Готовый перевод Choice and no alternative / Выбор и безальтернативность: Глава 8.7.

VII

4 мая 2017г.

— Такеши, здравствуй. 

Неторопливо ступал понедельник — уроки подошли к концу, и из-за малиновых облаков выглянуло янтарное солнце. Пока я скучал в одиночестве, сидя в нашем классе, и дожидался окончания некого мероприятия, меня напутственно кто-то окликнул.

Не отрывая руки от подбородка, я перевёл на гостя изучающий взгляд и узнал в чёрных глазах, бровях и волосах своего близкого знакомого. Все по-дружески предпочитали называть его — Маки, и я не являлся тому исключением. В данный момент я был рад его видеть, поскольку совсем недавно он очень сильно мне помог.

Я облизал засохшие с внутренней стороны губы и вежливо ответил:

— И тебе не хворать, Маки, — я потянулся всем телом, после чего услышал характерный хруст костей. — Тебе что-то от меня нужно?

— Ох, нет… не беспокойся. Просто…

Он совестливо покосился вниз.

Маки... может ли быть так, что тебе не даёт покоя то, что ты виновен в исключении учеников? Совесть мешает тебе смериться со своим поступком, верно? Возможно, ты даже отказываешься признавать то, что испортил кому-то жизнь? Или же тебе просто не хватает духу, чтобы свыкнуться с мыслью, что Ты — крыса?

Я остро прищурился, глядя на Маки.

— Ты беспокоишься по поводу их исключения?

— Как… как ты это понял?.. — ошарашено спросил он.

— Прости за прямоту, но у тебя всё на лице написано. — Я демонстративно посмотрел ему на лоб и, словно бы читая, проговорил: — «Я поступил неправильно. Теперь по моей вине Матобо и Яширо покинут школу» — мысли похожие на эти не дают тебе покоя, я прав? Именно поэтому ты пришёл сейчас ко мне. Ты желаешь услышать из моих уст оправдание своему поступку.

Его брови поплзли вверх, — должно быть, он не ожидал, что я буду говорить в обвиняющей манере.

— Это… не так…

Голос Маки звучал крайне неуверенно, что заставило меня ещё больше убедиться в правильности моего умозаключения. Хоть и бессознательно, но он сделал шаг назад. То ли это было проявлением страха, то ли отказом принять неприятную истину, то ли защитной или даже непреднамеренно атакующей редакцией — сказать этого наверняка, так или иначе, я не мог. 

— Быть может, ты и сам не знаешь, зачем сюда пришёл, но вот твой мозг знает это исправно. Все хотят умиротворения — и ты не являешься тому исключением. 

— Я просто...

— Что?

— ...

Я говорил об этом без всяческих подводок и прилюдий. Полагаю, это было немного неприятно. Он просто стоял и смотрел на меня с крайним дискомфортом на лице.

Маки, я не забываю долгов, а потому...  хочу освободить тебя от обвиняющих и порицающих мыслей. Освободить от этого мёртвого, неподъёмного груза. Я готов взять на себя право авторитета, взять ответственность и убедить тебя в том, что у тебя не было иного выбора. Я взвалю всю тягость твоего решения на свои маленькие плечи и понесу её самостоятельно, обещаю.

Ведь как-никак я один из тех, кто не забывает долгов.

Ведь как-никак... я всегда выполняю свои обещания. 

Взяв карандаш в забинтованную руку, я стал делать пометки в учебной тетради, дабы хоть чем-то себя занять на несколько минут. Зрительного контакта больше не было. 

— Знаешь, Маки, ты изначально допустил ошибку в своих суждениях.

— Что?..

— Ты считаешь себя центром вселенной — и потому жутко заблуждаешься. Ты заблуждаешься, если думаешь, что всё крутится вокруг тебя. Ты заблуждается, если думаешь, что всё можешь изменить. Это не так. 

— Я не понимаю, о чём ты…

Он действительно не понимал, что я пытался до него донести. Нет, вернее будет сказать, Маки не мог понять: ему было это не суждено.

— Это Я больше всего пострадал. Я создал план по исключению. Я попросил тебя о помощи. А также именно Я отдал доказательства директору и выждал до последнего дня, — я посмотрел на него индифферентно. — Ты понял, Маки? От тебя здесь ничего не зависло. Ты был просто винтиком в системе. Разве есть резон винить себя за то, в чём ты принял минимальное участие?

— Но…

Я отложил в сторону карандаш, неспешно поднялся с места и аккуратно приземлил руку ему на плечо. Он посмотрел на меня опущенными уголками бровей и сравнительно вытянутой губой. Это дало мне понять, что моя речь была недостаточно убедительна.

