Готовый перевод Otherworldly Evil Monarch / Злой монарх: Глава 7-065: У тебя есть твоя преданность, у меня есть моё упорство

Глава 7-65: У тебя есть твоя преданность, у меня есть моё упорство

Друг!

Это необычайно тёплое слово!

Что значит слово «друг»?

Вместе упасть на «гору мечей» (утыканная мечами гора в загробном мире, на которую бросают грешников), вместе броситься в бушующее пламя, вместе нести на своих плечах трудности и тяжбы судьбы, необязательно наслаждаться с тобой разными благами жизни, но справляться с горем и несчастьями сообща!

Чтобы быть друзьями необязательно много говорить, нужно только делать!

Внезапно послышалось приближение звука лошадиных копыт, человек крепкой комплекции мчался изо всех сил, его усы и волосы были покрыты инеем. Этим человеком оказался глава семьи Тан, Тан Ван Ли, или просто дедушка Тан.

Дедушка Тан быстро спрыгнул с лошади, и опустился прямо перед лицом Тан Юаня, весь пылающий от злости, и, с трудом переводя дыхание, он закричал: «Ах, ты ж несносный гадёныш! Наказание за грехи мои! Бестолочь, ты беспросветная! Всё-таки не стал возвращаться со мной!»

Тан Юань весь сжался от страха и сказал: «Дедушка, прошу, обожди немного, дай мне закончить поминовение дядюшки Цзюнь, и я тотчас же вернусь в аристократический зал».

Дедушка Тан был настолько зол, что его борода и усы раздулись от злости в разные стороны, бледный, как смерть, он замахнулся на Тан Юаня и закричал: «Ах, ты бесстыжий наглец! Вздумал ещё торговаться со мной?»

«Дедушка…я не могу с вами вернуться, по крайней мере сейчас не могу!», – хотя в течение последних лет для Тан Юаня такие «интересные» ситуации были далеко не редкостью, он по-прежнему побаивался своего дедушку, но, несмотря на это, он всё же поднял голову и стал аргументированно и решительно отстаивать свою правоту: «Дедушка, вы всё время рискуете жизнью ради Его Величества, можете позабыть о своей семье, о самом себе, в любое время дня и ночи бежите на его зов, потому Его Величество и покровительствует вам, и вы с давних пор испытываете друг к другу тёплые чувства, как верные соратники и братья; это всё называется «настоящая мужская дружба». Поверьте, ваш внук это прекрасно понимает. Однако… вы можете совершать такие поступки ради Его Величества, а я ради младшего господина Цзюнь не могу?

Дедушка, у вас есть ваша дружба, проверенная годами; а у нас есть наше упорство, и жизнью, и смертью нерушимое!», – хотя Тан Юань говорил не так уж и громко, но чем дальше он говорил, тем решительнее и категоричнее становился его голос: «До сих пор вы, как и раньше, служите верой и правдой Императорской семье. Спустя столько лет ваши первоначальные намерения не изменились; ваш внук, безусловно, уважает и высоко ценит ваши твёрдые моральные устои, но неужели вы думаете, что ваш непостоянный внук горазд только на постыдные дела, свойственные малодушным и подлым людишкам?»

«Ох…», – дедушка Тан в растерянности посмотрел на внука, однако рука, поднятая во взмахе, всё так и не была опущена. Спустя долгое молчание, дедушка тяжело вздохнул, и уже намного мягче сказал: «Но ты… откуда ты знаешь, где здесь польза и где здесь вред?»

«Мастер Цзюнь только что сказал мне: Друг!», – лицо Тан Юаня засветилось, когда он начал говорить это: «У меня есть родной брат, родной мне по крови брат, но у меня никогда не было такого брата, как он! Он – мой первый такой братишка, и кто знает, возможно, последний… С детства и до взрослого возраста, у меня не было никого, кого бы я мог считать своим другом, и также не было того, кто бы мог меня, Тан Юаня, считать за своего друга, мастер Цзюнь – единственный! Будь то прошлое или настоящее… я точно знаю, что всегда могу довериться такому другу, как он!», – Тан Юань говорил серьёзным голосом: «Я хочу, чтобы на протяжении всей моей жизни у меня был такой друг»

Он посмотрел на дедушку Тана и шёпотом добавил: «Хочу относиться к нему также, как вы относитесь к своему старому преданному другу, с которым вы прошли через многое…»

Тан Ван Ли стоял в растерянности. Вдруг он почувствовал, что человек, стоящий прямо перед ним, вовсе не его внук, а кто-то посторонний и незнакомый ему. Он давно уже сбросил его со всех счетов, и всегда считал его балбесом и лентяем, ни на что не годным, лишенного всяких достоинств, который смог подняться в аристократическом зале только лишь по указке Цзюня Мосе, покорно выполняя роль его марионетки… Но в эту минуту он кардинально поменял своё мнение об этом молодом человеке, он и вправду, повзрослел.

Он показал, что имеет свой голос, как настоящий мужчина!

Однако, как жаль, что наши мнения полностью идут в разрез!

Тяжело вздохнув, с мрачным лицом, Тан Ван Ли развернулся и с трудом запрыгнул на коня: «Юань, ты, наконец-то, вырос. У тебя есть право самому делать выбор… в общем, делай по-своему, а семья Тан…», – он так ничего и не договорил. Было заметно, как ему было сложно. Выражение его лица было крайне противоречивым, он был одновременно и доволен, и опечален, ему хотелось что-то добавить к сказанному, но он так и не открыл больше рта, в итоге он еще раз глубоко вздохнул и медленно поскакал вперёд.

Тан Юань заплакал, глядя на исчезающий вдали силуэт дедушки Тана, прикусив губу, он шёпотом сказал сам себе: «Простите меня, дедушка, но я считаю, что… я прав!»

«Брат Ван Ли!», – Цзюнь Чжан Тиан, широко шагая, закричал вслед Тану Ван Ли.

Тан Ван Ли остановил лошадь, но не повернулся, и сказал: «Цзюнь Чжан Тиан, ты сегодня мстишь за сына, прощаешься со старыми обидами, на душе у тебя спокойно и радостно. Однако, кроме как перед Императорским дворцом, разве нет других мест, чтобы воздвигнуть платформу? Кроме спокойствия и радости, у тебя нет никаких других эмоций? Хорошо вообще себя чувствуешь?»

Цзюнь Чжан Тиан медленно покачал головой и с уважением сказал: «Брат Тан, ты – не я, и тебе не понять этого. Я знаю, у тебя сейчас тяжко на сердце, но и я всего этого не хотел! Правда и ложь, чёрное и белое, что правильно и что нет... Во всяком случае, есть одна версия. Несправедливость, может ли быть поровну? Что, если бы ты был мной?»

«Верно, мне не понять этого! Если даже бы я и захотел, я бы не смог этого понять; однако мне от этого не по себе, и я очень возмущён этим!», – Тан Ван Ли суровым голосом сказал: «Мне одному не по себе от этой лжи, братьям, которым посчастливилось остаться в живых тогда, тоже не должно быть приятно, братьям, которым не повезло, и они погибли тогда, если там, на небе они наблюдают за этим, им уж тем более не будет приятно всё это! Потому что сражаясь таким образом, мы только что и делаем, что оскорбляем их память. Тяньсян… наш! Мы выменяли его на свои кровь и пот! Это бесконечная пустыня непогребенных костей, залитых морем алой крови, Цзюнь Чжан Тиан, ты спроси Чжу Чжучжу, удобно ему там или нет… спроси Мурон Фэн Юня, удобно ли ему… Ты спроси сам себя, каково тебе? Удобно ли?

А что касается версий там разных… Сегодня, после этой битвы, пусть я не лучше тебя понимаю всю эту закулисную подоплёку, но, тем не менее, знаю я достаточно. Именно по этой причине я сегодня не привёл с собой бойцов, возможно, кто-то виноват перед тобой… но Тяньсян всё же наш, общий! Он, выбит несметным количеством наших братьев!», – Тан Ван Ли суровым голосом добавил: «Я знаю и уверен только в этом! Другого я не знаю! И знать не желаю!»

Цзюнь Чжан Тиан тяжело вздохнул: «Верно! Если так выражаться, то Тяньсян ваш. Эту версию я не отрицаю, да мне и положение не позволяет её отрицать».

Цзюнь Мосе с улыбкой на лице встал: «Дедушка Тан, кажется, вы говорили о нескольких людях. Ели верить им, так Тяньсян уже давно не Тяньсян! Тяньсян мало того, что ваш, но и моего отца Цзюня Ву Хи! Моего дядюшки – Цзюнь Ву Мэна! Моего второго дядюшки – Цзюнь Вуя! Моего старшего брата, Цзюня Мо Ю, моего второго старшего брата – Цзюня Мо Чоу… и ещё ста тысяч бойцов, погибших при хребте Тяньгуан! После сегодняшней битвы, возможно, вам и было не по себе, но я уверен, им было совсем даже неплохо!», – с издёвкой в голосе он продолжил: «Если вы, действительно, хотите, то я могу без проблем сделать так, чтобы о здешней правде и неправде стало известно всему миру. Посмотрим потом, как рассудят люди, кто прав, а кто не прав, где чёрное, а где белое! Вы уж сами догадайтесь, будет ли не удобно вашим старым друзьям! Мне кажется, они вряд ли смогут всё понять так же, как и вы!»

Тан Ван Ли сразу же умолк. Хотя он и перешёл на штатскую службу, прежде он всё-таки был военнослужащим с богатым опытом. Как же он мог не понять мышление военных? Разве только принимавшие участие в битве тех лет люди, будь то они живыми или погибшими, в глубине души могли принять сторону семьи Цзюнь, и ещё очевиднее был тот факт, что если это дело, действительно, будет обнародовано, Императорская семья Тяньсян никогда не сможет отмыться от этого позора!

Военные расходы и жертвы не должны позволить подлым людям навлечь неприятности и осквернить имя Императорской семьи! Независимо от того, кто эти подлые люди – Император или простой народ, непременно должна быть одна версия!

В противном случае, будет недостаточно, чтобы всю люди поверили в это!

Цзюнь Мосе со смехом сказал: «Вы не пугайтесь так, я не буду так делать, потому что я считаю, что ниже моего достоинства так поступать! Однако моя фамилия – Цзюнь, у меня тоже есть доля семьи Цзюнь, и я, Цзюнь Мосе, не буду интересоваться, удобно вам или нет. Мне лишь нужно чтобы вам было удобно! Тогда и мне будет удобно!», – чётко проговаривая каждое слово, он продолжил: «Чтобы было моему отцу, двум дядюшкам и двум братьям удобно, ста тысячам ни в чем неповинных солдат тоже было удобно. Чтобы всем несчастным духам было удобно! Поэтому… каждый останется при своём мнении, спорить о великой истине, столкнувшись с врагом, глупо и бессмысленно! Старый должок кто-то должен вернуть! Независимо от того, кто этот человек! Независимо от того, какое бы он высокое положение не занимал, раз уж брал в долг, будь добр вернуть!»

Тан Ван Ли немного помолчал, потом вдруг резко схватил хлыст и ударил лошадь что есть сил. Бросившись вперед, он оставил за собой лишь свой старческий глубокий вздох расплываться по ветру.

На платформе, крайне жестокое наказание ещё продолжалось.

Дедушка Цзюнь ещё долго смотрел в ту сторону, куда бросился бежать Тан Ван Ли, и долго думал.

«Здесь не о чем думать. У каждого есть своя точка зрения. Дедушка, мы пришли собрать старые долги. Мы не отморозки какие-то, мы ни в коем случае не станем разрушать или уничтожать Тяньсян! К тому же, у меня никогда не было заинтересованности в совершении бунта. Можно подумать, у тебя была? Я уверен, что сейчас наша семья Цзюнь совершенно равнодушна к таким вещам, как богатство, слава и знатность!», – Цзюнь Мосе с улыбкой произнёс. – «Слава – это слава, а долг – это долг! Это абсолютно не одно и тоже! И нам вовсе не нужно задумываться, как на это реагируют другие люди! Справедливость происходит из доброты! Если бы дедушка Тан чувствовал, чтобы в состоянии меня переспорить, он бы так быстро не ускакал в туман!»

Дедушка Цзюнь глубоко вздохнул, покачал головой и сказал: «Хватит на этом! Может быть кому-то и неудобно и неприятно всё это, но враг Ву Хи, Ву Мэна, Мо Ю и Мо Чоу непременно должен был получить сполна!», – повернувшись, он добавил: «Я должен вернуться домой, а ты давай, сам руководи всем здесь».

Пока он шёл к коню, он вполголоса бормотал: «Это полнейшая нелепица! С древнейших времен и до наших дней, разве было бессмертное государство? А бессмертный правитель? Все они старались, боролись и зазнавались… И что? Все они превратились в пыль! Превратились в ничто…», – а потом запрыгнул на коня и уехал.

***

Хотя во дворце и случались разные конфликты, но всё же не происходило ничего необычного. Никогда не случалось приводящих в тихий ужас событий. Теперь же все наложницы и жёны Императора, придворные слуги и евнухи, охранники – все они ходили бледные, как смерть и тряслись от каждого шороха. Они были напуганы до такой степени, что повсюду им чудились люди с мечами и кинжалами, вламывающиеся во дворец…

На второй день казни «тысячи порезов», появлялось всё больше и больше людей, желающих поглазеть на это. Чувства их были самыми разными, но очевидно, что они с большим интересом наблюдали за казнью Вэн Цанъюя.

Великий мастер неустанно продолжал сопротивляться, и это довольно многих людей приводило в изумление.

Цзюнь Мосе внимательно наблюдал за каждым движением и шорохом во дворе, на второй день рано утром все главы крупных влиятельных семей и представители других придворных чинов были созваны во дворец, и до настоящего времени они оттуда до сих пор не вышли. У Цзюня Мосе не было и капли волнения, он оставался безразличным зрителем, и никак не интересовался тем, какое решение они предпримут, ему было совершенно плевать.

Справедливость происходит из доброты?

Справедливость не в добром сердце, а в реальной силе и всего-то! Если бы Цзюнь Мосе, как и раньше, оставался пижоном и мажором, то каким бы образом он отправился на поиски справедливости?

http://tl.rulate.ru/book/10/420273