Мама погибла.
Под ногами неспешно проносится земля. Цепляясь носками за почву, она тянет ноги, вставая на самые кончики пальцев, что чувствуют щекотку травинок, а после расслабляет тренированные мышцы, уносясь вперед.
Вперед-назад.
И снова поднять пыль, оставляя едва заметные борозды от подошв сандалий, зацепиться носками, вытянуть ноги.
Потерять шаткую опору.
Вперед-назад.
Качели скрипят давно не смазанными звеньями цепей. Сакумо щурится на догорающий закат и ждет, когда качели перестанут раскачиваться, замрут на месте.
Мама погибла. Мамы больше нет.
Короткие розовые пряди волос лезут в лицо.
У мамы тоже были розовые. И имя у нее было подходящее. Сакура.
Сакура. Красивое имя. Не то что у нее — Сакумо.
Мужское. Совсем не женственное. В честь деда, которого она никогда не знала. В честь отца ее отца.
Своего отца Сакумо тоже не знает. Он тоже погиб. Умер. Говорят, героем был.
Сакумо плевать. На память от него осталась потрепанная фотография в комнате мамы, дурацкое имя и звание «Последняя из Хатаке».
Мама говорила, что он был уверен, что у них будет сын. Он хотел назвать его Сакумо. А родилась девочка, чье имя должна была выбрать мама, вот только…
Он погиб. А родилась девочка. И мама в память о нем, о его желании, назвала ее Сакумо.
Дурацкое имя.
Сакумо Хатаке.
— Сакумо-чан? — голос крестного кажется в этой тихой и унылой идиллии, в заросшем парке и скрипе старых качель, неуместным.
Да и голос Хокаге, что всегда был веселым и жизнерадостным, слишком усталый и печальный.
— Хокаге-сама, — Сакумо смотрит себе под ноги, цепляясь пальцами рук за ржавые звенья цепи. — Кто убил мою маму?
Крестный замирает на месте, а потом улыбается, фальшиво посмеиваясь.
— Сакумо-чан, я думаю, что…
— Мамы больше нет.
Сакумо вскидывает голову и смотрит прямо в голубые уставшие глаза.
— Я знаю, — говорит мужчина, болезненно, с надломом. — И не могу себе этого простить.
Сакумо молчит. Кривит губы, пытаясь сомкнуть их плотнее, чтобы сдержать слезы, но не может. И они, соленые и жгучие, скапливаются в глазах.
— Почему?
В этом вопросе столько смыслов. А ответов на них и за всю жизнь не найдешь.
Почему мама?
Почему умерла?
Почему сейчас?
Почему?!
Сакумо чувствует, как большая и широкая ладонь скользит по коротким розовым волосам, прижимая к сильной груди сильнее.
Она успокаивается далеко не сразу. А когда успокаивается, шмыгает носом и цепляется за рубашку крестного, заглядывает зелеными глазами в синие с вопросом:
— Что будет дальше, дядя Наруто?
Наруто неловко гладит дочку лучшей подруги и своего сенсея по голове и не знает ответа на этот простой и детский вопрос.
Он вообще уже ничего не знает.
— А дальше будет завтра.
Сакумо прижимается к нему теснее в поисках тепла, когда он кутает ее в своем плаще в попытке спасти от вечернего холода.
— А что будет завтра?
Узумаки молчит, долго и напряженно. А потом отвечает. И от ответа хочется взвыть в бессилии.
— А завтра будет война.
***
Сакумо двенадцать лет. И семь из них она провела на войне.
Она сбилась со счета, скольких убила и сколько раз оказывалась на грани жизни и смерти. Ее называют «Кровавый волчонок Хатаке», «Хатаке волчья хватка» и «Маленький волк Хатаке».
Бывает, иногда ее называют просто «Последняя Хатаке».
Говорят, она чертовски похожа на своего отца и деда. Врут конечно, так как у Сакумо розовые волосы и зеленые глаза матери. Правда, лицо отцовское, как и родинка на подбородке, о которой упоминала мама. А вот про родинку под левым глазом мама не говорила.
Ту самую маску, похожую на маску отца, она начинает носить в шесть лет. Просто потому, что запахи войны, пропитывающие ее всю, заставляют задыхаться.
Тлен, кровь, отходы жизнедеятельности, гарь…
Ее по первости рвет до кровавых слюней и соленых слез. Но потом она привыкает.
Человек такая тварь — ко всему привыкает.
Сакумо все свое детство проводит на войне и сражается наравне со старшими. И нет, она не жалуется, ведь она талантлива, сильна, способна.
И она Хатаке.
А Хатаке всегда на острие атаки, сколько бы крестный не пытался ее отгородить от всей той грязи. Сакумо все равно рвется на передовую просто потому, что знает — у нее шансов выжить больше.
О выживаемости ее отца ходили легенды. Это его, правда, не спасло, но, видимо, он все же на каком-то генетическом уровне успел передать своей дочери талант выкручиваться и приползать к порогу собственного дома в полудохлом виде. Но все же приползать.
Сакумо двенадцать лет. Почти тринадцать, когда всем становится ясно, что эта война проиграна.
