Готовый перевод Exalted Above All Others / Возвысившись Над Всеми: Часть 2

Прошли годы. Ты вырос, превратившись из мальчишки в молодого юношу, находящегося на пороге взрослой жизни, шестнадцати лет отроду. Годы постоянного тяжелого труда закалили твое юное тело, а достаток еды помогли тебе вырасти сильным и способными. Но с каждым днем, что ты рос, ты чувствовал, будто ты воруешь у своего отца.

Смахнув со лба собирающийся пот, ты засунул скользкий от грязной воды, и уже затупившийся от количества стеблей риса, срезанных им сегодня, серп себе за пояс. Хмыкнув, ты начал сноровисто перевязывать срезанные стебли мотком веревки. Сегодня был хороший урожай: это уже был твой сотый и второй пучок. Это был еще не конец — тебе ещё нужно будет осушить этот участок, перед тем как снова наполнить его водой. Перед этим, стебли риса следовало бы высушить и взбить, чтобы легко достать зерна.

После этого свертки нужно будет упаковать и отнести на рынок, чтобы продать. На вырученные с этого деньги, ты сможешь наконец уже починить серп или даже купить новый у кузнеца, возможно даже купить новый плуг и несколько новых соломенных шляп для защиты от солнца, а то твоя старая, уже пришла в негодность, и была больше похожа на пучок соломы, обвязанный веревкой, чем на шляпу.

В этом и была вся твоя жизнь. Никогда не меняющаяся череда событий, без надежды на что-то большее.

Ты не был грамотен, не умел ни читать, ни писать. Собственно, тебе это было и не нужно. Возможно, ты мог бы научиться у странствующих монахов, как это сделали некоторые другие, но ты этого не сделал, потому что тебе не нравилось, как помимо письменности они обязывали каждого из учеников изучению Безупречных Текстов.

Взяв последний пучок рисовых стеблей под мышки, ты вылез из водянистого рисового поля и поднялся на грунтовую дорогу рядом. На дороге, недалеко от тебя стояла твоя небольшая тележка, до краев заполненная рисовыми стеблями.

Закинув пучок в повозку, ты вздохнул. Левое колесо болталось. Как серп и плуг повозку похоже тоже придется отремонтировать. Грустная мысль мелькнула в твоей голове. И что, после всех починок тебе останется от продаж в конце дня?

Подавив жалкое чувство в груди, ты снова начал тянуть повозку, направляясь к себе домой. Вокруг можно было увидеть похожую картину; усталые фермеры, тащащие свой урожай к себе домой. Единственное, что отличало тебя от них было простым:

Ты был один. Ты всё делал один.

Ты тратил большую часть дня на это, иногда даже работая до глубокой ночи или следующего утра. Однако, для тебя это был не повод отлынивать, и ты часто работал до истощения, перетруждая своё тело.

Губы твои потрескались, несмотря на то, что ты регулярно смачивал их языком, а в горле пересохло, и было чувство будто туда насыпали раскаленного песка. Твоё тело завопило в знакомом протесте, умоляя отдохнуть, но ты всё равно продолжил свой путь.

Проходя мимо других фермером, и видя знакомое лицо, ты улыбался и всегда здоровался, однако в этом жесте ничего кроме вежливости не было. Ты никогда не был особенно близок с другими детьми, когда рос, что привело к тому, что ты стал своего рода социальным изгоем.

Не помогало и то, что все они вызывали у какой-то глубинной части тебя отвращение, которое никогда до конца так и не покидало тебя, как бы ты не старался его подавить. Все они просто повторяли одни и те же движения, каждый день, раз за разом, улыбаясь и кивая, будто бы совершили какой-то великий подвиг. Некоторые из них иногда нарушали однообразие своей жизни свадьбой тут или каким-то скандалом там, но для них это было просто небольшим отвлечением, после которого они радостно возвращались к привычной им монотонности.

Некоторые из наиболее набожных жителей деревни даже гордились этим. С маниакальной уверенностью, что все их усилия окупятся в следующей жизни и они, наконец-то, будут вознаграждены за весь проделанный ими труд.

Только вот они не будут. Плоды их тяжелых усилий, пота и боли будут пожинать те, кем они станут в следующей жизни, а не они сами.

Тот факт, что никто из них этого не понимал, всегда вводил тебя в недоумение. Зачем им вообще беспокоиться о жизни, которую они даже не вспомнят? Почему их не волнует то, что с ними происходит сейчас?

