Готовый перевод Choice and no alternative / Выбор и безальтернативность: Глава 8.3.

III

30 апреля 2017 г.

Что посеешь, то пожнёшь.

Именно эта мысль меня посетила, когда я услышал объявление, озвученное женским голосом по школьному интеркому во время обеденного перерыва, сразу же после четвёртого урока в половине первого утра. Это произошло на следующий день после Дня Сёва. Объявление предельно ясно гласило:

«Просьба всем ученикам, независимо от их текущего курса, проследовать в актовый зал, чтобы прослушать объявление директора»

Я сложил свои школьные принадлежности и, вслушиваясь в голоса одноклассников, начал вальяжно приподыматься из-за парты.

— Интересно, к чему бы это?

— Фиг его знает.

Когда я уже встал позади одноклассников, толпящихся перед выходом из кабинета, и равнодушно уставился на муравьиные волнения, то смог высмотреть среди учеников Томако с Комией. Они о чём-то оживлённо, но тихо, болтали, поэтому не замечали моего присутствия. Ну, или делали вид, что не замечали.

Двигаясь за стадом, я решил прислушатьсях к их диалогу. 

— Так… ты теперь окончательно сдалась?

— Комия-сан… я же просила тебя, чтобы ты не говорила на эту тему…

Томако печально стрельнула в девушку взглядом. Мне стала любопытна тема их разговора, поэтому я подобрался ещё ближе.

— Но ты так упорно старалась и… Я уже молчу о твоих опухших глазах в воскресенье… А он! Аж злость берёт, ей-богу! И хоть бы хны…

— Думаю, последнее время на Такеши-куна просто многое навалилось… Нельзя сказать, что он в корне в чём-то виноват. К тому же я… я… Я ненамеренно его оскорбила…

В ходе их разговора я понял, что речь идёт обо мне. Казалось, Томако чувствовала себя виноватой и, чтобы не держать все эти чувства в себе, она открылась Комии. Обыденная практика, но я боялся, что она может сказать лишнего, поэтому был готов в любую секунду подойти ещё ближе и сбить их с толку.

— Ты — и оскорбила? Прости, Томако, но мне сложно подобное представить… Если, конечно, он не подобрался к тебе сзади и-и-и… Хвать за грудь!

И хоть Комия сказала это подобным образом, в реальности же она лишь приобняла Томако за талию и, тыкая её шутливо в бока, щекотала подмышки. Девушка визгнула от резкости и, повторяя имя своей мучительницы, пыталась вырваться из объятий.

— За… грудь? — Томако покраснела, как рак, словно бы вспомнив недавние события.

— О?.. Так такое всё же было?

Язвительно ухмыляясь, Комия стала несколько жёстче. Раз за разом говоря своей заложнице, чтобы та во всём созналась, Комия несколько раз угрожающе подёргала её за лямки лифчика сквозь одежду. Зрелище, однако, завораживающее. Я же для себя узнал новую сторону Комии, которую прежде не видел. Это даже заставило меня задуматься о традиционности её ориентации.

— Ну! Ну! Хватит, Комия-сан! — волнующе вопила Томако, вырываясь из медвежьих лап. — Но знаешь… я думаю, что Такеши-кун — хороший человек. Пусть на него все и смотрят свысока, а также... говорят плохие вещи... 

— Наверное, я вынуждена с тобой согласиться, — она посмотрела в сторону. — Во всяком случае, у меня есть на то свои основания, чтобы так считать.

— Ох, правда?!.. И какие же?

Томако выглядела крайне возбужденной. Поскольку возбуждение являлось переходной эмоцией интереса, можно было сказать, что эта наивная леди просто сгорала от любопытства.

Тем временем наш класс, держась за учителем, вышел на улицу.

— Помнится, в день поступления, когда Танака-кун ещё казался мне обычным бугаем или хамом каким, Такеши-кун вмешался и спас меня от него, как только тот начал приставать. Ну… или я думала, что он пристаёт ко мне, ха-ха… Боже, я тогда… до жути перепугалась…

На лице Комии появился и моментально скрылся лёгкий оттенок грусти, скрывшийся за мягкой улыбкой.

На самом деле, прежде я считал, что Комия легко держится в подобных ситуациях… Неужели она сейчас лукавила перед Томако?

— Ох, я знаю про этот случай!..

— Что? Правда? — удивлённо спросила Комия. 

— Угу! — Томако кивнула. — Я тогда заблудилась в школе и вышла на задний двор, после чего заметила силуэт Такеши-куна, он стоял вблизи торговых автоматов. Я собиралась, уже, было, подойти и заговорить, однако он развернулся и зашёл в тот переулок. Тогда-то я впервые и узнала о подобной стороне Такеши-куна…

— Хах, знаешь… В тот же день он меня позабавил, — она довольно хмыкнула. — Божечки, кто бы мог подумать, что он склонит голову за Танаку-куна, извинится и попросит простить его. Разве не смешно? Никогда бы в голову не пришло! Наверное, если бы не он, то я бы даже и не посмотрела в сторону Танаки-куна.

Казалось, Комия заговорила о любимой плюшевой игрушке Томако, из-за чего та вовсю оживилась и стала яростно её обсуждать. Я даже испытал некое чувство стыда, что находился здесь в этот момент и слушал, о чём они говорят. Как же я до сих пор не покраснел?..

— Да, действительно… Непредвзятость Такеши-куна меня порой поражает… Помнишь, как во время баскетбольного матча он галантно протянул Юмикаве-сан платок? Хотя по его заявлению ни сама Юмикава-сан, ни люди её окружения не относятся к нему с теплотой…

— Ох, помню-помню! Он меня тогда здорово удивил: надо же, так хорошо играть против Хайро-куна, который в своём роде является универсалом. Я даже несколько раз ахнула от волнения, — Комия рассмеялась.

— И ведь это не единственный раз! — заверила Томако. — Как-то раз, когда мы ходили к Юмикаве на позапрошлой неделе, чтобы отнести материал, пройденный на уроке, он вступился за меня в поезде, когда ко мне хотели пристать какие-то хулиганы… Это было нечто, ты бы видела! Он выглядел крайне мужественным в ту секунду, — Томако мило улыбнулась.

И видя эту милую улыбку, я снова встал в ступор.

Я ошибался? Разве Томако не является доподлинно лицемеркой в душе? Что-то же меня натолкнуло на подобную мысль, не так ли? Лицемерные люди чаще всего сами себе или, правильнее будет сказать, своим словам противоречат. Только по этой причине я считал Томако — лицемерным человеком.

— К тому же, на прошлой неделе был ещё один случай, но…

— Как-нибудь потом расскажешь: уже поздно.

Пока я размышлял по поводу прошлого вопроса, мы успели добрести до актового зала и разобраться по свободным стульям, — мне, к слову, повезло расположиться в самом дальнем ряду от сцены. Остальных же мне разглядеть не удалось, из-за обилия подступающих учеников и общей неразберихи.

Когда все ученики, казалось, разобрались, кто куда, и смолкли, — стоящий на сцене директор школы, наконец, объявил сухим голосом, без лишней экспрессии и повышенных тонов:

— Дорогие учащиеся Старшей Сакурай, у меня для вас есть досадные известия. Как известно, правила нашей школы испокон веков были незыблемыми и прямое нарушение их — сродни исключению. И следуя традиции, что держится свыше четверти века, я хочу огласить истину, которую мне довелось узнать ещё вчера.

На высохшем и погрубевшем, вследствие времени, лице директора Манумии проступила тень скорби: его морщины стали плотнее, глаза сузились, концы бровей опустились. Но затем, та же физиономия сменилась беспристрастием и он безмятежно продолжил:

— Как выяснилось, даже в стенах нашей школы плесневеют… Даже не знаю, как выразиться тактичнее… В общем, озорники, забияки и прохиндеи, а также одним словом садисты, которые изводят и издеваются над обычными учениками! Это что за безобразие?..

Ученики стали перешёптываться, словно бы делая ставки, кто сегодня стоит в очереди на вылет из школы. Мои же мысли были пусты в данный момент, а устам не требовалось озвучивать моего мнения. Я и так был в курсе, что произойдет.

— Для подобного высшего заведения такие оплошности или, правильнее будет сказать, прецеденты абсолютно непростительны. Я буду говорить об этом ещё на собрании студсовета и дисциплинарного комитета, ибо меня подобная ситуация нисколечко не забавит. Я надеюсь, Президент студсовета и Заместитель меня ясно услышали? То же касается и остальных. Если выясниться, что кто-то приносит вред ученикам, то первым же делом вылетит из школы, будьте уверены, — Манумия индифферентно поправил галстук и вздохнул.

Ни для кого не секрет, что исключение из школы для учеников старших школ — равно концу Света. Я бы даже сказал: в некоторых случаях это равно самоубийству. В особенности для тех, кто проучился в школе свыше года и вложил в неё очень большие деньги. А уж для такой школы, как Старшая Сакурай, требуются действительно большие деньги. Именно поэтому…

— Матобо, Яширо и… Катагири. Прошу, ребятки, выйдите на сцену, незамедлительно…

Я внутренне ухмыльнулся.

Именно поэтому… их жизнь, считай что, кончена.

Горе-ученики, словно бы выросли на сцене. И хоть я использовал слово «выросли», по ним было видно, что уместнее будет сказать: они готовы врости в землю или даже провалиться сквозь деревянное покрытие сцены, сгорая со стыда. Их головы были поникшие, как у смертников перед расстрелом, а в опущенных глазах читалась безысходность данной ситуации. Как некогда я валялся на полу и безысходно тянулся рукой к тому, что считал для себя светом в этой тьме, так и они, казалось, ожидали увидеть в щёлках напольной древесины свет, что спасёт их от гнетущей тьмы этого незавидного положения.

— Матобо Кен, Яширо Нагами и Катагири Мику, — повторил директор. — Что ж, несмотря на то, что я предельно удивлен тому, что среди ранее привлекавшихся в применении насилия учеников была также и ученица студсовета, я всё же вынужден вынести вердикт… Данная троица оскорбляла, надругалась и вымогала деньги у других учеников, за что будет исключена в течение этой недели. Доказательства прилагаются. Кто желает оспорить моё решение — милости прошу, пройдите в мой кабинет и мы всё подробно обсудим.

Забавная провокация… Кто, вообще, в здравом уме осмелиться противиться директору? К тому же, защищать от исключения людей, которые и раньше привлекались за применение насилия, но не были осуждены — и по уму неумно и по сути своей неумно. В школах последнее слово всегда за директором. Я бы сказал, что это фактическая диктатура, ей-богу…

Следующую картину я уверен, что запечатлею и отложу в закоулках памяти до самой смерти.

Катагири, дорогуша, это твоя ошибка… ошибка твоей алчности и твоего лицемерия… ошибка желания гнаться за местью… ошибка жажды заполучить превосходство, а также ошибка того, что ты предпочла перейти мне дорогу…

— И последнее… — вскоре заключил Манумия. — Традиционно, согласно правилам этой школы... ученики, что совершили непростительные действия в адрес школы, государства, учеников и общества в целом, должны раскаяться, склониться и извиниться за содеянное. Иначе... после исключения, с вашими личными делами вас более не возьмут ни в одну приличную школу или институт. 

…И эта ошибка привела тебя к тому, что Ты, склонив свою гордую, самовлюбленную и тяжелую голову, покинешь эту школу, так и не узнав в конечном счёте, за что.

Все, кто были ответственны за мои издевательства, «сожалея», громкоголосо воскликнули:

— Мы просим прощения за совершенные нами проступки! Такого более не повторится! Пожалуйста, примите наши извинения!

И все, как один, одновременно приклонили головы, словно бы пред Божьей гильотиной.

Я долго всматривался в лицо Катагири.

В этой гримасе не было сожаления, лишь доподлинное непонимание происходящего и глубокий стыд, что, будучи дочерью политической семьи, эдакого значимого клана, сейчас она склоняла голову за то, чего своими собственными руками никогда не делала. Лишь участвовала в заговоре. Однако же в глазах Катагири читалось искреннее отчаяние и безысходность… Глазёнки бегали, искали, но не могли обнаружить лазейки.

Не ищи, в этом нет никакого смысла, Катагири… Сколько бы ты ни старалась, однажды упрёшься в стену, ведь твоя неосведомленность и несмышленость заключается в том, что ты отказываешься признавать собственную вину… Отказываешься признавать причину, по которой ты оказалась на сцене.

Полагаю, она яростно раздумывала, как же ей выбраться из подобной кризисной ситуации и не опорочить честь и достоинство своей семьи. В противном же случае это может оказаться большим ударом для уже и без того напряженных отношений. И на поиски решения… у неё есть всего лишь неделя.

Ты невежественна, но глупость и невежественность никогда не освобождала от ответственности. За гнусным поступком следует Божественное воздаяние, и ТЫ, моя дорогая, его получишь сполна, будь уверена. Я заставлю тебя раскаяться в своих грехах. Это ещё далеко не конец.

Катагири подняла голову и посмотрела в толпу, словно кого-то безуспешно разыскивая.

Что посеешь, то пожнёшь.

Рекомендации:

1) Читайте произведение со шрифтом Times New Roman!

2) Оставьте комментарий и получите сердечки! ❤️❤️❤️

3) Нажмите кнопку "Спасибо", порадуйте автора! 

http://tl.rulate.ru/book/62626/2344774