Они проиграли.
А боги, демоны, мертвые. Да вообще вся это погань — выиграли.
Два часа назад у нее на глазах умерла Карин Узумаки, защищавшая свою маленькую дочку до последнего. Наруто-сама не успел прийти к ней на помощь, и единственное, что ему оставалось, это отбить тело своей жены у врага и забрать с пепелища свою полугодовалую дочь Кушину-чан.
Сакумо ничем не могла помочь. Ее стая, ее семья. С каждым часом их становилось все меньше.
От ее стаи остались лишь Наруто-сама и Саске-сама. Да маленькая принцесса клана Узумаки, Кушина-химе.
Сакумо укачивает на руках свою «сестренку», пытаясь прислушаться к разговору Саске-сама и Наруто-сама.
— Ооцуцуки не остановить. Мы проиграли, — голос Саске-сама усталый, с едва заметными нотками горечи.
— Мы не должны сдаваться! — упрямо гнет свою линию Хокаге.
— Протри глаза, усуратонкачи! Это конец! Засунь уже себе в задницу свой глупый оптимизм и взгляни правде в глаза! Осталась лишь жалкая кучка людей на последнем издыхании, а их!..
Сакумо поджимает губы, слушая разговор двух мужчин, понимая, что Саске-сама… прав. Полностью и безоговорочно прав.
— И что ты предлагаешь делать, Саске? Что?!
Последний Учиха молчит. И почему-то смотрит на Сакумо, будто пытаясь найти в ней что-то. Что-то важное.
— Какаши-сенсей перед смертью как-то сказал мне: «Пока жив хоть один волк из стаи, стая жива».
Сакумо вздрагивает, слыша имя своего отца, и с недоумением смотрит в ответ на Главу клана Учиха, не видя смысла в словах покойника.
— И что это значит? — Хокаге явно поддерживает Сакумо в ее мыслях, не видя никакой связи.
— То, что, пока хоть один из нас жив, мы не проиграли.
— И что ты предлагаешь?!
— Есть запретная техника. Пространственно-временная техника, способная перенести одного человека в другой мир. В параллельную вселенную. Сакумо и Кушина вполне сойдут за одного.
— Нет! — Сакумо подскакивает, решительно собираясь отстоять свое право умереть плечом к плечу со своей семьей. Со своей «стаей». — Я буду сражаться! Я не уйду!
— Помолчи, Сакумо! — такого тона от своего крестного Сакумо никогда еще не слышала и поэтому вздрогнула, невольно вжимая голову в плечи, стискивая в объятьях Кушину-химе.
— Условие этой техники в том, что в той реальности никогда не смогут родиться свои Сакумо и Кушина. Сам мир сделает так, что ты, Наруто, никогда не будешь женат на Карин, а Сакура не будет с Какаши…
— Вот как, — Узумаки смотрит на свою маленькую дочь с какой-то горькой нежностью и решимостью. — Только один человек, Саске?
— Сакумо с Кушиной сойдут за одного. Моих сил на них хватит…
— Это… приемлемая цена.
— Нет! Я!..
— Сакумо, — теплые руки крестного ложатся на худые плечи подростка, и тот сжимает их, слегка встряхивая, заставляя смотреть прямо ему в глаза. — Я знаю, ты не хочешь этого. Но я приказываю тебе, как Хокаге, уйти в параллельный мир вместе с Кушиной. А как твой крестный и отец этой прелестной девочки… позаботиться о ней.
Сакумо стискивает одеяло своей драгоценной ноши руками и рывком кивает, пытаясь позорно не разреветься.
Тем временем за ее спиной стоит Саске Учиха, искривляя и ломая пространство, стиснув зубы от напряжения.
Крестный стаскивает со своих плеч свой потрепанный плащ и накидывает на нее, закрепляя на плечах.
— Я…
— Ты справишься, Маленький Волк, я в тебя верю, — ободряюще улыбается ей Наруто и с нежностью смотрит на свою маленькую дочь. После чего крепко сжимает плечо Сакумо, выражая поддержку в последний раз.
В следующий момент ее резко толкают в спину, и, не успев толком вскрикнуть, Сакумо падает куда-то вниз, успевая в последний момент сгруппироваться, поворачиваясь спиной к земле, напитывая место будущего удара чакрой, прижимает к себе ребенка и со всего маха впечатывается в землю с высоты метров так пяти, так что во все стороны от места приземления расходятся трещины расколотой земли.
Глаза застилает кровавая боль.
Сакумо слышит, как маленькая Кушина-химе заливается плачем, но успокоить ее не может, стремительно теряя связь с реальностью.
Ей снится мама. Теплая, яркая. Красивая мама. Снится ее волчья и человеческая стая. Снится клекот Чидори, которому ее учит Саске-сама.
Снятся сказки, рассказанные мамой-волчицей.
Сакумо дышит с хрипом, но, даже будучи глубоко без сознания, прижимает к себе младенца так крепко, как только может.
Прозвище «Хатаке волчья хватка» она оправдывает с лихвой.
http://tl.rulate.ru/book/80155/2434654
Использование: