная тем, что её знакомые нисколько не изменились. Будучи намного старше Сусэрибимэ и Конохананосакуябимэ, она выглядела не так блистательно, но в каждом её движении сквозила та же утончённости и благородство.
— Я слышала, Ёсихико стал постоянным лакеем. Поздравляю. Что привело тебя ко мне сегодня? — богиня посмотрела на Ёсихико глубокими голубыми глазами.
— Ах да. Дело вот в чём… — опомнившись, Ёсихико достал из сумки молитвенник. — Мы идём вот к этому богу…
На открытой странице виднелось имя Яматотакэру-но-микото, написанное бледными чернилами. Любой японец, даже очень далёкий от божественных дел, хоть раз слышал это имя.
— Я спросил у пушистого навигатора, он сказал, это недалеко от тебя, вот мы и решили по пути заглянуть.
Когане молча пнул Ёсихико по ноге за «пушистого навигатора». Ёсихико в ответ потрепал лиса по макушке.
— Ясно… Старшие боги всё-таки не выдержали… — прошептала Охана, глядя на молитвенник и словно не замечая возни человека и бога.
— «Всё-таки»? С Яматотакэру-но-микото что-то случилось? Он ведь очень известный бог, — озадачился Ёсихико, по ходу дела оттягивая лисье ухо.
— Мы давно заметили, что Яматотакэру-но-микото выглядит как-то странно. И я, и остальные местные боги очень переживаем за него. Нам казалось, что это временно, но мы уже долго наблюдаем за ним и не видим изменений к лучшему…
— Выглядит как-то странно? — переспросил Ёсихико, сведя брови.
Видимо, дело и правда серьёзное, раз это заметили остальные боги.
— То есть это будет очень важный заказ? Тяжёлый?
Хотя Ёсихико и слышал это имя, он мало что знал о Яматотакэру-но-микото как о боге. По пути он сверился с «Записками», и в них этот персонаж появлялся ближе к концу эры богов — уже после сошествия на землю Ниниги-но-микото и после завоеваний Дзимму. Как и Амэномитинэ-но-микото, он когда-то был человеком, но позднее стал богом.
— Важный?.. Пожалуй. Возможно, это дело войдёт в историю японских людей…
— Серьёзно?
От шёпота Оханы на спине Ёсихико проступил холодный пот — и далеко не от жары. Что за заказ сейчас свалится на его голову, способный повлиять на историю Японии?
— В общем, вам лучше встретиться с ним самим, чем выслушивать меня. Прямо сейчас он в храме, выстроенном его женой и детьми, это совсем недалеко отсюда.
Охана подняла голову и указала пальцем направление. Ёсихико и сам сверялся с картой, пока ехал в поезде, поэтому знал, что отсюда до нужного храма всего-то десять минут пешком. По этой же причине Охана уже имела представление о том, что происходит.
— Охана, ты… не скажешь, что это может быть за важный заказ? — на всякий случай спросил Ёсихико, пытаясь заранее смягчить удар.
Немного подумав, Охана ответила:
— Лучше ты сам всё увидишь.
***
— Не знаю, как такое вообще случилось…
Попрощавшись с Оханой, Ёсихико пришёл в храм Яматотакэру-но-микото и отыскал бога на гравийной площадке возле молельного павильона.
— Но ты и правда выглядишь странно… — пробормотал лакей.
То, что они увидели, представилось как Яматотакэру-но-микото и обладало красивым лицом с приятными раскосыми глазами и гладкими волосами, заплетёнными в мидзура[✱]Традиционная японская причёска, похожая на восьмёрки возле ушей. с красными шнурами. Однако на этом сходство существа с человеком заканчивалось.
Либо Ёсихико видел сны наяву, либо бог оказался белой птицей.
— Так… давайте ещё раз с самого начала… — продолжил Ёсихико, слабо надеясь, что произошло какое-то недоразумение.
Ну не может же получеловек-полуптица быть легендарным героем из японских легенд!
— Ты… Яматотакэру-но-микото, так?
— Да, — птица улыбнулась и кивнула. — Я Яматотакэру-но-микото.
Бог сложил белые крылья и грациозно кивнул. Лакей зажмурился, отрезая себя от реальности, и мысленно попрощался с мысленным образом японского героя.
Округлое белоснежное тело стояло на перепончатых ногах. Если не считать головы, в теле бога — размерами поменьше лебедя, но побольше утки — не осталось ничего человеческого. Шея была неестественно короткой, словно кто-то не очень умело прикрутил к птице мужскую голову.
— Это… удивительное зрелище…
Даже Когане не знал, что ещё говорить. Что тут вообще можно сказать, кроме «ух ты, человек-птица»?
— Хоидзин из Киото и… видимо, лакей? Королева Драконов Омитама рассказывала о вас. Полагаю, вы здесь, чтобы услышать мой заказ?
Человек-птица подошёл к ним под гравию, и Ёсихико пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не попятиться. Наверное, маленький ребёнок на его месте зарыдал бы в голос, но и у взрослого легко могут начаться кошмары от такого зрелища.
— Не буду ходить вокруг да около, Яматотакэру-но-микото. Что с твоей внешностью? — спросил, поведя ушами, Когане, пока Ёсихико приходил в себя от шока.
Шёл второй час дня, в храме уже было немало паломников, но никто из них не замечал неизвестное науке существо.
— Ты задаёшь смешной вопрос, — усмехнулся Яматотакэру-но-микото и посмотрел в глаза лиса, расположенные на одном уровне с его собственными. — Но я понимаю твоё удивление. Видишь ли, я нахожусь в процессе прежде невиданной эволюции!
— Эволюции? — переспросил Когане.
— Дело в том, что ещё смертным я завидовал птицам и их свободе, — начал объяснять бог, шагая из стороны в сторону. — Моё сердце всегда принадлежало небу, но томилось в теле бескрылого человека. Однако когда я прошёл весь смертный путь и отбросил тленную оболочку, моя душа приняла облик белоснежной птицы, как всегда и мечтала.
— Какой ещё белоснежной птицы? — озадачился Ёсихико.
— Читай в «Записках» или в «Нихон Сёки», это известная история. Ей посвящены и храм, и гробница.
— Ого, ничего себе.
Ёсихико мысленно пообещал себе ещё раз изучить «Записки» после возвращения. Тем временем, Яматотакэру-но-микото продолжал свой пламенный рассказ:
— Я и по сей день не могу забыть блаженства, которое подарил мне облик птицы. Я смотрел с высоты на дома, поля и горы, беззаботно ловя крыльями потоки ветра…
Над головой как раз пролетела стая птиц, и Яматотакэру-но-микото проводил её завистливым взглядом.
— Даже когда меня начали почитать как бога, я частенько становился птицей, чтобы гулять по небесам. Каждый раз мне было так невыносимо возвращаться в человеческое тело…
Ёсихико невольно затаил дыхание, почувствовав, что ничем хорошим такие слова закончиться не могут.
— Именно птичье тело, свободное и прекрасное, было моей мечтой с самого рождения! Вот почему я эволюционирую в птицу, пытаясь навсегда избавиться от оков человечества!
Яматотакэру-но-микото расправил крылья, почти сияя белоснежными перьями в лучах яркого солнце. Но голова его оставалась предательски человеческой.
— Тоже мне, прекрасное… — проворчал Ёсихико.
Наоборот, бог выглядел омерзительно, но он не стал этого говорить.
— Конечно, боги нередко заимствуют внешность животных, но… — пробормотал Когане, отводя взгляд от человека-птицы. — Неужели ты не можешь исправить свою несовершенную внешность?
Яматотакэру-но-микото сложил крылья и тяжело вздохнул.
— Вот это и не даёт мне покоя. Хотя я уже твёрдо решил стать птицей, долгие годы эгоистичных молитв людей сделали своё дело и лишили меня сил… Я не могу окончательно превратиться в птицу.
— Неужели ты попросишь о… — ахнул Ёсихико.
В голове мелькнули слова Оханы о том, что заказ этого бога может повлиять на историю Японии. И действительно — что случился, если Яматотакэру-но-микото, легенды о котором по-прежнему рассказывают новым поколениям, вдруг превратится в птицу? Причём не в могучего сокола, а в какую-то странную помесь утки и лебедя. Да, это грациозное и даже красивое тело, но птичье. Птица не может держать крылом меч.
— Должно быть, милосердие старших богов не знает границ, раз они прислали ко мне лакея… Меня уже ничто не держит в человеческом теле. Я хочу навсегда стать прекрасной птицей, — Яматотакэру-но-микото посмотрел в небо мечтательным взглядом, затем уставился на Ёсихико. — Лакей!
Ёсихико невольно вздрогнул, когда их взгляды встретились. Бог был настроен слишком решительно, чтобы его переубеждать.
И затем человек-птица сказал именно то, что и ожидалось:
— Я хочу, чтобы ты сделал меня настоящей птицей.
Мысленный вопль Ёсихико не помешал молитвеннику вспыхнуть внутри сумки.
Часть 2
— Это невозможно.
Ёсихико ломал голову над заказом весь следующий рабочий день, но в конце концов пришёл лишь к этому выводу.
Он выключил пылесос, и в огромном конференц-зале воцарилась внезапная тишина. Осталось лишь расставить столы и стулья — и можно возвращаться домой. Он уже отправил Эндо с ненужными инструментами на парковку.
Ёсихико поговорил с Когане накануне после возвращения домой. В первую очередь разговор шёл о том, можно ли герою из японских легенд превращаться в птицу. Конечно, обычные люди этого не увидят, но неужели богам разрешается навсегда менять свой облик?
— Несмотря ни на что, это заказ Яматотакэру-но-микото, одобренный старшими богами, поэтому ты должен его выполнить, — заявил Когане и разочарованно вздохнул. — Я и сам не ожидал… что увижу его в таком виде…
Ёсихико вновь вздрогнул, вспомнив человека-птицу. Неловко было даже думать о таком, но улыбка этого существа вызывала желание бежать со всех ног. Ещё одним поводом для удивления стало то, что сам бог считал свой незаконченный облик красивым.
— Птицей стать хочет… А я-то что могу сделать?..
Если бы он попросил просто на время оказаться в небесах, Ёсихико бы что-нибудь придумал, но бог потребовал навсегда превратить его в птицу. Конечно, в магазинах товаров для вечеринок можно найти резиновые маски птиц, но вряд ли бог согласится, даже если они найдут что-то подходящее под его внешность. Или его, наоборот, устроит даже вырезанный из картона клюв?
— Да нет, это невозможно… — вздохнул Ёсихико, сматывая провод пылесоса.
Ёсихико больше волновало то, с какой стати Яматотакэру-но-микото, известный по всей Японии, вдруг решил отказаться от человеческого облика. Складывалось впечатление, что он не столько стремился стать птицей, сколько чувствовал себя неудобно в теле человека.
Ёсихико поднял пылесос и вышел из конференц-зала. Через стеклянную перегородку он увидел мужчин в костюмах, что-то обсуждающих по телефону и расхаживающих с толстыми папками в руках. Ёсихико невольно замер и уставился на них. Ещё недавно он сам был в их рядах. После окончания университета его должно было ждать безоблачное будущее как в бейсболе, так и на работе.
— И вот прошло два года… — протянул Ёсихико хриплым голосом.
Тонкое стекло перед глазами казалось ему непробиваемой стеной. Он сам решил сойти с этого пути, но всё равно ощутил в груди тупую боль, когда увидел то, как могла сложиться его жизнь.
— Вот и мне тогда хотелось стать птицей…
Он бросил бейсбол и работу, закрывшись от всего мира. Будь у него крылья, он бы наверняка улетел в далёкие края, где его никто не знает. Возможно, и у Яматотакэру-но-микото есть причина, по которой он хочет бросить всё и улететь?
Ёсихико вздохнул и зашагал по коридору.
— Хм?
Собираясь открыть дверь на лестницу, он вдруг увидел Эндо — отправленный на парковку парень почему-то стоял перед лифтом и копался в смартфоне.
— А, Хагивара! Поздравляю с окончанием рабочего дня! — заметив Ёсихико, Эндо ненадолго оторвался от смартфона и кивнул напарнику, но затем экран вновь завладел его вниманием.
— Ты чего тут стоишь?
Его послали отнести инструменты, а он почему-то даже не вышел из здания. Однако Эндо посмотрел на Ёсихико с недоумением в глазах.
— Жду, лифт никак не едет, — ответил он так, словно это было очевидно.
Ёсихико почесал голову, которая внезапно начала болеть.
— Так, слушай-ка. Нам нельзя пользоваться лифтами во время работы. Бригадир должен был объяснить тебе правила ещё в самый первый день. Одно из них — мы ходим по лестницам.
— Что?! Но это пятый этаж! Ты шутишь? — переспросил Эндо, таращась от удивления.
— Можно пользоваться лифтом, если больше десяти этажей, если мы несём тяжёлые вещи, если есть служебный лифт или если в здании выходной. Всё остальное время пользуйся лестницами, — повторил Ёсихико лекцию бригадира, которую тот читал, размахивая брошюрой.
— Серьёзно?! Прости, мне не сказали, — Эндо выглядел так, словно слышал эти слова впервые. Он по-прежнему держал в руке телефон.
— Тебе говорили… Я это сам слышал… И кстати, по поводу телефонов… Ты пока на работе, так что убери.
Больше Ёсихико ничего не сказал, полагая, что Эндо всё равно не запомнит, и лишь молча повёл напарника к лестнице. Ему должны были дать брошюрку со всеми правилами, но он наверняка даже не открывал её. «Лучше бы ты действительно записал объяснения на голосовое сообщение, а не просто сделал вид», — подумал Ёсихико, вздыхая незаметно для Эндо.
Как бы там ни было, всем свойственно забывать и ошибаться. Наверное, стоило радоваться хотя бы тому, что Эндо нашёл в себе силы извиниться.
— Хагивара, Эндо, спасибо за работу.
На парковке возле открытой двери фургона их уже ждал бригадир, мужчина лет пятидесяти, — полноценный сотрудник компании, в отличие от Ёсихико. Все остальные команды уже погрузили своё оборудование, однако самих коллег почему-то не было.
— Вы меня извините, но у вас есть ещё немного времени? — виноватым тоном заговорил бригадир, помогая Ёсихико поставить на место пылесос. — Ёсикава разлил чистящее средство на лестнице между седьмым и восьмым этажами, все побежали ему на помощь. Вы тоже сходите, если несложно. Разумеется, дополнительное время оплатим.
Такие просьбы — тоже часть работы в команде. Ёсихико сразу согласился и достал из фургона ведро. Все вместе они должны управиться довольно быстро.
— Что скажешь, Эндо? — спросил бригадир.
— Ой, нет, переработки — это не моё.
— Ясно, — бригадир вздохнул. — Ну, как знаешь. Но учти, я никуда не уеду, пока все не вернутся. Уверен, что хочешь уйти домой один? Личные вещи тоже сам понесёшь. Я сообщу в офис, что ты ушёл.
— А, хорошо, я тут рядом живу. Не волнуйтесь.
Кивком попрощавшись с бригадиром, Эндо пошёл к выходу с парковки, не поднимая глаз от смартфона. Ёсихико проводил его взглядом, всё ещё не веря в случившееся.
— Ничего, быстро закончим, — сказал бригадир, хлопая его по спине.
— А, конечно.
Эндо проработал столько, сколько требовалось. Переработки — дело добровольное. Будь у Ёсихико неотложные дела, он бы тоже наверняка отказался и пошёл домой.
Пока Ёсихико шёл за бригадиром к лестнице, он без конца убеждал себя, что в жизни бывает всякое.
— И всё-таки как же хочется сейчас стать птицей... — невольно пробормотал он, понимая, что ему и дальше предстоит работать с Эндо.
***
— Я дома…
Работа должна была закончиться в семь, однако уборка заняла столько времени, что они поехали обратно только в девятом часу. Попрощавшись с коллегами в офисе, Ёсихико вернулся домой почти в девять. Дома его ждал только отец, наслаждавшийся вечерним пивом перед телевизором.
— А где мама? — спросил Ёсихико, глядя, как отец закусывает орешком.
Он уже оценил содержимое кухни — в холодильнике нашлось обёрнутое плёнкой жаркое, в кастрюле остывал суп. Осталось нарезать овощи для салата — и можно ужинать.
— Мама пробует себя в балете по приглашению тёти Сасаоки. Харуна с друзьями в караоке, — ответил отец, не отрывая взгляда от исторической драмы на экране. — Тебе было сказано поесть что-нибудь самостоятельно, если ты ещё не ужинал.
— Ну, как обычно.
Ёсихико вздохнул, переоделся у себя в комнате и вернулся на кухню. Когане, как обычно, спал кверху брюхом в комнате парня, и тот немного почесал его пушистый живот, чтобы лис не слишком блаженствовал.
Домашняя иерархия в семье Хагивара была болезненно очевидной. Семью возглавляла мать — неугомонная женщина, которая не могла ни минуты усидеть без дела, и постоянно либо хлопотала дома, либо находилась на очередной подработке. На ступень ниже находилась деспотичная младшая сестра Ёсихико, ни во что не ставившая своего брата. Отец и Ёсихико всего лишь делали то, что им сказано. Пускай отец и приносил основную часть семейного дохода и по сути кормил весь дом, к его словам почти никогда не прислушивались. Но дело здесь не в пренебрежении — отец в силу своего характера не стремился играть в семье важную роль. Даже в том, что касается детей, он отдавал право последнего слова матери и зачастую узнавал о её решениях уже постфактум. Ёсихико не мог припомнить, чтобы отец хоть раз критиковал его увлечения или выбор школы и университета. Однако это вовсе не значит, что жизнь сына была ему безразлична — когда Ёсихико в начальной школе сказал, что хочет играть бейсбол, отец немедленно купил ему бейсбольную перчатку-ловушку.
— Ёсихико, — раздался вдруг голос отца, когда парень доставал из холодильника жаркое. — Как тебе твоя работа? Нравится?
Отец старался не отсвечивать, когда в доме были женщины, и поэтому почти не задавал таких вопросов. Слегка опешив, Ёсихико кивнул и что-то промычал. Когда он уволился с постоянной работы, отец ему почти ничего сказал, и даже новость о новой подработке встретил почти равнодушно. Ёсихико даже не помнил, рассказывал ли отцу, чем именно занимается. Почему сейчас он вдруг поднял эту тему?
— Бывают, конечно, не очень весёлые моменты, но у меня хороший коллектив, и мы как-то справляемся. Да и работа у меня не слишком сложная.
Конечно, когда Ёсихико сказал о хорошем коллективе, он едва не поставил рядом с этим аргументом мысленный знак вопроса из-за одного своего коллеги, но решил, что называть этого человека плохим — всё-таки перебор.
— Ясно, — отозвался отец, отпивая пиво. — На самом деле я собирался поговорить с тобой об этом пораньше. Я очень удивился, что ты стал уборщиком. Ты ведь мог работать в магазине, кафе и так далее.
— А, ну, да…
Ёсихико вспомнил два года, проведённые практически целиком у себя в комнате. Он бросил бейсбол и работу, а когда начал понимать, что дальше так жить нельзя, решил взяться за любую работу, и нашёл на одном сайте компанию, в которой работал по сей день. На тот момент Ёсихико очень не хотелось общаться с людьми, поэтому ему приглянулась работа, которую можно делать молча. Сейчас в ней ему больше нравились комфорт, стабильность и возможность двигать туда-сюда смены, чтобы освободить время для божественных заказов.
— Как-то раз папа сказал, — продолжил отец, глядя в телевизор, — что быть уборщиком — божественное призвание.
Ёсихико поднял голову. Если отец говорил о «папе», значит, имел в виду деда Ёсихико.
— По его словам, это уважаемая профессия, ведь человек чистит скверну.
Ёсихико до сих пор не знал, сколько времени его дед был лакеем и не слышал никаких подробностей о его заказах. Но эти слова он наверняка произнёс, уже когда вовсю помогал богам.
— Дедушка правда так говорил? — уточнил Ёсихико, и отец мельком взглянул на него.
— Он постоянно говорил такие вещи и любил напоминать, что именно боги дают людям жизнь. Сам знаешь, он постоянно заглядывал в храмы. Я до сих пор не понимаю, что он в них находил.
Отец усмехнулся, не выпуская пива из рук. Когда Ёсихико получил молитвенник от какого-то старика, представившегося знакомым дедушки, отец и мать заявили, что никогда не видели эту брошюру. Вряд ли отец знал, что дед работал лакеем.
— Но потихоньку я начинаю понимать, почему уборщик — божественное призвание. Вот поэтому я так удивился, когда мама рассказала мне о твоей работе. Почему-то подумалось, что это твой дед подтолкнул тебя к этому, хотя у тебя был такой широкий выбор.
На плите закипал суп, а Ёсихико стоял истуканом, держа в руках тарелку жаркого. В голове мелькнул образ любимого дедушки.
— Удачи тебе, — решил замять тему отец и снова уставился в телевизор.
— Угу… — Ёсихико кивнул в ответ на неожиданные слова.
***
В «Записках о деяниях древности» Яматотакэру-но-микото впервые появляется как второй сын Кэйко, двенадцатого императора Японии. Когда он убил своего никчёмного старшего брата, отец приказал ему возглавить завоевание западных земель. К тому времени будущий бог был ещё подростком.
На юге Кюсю он победил братьев Кумасо-такэру, переодевшись женщиной, а в Идзумо сблизился с Идзумо-такэру, усыпил его бдительность и также одержал победу. С этими успехами он вернулся в Ямато. Будучи молодым и горячим, будущий бог искал любую возможность пригодиться своему отцу.
После его возвращения отец приказал подавить мятежи на востоке. В Сагами (нынешняя префектура Канагава) тот столкнулся с предательством Куниномияцуко (а некоторые считают, что Суруги), и его собственная жена пожертвовала собой, чтобы успокоить бушующее море. Затем Яматотакэру-но-микото направился на север, усмирив множество мятежей на своём пути.
— На обратном пути в Ямато на горе Ибукияма я сильно пострадал из-за своей гордыни. Болезнь забрала меня в Исэ, я так и не вернулся домой.
На следующий день после неожиданно приятного разговора с отцом Ёсихико вновь пришёл в храм Яматотакэру-но-микото и взял бога с собой на прогулку в Осаку в Сиратори-но-мисасаги — Гробницу белой птицы — упомянутую в тексте «Записок» и «Нихон Сёки». Эта гробница находится практически на границе с префектурой Нара, к юго-востоку от Намбы. Ёсихико выехал со станции Исияма префектуры Сига в начале четвёртого, а приехал, когда солнце уже клонилось к закату.
— Душа моя, отбросив бренное тело, стала белой птицей, пролетела над Ямато и села в Кавати. Там, где я приземлился, построили мисасаги, у которой мы сейчас и находимся.
Яматотакэру-но-микото расправил крылья у ног Ёсихико и указал на холм за рвом перед глазами лакея. Этот заросший остров имел форму замочной скважины, прямо как могила императора Суйнина, которую Ёсихико недавно навещал.
— Слово-то какое — мисасаги. Чем такая гробница отличается от обычной? — спросил Ёсихико, с трудом укладывая в голове слова бога.
Он решил прогуляться с богом, чтобы получше понять настоящие причины его желания стать птицей, но столкнулся с тем, что посмертная история Яматотакэру-но-микото крайне запутанна. Он умер в Исэ — современной префектуре Миэ — а затем прилетел на границу Нары и Осаки. И что же тогда похоронено в этой гробнице?
— На самом деле ничем. Просто словом мисасаги называют только императорские гробницы, — ответил Когане, щурясь от тёплого ветерка, теребившего его усы.
— На момент смерти я был наследным принцем, так что по-хорошему моя гробница не может называться мисасаги, — добавил Яматотакэру-но-микото. — Собственно, моя настоящая гробница в Исэ так не называется. А вот эта мисасаги — исключение из правила. Насколько я знаю, в ней похоронена только моя одежда.
Бог посмотрел на холм гробницы и погрузился в воспоминания.
— Помню, как радовался, когда вслед за мной сюда пришли моя жена и дети, не выдержав разлуки.
Если верить «Запискам», семья Яматотакэру-но-микото, узнав о его смерти, в слезах бежала за летящей птицей. С трудом верилось, что они пробежали весь путь от Миэ до Осаки, но вдруг их скорбь и правда была настолько сильна?
— Кстати, зачем ты вообще прилетел сюда? — задал Ёсихико вопрос, которым невольно заинтересовался во время чтения «Записок».
Даже если принять на веру, что бог ещё при жизни увлёкся птицами, что же заставило его прилететь сюда? Почему это место было для него настолько важным?
Яматотакэру-но-микото ненадолго притих, раздумывая над ответом.
— У меня не было особых причин, — сказал он с каким-то мрачным видом, словно его приятные воспоминания сменились чем-то другим. — Просто так захотелось, — бог сразу же улыбнулся, пытаясь поскорее перевести тему. — Скорее всего, меня просто здесь заметили, когда я сел передохнуть.
— Просто так захотелось, значит?.. — протянул Ёсихико, ощутив что-то подозрительное в натянутой улыбке бога.
Он наконец-то освободился от власти ненавистного тела и обрёл свободу. Неужели его первой мыслью было полететь в место, с которым его ничего не связывало?
— О? Хагивара, это ты?
Ёсихиго шёл по дорожке вокруг рва, когда его вдруг окликнули сзади. Он остановился и одновременно с богами обернулся.
— Что тебя привело в такие дали?
Несомненно, этот голос принадлежал Эндо. Он тоже не ожидал встретить здесь Ёсихико и смотрел на него с изумлением. Как и на работе, одет он был небрежно — в футболку и джинсы, и гулял под руку с молодой стройной девушкой с крашенными в русый волосами.
— Эндо?..
В свою очередь, Ёсихико больше удивился не самой встрече, а тем, что его коллега держал в руках.