Это не давало тебе никакого права смеяться над ними, поэтому ты всегда держал своё мнение при себе, однако твоё тихое поведение и постоянная сосредоточенность на работе поспособствовали тому, что ни настоящими друзьями, ни просто близкими тебе людьми ты не обзавёлся. Порой, старейшины деревни пытались завязать разговор с тобой на любую пустую тему, которая придёт им в голову, что неизбежно всегда перерастало на тему их внучек, в попытках выдать их замуж за тебя. Иногда тебе даже сватались более старшие женщины, или совсем отчаявшиеся выйти замуж вдовы.

Ты всегда играл дурака в таких случаях, будто бы не понимал их намёков, но правда была в том, что ты просто не хотел жениться. Ты не хотел привязывать себя к людям, которые были довольны умереть там, где родились.

С тяжелыми мыслями и ноющим телом, именно в таком виде, ты и дошел до дома. Дома, который за все те годы, что ты рос и жил в нём ни чуточки не изменился.

Подогнав и оставив повозку близ стены, ты опустил взгляд на свои мозолистые, мокрые от липкого пота руки и сделал глубокий вдох раскаленного после дневной жары воздуха, после чего выдохнул, пытаясь успокоить быстро бьющееся сердце. Постояв так пару минут, ты с сожалением открыл глаза, направляя свои ноги в сторону своего родного дома.

***

Войдя в так давно знакомую ветхую, грубую хижину, на твои плечи тяжелым грузом легла уже совершенно другая ноша. Уже совершенно другое чувство завладело тобой, заставив до этого казавшийся обжигающим пот на твоей кожи, будто похолодеть на мгновение.

Недалеко от тебя, по твою правую руку, на старой кровати из соломы и дерева мирно спала небольшая фигура. Беспокойство, и страх сжали твоё сердце, когда ты медленно приблизился к кровати. Подойдя к краю, ты осторожно опустился на колени. Глядя на мертвенно бледное, состоящее больше из кости чем плоти, лицо ты почувствовал болезненный укол в сердце. На его губах можно было разглядеть пятна давно запекшейся крови, щеки его были впалые настолько, что казалось будто кожа вплотную прилегает к его скулам, а глаза его судорожно двигались под веками в беспокойном сне. От кровати несло запахом векового пота, и даже чего то более желчного. Похоже он мог опять обгадиться, пока ты работал.

Это был твой отец, и он медленно умирал.

Именно это ты имел в виду ранее, когда говорил, будто ты крадёшь у своего отца. Пока ты с каждым днём становился всё крепче и сильнее, он становился всё слабее и слабее.

Врачи полагали, что всему виной была смесь глубокого неизлечимого недуга и старости. Волосы его истерлись, став тонкими, почти соломенными. Он едва мог вставать с постели, чего уж говорить о работе. Так что на тебя, как единственного сына, выпало заботиться об отце и сделать так, чтобы последние дни его жизни были для него самыми комфортными.

Ты почувствовал как в горле встал комок, когда ты осторожно и нежно взял его холодную, липкую руку в свою. Даже в абсолютной тишине вашего дома, ты не сразу смог услышать его слабое, прерывистое дыхание. Ты медленно и судорожно вздохнул, чувствуя, как беспомощность и слабость сжали твоё сердце.

Он перестал сражаться. Он перестал сражаться с тех пор, как умерла твоя мать. Это не старость лишила его сил, а разбитое сердце и разбитая душа.

Порой ты не мог решить, ненавидишь ли ты его больше, чем любишь. Легонько сжав его руку напоследок, ты начал медленно перемещать его из его старой кровати в свою. Он даже не проснулся, только немного пошевелился, когда ты переносил его, стараясь изо всех сил быть нежным.

Сегодняшний день обещал быть долгим. И это было только начало.

***

Для большинства людей в Творении родиться и жить на Благословенном Острове пожалуй может считаться огромной удачей. Погода всегда была очень мягкой, и предсказуемой, а наибольшей опасностью для жителя Острова было поскользнуться и упасть во время работы на рисовом поле. Из-за того, что вы жили в префектуре Пангу и находились так близко к одноименному городу, бандиты и разбойники не были проблемой.

Вы с отцом жили мирной жизнью. Многие убили бы просто за саму возможность поменяться местами с тобой, учитывая, какой обычно была жизнь для тех, кто находился за пределами Благословенного Острова. Ты не мог отрицать, что тебе очень сильно повезло с тем, что тебе было дано с рождения, с той мирной жизнью что у тебя была.

Но она была не для тебя. Этого ты тоже не мог отрицать.

После того как ты помыл отца в теплой чистой воде, он на время проснулся, но глаза его, мутно-белые и слепые к окружающему его миру и действительности, означали лишь то, что он принял тебя за кого-то другого, кем ты не являлся. Ты не произнес ни слова, и просто молча позволил ему пожить в своих иллюзиях немного дольше. Всё также в тишине, ты приготовил остатки мяса и овощей, что у вас были, сделав для него мягкое водянистое рагу.

Пока ты готовил, он начал говорить сам с собой о вещах, не имеющих ничего общего с реальностью, будто переживая события прошлого как настоящее. Но даже когда он говорил, он всегда был таким... далёким. Как будто его и не было на самом деле, и вместо тяжелой действительности, он просто жил в своём собственном мире.

Как же ты ненавидел всё это. Как он ушёл в себя, оставив тебя одного проживать жизнь, которую ты так презирал.

Но он всё равно оставался твоим отцом. Отцом, которого ты всё равно любил.

Убедившись, что он всё съел и снова уснул, ты решил отдохнуть и развлечься...

Вторичный Атрибут:

- [X] Социальный: Поразмышлять о том, как торговаться на фермерском рынке. Сегодня был неплохой урожай, но эти городские всегда пытаются облапошить, потому что весь день сидят на своей заднице, и думают, что вы, деревенские, не понимаете ценность нефритовых оболов.

- [   ] Ментальный: Попробовать почитать одну из книг, которую ты купил для чтения. Попробовать почитать, так как на самом деле ты не умеешь читать, вместо этого, ты уже давно пытаешься научить себя. Ты не совсем уверен что произойдет, если тебя обнаружат, но ты уже все равно это сделал, потому кто тебя остановит?

***

Это был один из немногих способов прервать однообразность твоего существования. Немного, но этого было достаточно.

Нет. Нет, это была ложь. Этого было недостаточно. Скорее, это было все, на что ты мог надеяться, чтобы хоть как то разнообразить свою жизнь. Здесь, под защитой и приютом Благословенного Острова, от тебя не ожидалось ни умения читать, ни знания как улучшить свою жизнь.

Ты был крестьянином. Фермером. Ты выращивал еду для знати и ел сам, когда мог. Тебе не нужно было уметь читать. Тебе не нужно было беспокоиться о нефритовых оболах.

Только ты никогда не был дураком. Уже прошло два года, но и до этого ты чувствовал перемены в воздухе, надвигающуюся бурю. Никто не осмеливался говорить об этом, но будущее казалось зыбким, почти неопределенным. Крестьяне делали то, что у них получалось лучше всего, кормя знать, и пытаясь игнорировать, насколько хрупкими на самом деле являлись их жизни.

Одевая своего бормочущего под нос отца, ты усилием воли подавил рвущийся наружу вздох. Это жгучее чувство беспомощности в твоей груди было подобно кипящему маслу, кипящее столько сколько ты себя помнишь. Как же ты это ненавидел.

Но кто ты такой, чтобы презирать других? Кто больший глупец: человек, довольный своим местом в жизни, или человек, мечтающий о чем-то большем, но так и не осмелившийся ухватится за свою мечту?

"Пошли, отец. Ужин почти готов," — сказал ты тихо и успокаивающе, словно не желая его спугнуть, и он повернулся, посмотреть на тебя своим пустым, глупым взглядом. Его молочно-белые глаза медленно моргнули. Он улыбнулся своими желтыми старыми зубами, даже в забытье улыбаясь этой доброй, нежной улыбкой. На мгновение тебе показалось будто перед тобой сидит твой отец, такой каким ты его помнил — всегда приветливым и полным сил.

"Ох, молодой человек, извините, как я мог вас не заметить. Чем могу вам помочь?" — непринужденно спросил он. Также быстро как оно и появилось, видение исчезло, оставляя за собой жестокую реальность. Твое горло болезненно сжалось от его слов.

Ты слышал рассказы о том, как те, кто забывает себя и свои семьи, могут впасть в ярость, считая свою семью чужаками, вторгшимися в их дом.

С отцом этого никогда не случалось. Он никогда не был жестоким человеком, и даже туман старости не мог превратить его в того, кем он не был.

"Вы уже помогли, сир," — ты ответил медленно, пытаясь скрыть боль в голосе, и он моргнул. — "Вы предложили мне ночлег, не помните?"

"Да? Извини, мой мальчик, но моя память уже не та, что прежде," — он усмехнулся будто одному ему известной шутке, и какая то темная, извращенная часть тебя даже нашла это немного забавным. Если ему и показалось странным, что ты одевал его, как младенца, он этого не показал.

"Ах, считай, что тебе очень повезло, мой мальчик," — весело сказал он, и его усеянное морщинами лицо растянулось в улыбке, — "Моя Речка — лучший повар по эту сторону Благословенного Острова."

Сапфировая Река. Это было имя твоей матери, особенно иронично, учитывая, что у нее были огненно-рыжие волосы.

"Она сейчас спит, сир," — ответил ты. Количество усилий, потребовавшихся, чтобы твой голос не дрогнул, даже слегка, было колоссальным.

Он нахмурился, прежде чем его глаза широко распахнулись, а его губы растянулись в широкой гордой ухмылке.

На это было невероятно больно смотреть. Пока он снова ушёл в себя, ты быстро протёр свои слезящиеся глаза, и начал потихоньку перемещать его в главную комнату вашей хижины; небольшой деревянный столик посередине и медленно горящий фонарь на столе.

"Конечно, конечно она спит, не могу поверить, как я мог забыть! Я скоро стану отцом!"

Несправедливо. Ничто из этого не было справедливо.

"Она всё время твердит мне, что ей не нужен отдых, что её семья позаботилась о том, чтобы она была тем ещё крепким орешком, но моему сердцу всегда становится чуточку легче, когда она всё таки решает передохнуть," — радостно продолжил он, и ты не осмелился посмотреть ему в глаза, пока ты медленно накладывал вам еду.

"Вот как?" — Ты полувопросительно ответил, и твой голос под конец дрогнул. Ты сидел прямо напротив него, упрямо смотря на белый рис и ломтики говядины, не осмеливаясь поднять глаз.

"Мм," — он медленно кивнул, и к счастью притронулся к еде, — "Но... ба, ничего, ничего. Сомневаюсь, что вам будет интересно слушать про проблемы обычного фермера."

Ты медленно поднял голову, и тяжело сглотнув, покачал головой, — "Нет, пожалуйста, продолжайте. Ничего страшного."

Он фыркнул, и замолк на мгновение, по-видимому, обсуждая сам с собой стоит ли продолжать разговор, прежде чем его плечи чуть-чуть опустились, — "Я... я беспокоюсь за своего ребёнка."

Такого... такого ещё не было. Он никогда не говорил ничего подобного, ранее. Этой ночью, что-то было не так.

"Перебраться сюда было не легко, особенно настолько далеко от её семьи," — сказал он, и ты чуть не подавился рисом, — "Кучка злых ублюдков. Сказать, что они были против нашего союза, ничего не сказать."

Твоя... твоя мать была кем то важным? Иногда, он рассказывал тебе различные истории о ней, но никогда о её прошлом.

Какая-то часть тебя была обижена, что он был готов рассказать незнакомцу то, что он не сказал бы собственному сыну, но это была не большая часть. В конце концов, он никогда не любил говорить о ней, ведь она напоминала ему о том, что он потерял.

"Если бы они нашли нас, они бы..." — он на мгновение замолк, после чего беспечно продолжил — "Ей бы они не причинили вреда. Но если бы они добрались до нашего ребенка, я... я боюсь представить, чтобы они сделали."

"Они бы убили его?" — ты спросил, но был удивлен, когда он покачал головой.

"Хуже. Они бы усыновили его. Ни я, ни моя Речка не хотели этого," — сказал он, медленно покачав головой, "Ох, мне кажется я утомил тебя своей болтовней, мой мальчик. Давай лучше поговорим о более приятных вещах."

Усилием воли, ты заставил себя успокоиться. Перед тем как снова заговорить, ты сделал глубокий вдох. "Конечно, сир. Как ваш урожай сегодня?"

"Ох, просто прекрасно!" — он весело рассмеялся, и как два незнакомца, вы снова начали говорить о мирских вещах.

Это был один из самых нормальных ужинов с твоим отцом за долгое, долгое время.

***

Вы не разговаривали, как отец и сын. Скорее это была трапеза между двумя незнакомцами, повстречавшимися по воле судьбы, и решившими вместе укрыться на ночь. Впервые за долгие годы отец, будто пробужденный от вековой дрёмы, был весел и энергичен, говорил громко, улыбался, и постоянно шутил. Эта перемена была настолько неожиданной, что ты не мог ничего поделать с появившейся за него тревогой и беспокойством.

Мысль о том, что только думая, что находится в компании абсолютного ему незнакомца, отец стал более живым, и почувствовал, что может излить душу, отдавалась неприятной болью в груди. Но это была небольшая, приглушенная боль. Приглушенная тем фактом, что впервые за годы ты был наедине со своим отцом, а не незнакомцем, носившим его одежду.

Были времена, когда после очередного ненавистного дня, ты презирал и, возможно, даже ненавидел его, однако он всегда оставался твоим отцом и в глубине сердца ты горячо любил его, ведь в конечном итоге, во всем Творении остались только ты и он. Неважно сколько друзей ты мог завести, семья всегда оставалась семьёй.

А вскоре у тебя могло не стать и этого. Не желая портить себе настроение угрюмыми мыслями, ты начал быстро и методично доедать свою порцию, стараясь не думать ни о чём. Закончив, ты поднял голову, и почувствовал как твоё сердце жалобно сжалось, увидев, что отец почти не притронулся к еде.

"Вы уже наелись, сир?" — ты спросил, и сразу же возненавидел то, каким жалобным прозвучал твой голос. Если отец и услышал мольбу в твоём голосе, он не подал виду, грустно покачав головой.

"Нет, нет, всё в порядке, мой мальчик. Времена сейчас тяжелые, к тому же я не слишком голоден," — тихо сказал он, и ты сильно закусил губу, — "Пусть Речка забирает себе оставшееся. Ей это сейчас нужно больше, чем мне."

Тебе потребовалось приложить гораздо больше силы воли, чем следовало, чтобы не отрыть рот, и не сказать чего то лишнего. Только почувствовав металлический привкус во рту, ты медленно разжал зубы, и выдохнул.

"В таком случае я отнесу еду ей, сир. Она сейчас отдыхает," — сказал ты, пытаясь скрыть окровавленную губу от его угасающего взгляда. Ты ненавидел то, как тепло он улыбнулся тебе, незнакомцу в его старых слепых глазах, относящему еду его слабой, беременной жене.

"У тебя доброе сердце, мой мальчик," — сказал он, и тебе пришлось крепко сжать миску, чтобы остановить дрожь в своей руке, — "Твои родители должно быть страшно гордятся таким, сыном как ты."

"Я... надеюсь на это," — тебе становилось всё сложнее сохранять спокойствие с каждой пройденной секундой, особенно когда он слегка нахмурился, и на его старом, обветренном лице отразился намёк на сочувствие.

"Ах, тысяча извинений, мой мальчик. Прости, если я потревожил старую рану."

"Н-нет, нет всё в порядке. Так получилось, что мы просто... не разговаривали в последнее время, вот и всё."

Твой отец понимающе кивнул и попробовал встать. По привычке, положив миску на стол, ты быстро подошёл к нему, и осторожно помог подняться. Он тепло улыбнулся тебе, не замечая насколько потными и липкими стали твои ладони.

"Могу я кое в чём признаться, мой мальчик?" — спросил он и, должно быть, на мгновение почувствовал твоё колебание, потому что его улыбка чуть потускнела.

"Я просто незнакомец, сир. Действительно ли вы должны делиться чем-то сокровенным со мной?"

Он тихо усмехнулся, пока ты вёл его к его чистой кровати, "Зови это интуицией, мой мальчик, но мне кажется, что я могу тебе доверять. Есть в тебе что-то такое."

Учитывая, что ты его сын, ты на это надеялся.

"По правде говоря... я боюсь. Я боюсь причинить боль своему сыну."

Ты застыл на месте. Если он и заметил, как его слова заставили тебя замереть, то не подал виду, устало ложась на свою соломенную кровать. Его слепые глаза уставились куда-то вдаль, не видя как у тебя перехватило дыхание.

"Уже не первый раз меня терзает вопрос, готов ли я стать отцом," — продолжал он своим усталым старческим голосом, как будто даже не замечая твоего присутствия, — "В жизни есть мало вещей ценнее семьи. Многие принимают её за должное, не ценя, что имеют и каждый раз, когда я имел несчастье наблюдать побои и крики, моё сердце разрывалось. Я бы никогда не поднял руку на своего мальчика, но я не могу перестать волноваться."

Он никогда не причинял тебе боли. Ни словами, ни действиями. У вас были моменты, ссоры, но у какой семьи их не было?

Всё это было слишком.

"Я..." — твоё горло болезненно сжалось, но глотнув, ты смог договорить хриплым голосом — "Я думаю, вы справитесь, сир. Ужасный отец не стал бы беспокоиться так, как вы."

Он по-отечески улыбнулся тебе, и твоё сердце сжалось, "Вот как? Должен признаться, мой мальчик, твои слова меня успокаивают. Полагаю, что вместе с моей дорогой женой, нам действительно не о чем беспокоиться."

Ты незаметно потёр запястьем свои внезапно горящие глаза, промычав в знак согласия. Он долго и напряженно зевнул, и после небольших уговоров отправился ко сну.

"Отдыхайте, сир. Прошу," — с каждой секундой тебе становилось сложнее скрыть мольбу в своём голосе — "Завтра вам понадобятся силы."

Он издал сухой, ужасный звук, в котором с трудом можно было узнать смех, "Да... да, ты прав. Завтра... завтра срок родов, не так ли?"

К счастью он уже закрыл глаза, а потому не мог видеть, как ты тщетно пытался вытереть жгучие слезы. Твой голос дрожал от переполняющих тебя эмоций — "М-может быть. Прошу спите, сир, завтра вы будете нужны Мате-... вашей жене здоровым и полным сил."

"Ха-ха... не советую говорить такое в её присутствии," — он сказал отстраненным голосом, уже медленно уплывая в мир грёз, снова оставляя тебя один на один с жестокой реальностью — "Мой мальчик... О, мой сын..."

"Ваш... ваш сын будет любить вас всем сердцем, сир," — под напором эмоций слова сами сорвались с твоих губ, однако ты не получил ответа от мирно спящей фигуры отца. Осторожно наклонившись, ты нежно поцеловал его в лоб, будто пытаясь убедиться, что сон его был спокоен и сладок. Когда ты был маленьким, он делал для тебя тоже самое.

Сегодняшний приступ был, пожалуй, самым худшим. Иногда, у него были времена, когда он просто не разговаривал или отказывался есть. Иногда, тебе приходилось кормить его самостоятельно. Редко, но у него были времена как сегодня, когда он впадал в забытье, и тебе приходилось подыгрывать его иллюзиям, но даже среди них, сегодняшняя ночь была худшей из тех, что тебе пришлось пережить.

Так много от отца, которого ты так любил и уважал, исчезло, возвращаясь только в проблесках и случайных фразах. Несправедливо. Ничто из этого не было справедливо. Он заслуживал большего.

Он заслуживал большего, чем это.

Взял уже остывшую еду, ты с тяжелым сердцем направился к святилищу своей матери. Даже когда разум отца угасал с каждым прошедшим днём, ты всегда старался сохранить то единственное, что осталось от матери.

Осторожно поставив миску у подножия алтаря, ты сел, издав тяжелый вздох.

"Он говорил о тебе," — ты сказал в пустоту. Ты не ждал ответа от этой холодной, пустой комнаты.

"Я не знаю, чему верить," — ты продолжил, не испугавшись давящей тишины — "Могу ли я быть чьим-то бастардом? Отец сказал, что они скорее усыновят меня, чем убьют. И как я, черт возьми, должен это воспринять? Что мне делать с этим знанием?"

"Я застрял здесь, ухаживая за человеком, который даже забыл лицо собственного сына," — с каждым словом твой голос становился громче, а глаза горели — "День за днем ломаю себе спину за сиу и йену. Я едва могу нагрести на ежегодный налог как есть. Он будет через две недели, а у меня есть только две коку сейчас. Я должен откладывать еду, еду, которую он не ест и ради которой я рискую своей жизнью."

Твоя грудь поднималась и опускалась, твоё дыхание прерывчатое, скомканное. Твое горло будто свела судорога, но усилием воли ты заставил себя успокоиться перед тем как ты сделаешь что-то, о чём пожалеешь.

"Жизнью, на которую мне плевать," — тихо сказал ты в пустоту, не предлагавшую ни утешения, ни осуждения — "Я хочу уйти, мама. Боги, как же я хочу уйти."

Но ты не можешь. Не будешь. Пока жив отец, ты не покинешь его.

Вспышка гнева оставила тебя подавленным и слабым. Не найдя, что еще сказать, ты просто решил помолиться в последний раз и приготовиться ко сну.

Завтра будет новый день. И тебе нужно было подготовиться.

http://tl.rulate.ru/book/94166/3158623