— Маки, ты лишь наблюдал за тем, как надо мной издеваются… Только и всего.

— …

— Глупо искать зло там, где его априори нет. Я попросил — ты сделал. Они издевались — теперь вынуждены оставить школу. Это лишь само собой разумеющиеся предпосылки и следствия, — я приблизился к его уху. — С тобой или без тебя, я бы всё равно вытурил их из школы. Брать на себя ответственность лишь за исполнение — самая настоящая, вопиющая наглость. Бог не любит наглых людей, а Ты, сам по себе, не являешься наглым человеком… И ты, и я — нам обоим это известно.

Он натянуто, мило усмехнулся. Казалось, мне удалось на него повлиять — дело оставалось за малым.

— Мы наказали настоящих мразей и многим тем самым помогли, так что ты должен быть собой доволен, Макино, — я потрепал его по голове. Парень приходился значительно ниже меня ростом, по причине чего мой поступок не являлся чем-то странным.

Я не мог улыбнуться: маска вида равнодушного глубоко укоренилась на моём лице. Она была словно бы пришита, — чую, даже попытка отодрать её клешнями не увенчалась бы успехом. Но, как бы то ни было, я пытался передать свои эмоции хотя бы посредством небольшого прикосновения — через этот короткий импульс. Я вложил всю душу, теребя его волосы, — в тот момент я вспоминал свою горячо любимую сестрёнку. Воспоминания о ней пробуждали во мне тёплые чувства.

Как правило, искренность порождает искренность, поэтому я особо не удивился, когда…

— Угу.

…Маки забавно хмыкнул и с небольшой нерешительностью закивал головой.

— Думаю, ты прав, Такеши-кун, — он почесал затылок. — Должно быть, я слишком много думал на этот счёт. Полагаю, мы и вправду сделали хорошее дело… По крайней мере, это то, во что я хочу верить.

— Не сомневайся, это правильный ход мыслей.

Через некоторое время он, сожалея, сказал, что ему пора, и мы распрощались — причём распрощались чисто по-братски, то есть пожали друг другу руку. Я снова остался один в классе, по причине чего бросил взгляд в окно. На улице уже порядком пятнадцати минут занимались участники различных клубов: бейсболисты в характерных кепках, футболисты с мячом расцветки шахматного поля, атлеты в беговых кроссовках и теннисистки в излюбленных парнями коротких юбках.

День отдал право вечеру, и начало потихонечку смеркаться. Тени заполняли пустоту. Окно было открыто, так что классный кабинет полнился свежим воздухом, приправленным ароматом цветов и запахом древесного сока, который по существу являлся достаточно далёким. Я видел струящиеся алые цвета, — многообразной травянистостью полнилась земля, сотрясаемая лёгкими, майскими ветрами. 

Весна сменялась летом, рассвет — закатом, солнце — полнолунием, а шумные школьные возгласы сменялись мёртвой тишиной. Как говорилось: ни слуху, ни духу. Даже эхо топота, троившегося до этого, тут же сгинуло, не заставив себя долго ждать. Теперь я абсолютно уверился, что остался совершенно один в учебном заведении, не считая, конечно, клубных деятелей — заложников неблагодарного труда.

Я поморщился, представляя себя в роли участника какого-либо клуба.

Всё же подобный активный образ жизни — это не для меня. Засим разрешите откланяться, мне уже пора, — я снова потянулся, словно надутый индюк, затем собрал орудия современного труда и поднялся из-за стола, предварительно проверив тот на наличие небезызвестных жвачек. К моему счастью, под ним не располагалось ни одной, а отсутствие угрожающих каракуль на моей парте говорило о том, что моя жизнь ещё не так плоха. В сравнении с прошлым годом.

Я счастливо улыбнулся в уме.

— Выглядишь счастливым. Неужели тебе кто-то признался?

Кто-то вновь побеспокоил меня во время моего любопытного занятия, — да я сегодня нарасхват!

Тон голоса этого человека являлся определённо женским, — и мелкая перчинка в тембре, подобно людям уже в возрасте, позволила мне безошибочно определить, что позади меня стояла ни Томако, ни Игораши, ни даже Катагири. Исключая Юмикаву, что покинула класс одной из первых, оставалась только Комия, которая прежде мялась в дверях.

Медленно обернувшись и смерив этого человека оценивающим взглядом, я окончательно убедился, что передо мной выросла Комия. Её слова заставили меня насторожиться, поэтому я опасливо посмотрел на своё отражение на наручных часах, но не заметил за собой особых изменений. 

— Двоякое чувство. Это была шутка? Если да, то тебе удалось меня рассмешить, я польщён. Если же нет, то ты, видно, прекрасно знаешь, как над кем-то жестоко поглумиться, — иронизировал я. — К тому же, кому может понравиться столь посредственный парень, как я? Разве что бабушкам-гадалкам подле тоннеля метро? Или, быть может, тем парикмахерам, что работают на прибыль в дорогих салонах? По сути, и те, и другие, сдерут с тебя три шкуры за свою «симпатию».

— Как самокритично.

Комия пожала плечами, прикрыла глаза, после чего улыбнулась мне с неподдельным дружелюбием, я бы даже сказал, с беззлобной усмешкой.

— Я ещё себя не критиковал, — я мягко прищурился.

Настроение полнилось яркими красками, и даже несколько раз возникало чувство, что я сегодня — на волне, поэтому я не брезговал немножечко поговорить.

— Что ты здесь забыла, Комия-сан?

— Ах, да, то-очно… Спасибо, что напомнил, а то я совсем забыла, — она демонстративно сходила до собственной парты, что-то взяла и вернулась ко мне. — Просто есть вещицы, которые я случайно оставила в классе. 

Или специально... — я вспомнил, как Комия ковырялась в парте под конец урока. — Впрочем, не исключено, что она оставила их по ошибке. 

Комия помахала двумя парами тетрадей, после чего убрал их, куда полагается, — в школьную сумку. Девушка, похоже, нисколечко не стеснялась показывать мне свои личные вещи. Хотя будь я на её месте, то был бы более скрытным. 

— Понятно.

— А ты почему до сих пор здесь? Неужто всё же назначено свидание? — она ехидно ухмыльнулась.

Мне захотелось вернуть ей колкость.

— В кабинете ты — единственная девушка. Возможно, даже единственная на весь второй этаж. Закономерно ли предположить, что моё свидание назначено с тобой?

Если бы мог улыбнуться, то определённо ядовито улыбнулся.

— Я, быть может, и не против, — она загадочно сложила руки за спиной. — Но как же твоя суженая-ряженая невестка Томако?

Её вишнёвые глаза блеснули азартом, пытаясь донести точное послание: «В эту игру могут играть двоя» — именно это я читал в её шаловливом взоре. 

— Не уточнишь, с каких это пор она — моя невестка? В последнее время наши отношения не клеились. Если это тоже шутка, то она вышла на редкость скверной. 

— Ты так плохо относишься к Томако? — она нахмурилась.

Неплохая попытка заменить слово «ненавидишь» словосочетанием «плохо относишься».

— Неплохая попытка залезть мне в голову, Комия-сан. Но для чего? Чем ты поможешь Томако, если выяснишь, как я к ней отношусь? — я бросил на неё проницательный взгляд. — Готов поспорить, твои слова о том, что она — моя суженая-ряженая, — это лишь фасад твоих истинных намерений. На деле же, Томако просто не замолкает после нашей ссоры. Тебе за неё обидно. Возможно, тебя даже это сильно злит. Именно поэтому ты, пользуясь случаем, решила попробовать на меня повлиять.

— …Надо же… какие мы прозорливые.

По скулам Комии потекли невидимые капли пота, а брови напряжённо затряслись. «Раскрыли!» — всем своим видом кричала её мимика. Попытка скрыть эмоции не принесла никаких плодов.

— Не пытайся: это абсолютно бессмысленно. Моё мнение не изменится. 

— Но почему? Что тебя так не устраивает в Томако?

Комия, по всей видимости, очень сильно хотела помочь своей подруге.

— Я отвечу на этот вопрос, если ты пообещаешь, что это останется между нами.

— Хорошо, я обещаю, — она отдала честь. 

Прозвучало не очень убедительно.

— Э-не, так не пойдёт. Поклянись тем, что тебе дороже всего.

Девушка призадумалась, накручивая на палец кончики волос, после чего всё-таки произнесла:

— Клянусь здоровьем своей матери. Для меня нет ничего дороже этого. 

Я смотрел на Комию недоверчиво порядком нескольких секунд, но не заметил признаков лжи. Или же, следует предположить, что на этот раз Комия врёт, как сивый мерин? Кем ей приходится её собственная мать? Мне ведь неизвестно, как Комия к ней доподлинно относится.

Однако, к худу или добру, я решил поверить, а потому, следуя своему честному слову, ответил:

— Комия-сан, есть три вещи, которые я больше всего ненавижу и которые не готов принять ни в ком. Казалось бы, всего три вещи, но значат они крайне многое. — Поскольку барышня стояла немного дальше, я делал по уверенному, отточенному шагу в её сторону с каждым последующим пунктом. — Во-первых, я всей душой ненавижу лицемерие. Если человек так желает использовать меня в своих целях, то лучше бы ему сказать об этом мне в лицо. И тогда, возможно, я задумаюсь над тем, чтобы ему помочь.

— …

Разумеется, единственным исключением из правил является моя сестра. Она — один-единственный человек, которому я готов простить любое лицемерие. Ведь нет числа тому, сколько раз она прощала его мне. Между нами всё уже давно прозрачно. 

— Во-вторых, я просто терпеть не могу двойные стандарты. Если человек мнит себя другом каждого, то пусть его неистовая доброта равномерно делится меж всеми. Ты не имеешь права называть себя другом каждого, если тебя воротит от вида кретинов, толстяков, отбросов или даже даже хулиганов. Назвался груздем — полезай в кузов. Причём, без лишних слов, пожалуйста. 

Комия слушала меня внимательно, однако мне виделось, что она ещё не поняла, к чему я это говорил.

— И в-третьих, меня выводит из себя то, что люди смотрят на всё с презрительным пристрастием. Банально оценивают по себе. Неужели эти глупцы действительно не осознают, что тем самым они лишь застилают беспросветной пеленой свои глаза? Пристрастие — это даже не порок, а прямой показатель невежественности некоторых лиц.

К концу монолога я оказался напротив Комии на расстоянии вытянутой руки. Мой рост словно бы подавлял эту юную леди, а отбрасываемая мною тень ложилась чёрной простынёй на её тельце.

— У-у-у… как всё запущенно.

Она утомленно вздохнула, бросила на меня несколько отчуждённый взор и следом просипела:

— Как это относится к Томако?

— А ты сама подумай: каким стандартам она наиболее соответствует? 

— Вообще-то, она не подходит не под один из твоих глупых стандартов, — девушка раздражённо сомкнула брови.

— В таком случае ты невежественна и слепа, Комия-сан, — раз не можешь разглядеть человека под другим углом.

Комия выражала полное несогласие и отрицательно качала головой. Наши мнения насчёт Томако расходились, и, едва она открыла рот, дабы заступиться за подругу, как я, оборвав её на полуслове, настоятельно заверил:

— Не стоит: я не буду слушать. Каждый останется при своём мнении.

— Точно? Мне кажется, что в конечном счёте ты будешь сильно огорчён тем, что не прислушался ко мне сразу, — утверждала она с видимым лукавством.

Так и жаждешь мне сказать, что я где-то сильно заблуждаюсь, да? Меня даже чуточку раздражает твоя уверенность. Чувствую себя так, словно бы мне насыпали в стакан чая соли и с невинным до глупости выражением лица заверяют, что это сахар, — я нахмурился, а затем в шутку сказал:

— Тогда... если действительно окажется так, что я заблуждаюсь, то в следующий раз, когда это выясниться и уверенность в этом будет стопроцентная, — я позову тебя на свидание, договорились?

— Полегче с обещаниями.

— Всё равно это никогда не сбудется. Готов проглотить тысячу иголок, если не сдержу своё обещание. Считай, что это клятва, — я уверенно протянул мизинец.

— Что ж, к твоему сведенью, скажу заранее. Я люблю кофе мокко с тремя чайными ложками сахара. Ещё молочное мороженое, желательно, с кусочками фруктов. А также блинчики по-американски, потому что я просто обожаю панкейки!

Молока-то ей действительно и не хватает, — я мысленно горько усмехнулся, глядя на её грудь, по причине чего был одарен подозрительным взглядом. 

— Так… Потом, что ещё?.. Ах! Какой-нибудь торт, Крем-брюле например, (да, девушки по большинству своему, те ещё сладкоежки) но хотелось бы, чтобы в нём было поменьше сливок. Ох, ну и конечно, в довершении всего — белый шоколад или любой другой с орешками, а также пицца! Большая пицца! Прям огромная!

— У тебя губа не дура. Попа не слипнется?

Чую, после подобного свидания... у меня глаза навыкат будут при виде чека. 

Девушка хитро улыбнулась и тихо-тихо пробубнила: «Вообще-то, это ещё мало». Затем она протянула мне мизинец — и мы обменялись обещаниями. Я приглашу её на свидание — Комия на него сходит. Не думаю, что девушка восприняла мои слова всерьёз, однако же я никогда не иду против своих собственных обещаний. По крайней мере, теперь уж точно… никогда.

Ведь как-никак я стал ответственным человеком.

— Кстати, помнишь, я тебе в начале года предлагала присоединиться к нашей компании? — она посмотрела на меня заискивающим взглядом. — Так вот… ты не передумал?

— С начала года моё мнение не изменилось. Если быть предельно честным, то у меня даже прибавилось причин, чтобы не заводить дружбу в связи с последними событиями.

— Ох… ты об этом… — её глаза с печалью опустились. — Под словом «события» ты подразумеваешь те издевательства, не так ли?.. 

Я неопределенно пожал плечами.

— Гадай.

Девушка ещё пару минут стояла и размышляла о своём, — и этого времени мне хватило, чтобы рассудить:

Комия, ты — неплохая девушка. Я бы даже сказал, что ты — одна из немногих, кто искренне относится ко мне без всяческой предвзятости. Но эта «добрая пелена» на твоих глазах... она мешает смотреть на вещи объективно... 

Пребывая в тишине, мы не тратили сил на слова, даже на шёпот: это была некая взаимность.

В каком-то смысле ты даже напоминаешь мне Томако. Вы оба желаете протянуть руку убогому созданию, но совершенно не замечаете того, что это не идёт в угоду вам. Отношения, в которых выгоду извлекает лишь одна сторона, — бессмысленны, и я бы на вашем месте не тратил время понапрасну.

Именно поэтому, Комия — девушка также известная, как лидер одной из «фракций» класса, — я настоятельно тебя прошу… наплюй на меня.

Я смерил Комию равнодушным взглядом. 

Дело не в том, что я вас ненавижу; дело не в том, что отношусь к вам хорошо. Действительно, поймите же вы, наконец, дело даже не в вас.

В конечном счёте... 

Дело в том, что я — другой.

…

— Нет, прошу, я не хочу этого!.. (всхлип) Пожалуйста!.. (всхлип) прошу!..

— Прошу… пожалуйста, прости… пожалуйста, прости меня, Такеши-кун… пожалуйста, прости… Это всё моя вина… Пожалуйста, прости…

...

И именно поэтому я… больше не заслуживаю иной жизни.

Медленно подняв взор на Комию, я с отвращением к себе сквозь зубы процедил:

— Думаю, тебе пора домой.

— Верно.

Не обмениваясь лишними словами, мы неторопливо покинули классный кабинет. Казалось, мы оба понимали, что в словах более нет нужды. В коридоре ничего не изменилось, мы продолжали держать язык, вероятно, переваривая в котелках всё вышесказанное. Коридор, лестница, снова коридор — помещение сменялось помещением. И вот, я уже вижу раздевалку.

Перед шкафчиками мой шаг замедлился — и вскоре я остановился. 

— Ты остаёшься тут? — удивленно спросила Комия.

— У меня есть одно незавершенное дело.

— Вот как… — она обулась и с небольшим сожалением простилась: — Тогда... пока!..

Вяло махнув рукой на прощание, девушка развернулась и покинула стены школы. Я не бросил ей ничего вслед. Совершенно ничего. К слову, я даже и не собирался.

Бардовой вишней скрылись кончики волос, а следом — самая макушка. Комия буквально растворилась за горизонтом — там, где праздно волочили своё жалкое существование всеми любимые, но ныне оголённые, сакуры. Опавшие, розовые лепестки струились в пространстве и, становясь всё темнее и темнее, с каждой секундой всё больше напоминали спелую малину. 

Рыжий лис, что завис над облаками, расправил шёрстку и окрасил мир цветом янтаря.

Испытывая в себе щемящее чувство тоски, я меланхолично задумался:

Интересно, а сакурам есть, за что себя ненавидеть? Или ненавидеть другие сакуры? Их-то, по крайней мере, все любят и уважают. Вот только замечают ли они подобное отношение — это уже другой вопрос.

Эти мысли были мне в укор, ибо я и сам порой не замечал хорошего к себе отношения единиц людей. Возможно, иногда даже нарочно не замечал. Не буду лгать на этот счёт. 

Быть может, я и не являлся столь красивым и величественным, как сакура, но верил, что даже Я заслуживаю место под солнцем. Даже если это самое место располагается там, где кроме солнца, собственно, больше ничего и нет.

Как бы то ни было, в медовой дали я более никого не видел.

Полагаю, теперь мне больше ничего не мешает…

Рекомендации:

1) Читайте произведение со шрифтом Times New Roman!

2) Оставьте комментарий и получите сердечки! ❤️❤️❤️

3) Нажмите кнопку "Спасибо", порадуйте автора! 

http://tl.rulate.ru/book/62626/2387073