— Это… чей ребёнок?
Эндо прижимал к себе младенца. Ребёнок в милой розовой одежде махал маленькими ручками и смотрел вверх.
— Ну как чей, моя дочка. В мае родилась, — усмехнулся Эндо, переглянувшись с девушкой, и чуть повернулся, чтобы Ёсихико мог получше рассмотреть лицо малышки.
— Погоди, Эндо, ты что, женат?!
— Я что, не говорил? Знакомься, моя жена.
— А, приятно познакомиться. Кстати, ты даже не говорил, что у тебя ребёнок!
Знакомясь с женой Эндо, Ёсихико невольно думал о том, что этот сюжет какой-то заезженный. Впрочем, он и представить не мог, что Эндо женат и даже успел стать отцом. Ни бригадир, ни менеджеры в офисе об этом не рассказывали.
— Надо же, ребёнок, — хмыкнул Когане, засовывая морду в пелёнки.
Младенец повернулся, суча ножками, и с любопытством уставился на лиса. Когане в ответ игриво помахал хвостом и довольно засмеялся. Яматотакэру-но-микото тоже не сдержал улыбки. Видимо, богам человеческие дети поднимают настроение.
— Дочка, значит? — переспросил Ёсихико, и Эндо радостно кивнул.
— Правда же, милашка? Вся в меня.
Жена Эндо смущённо хихикнула. Видимо, её муж не в первый раз так хвастается своей дочерью.
— Ах да, пока не забыл, прости за вчерашнее.
— Вчерашнее?
Ёсихико так увлёкся малышкой, что не сразу понял, о чём говорил Эндо.
— За то, что не остался после работы. Жена обожглась, когда готовила ужин, надо было поскорее домой вернуться.
Ёсихико скосил взгляд и заметил бинты на левой руке девушки.
— Простите, что так получилось, — извинилась жена Эндо, кланяясь.
— А, нет, ничего страшного, — скороговоркой отозвался Ёсихико и снова взглянул на Эндо, начиная догадываться. — То есть ты вчера весь день смотрел в смартфон, потому что…
— Ой, ты уже всё понял, да? Я ей писал, чтобы бежала в больницу, спрашивал, как там наша дочка…
Эндо посмеялся сам над собой. Если бы он рассказал об этом вчера, Ёсихико бы вошёл в положение, но вместо этого он лишь увидел рассеянного и несобранного парня, поэтому сделал неправильные выводы.
— Кстати, Хагивара, а ты-то что здесь один делаешь? — вновь спросил Эндо.
Только тогда Ёсихико вспомнил, что обычные люди не могут видеть ни Когане, ни Яматотакэру-но-микото. Как объяснить, для чего одинокий взрослый мужчина гуляет августовским вечером вокруг гробницы в Осаке?
— Как бы тебе сказать… мне нравится… смотреть на гробницы… — пробормотал Ёсихико, обливаясь холодным потом — из-за нервов, а не жары.
Он не мог сказать, что у него рядом живёт знакомый , потому что за этим могли последовать сложные расспросы.
— Гробницы? Ну ты даёшь… Хотя тут их, конечно, много, — Эндо посмотрел на мелкие волны, бегущие по рву. — Мои родители жили тут неподалёку, в детстве я и сам много играл возле гробниц и храмов. Сейчас, конечно, меня туда просто не пустят.
Жена кивнула и посмотрела на холм. Видимо, она тоже была из этих мест. Её волосы колыхнулись от ветра.
— Да, точно, ты же говорил, что из Осаки… — пробормотал Ёсихико, вспоминая свои с Эндо разговоры. — Так ты в гости к родителям приехал, что ли?
Ясно, что сейчас Эндо жил в Киото. Услышав вопрос Ёсихико, он вновь иронично ухмыльнулся.
— В гости к родителям жены. А на обратном пути решили навестить кладбище.
— Кладбище?
— Мой отец умер в прошлом году, а где моя мать — я даже не знаю, — равнодушно ответил Эндо, но даже Когане после таких слов оторвал взгляд от младенца. — Ну, ты же частенько слышишь такие истории? Есть родители, которые бросают детей на несколько дней одних, потом возвращаются, чтобы выгнать их из дома и не пускать обратно. Вот и у меня такие были, так что поделом им.
Жена Эндо удручённо посмотрела на мужа, непринуждённо рассказывающего о себе такие вещи. Конечно, в сети можно найти много статей про домашнее насилие и пренебрежение родительскими обязанностями. Ёсихико читал их, но никогда не сталкивался с такими случаями настолько близко. Слова Эндо легли на сердце тяжёлым грузом.
— Понятно… Извини, я, кажется, лишнего спросил, — виновато пробормотал Ёсихико, ничего не знавший о детстве Эндо. Ему казалось, что он не вправе даже пытаться утешать его.
— А, да брось ты, не бери в голову. Мне порой даже смешно становится, насколько моя жизнь похожа на выпуск манги. Ну всё по шаблонам: и ежедневное насилие, и долги в казино, и отказ печени из-за алкоголизма, и бегство матери к другому мужику, как только отца в больницу положили, — говорил Эндо, баюкая свою дочь. — Мне иногда кажется, что более послушный и понятливый мальчик на моём месте мог бы с ними ужиться, но я таким не был.
Эндо рассказывал так, будто это случилось не с ним, и Ёсихико не представлял, как на это отвечать. Теперь он знал, что Эндо не повезло с родителями, но сложно даже представить, какой трудный путь ему пришлось пройти в жизни.
— И несмотря на это ты пришёл на могилу отца?..
Эндо смущённо усмехнулся в ответ.
— Для меня его смерть ничего не оправдывает. Я приходил просто попрощаться, — он опустил взгляд на невинное личико дочери. — И я сделаю всё, чтобы ей не пришлось страдать, как мне.
Яматотакэру-но-микото смотрел на Эндо, и в его глазах читалась боль.
Часть 3
«Ответь мне, тётушка, неужели отец так ненавидит меня?»
Попрощавшись с Ёсихико, Яматотакэру-но-микото отправился домой в храм и всю дорогу вспоминал прошлое. С востока уже надвигалась ночь, а влажный воздух охладился до температуры тела. Богу казалось, что его белые крылья вот-вот растворятся в воздухе. Он всегда мечтал летать, но почему-то сейчас его охватила далеко не радость полёта.
«Он совсем не посылает войск, чтобы я мог полноценно воевать».
Он рисковал жизнью, захватывая запад, но почти сразу после возвращения император приказал ему подавить мятежи на востоке. Это случилось, как раз когда у них с женой появился милейший младенец, только-только научившийся улыбаться папе.
«Неужели отцу хочется, чтобы я умер?»
По дороге на восток Яматотакэру-но-микото заглянул в Исэ, где в великом храме Омикаминомия жила на правах сайо[✱]В древней Японии храм богини солнца в Исэ был настолько важен, что в нём одной из жриц всегда была женщина из императорской семьи. Эта должность называлась сайо. его тётя, Яматохимэ-но-микото. Встретившись с ней, он разрыдался и высказал всё, что чувствовал в последние дни — в особенности то, что отец ненавидит его и пытается держать подальше от себя.
Ещё подростком получив приказ захватить запад, Яматотакэру-но-микото всей душой мечтал добиться отцовского уважения и поэтому бросил вызов Кумасо-такэру, которые считались сильнейшими правителями запада. Победив не только их, но и Идзумо-такэру, он вернулся в Ямато, предвкушая радость и похвалу отца.
Но император посмотрел на сына с ужасом.
«Все понимают, что смерть твоего брата была несчастным случаем. Император наверняка знает, что делает. Если ты будешь достойно трудиться, уверена, он обрадуется. Как он может ненавидеть сына, который так похож на него?»
Тётя подбодрила Яматотакэру-но-микото словами и вручила ему меч Кусанаги, но ничто не могло развеять его сомнения. Он чувствовал, что после возвращения из этого похода увидит в глазах отца те же чувства.
Яматотакэру-но-микото шёл на восток, ощущая в сердце свинцовую тяжесть и мечтая о том, чтобы найти на этой войне свою смерть…
— У меня вопрос, — обратился Ёсихико к Когане, когда они сошли на ближайшей к дому станции.
Обратная путь совпал с вечерним часом пик в Осаке, так что в поезде Ёсихико еле мог дышать среди плотной толпы, а Когане сразу эвакуировался на багажную полку, что не слишком способствовало разговору. Зато благодаря этому Ёсихико увидел поистине невероятную картину — лиса, восседающего над головами пассажиров.
— После восточной кампании Яматотакэру-но-микото пошёл назад, однако в Овари неожиданно выбросил меч Кусанаги и взобрался на гору Ибукияма, чтобы там поругаться с богом. Почему он расстался с мечом?
«Записки» рассказывают о том, что рана, полученная на горе, в конце концов стоила Яматотакэру-но-микото жизни. А что до меча Кусанаги, то это был меч, который Сусаноо-но-микото достал из хвоста змея Ямата-но-ороти, а Яматотакэру-но-микото получил его от своей тёти Яматохимэ-но-микото. Это священное, могучее оружие — и раз так, почему Яматотакэру-но-микото не взял его с собой?
— Разве ты не слышал, как бог обвинял свою гордыню? — Когане качнул хвостом и посмотрел на Ёсихико. — И если у тебя появился такой вопрос, почему ты не задал его лично ему?
— Просто… как-то неудобно было спрашивать…
Дело не только в том, что вопрос касался причин смерти бога, но и в подозрениях, которые охватили Ёсихико после слов Яматотакэру-но-микото о том, что в расположении Гробницы белой птицы нет никакого смысла. Лакею казалось, что бог что-то скрывает.
— Его ещё мальчиком отправили захватить запад, с чем он успешно справился. Очевидно, он умный и опытный воин. И зачем тогда ему понадобилось бросать сильнейшее оружие?..
После чтения «Записок» у Ёсихико сложилось впечатление, что дело далеко не в забывчивости. Он шёл и раздумывал над возможными причинами, но вдруг заметил, что Когане куда-то подевался. Ёсихико остановился и осмотрелся. Когане молча сидел перед входом в супермаркет, над дверью которого висела растяжка: «Летний фестиваль холодных сладостей».
— Неужели чтение «Записок» не натолкнуло тебя ни на какие мысли?
Своим молчаливым сидением перед магазином Когане выпросил у Ёсихико дораяки[✱]Десерт в виде бутерброда из двух толстых блинов с начинкой между ними. с сыром. Пока он радостно ел угощение на стоянке, Ёсихико сидел в углу и тоскливо смотрел в кошелёк.
— А должно было? — спросил Ёсихико у внезапно заговорившего лиса.
— Конечно. Незрелого парня послали захватывать запад, а затем почти сразу же — усмирять восток. И то, и другое — опасные экспедиции, в которых он рисковал жизнью. Стал бы ты родного сына раз за разом посылать на почти что верную смерть?
Ёсихико присел рядом с лисом, отпивая купленный для себя имбирный эль.
— Нет, я бы не стал… но тогда времена другие были.
— У императора было множество детей и помимо Яматотакэру-но-микото. Однако он отправил на восток именно его, практически без войск.
— Как это без войск?.. Ты так говоришь, будто…
Ёсихико сглотнул, не закончив фразу. По пластиковой бутылке скатилась капля и упала на асфальт. Усмирение мятежей обычно включает в себя боевые действия, так что посылать на это задание кого-то без армии — практически обрекать его на поражение и смерть.
Когане облизал морду и перевёл взгляд на Ёсихико.
— Скорее всего, император боялся Яматотакэру-но-микото.
В магазин вошла группа старшеклассников с большими сумками — они явно возвращались из спортивной секции. Когане мельком взглянул на них и продолжил:
— Однажды Яматотакэру-но-микото сгоряча убил своего непослушного старшего брата, доставлявшего императору множество хлопот. Говорят, это была почти случайность, но она не давала императору покоя, ведь это именно он приказал Яматотакэру-но-микото усмирить своего брата.
С тех пор император начал бояться своего сына. Ему казалось, что однажды Яматотакэру-но-микото восстанет против него и убьёт так же, как своего брата. Пытаясь избавиться от сына, император приказал ему победить западный клан Кумасо-такэру. Но Яматотакэру-но-микото справился и вернулся целым и невредимым, так что император решил отправить его на восток, в бескрайние и неизведанные земли[✱]Тохоку (северо-восточная часть Хонсю) долгое время не играл в истории Японии важной роли и считался провинциальным захолустьем. Всерьёз за освоение этой территории принялись только после Второй мировой войны..
— Яматотакэру-но-микото и сам догадывался об этом. Вот почему он попросил совета у Яматохимэ-но-микото, своей тёти. И всё же он не мог пойти против приказа императора. Преданно подавив мятежи на востоке, он выдвинулся домой. А по пути случился его конфликт с богом Ибукиямы.
О чём он думал, вымотанный и уставший? Он почти добрался до родных земель Ямато, так почему же решил выбросить святой меч?
— Неужели он так не хотел домой?.. — пробормотал Ёсихико.
Вернувшись в Ямато, Яматотакэру-но-микото вновь столкнулся бы с отцовским пренебрежением. Наверняка тот вновь отправил бы его на опасное задание. Поэтому Яматотакэру-но-микото решил, что лучше будет, если он…
— Значит, он ненавидит своего отца…
Ёсихико вспомнил, с каким лицом Яматотакэру-но-микото смотрел на гробницу.
Бог потратил почти всю молодость на битвы, затем отдал походам свою жизнь. Когда после смерти он вознёсся в небеса над своей родиной, какие мысли пришли в его голову?
— Пока он лежал в постели, болея после Ибукиямы, он сочинил песню о своей родине, — вдруг заявил Когане и медленно исполнил:
Краса Японии —
Земля Ямато.
Как же скучаю я
По красоте земли,
Сокрытой поясом зелёных гор.
— И в чём смысл песни?
— В восхвалении его прекрасной родины — земли Ямато, окружённой зелёными холмами.
Ёсихико вновь растерялся. Яматотакэру-но-микото разочаровался в собственной жизни, выбросил святой меч и бросил вызов богу. Но даже лёжа в постели с болезнью, он сочинил песню, в которую вложил желание вернуться домой?
— Может быть, во время битвы с богом на горе Ибукияма он что-то понял о своём отце?
Или просто скучал о родной земле, понимая, что жить ему осталось недолго?
— В любом случае, Ёсихико, твоя задача в том, чтобы превратить это странное существо в настоящую птицу, — напомнил Когане, жуя угощение. — Всё, что я тебе высказываю, — не более чем предположения. Только самому Яматотакэру-но-микото известно, чего он хочет на самом деле. Лишь одно можно сказать с уверенностью — он действительно мечтает стать прекрасной птицей.
— Да, я понимаю. И вообще, чем больше я узнаю о нём, тем больше понимаю, почему ему хочется стать птицей… Его человеческая жизнь была слишком ужасной…
Разумеется, превращение в птицу не изменит трагического прошлого. Но если богу кажется, что новый облик позволит ему освободиться от оков, то Ёсихико готов был его поддержать.
— Тем более, мне и самому хочется поскорее исправить этот кошмарный облик… — пробормотал Ёсихико.
Даже за время второй встречи с богом он не смог привыкнуть к его внешности. Как Яматотакэру-но-микото вообще угораздило остановиться именно на этом этапе?
— Если честно, мне его вид тоже не даёт покоя, — согласился Когане. — Тебе не кажется, что он словно нарочно оставил голову человеческой?
— Нарочно?
— Лицо — это та часть тела, которую люди в себе осознают отчётливее всего. Такое чувство, будто его лицо до последнего пытается сопротивляться желанию.
Лис вновь добавил, что не уверен в своей правоте, и доел дораяки.
— Но ведь он сам говорил, что хочет стать птицей…
Ёсихико недоумённо наклонил голову. Это и был заказ — сделать бога птицей. Неужели что-то внутри бога сопротивляется этому?
— А, кстати, дочка Эндо почему-то не заплакала, когда увидела Яматотакэру-но-микото. Она ведь его видела, да? Неужели не страшно было?
Ёсихико вспомнил малышку, которую Эндо бережно прижимал к себе. Она реагировала на хвост Когане, а значит, наверняка видела обоих богов. Почему же её не напугала птица с человеческой головой?
— Невинные детские глаза видят истинную сущность богов. Страх может возникнуть только в сознательном возрасте, — невозмутимо заявил Когане, только что проглотивший остатки дораяки.
— Вот оно как… — пробормотал Ёсихико, отпил имбирного эля и посмотрел в ночное небо, чувствуя, как пузырьки щиплют его язык.
***
Ёсихико вернулся домой почти в восемь, когда уже совсем стемнело. Отец был снаружи — собирал помидоры черри, росшие перед домом. Он вообще любил повозиться в земле — у него была настенная бахча на стене гостиной, с другой стороны дома, на которой он выращивал тыквы. Ёсихико невольно остановился, когда во тьме перед ним проступила спина отца. Отец всегда казался ему большим, могучим человеком, но сейчас он почему-то выглядел маленьким и щуплым.
— А, это ты пришёл?
Наконец, отец заметил его и обернулся.
— С возвращением, — поприветствовал он сына и не меняясь в лице добавил: — На ужин была тэмпура.
Отец нагнулся и снова принялся работать садовыми ножницами. Фонарь у входа освещал половину его лица.
— Делали с домашними баклажанами — они очень вкусные уродились. Пришёл бы пораньше — успел бы до того, как остатки в холодильник убрали.
— Ну ладно… Это твой урожай?
Ёсихико взял у отца корзинку с томатами черри. Скорее всего, они проведут ночь в холодильнике, чтобы утром стать частью салата. Возможно, часть раздадут соседям. Отец даже не спросил у Ёсихико, ужинал ли он. Скорее всего, ему как обычно оставили часть еды.
Ёсихико вновь посмотрел на отца, собирающего зрелые помидоры. Когда он в последний раз ужинал со всей семьёй? С тех пор, как Ёсихико уволился, его распорядок дня стал хаотичным, и он почти перестал видеть отца. Однако отец ни разу не упрекал его за это. Он всегда участвовал в жизни сына со стороны, и теперь, повзрослев, Ёсихико отчётливо понимал это.
— Слушай…
Когане прыгнул в дом, едва услышав про тэмпуру. Ёсихико проводил лисий хвост взглядом и обратился к отцу:
— Каким человеком был дедушка?
— Что на тебя нашло? — спросил отец с лёгким удивлением в голосе.
— Я просто подумал, что мы толком не разговаривали на эту тему, — Ёсихико смущённо отвёл взгляд и почесал затылок.
На самом деле он невольно сравнивал отношения Яматотакэру-но-микото и его отца со своей семьёй. Разумеется, ему бы ни за что не пришло в голову ненавидеть отца — этого скромного человека, не смеющего спорить с окружающими его женщинами, но вдруг что-то важное вскроется в отношениях отца и деда?
— Ну ладно… — отец щёлкнул ножницами. В воздухе пахло свежими помидорами. — Он был из тех людей, которым важнее не то, чтобы сын хорошо учился, а чтобы он правильно здоровался, культурно ел палочками и аккуратно ставил обувь. Ко всему остальному он относился легкомысленно и частенько куда-то пропадал. Мама всегда сердилась на него за это.
Ёсихико улыбнулся — отец никогда не рассказывал таких подробностей. Возможно, на самом деле он не просто пропадал, а бегал выполнять божественные заказы. Ёсихико невольно усмехнулся, представляя себе причитания не знавшей правды бабушки, и почувствовал себя слегка виноватым перед дедушкой.
— Когда я был в младших классах, мы ходили в лес в поисках интересных вещей и просыпались посреди ночи, чтобы встретить в рассвет. Когда у меня появлялись сложные вопросы, мы вместе копались в энциклопедиях… — отец улыбнулся, вспоминая своё детство. — Когда я сказал, что хочу попробовать что-нибудь вырастить, мы засеяли весь двор, и мама долго ругала нас: «Вы мне тут джунгли хотите устроить?!»
— Она вас кажется, постоянно ругала, — заметил Ёсихико, когда отец вздохнул сквозь усмешку.
Судя по его словам, дедушка тоже считал свою жену главой семьи.
— Он никогда не мешал детскому любопытству. Наоборот — советовал попробовать в жизни всё. Вот благодаря этому я научился выращивать растения, — самодовольно заявил отец, бросая взгляд на Ёсихико.
Можно сказать, он отчасти считал домашний сад заслугой дедушки.
— Ты так говоришь, будто дедушка был ребёнком в душе, — заметил Ёсихико, забрасывая в рот один из помидоров.
Он раскусил гладкую кожицу и ощутил во рту знакомый кислый вкус.
— Ребёнком в душе… Да, это точно. Он и сам так считал, — отец отвлёкся от садовой работы и посмотрел вдаль. — И возможно, он дал мне столько любви, что я никогда не считал это недостатком.
На миг профиль отца напомнил Ёсихико дедушку, и он быстро заморгал. С годами отец превращался в дедушку. Вот лучшее доказательство их кровной связи.
— Когда ты появился на свет, и я начал тебя воспитывать, я старался подражать ему. Не во всём, разумеется, — усмехнулся отец и повернулся к сыну.
Встретившись с ним глазами, Ёсихико невольно вспомнил день, когда отец купил ему перчатку-ловушку. Когда он сказал, что хочет играть бейсбол, отец лишь равнодушно сказал «ясно», но уже на следующий день пришёл с работы с подарком для молодого бейсболиста. Ёсихико так радовался что даже спал с ловушкой в обнимку. Позднее спорт выбрал за него старшую школу, университет и даже работу, но отец всегда уважал жизненный путь сына. И он никогда не оставался до конца в стороне, а подражал поведению дедушки, всегда незаметно поддерживая сына.
Его отцовская любовь была настолько велика, что Ёсихико только сейчас начал её замечать.
— Ты… расстроился, когда я бросил бейсбол? — спросил Ёсихико предательски хриплым голосом.
В то время Ёсихико практически не разговаривал со своей семьёй, и даже о своём увольнении сообщил далеко не сразу. Он посвятил себя интернету и играм, пытаясь немного восстановиться от утраты через бегство от реальности.
— Не расстроился, но волновался, — отец улыбнулся, поднимая глаза. — Это ведь было сразу после смерти дедушки, а ты его очень любил.
Ёсихико помнил даже цвет неба в тот день, когда они узнали о его смерти, и ощущение того, что в нём вдруг не осталось силы что-либо делать.
— Ёсихико, а ты сам жалеешь о том, что бросил бейсбол? — задал отец встречный вопрос, и Ёсихико моргнул, застигнутый врасплох.
— Нет… Я уже свыкся с тем, что случилось…
Ёсихико опустил взгляд на собственные руки, держащие корзинку. Мозоли от биты уже почти прошли. Он бросил компанию, бросил бейсбол и вместо этого получил молитвенник. Возможно, что с этой поры на его руках скапливался груз, которого он и сам не замечал.
— Вот и не мучайся этим, — усмехнулся отец и бросил ещё помидоры в корзинку. — Уверен, ты ещё найдёшь то, что тебе по душе, и с головой уйдёшь в это дело.
Слова впитались в грудь Ёсихико.
Дед и отец.
Отец и сын.
Что передаётся между поколениями?
Молчаливая любовь, окутывающая всю жизнь.
Есть родные отцы и дети, яростно ненавидящие друг друга. Не каждый сын знает отцовскую любовь. Узнав историю отношений деда и отца, Ёсихико понял, что его собственное детство — плоды тяжёлого труда, а вовсе не нечто само собой разумеющееся.
Ёсихико нахмурился от боли в груди, когда на ум пришёл Эндо. Он распрощался с отцом, а теперь сам стал родителем и смотрел на свою дочь счастливыми глазами.
— Думаю, будь дедушка жив, он бы сказал тебе то же, что и я, — улыбаясь, добавил отец.
Его слова растворились в ночи и скоро исчезли в дуновении тёплого ветра и пении сверчков.
Часть 4
На следующий день Ёсихико приехал в храм Яматотакэру-но-микото пораньше, до начала вечерней смены. Строго говоря, ему пришлось доехать до соседней префектуры, но поезд доехал всего за полчаса — вполне терпимо. После первых торий, возвышающихся над входом, шла широкая широкая дорога. У вторых торий она превращалась в гравийную. Затем были парадные ворота с черепичной крышей, внутри которых свисал огромный фонарь с надписью «священный свет». Ещё дальше росли три кедра. Яматотакэру-но-микото стоял прямо перед ними, словно дожидаясь Ёсихико.
— Да уж, бога врасплох не застанешь, — Ёсихико на секунду опешил, не ожидая, что его встретят, но смирился и пожал плечами.
— Всего лишь случайность. Я только что летел вдоль Сэты и увидел, что Когане и лакей идут ко мне в гости.
Яматотакэру-но-микото деловито подошёл по гравийной дорожке, по-прежнему сохраняя неестественный облик наполовину человека и наполовину птицы. Из спрятанных в деревьях динамиков раздавалась традиционная японская музыка, придавая происходящему торжественность и важность.
— Я долго раздумывал над одной вещью, — начал Ёсихико, глядя на небо, в котором недавно парил бог. — Зачем ты полетел в Нару и Осаку, когда после смерти стал птицей?
Яматотакэру-но-микото утверждал, что ему просто захотелось, но этот случай всё равно не давал Ёсихико покоя. Его отправили усмирять восточные мятежи практически без армии, он сражался, невзирая на смертельную опасность, и погиб на пути домой. И даже если он на самом деле ненавидел отца, он всё равно должен был прислушиваться к простым человеческим чувствам.
— Ты просто хотел домой, не так ли?
Домой к отцу.
Яматотакэру-но-микото слушал лакея молча, смотря в сторону пруда. Наконец, он закрыл глаза, словно не выдержав мучительной боли, и прошептал:
— Отец боялся и избегал меня с тех пор, как я убил брата, — сложенные на спине крылья слегка вздрогнули. — Я догадывался об этом с самого начала, а когда после завоевания запада меня направили на восток без армии, я был уже твёрдо уверен: отец не хочет видеть меня рядом с собой… Когда-то я не понимал его, но теперь всё иначе. Как ни крути, мой отец был императором. Он обязан был так относиться к человеку, который убил его первенца и мог захватить престол.
Мимо прошёл священник, приятно шурша ногами о гравий. Солнечные лучи плясали на керамической поверхности храмовых столиков.
— После восточной кампании я выбросил меч Кусанаги и поднялся на Ибукияму, потому что решил испытать судьбу. Я подумал, что если одолею рассерженного бога без помощи меча, то сумею заслужить прощение отца, — усмехнулся, глядя на блестящий пруд. — Но всё закончилось трагично. Я лишил себя даже достойной смерти.
— Но это правда, что ты думал о своём отце?.. — тихо спросил Когане.
Ёсихико вздохнул и опустил глаза. На душе становилось невыносимо от одной мысли о том, что должен был ощущать Яматотакэру-но-микото.
— Как уже сказал лакей, после смерти я полетел к отцу в Ямато. Пускай он ненавидел и презирал меня, всё-таки он мне отец… Однако на подлёте ко дворцу я испугался, что он вновь отвергнет меня. Насколько раз я садился неподалёку, взлетал и пытался долететь, но безуспешно.
— И там, где тебя замечали, возводили Гробницы белой птицы?
Как Ёсихико выяснил, гробниц на самом деле две — одна в Госэ (префектура Нара) и одна в Хабикино (префектура Осака). Предполагают, что императорский дворец в те времена располагался там, где сейчас город Сакураи в префектуре Нара — на расстоянии птичьего полёта от обеих гробниц.
Яматотакэру-но-микото кивнул, опуская глаза.
— Наконец, я подлетел ко дворцу и посмотрел на своего отца сквозь ветки, боясь приближаться. Он… рыдал.
Отец, боявшийся своего сына, оплакивал его смерть будто свою собственную. Увидев это, Яматотакэру-но-микото почувствовал, как свинец в его груди постепенно тает.
— Я был доволен. Мне хватило этих слёз. Я так обрадовался тому, что отец всё-таки скорбит обо мне, что просто улетел, не став с ним встречаться. Только поэтому я не стал злобным богом. Больше я не обижен на своего отца, — заявил Яматотакэру-но-микото, глядя точно на Ёсихико.
Его глаза казались необычайно ясными, а стало быть, в его словах не было ни капли лжи. Но кое-что он скрыл, и Ёсихико пришлось спросить:
— Тогда почему ты хочешь стать птицей?
Его не подначивала ненависть, он не хотел долететь до какого-то конкретного места. Почему он настолько стремился стать птицей, что готов был пожертвовать даже человеческим обликом?
— Потому что я ещё при жизни полюбил птиц… — Яматотакэру-но-микото расправил одно крыло, чуть не начав повторять уже сказанное объяснение с самого начала.
Но вдруг он увидел, насколько пронзительным стал взгляд лакея, и прервался.
— Я постоянно думал, почему и для чего ты пытаешься стать птицей. На самом деле тебе это неважно… Ты хотел внимания, не так ли? — спросил Ёсихико, уже зная ответ. — Твоя настоящая цель в том, чтобы больше не быть человеком… Потому что если ты вместо этого станешь красивой птицей… — Ёсихико выдержал паузу и тихо закончил: — Тебя наконец-то полюбят.
Яматотакэру-но-микото зажмурился так сильно, что на лбу появились глубокие борозды.
— Ты не знал любви, будучи человеком, но когда ты стал птицей, люди бежали за тобой через всю страну. Поэтому ты подумал, что и отец полюбит этот облик.
Этой жажды уже не должно было быть.
Над прудом пронёсся ветерок, погладил Ёсихико и растворился в далёком небе.
— Я думал, мне хватит… — обронил Яматотакэру-но-микото, открывая глаза. — Увидев слёзы отца, я решил поставить на этом точку. Больше не обижаться и не грустить, а просто благодарить судьбу за то, что у меня была такая семья… Но прошло время…
Яматотакэру-но-микото уставился на гравий и с трудом выдавил из себя:
— И мне захотелось быть любимым…
Прошло уже много времени, он стал почитаемым богом и давно смирился со своей прежней жизнью. Но постепенно его могущество рушилось как песочный замок, а вместе с ним истончалась и печать на глубоко погребённых чувствах. Он начал мечтать об обычной семейной жизни — о том, чтобы быть рядом со своим отцом, разговаривать с ним, выпрашивать подарки и выслушивать нравоучения. Конечно, отец уже тоже давно умер, и бог ни за что бы не смог вернуться в те времена, но всё равно тешил себя слабой надеждой.
«Папа, не смотри на меня так. Если я тебя пугаю, то давай я стану прекрасной птицей? Я стану безобидным, ибо даже не смогу держать клинка. Сможешь ли ты полюбить меня после этого?»
Ёсихико сел на корточки, чтобы посмотреть богу в глаза. Когане наблюдал за ними, медленно качая хвостом. До сих пор события развивались именно так, как предполагал Ёсихико. Оставался всего один вопрос.
— Ты понимаешь, почему не смог стать птицей, хотя так хотел этого?
— Что значит, почему? — Яматотакэру-но-микото поднял глаза и посмотрел на лакея с недоумением. — Очевидно, я потерял слишком много сил…
Голос бога постепенно затих, будто он и сам не слишком верил своим словам. Он так сильно желал превратиться в птицу, чтобы ощутить отцовскую любовь, и надеялся поскорее вырваться из плена этой промежуточной формы, но почему-то не мог.
— Это тоже сказалось, — осторожно ответил Ёсихико. — Но мне кажется, что настоящая причина в другом. Ты не думаешь, что сам себе не давал превратиться в настоящую птицу?
— Сам себе?
— Сразу скажу, это всего лишь догадка, — предупредил Ёсихико прежде чем задать ключевой вопрос: — Ты точно хотел стать птицей?
Яматотакэру-но-микото ахнул в ответ и попятился. Его глаза бегали так, будто он отчаянно что-то искал внутри себя.
— Я… да, я хочу стать птицей… Потому что тогда… отец полюбит меня…
Яматотакэру-но-микото заметил, что слова ничуть не помогают развеять туман в голове. Да, он говорил правду, но в ней чего-то не хватало. Он что-то упустил из виду и теперь никак не мог найти.
— Да, ты действительно думал, что облик птицы поможет тебе завоевать любовь отца. Но на самом деле ты хотел не этого, правда? — Ёсихико попытался выразить мысли бога, оставшиеся незамеченными даже для него самого. — Тебе хотелось, чтобы отец полюбил не птицу.
Даже смерть не лишила его всех чувств к своему отцу.
— На самом деле ты хотел, чтобы он полюбил тебя как человека, — сказал Ёсихико, глядя на героя, которому так и не удалось стать птицей. — Поэтому ты сам выбрал этот облик.
Яматотакэру-но-микото застыл на месте с вытаращенными глазами.
Он хотел быть екрасной птицей, чтобы понравиться отцу; и хотел остаться человеком, чтобы отец обнял своего сына таким, какой он был.
Два несовместимых желания превратили его в человекоптицу, которая совсем забыла одну из двух причин своего появления…
Внутри Яматотакэру-но-микото лопнула натянутая струна, и он упал на колени. Белоснежные крылья задрожали, наружу просочились всхлипы.
— Я знал… знал, что поступаю глупо! Что любовь отца мне уже никогда не светит! Но я не смог избавиться ни от слабой надежды на то, что облик птицы что-то изменит, ни от человеческой внешности!..
К Яматотакэру-но-микото постепенно возвращалась ясность воспоминаний, и он начал во всём признаваться.
— Я так и не смог отказаться от своего лица…
Несмотря на свою мечту, он так и не сделал последний шаг к превращению в птицу и колебался так долго, что забыл причину своих сомнений.
— Я упрямо надеялся на то, что он полюбит меня как человека!.. — сознался он, сбиваясь на слёзы.
Ёсихико сжал кулаки. Ему было очень тяжело слушать речь сына, который птицей вернулся домой из далёких земель, и даже богом мечтал об отцовской любви.
— Разумеется, ты хотел, чтобы отец любил тебя как человека. Но признайся, у тебя была и другая причина сохранить свою голову, — сказал Ёсихико, пододвигаясь к богу.
— Другая причина?
— Да. Я не знаю, насколько вы были похожи… — Ёсихико посмотрел в заплаканное лицо бога и заявил: — Но став птицей, ты бы потерял черты лица, которые достались тебе от отца, не так ли?
Яматотакэру-но-микото так вытаращил глаза, что уже не моргал.
