Готовый перевод Choice and no alternative / Выбор и безальтернативность: Глава 8.8.

VIII

— Oh, the misery

Everybody wants to be my enemy

Spare the sympathy

Everybody wants to be my enemy... 

Сидя в абсолютно пустом классе, я одиноко вспоминал научно-популярную литературу, которую прочитал однажды в детстве. А если быть предельно точным, то вспоминал я сводку разных статей, содержащихся на одной из её страниц. Заголовок крайне внятно и доходчиво гласил: «Стэнфордский тюремный эксперимент». Чёрным по белому.

«О чём этот эксперимент?» — должно быть, задумались Вы в данный момент, а также задались вопросом, какое отношение он имеет к нынешним событиям. Что ж, в таком случае уделите мне несколько минут: я полагаю, что это заслуживает Вашего внимания.

Я прокручивал в руках карандаш, сконцентрировано вспоминая строку за строкой.

«Стэнфордский тюремный эксперимент — психологический эксперимент, который был проведён в 1971 году в Стэнфордском университете американским психологом Филиппом Зимбардо. Эксперимент представляет собой психологическое исследование реакции человека на ограничение свободы, на условия тюремной жизни и на влияние навязанной социальной поведенческой модели.

Добровольцы играли роли охранников и заключённых и жили в условной тюрьме, устроенной в подвале факультета психологии. Заключённые и охранники быстро приспособились к своим ролям, и, вопреки ожиданиям, стали возникать по-настоящему опасные ситуации. В каждом третьем охраннике обнаружились садистские наклонности, а заключённые оказались сильно морально травмированы, и двое раньше времени были исключены из эксперимента. По этическим соображениям данное «мероприятие» было закончено раньше времени» 

Это если говорить об этом эксперименте в кратце. Разумеется, я стал копаться в поисках более точных данных в голове.

«Группу, состоявшую из двадцати четырёх молодых мужчин, поделили случайным образом на «заключённых» и «охранников». Заключённым потом казалось, что в охранники берут за высокий рост, но на самом деле их честно набрали по жребию, подбрасывая монету, и между двумя группами не было никакой объективной разницы в физических данных.

Условная тюрьма была устроена на базе кафедры психологии Стэнфорда. Лаборант-старшекурсник оказался назначен «надзирателем», а сам Зимбардо — управляющим.

Зимбардо создал для участников ряд специфических условий, которые должны были способствовать дезориентации, потере чувства реальности и своей самоидентификации.

Охранники получили деревянные дубинки и униформу военного образца: и то и другое они сами выбрали в магазине. Кроме того, им выдали зеркальные солнцезащитные очки, за которыми не было видно глаз. В отличие от заключённых, они должны были работать по сменам и возвращаться домой в выходные, хотя впоследствии многие участвовали в неоплаченных сверхурочных дежурствах.

Заключённые должны были одеваться только в намеренно плохо подобранные миткалевые халаты, без нижнего белья, и резиновые шлёпанцы. Зимбардо утверждал, что такая одежда заставит их принять «непривычную осанку тела» и они будут испытывать дискомфорт, что будет способствовать их дезориентации. Их называли только по номерам вместо имён. Эти номера были пришиты к их униформе; от заключённых требовали надевать на голову туго сидевшие колготки, чтобы изобразить бритые головы новобранцев, проходящих начальную военную подготовку. Вдобавок каждый из них носил на лодыжке небольшую цепочку — как постоянное напоминание о своём статусе заключённого.

За день до эксперимента с охранниками провели краткий инструктаж, заключавшийся в запрете на любое физическое насилие. Им вменили в обязанность совершать в произвольном режиме обход тюрьмы.

Зимбардо на заседании сделал следующее заявление для охранников:

«Создайте у заключённых чувство тоски, чувство страха, ощущение произвола и того, что их жизнь полностью контролируется нами, системой, вами, мной и у них нет никакого личного пространства… Мы будем различными способами лишать их индивидуальности. Всё это в совокупности создаст у них чувство бессилия. Значит, в этой ситуации у нас будет вся власть, а у них — никакой»

Участников, выбранных на роли заключённых, обязали ждать дома «призыва» для участия в эксперименте. Безо всякого предупреждения их «обвинили» в вооружённом ограблении, и они были арестованы полицейским департаментом Пало Альто, который участвовал в эксперименте на этом этапе.

Заключённые прошли полную процедуру полицейского осмотра, включая снятие отпечатков пальцев, фотографирование и зачитывание прав. Привезя в условную тюрьму, их осмотрели, приказав раздеться догола, «очистили от вшей» и присвоили номера.

Именно так начинался этот эксперимент.

После сравнительно спокойного первого дня на второй день вспыхнул бунт. Охранники добровольно вышли на сверхурочную работу и без вмешательства исследователей стали подавлять мятеж, используя против заключённых огнетушители. После этого инцидента охранники пытались разделять заключённых и стравливать их друг с другом, выбрав «хороший» и «плохой» корпусы, и заставляли заключённых думать, что в их рядах есть «информаторы». Эти меры возымели значительный эффект, и в дальнейшем возмущений крупного масштаба не было. Согласно консультантам Зимбардо (бывшим заключённым), эта тактика была подобна используемой в настоящих американских тюрьмах.

Подсчёты заключённых, которые изначально были задуманы для того, чтобы помочь им привыкнуть к идентификационным номерам, превратились в часовые испытания, в ходе которых охранники изводили заключённых и подвергали физическим наказаниям, в частности заставляли подолгу совершать физические упражнения.

Тюрьма быстро стала грязной и мрачной. Право помыться стало привилегией, в которой могли отказать, что часто и делали. Некоторых заключённых заставляли чистить туалеты голыми руками. Из «плохой» камеры убрали матрасы, и заключённым пришлось спать на голом бетонном полу. В наказание часто отказывали в еде.

Сам Зимбардо говорит о своей растущей погружённости в эксперимент, которым он руководил и в котором активно участвовал. На четвёртый день, услышав о заговоре с целью побега, он и охранники попытались целиком перенести эксперимент в настоящий неиспользуемый тюремный корпус местной полиции, как в более «надёжный». Полицейский департамент ему отказал, ссылаясь на соображения безопасности, и, как говорит Зимбардо, он был зол и раздосадован, из-за отсутствия сотрудничества между его и полицейской системой исполнения наказаний.

В ходе эксперимента несколько охранников начали превращаться в садистов — особенно ночью, когда им казалось, что видеокамеры выключены. Экспериментаторы утверждали, что примерно каждый третий охранник проявляет настоящие садистские наклонности. Многие охранники расстроились, когда эксперимент был прерван раньше времени.

Впоследствии заключённым предложили «под честное слово» выйти из тюрьмы, если они откажутся от оплаты; большинство приняло это предложение. Зимбардо использует этот факт, чтобы показать, насколько сильно участники вжились в роль. Но заключённым потом отказали, и никто не покинул эксперимент.

У одного из участников развилась психосоматическая сыпь по всему телу, когда он узнал, что его прошение о выходе под честное слово было отвергнуто (Зимбардо его отверг, поскольку думал, что тот жульничал и симулировал болезнь). Спутанное мышление и слёзы стали обычным делом для заключённых. Двое из них испытали такой сильный шок, что их вывели из эксперимента и заменили.

Один из заключённых, пришедших на замену, № 416, пришёл в ужас от обращения охранников и объявил голодовку. Его на три часа заперли в тесном чулане для одиночного заключения. В это время охранники заставляли его держать в руках сосиски, которые он отказывался есть. Другие заключённые видели в нём хулигана. Чтобы сыграть на этих чувствах, охранники предложили другим заключённым выбор: или они откажутся от одеял, или № 416 проведёт в одиночном заключении всю ночь. Заключённые предпочли спать под одеялами. Позже Зимбардо вмешался и выпустил № 416.

Зимбардо решил прекратить эксперимент раньше времени, когда Кристина Маслак, аспирантка и одновременно его невеста, не знакомая прежде с экспериментом, выразила протест против устрашающих условий тюрьмы, после того как она пришла туда провести беседы. Зимбардо упоминает, что из всех пятидесяти свидетелей эксперимента только она поставила вопрос о его этичности. Хотя эксперимент рассчитывали на две недели, через шесть дней он был прекращён.

Результаты эксперимента были использованы для того, чтобы продемонстрировать восприимчивость и покорность людей, когда присутствует оправдывающая их поступки идеология, поддержанная обществом и государством. Также их использовали в качестве иллюстрации к теории когнитивного диссонанса и влияния власти авторитетов.

В психологии результаты эксперимента используются для демонстрации ситуативных факторов поведения человека в противовес личностным. Другими словами, ситуация влияет на поведение человека больше, нежели внутренние особенности личности. Этим эксперимент похож на известный эксперимент Милгрэма, в котором обычные люди подчинялись приказу вопреки своим собственным желаниям и таким образом становились сообщниками экспериментатора» 

И пускай Стэнфордский тюремный эксперимент был опровергнут и по своей сути являлся несколько сомнительным, некоторая часть истины в нём всё же присутствовала.

— «Результаты эксперимента были использованы для того, чтобы продемонстрировать восприимчивость и покорность людей, когда присутствует оправдывающая их поступки идеология, поддержанная обществом и государством», хах? — бубнил я себе под нос.

Я и не заметил, как написал в тетради обрывки собственных мыслей и тут же их перечеркнул. Возможность разобрать что-либо практически отсутствовала, но, тем не менее, я почему-то непрерывно и внимательно всматривался в перечёркнутую запись. Она многозначительно, весьма красноречиво гласила:

«Бессознательный страх пред властью авторитета».

Это была одна несущественная запись, но, тем не менее, важная и незаменимая для моих рассуждений, как собственно и вся сводка, которую мне удалось упомянуть выше.

Яширо Нагами и Матобо Кен, хах?..

Некая сложная мысль посетила мою голову и заставила предельно озадачиться.

— Это точно всё, что ты хотел мне рассказать?

— Эм… Да, ты прав. Есть ещё кое-что, чего я тебе пока не говорил, поскольку считал такого рода информацию — какой-то безосновательной фантасткой…

— Не томи.

— В общем, я услышал это из уст одного старшеклассника… Он рассказал, что раньше Яширо и Матобо противостояли Президенту студсовета и иерархальной системе школы. Это произошло на первом году обучения.

— …

— Тогда-то и появилась «тёмная лошадка» — как они его назвали — и самостоятельно решила эту «проблему». Этой «лошадкой» оказался подающий большие надежды ученик, который сейчас прекрасно известен во всей школе и слава которого идёт впереди него самого... Заместитель Президента, имя которого…

Тогда-то я впервые и услышал имя этого человека.

— И каким же образом он решил эту «проблему»?

— Это… Ну… Как сказать… — Маки замялся. — Давай сперва поговорим о Яширо и Матобо, ладно?

— Как скажешь.

— Яширо Нагами — преуспевающий в учёбе и спорте парень, рядовой ученик, друг каждого человека в классе и незаменимый староста. В своём собственном классе он пользовался большой популярностью и авторитетом. К нему прислушивались, ему доверяли. Преподаватели уважали его за амбициозность и чрезмерное усердие. Кроме того, он... подающий большие надежды студент, некогда имевший синюю ленту на шее… Такеши, ты можешь себе такое представить?..

Это действительно звучало как нечто, во что бы я поверил лишь с большой неохотой и сомнением.

— Матобо Кен — лучший друг Яширо Нагами и первый сторонник его идеалов. Говорят: они познакомились и подружились вскоре после вступления в один и тот же клуб. Возможно, уже тогда они промышляли, как изменить систему школы. Так или иначе, Матобо являлся прекрасным, процветающим баскетболистом, имеющим все шансы поучаствовать на национальных, пускай он и не преуспевал в учёбе… Так о нём говорили…

— …

Теперь, когда было озвучено столько интересной информации, я лишь ожидал, какова же будет развязка данной фантастической истории.

— А теперь о решении проблемы… — Маки тяжело вздохнул. — Насколько мне удалось понять, тот человек сперва «внедрился» в компанию Яширо и Матобо, после чего каким-то образом рассорил всех последователей со своими представителями и переманил их на свою сторону. В таком духе, они растеряли весь свой авторитет и поддержку… Звучит, как сюжет к какому-то документационному фильму про дворцовые перевороты, согласись? 

— …

— Кхм... В общем... Как оказалось, это было лишь первой ступенью… Потому что, следом Яширо и Матобо изолировали от окружающих и подвергли сильным издевательствам. Плюсом, им мешали учиться и заниматься клубной деятельностью, из-за чего их успеваемость и продуктивность сильно понизились… Другие ученики и учителя уже более не могли свободно говорить об их первоклассных успехах… Они шли ко дну…

Такого рода исход несложно было представить. Нет никаких сложностей в том, чтобы запугивать и манипулировать учениками, дабы испортить жизнь кому-то определённому. Так или иначе, люди — стадо. Стадо, подверженное власти авторитетов. Не трудно догадаться, что каждый человек в душе боится оказаться «врагом народа», а потому будет подчиняться. Я знал это, как никто другой.

— Когда Яширо и Матобо окончательно это надоело, то они попытались воспротивиться насильно… Но это оказалось большой ошибкой… — Маки замолчал, словно бы подбирая слова, после чего продолжил: — Личная свита того человека сломала ногу Матобо, по причине чего тот не смог поучаствовать на национальных соревнованиях и был отстранен от занятий… Яширо сломали пальцы на правой руке и также отстранили от занятий… Студсовет выставил всё так, что главными зачинщиками являлись именно они, а все остальные вокруг «белые и пушистые».

— …

— В их отсутствие школа жила своей жизнью, так что среди учеников быстро расплодились нехорошие слухи и гнусные сплетни… И когда они вернулись… отчиститься от грязи не представлялось возможным: Яширо и Матобо буквально по уши в ней увязли… Их одноклассники до сих пор боятся с ними связываться… Ведь никогда не знаешь, чем можно не угодить этому человеку.

Страх людей — стать следующей целью — это тот страх, который я могу понять, но не могу простить. Живя в этом постоянном страхе, такие люди становятся равнодушными и нравственно уродливыми, из-за чего их чистые лица предстают омерзительными для обозрения. Их сердца... черствеют.

Не бойтесь друзей — они могут лишь предать Вас; не бойтесь врагов — они могут лишь убить Вас; бойтесь равнодушных, ибо с их молчаливого согласия совершаются предательства и убийства.

Я не относил себя к подобным людям.

Пускай я и носил маску человека безразличного, — сердце моё... пока ещё отзывалась на цветы, улыбку, боль и слёзы, что предельно хорошо давало знать, что мою душу не парализовало всеобъемлющее равнодушие.

— Думаю, я сказал всё, что знаю…

— Спасибо, Маки… Это многое прояснило. 

Не спорю, я не детектив, но даже мне удалось выяснить, что ранее Яширо и Матобо отказались играть по правилам студсовета, за что, собственно, и были с треском раздавлены. Раздавлены человеком, что ныне является неформальным Президентом студсовета и наследником крупной политической семьи. Причём они были столь безжалостно раздавлены, что отсутствовала всяческая возможность на «реабилитацию».

Подавление подобных диссидентов, вероотступников и инакомыслящих лиц стало торжественным дебютом этого человека, заставившим всех старшеклассников и учеников школы предельно ужаснуться его безжалостностью. Теперь именно он здесь имеет наибольший вес. Именно он здесь — главный, а также он — авторитет, обладающий подавляющей властью в этой тюрьме.

Минамори Чикидо.

Парень, который сначала сломал, а затем и изолировал от окружающих представителей «еретической» фракции во главе непосредственно с Яширо и Матобо.

Честно сказать, даже меня этот парень пугал до жути — именно поэтому я изначально озаботился о том, чтобы Катагири не выдала меня ему с потрохами. Я более чем уверен, что он уже ищет мои следы в этой школе, а, быть может, даже где-то успел наступить ровно на пятки. Полагаю, было правильным решением заставить директора дать обещание о невыдаче моих «персональный данных​​​​​​». Хотя бы раз засветить свою личность — непростительная роскошь в подобных обстоятельствах.

Но, так или иначе, сейчас речь идёт не обо мне, и не о Минамори Чикидо…

Только Яширо и Матобо волновали меня в данный момент. Я прокручивал в голове все те унижения и издевательства, которые мне довелось испытать за эти жалкие две-три недели, закончившиеся также быстро, как кусочек мыла на последнем издыхании.

Два человека — альтруиста, сражающихся на благо окружающих.

Но что я вижу теперь? Это один из тех случаев, когда говорят: «За что боролись, на то и напоролись»? Вы не находите это забавным? Те, кто боролись против подавляющей власти, стали сами использовать элементы власти, чтобы подавить окружающих. Хах, вот ирония. Кому скажешь — не поверят.

Однако, несмотря на мою огромную любовь к иронии, меня эта история нисколечко не веселила. Напротив, она заставляла скучать и злиться — я зевал, пребывая в некой меланхолии и испытывая чувство разочарования где-то глубоко внутри. Ощущение было такое, словно бы меня предали — точнее предали мои ожидания, представления.

— Эх…

Я вдохнул и выдохнул с такой тяжестью, от чего можно было подумать, что я вот-вот умру от утомления.

Причина, по которой я упомянул ранее Стэнфордский тюремный эксперимент, а также раскрыл Вам прошлое Яширо и Матобо, как ни странно, была проста, но, тем не менее, предельно весома.

Что если… эти двое пытаются оправдать своё насилие властью, подавляющего их авторитета? Что если они, как нацистские солдаты в 1941, полагают, что, что бы они там ни сделали и какие мерзости ни натворили — всё это ляжет на плечи «вышестоящего командования»? Может ли быть так, что они обеляют себя тем, что... не могут ничего изменить?

Банально оправдывают свои издевательства бессилием и отыгрываются на тех, кто слабее них. Ничтожные трусы, что не смерились с поражением, но отчаянно боятся снова вступить в бой. Так и получается, что такие люди элементарно деградируют и медленно превращаются в ничто. В сгусток неуправляемых эмоций. В бесполезный мусор, если быть максимально откровенным.

И такие люди в моём понимании ничего не стоили, даже не заслуживали сострадания.

Ведь отказ от собственных моральных ценностей — означает, смерть души.

Минамори Чикидо — экспериментатор или, по сути своей, авторитет. Яширо и Матобо — охранники экспериментатора или, говоря другими словами, подчинённые авторитета. И наконец, такие, как мы с Маки, — заключённые или, если не завуалировать, прямые жертвы жестокого эксперимента. Школа в этих условиях — тюрьма, закоулки и крыша — беспросветный чулан или комната одиночного заключения, а обеденный перерыв — это ночь, когда охранники становятся особенно жестокими.

Ведь ночью — видеокамеры отключены.

Все мы, хочется нам того или нет, играем те или иные роли, — и данные роли определяют нас, как людей.

Вот и всё.

Не иначе... 

Спустя примерно полчаса, в школьной прихожей — всея раздевалке — появились два до боли знакомых, но жутко утомлённых, физиономии. Два молодых силуэта — один повыше, а другой пониже; у обоих — сравнительно высокая физическая подготовка. Рослый и лысый, красавица и чудовище, умник и тупица — со стороны могло показаться, что они совсем не подходили друг другу. Ну, или, по крайней мере, складывалось впечатление, что между подобными людьми не может зародиться дружбы.

Исключение из исключений.

Особенные люди.

Пока Яширо и Матобо ожесточённо шарились в своих ящиках, я медленно вышел из тени коридора и предстал перед ними во всей своей красе. 

— Чёрт, куда подевалась моя сменка?

— Какого хера? У меня тоже нет!..

Наконец, они заметили меня и крайне озадачились. Или, быть может, встретить меня здесь и именно сейчас было для них большим ступором? «Зачем он здесь? Что ему нужно? Он собирается что-то сказать? Или просто пройдёт мимо?» — вопросы типа этих, надо полагать, крутились в их головах. Пожалуй, подобная реакция была естественна и закономерна.

И эта естественность убедила меня в том, что поблизости вряд ли есть члены студсовета или их «посредники», которые готовили бы для меня облаву.

— Что тебе нужно, Такеши? — полюбопытствовал он. — Зачем ты здесь?

Медленно выводя руку из-за спины, я ответил им несколько доброжелательно и не очень громко, но достаточно громко, чтобы они уловили слухом каждое моё слово и предвкушали следующее.

— Ох, да… это… я пришёл попрощаться.

Однако доброжелательность была недолгой. Я снова криво ухмыльнулся, как в тот самый раз, когда они искали в этом месте поддержки, после чего бросил им в ноги туфли, словно кости стае собак, и с усмешкой сказал:

— Скатертью дорожка.

Его глаза задрожали от ярости и одновременно шока.

В это короткое мгновение он лучше, чем кто-либо осознал, что не тому человеку перешёл дорогу. Уверен, он будет сожалеть о том, что совершил. Как вшивый пёс, что сгрыз тапки хозяина, или же словно наглый кот, что опрокинул немецкую вазу.

И, уходя, я вслед им бросил:

— Не поминайте лихом, вымогатели.

Последнюю часть предложения они, должно быть, не расслышали, ибо я произнёс её максимально тихо. 

Так долго терпеть унижения, чтобы, в конце концов, сказать три короткие фразы, хах?

Однако, как бы то ни было, я говорил их предельно злорадно, отдавая честь тому, насколько сильно они успели меня довести до крайности всего за две недели.

Не успел я ступить и пару шагов по намеченному маршруту, как Яширо в три шажка догнал меня.

— Что такое? Руки чешутся? — ликующе оскалился я.

— …

— Ну же, чего молчишь? Язык проглотил?

Он схватил меня за воротник, поддержал так некоторое время, посмотрел сурово мне в глаза и, ничего не сказав, отпустил. Затем поправил мой багровый галстук на шее, поправил рубашку и пиджак, и напоследок — аккуратно взял меня за запястье и, положив что-то в ладонь своими кривыми пальцами, отстранился. Я принял его действия весьма индифферентно.

— …

— …

Мы глядели некоторое время друг другу в глаза, после чего он развернулся и ушёл, так ничего и не ответив. Однако этого и не требовалось, ведь за него прекрасно ответили его спокойные глаза. «Я в курсе» — говорили они, и это являлось лучшим ответом.

— Пойдём, Кен. Здесь нам делать больше нечего.

— А… ага, — ничегошеньки непонимающий Кен просто последовал примеру друга.

Я смотрел, как силуэты Рослого и Лысого, — нет, как силуэты Яширо и Матобо медленно отдалялись, скрываясь за горизонтом аллеи.

И когда я уже более не видел ни их спин, ни затылков, я неторопливо раскрыл ладонь и усмехнулся. В моей забинтованной ладони лежала именная монета. На одной стороне выгравировано: «С любовью от Юи», а на другой: «Выбор — это твой истинный гений». Это определённо было написано на латыни. 

Яширо признал поражение — иными словами, он признал свою неправоту. И признать он смог этот факт только потому, что Яширо — никогда не являлся тем быдло, которого так упорно всем показывал. Он был всего лишь обычным парнем, которому не повезло прогнуться под систему, только и всего.

Я не уважал его до сего момента, потому как считал, что лишь от человека зависит, прогнётся тот под систему или же нет. Но, глядя на спину уходящего Яширо, я осознал, что он... на самом деле, испытывал чувство освобождения. Освобождения от всех сковывающих его оков. Разве освобождение можно назвать раскаянием?

Эх, вот незадача... 

Разумеется, я не чувствовал себя до конца удовлетворённым, но вот монета в моей руке удовлетворяла меня сполна.

Именно поэтому я… в конечном счёте, простил Яширо Нагами и Матобо Кена.

Ведь кто их простит, если не я?

Я потянулся всем телом, подобрал сумку, что лежала в тени, и лениво побрёл домой, освещаемый малиновым закатом. 

Аривидерчи, тюремный скот.

С моих уст невольно сходили строки одной небезызвестной песни. 

— Look out for yourself

My enemy... 

Рекомендации:

1) Читайте произведение со шрифтом Times New Roman!

2) Оставьте комментарий и получите сердечки! ❤️❤️❤️

3) Нажмите кнопку "Спасибо", порадуйте автора! 

http://tl.rulate.ru/book/62626/2387087