— Вот почему ты неосознанно останавливал себя.
Из глаз Яматотакэру-но-микото выкатились новые капли. Он попытался что-то ответить, но его рот слишком дрожал, чтобы внятно говорить.
Это и было лучшим доказательством того, что он сын своего отца.
— Я, разумеется, вас тщательно не сравнивал… — вдруг вмешался в разговор Когане, глядя на бога жёлто-зелёными глазами. — Но хорошо помню, что ты и правда похож на своего отца-императора.
Рыдающий Яматотакэру-но-микото закивал, словно подтверждая слова лиса. Кровь отца в нём наглядно демонстрировала их родство, упрямо сражаясь с желанием бога. Яматотакэру-но-микото не знал отцовской любви, поэтому лицо было для него единственной и незаменимой связью с родителем.
— Тебе не нужно превращаться в птицу, — Ёсихико погладил дрожащие крылья бога. — Всё уже в прошлом.
И обида на отца, и желание заслужить его любовь уже давно погребены под пылью веков. Бог уже видел слёзы отца и простил его. Конфликт был исчерпан. Ёсихико гладил белые крылья и не совсем понимал, что ещё можно сказать богу.
Наверное, то, что смотреть нужно не в прошлое?
— Охана мне сказала, что этот храм построила твоя жена и дети.
Яматотакэру-но-микото поднял заплаканное лицо, услышав эти слова.
— Тебе не кажется, что ты сейчас думаешь не о том, что по-настоящему важно?
Когда он был юношей, сражавшимся за любовь отца, но теперь стал богом и как человек даже имел жену и детей. Другими словами, теперь он и сам был для кого-то отцом.
— У меня-то детей нет, так что я не могу давать тебе советы… — усмехнулся Ёсихико, вспоминая всех известных ему отцов. — Но по-моему, ты мог бы подарить недополученную от отца любовь своим детям.
Ёсихико казалось, что мужчина способен на отцовскую любовь, даже если не знал её. Возможно, это будет не так просто, но это и есть дорога, идущая через поколения, связывающая прошлое с будущим.
— Подарить любовь детям… — прошептал Яматотакэру-но-микото.
Ёсихико удивлённо моргнул, когда к глазам бога вернулся свет мудрости.
— Да, конечно. Я совсем забыл. Раз меня считают богом, я должен любить не только своих детей, но и всё человечество, — Яматотакэру-но-микото медленно встал на тонкие ножки и самоиронично улыбнулся. — Достоин ли я любить детей своих и всех людей? Может, я сошёл с ума?..
— Конечно, нет, — мягким голосом возразил Ёсихико и ободряюще похлопал бога по спине. — Любовь — она вообще безумна.
Яматотакэру-но-микото в ответ на пару секунд растерялся. Наконец, он медленно выдохнул. Его губы постепенно изогнулись в улыбке, он задрожал и, не удержавшись, огласил всю округу ярким, задорным смехом.
— Любовь — безумие? А что, может быть! — воскликнул он, и вдруг все его перья встопорщились, а тело засияло.
— Э-э… — опешил Ёсихико, не ожидав таких чудес.
Свет ярко вспыхнул, окутывая Яматотакэру-но-микото, и вдруг лопнул, словно пузырь. Невольно отвернувшийся Ёсихико боязливо посмотрел вперёд и увидел перья, падающие словно снежинки на фоне синего неба. Посреди удивительного перьепада стоял на колене юноша, удивлённо оглядывая свои руки.
Блестящая шёлком белая одежда, напоминающий о воинском прошлом нагрудник. Могучие плечи и крепкие руки. Юноша медленно выпрямился, уверенно вдавливая в землю ноги. Властный свет в глазах, несомненно, принадлежал тому самому герою из легенд.
— Как же так, лакей?.. — бог растерянно осматривал себя, словно не веря в происходящее. — Я ведь даже смирился с тем, что уже никогда не стану человеком…
Яматотакэру-но-микото застыл на месте, не понимая, что происходит. Ёсихико сложил руки на груди и ухмыльнулся.
— Ага, а сам вдруг как в сказке превращаешься в прекрасного принца.
Пускай Ёсихико не знал, что именно сейчас произошло, он был уверен, что бог всей душой желал именно этого.
— Да, таким ты мне нравишься намного больше, — добавил Ёсихико, осматривая Яматотакэру-но-микото.
Бывший принц смущённо улыбнулся, всё ещё стоя среди падающих перьев.
***
— Ёсихико! Я слышала, ты уже выполнил заказ Яматотакэру-но-микото!
Вечером после работы Ёсихико сидел дома, обхватив колени. Вдруг в гости пришла Охана.
— Я уже была у него в храме и видела, что он снова стал человеком. Теперь люди смогут и дальше рассказывать своим детям легенды о нём. Ты блестяще справился со своей работой, и я горжусь тем, что когда-то именно ты исполнил мой заказ!
Охана воодушевлённо тараторила, но вдруг заметила, что Ёсихико по-прежнему сидит мрачнее тучи.
— У него чего, несварение? — спросила Охана, обращаясь к Когане на постели.
Сам Ёсихико лишь сидел возле шкафа и смотрел перед собой кислым взглядом.
— У него всё в порядке со здоровьем, просто он оказался не готов к встрече с реальностью, — устало пояснил Когане.
Ёсихико еле слышал его слова сквозь завесу мрака, которая его окружала. Выполнив заказ Яматотакэру-но-микото и получив от него печать в виде лебедя, он сразу же отправился на работу, где его ждали невероятные новости.
— Что?! Эндо пришёл не подрабатывать, а устраиваться на постоянную работу?!
Зайдя в офис, он беседовал с менеджером о вчерашней встрече с женой Эндо и вдруг узнал правду.
— Да. Он тебе не рассказывал? Сейчас у него испытательный срок, но со следующего месяца мы его принимаем. Конечно, вот так брать человека без стажа — довольно редкий случай, и договориться о его расписании тоже было тяжело, но начальник кадровиков Вада сказал, что все вопросы уже улажены… — беззаботно рассказал менеджер, держа в руке чашку кофе, а для Ёсихико потрясение было настолько сильным, что с каждым словом голос воспринимался всё хуже.
— Я… был уверен… что он подрабатывает…
Поскольку Эндо был младше и начал работать недавно, Ёсихико считал его практически подчинённым. Но разница в статусе между временными и постоянными работниками — небо и земля. Возраст Ёсихико не мог её перекрыть.
— Ну чего ты так завидуешь, Хагивара, у него же жена и ребёнок, их кормить надо, — усмехнувшись, нанёс менеджер ещё один болезненный удар.
— Угу… — только и смог, что протянуть в ответ Ёсихико.
— Ты, конечно, пока молодой, но не пора ли потихоньку задумываться? — прозвучал контрольный выстрел всё с той же улыбкой, и Ёсихико в ответ лишь нервно улыбнулся.
— Надо же, и он из-за такого расстроился? Неужели это более почётная должность, чем лакей богов? — спросила Охана у Ёсихико, узнав о случившемся от Когане.
— По крайней мере, она бы обеспечила меня деньгами на проезд и жизнь…
— Должность лакея — это честь, которую не купишь ни за какие деньги.
— Честью сыт не будешь!
Ёсихико сидел, свесив голову, и пытался понять, почему чувствует себя проигравшим. Прошло больше года с тех пор, как он начал подрабатывать, а в июле ему исполнилось двадцать пять лет. Казалось бы, пора уже всерьёз задуматься о будущем, но его нынешняя подработка допускала сдвиги смен, что было очень удобно во время беготни с божественными заказами. Он был гораздо свободнее постоянных работников, которые прикованы к рабочему месту пять дней в неделю.
— Но у лакея нет никакого соцпакета… — проворчал Ёсихико.
Кроме того, человеческое общество считало его почти бездельником.
— Это плохо влияет на моё общественное положение! Я ведь так не смогу пожениться! Подработки не могут прокормить жену и детей!
— Не беспокойся, Ёсихико, — с улыбкой вмешалась Охана в размышления Ёсихико. — Дети тебе не светят, у тебя ведь даже жены на примете нет.
Когане сложил уши и отвернулся, стараясь делать вид, что ничего не слышал.
— Д-да, точно! Сейчас не время об этом беспокоиться!
— Вот именно, будущее любого человека — чистый лист. Женись или не женись, заводи детей или не заводи — выбор за тобой. Вот и не волнуйся.
— Разумеется! Может, я всю жизнь пробуду лакеем! Мне тогда будет совсем не важно, есть ли у меня постоянная работа…
Осознав смысл сказанных слов и получив ещё один психологический удар, Ёсихико вновь сел у стены, обхватил колени и ещё долго не говорил ни слова.
http://tl.rulate.ru/book/101717/4513909
Готово:
Использование:
