По мере того как я овладевал языком, я мог понемногу узнавать об этом мире.
Я узнал, что это страна – Корея, о которой я раньше не слышал. И что самое невероятное – сейчас 2027 год.
Мир, которому минуло столетие, по-прежнему слушает Моцарта и Бетховена. Если не считать их произведений, всё остальное изменилось.
Я мог управлять чем-то, не прикасаясь, а также смотреть в любую точку мира через ящик, называемый телевизором.
Возможно, это не Земля.
Иначе как тогда объяснить то, что изображение движется.
В телевизоре жёлтый квадратный монстр в одних штанах свободно передвигается и даже говорит.
Самое удивительное в этом дивном мире – тело ребёнка.
Каждый день восхищаюсь даром здорового тела.
Я восстановил свой сломленный разум и спокойствие только благодаря тому, что не слышал галлюцинаций, которые меня терзали, говоря, что я бесполезен.
Нет боли при повороте тела, и не нужно бояться или опасаться, когда она наступит.
Это чудесное счастье может быть повседневной жизнью здорового человека.
Но…
Пускай и не намеренно, это всё равно, что забрать тело ребёнка.
Я не мог сам покончить с этой ложью, хотя и чувствовал вину, из-за дедушки этого дитя.
Он воздерживался от подробных разговоров при мне, да и я не мог толком понять о чём речь.
Похоже, с ребёнком произошёл несчастный случай.
Пожилые люди небезосновательно склонны к проявлению привязанности.
Именно поэтому я и не могу сказать ему, что я не твой внук, даже если и способен общаться с помощью ограниченного количества слов.
– Как ты себя чувствуешь, Хун?
Когда я кивнул, он заговорил снова.
– Тебе хорошо?
И не хорошо, и не плохо.
Просто ситуация неловкая, и я о многом хочу спросить.
Но если я скажу, что был человеком, умершим 137 лет назад, уверен, ко мне будут относиться как к сумасшедшему, как и в прошлом.
– Речь Хуна ведь понемногу улучшается?
Спросил доктор у старика.
– Да, но…
– Скоро станет лучше.
– Ох.
– Профессор должен взбодриться, чтобы Хун тоже мог взбодриться. Ты же хорошо питаешься и занимаешься?
При этих словах старик погладил меня по волосам.
– Когда же он поправится?
– Один раз чудо уже произошло, нельзя терять надежду. А, ему также стоит получить психиатрическую консультацию.
Лицо у старика не очень хорошее.
– Психиатрия уже не та, что прежде. У каждого современного человека есть одно или два психических заболевания. Лечение и своевременная консультация помогут Хуну.
Старик тяжело вздохнул и кивнул.
– Тогда так и поступим.
– Хорошо. В следующий раз поработаем с отделом психиатрии. А также отдельно получим психиатрическую консультацию.
– Да. Мы должны сделать всё, что в наших силах.
Старик пригладил мне волосы.
Странно.
Никак не могу привыкнуть к тому, что меня гладят по голове в свои 36 лет.
Как давно я не получал такого тёплого прикосновения?
Сложные чувства.
На следующий день.
Когда я последовал за медсестрой, думая, что буду прогуливаться, как обычно, я встретил человека, которого раньше не видел.
– Рад тебя видеть, Хун.
– Привет.
Я произнёс приветствие, о котором узнал.
– Я доктор Ким Хивон. Сегодня я буду рисовать с маленьким Хуном. Хун любит рисовать?
Я не понимал, о чём он говорит.
Пока я просто смотрел на него, он улыбнулся и протянул мне белую бумагу и карандаш.
– Что скажешь?
Я поднял голову.
– Нарисуем Хуна? Доктор тоже будет рисовать, так что давай сделаем это вместе.
Кажется, он говорит о том, чтобы нарисовать автопортрет.
Нарисовать.
Я думал, что больше никогда не смогу рисовать. Моё заветное желание сбылось.
Жаль только, что такая возможность выпала мне, когда я забрал тело этого бедного ребёнка.
Поколебавшись, я взял бумагу и карандаш.
– Хун? Куда ты?
Я собирался пойти в уборную, чтобы найти зеркало, но доктор достал его из ящика, будто понял, чего я хочу.
– Вот. Хорошенько взглянем и нарисуем.
Бесстрастный ребёнок в зеркале, кажется, вырос в родительской любви.
На его теле не было ран, а на руках – царапин, и хотя он долгое время лежал, ему удалось быстро поправить своё здоровье, просто питаясь и занимаясь.
У него гладкая кожа и ухоженные волосы. Всё это указывает на то, что его любили.
Каково было бы потрясение родителей, увидь они своего любимого сына безжизненным?
И тем не менее родители не пришли к нему даже после того, как он очнулся.
Моя печаль отразилась в выражении лица.
Я держал карандаш перед бумагой.
***
Ким Хивон, психиатр из больницы WH Korea, внимательно посмотрел в его глаза.
Сегодняшним пациентом был 10-летний мальчик.
Ким Хивон сочувствовал пареньку, потерявшему родителей в столь юном возрасте.
Ко Хун попал в автомобильную аварию вместе со своими родителями и впал в кому.
После госпитализации врачи сделали всё возможное, но через неделю его сердечно-легочная функция остановилась на 48 часов.
Зрачки не реагировали даже на свет, а кровяное давление резко снизилось.
У него была смерть мозга, он не мог дышать без специального аппарата.
И такой ребёнок чудесным образом очнулся.
Медицинский персонал, наблюдавший за ним, предположил, что языковая аттриция и ухудшение интеллекта постепенно сходят на нет.
Уже одно это было большой удачей.
Мозг остановился на 48 часов, поэтому возможны нарушения его функций.
Просто проснуться было чудом.
Ким Хивон решил подойти к ребёнку, чтобы поинтересоваться, как у него дела с рисунком.
И…
– Бог ты мой.
На секунду он забыл о своей работе и влюбился в детский рисунок.
Стоило ребёнку взять карандаш, как его безжизненные глаза, казалось, засияли.
Мальчик рассматривал себя в зеркале и вскоре зашевелил рукой.
Уверенно.
Линии, которые протянули без малейших колебаний, постепенно обретали форму.
Ребёнок, который ещё недавно был спокоен, рьяно заполнял бумагу.
Грубые линии образовали форму и расположились так, как будто они были там изначально.
Доктор Ким Хивон заворожено наблюдал за происходящим, и только после того, как Ко Хун закончил рисунок, он пришёл в себя.
Рисунок не был детальным.
И даже не был цельным.
Однако он передавал эмоции мальчика, переживающего глубокую печаль.
– Как…
Доктор Ким Хивон поднял голову.
По сравнению с тем подавленным выражением, которое он увидел при первой встрече, мальчик слабо улыбался.
– Ты учился рисованию?
Ко Хун моргнул, будто не понимая, о чём речь.
– Твой дедушка научил тебя рисовать?
Ким Хивон поинтересовался, учился ли Ко Хун живописи у своего деда Ко Суёля, который является деканом Колледжа искусств корейского университета и художником, представляющим Корею.
Родители Ко Хуна также были знаменитостями в сфере искусств и часто появлялись в СМИ.
Мужчина мог только думать, что у мальчика талант, и он получил прекрасное образование от своих родителей и профессора Ко Суёля.
Ко Хун ничего не ответил.
Он просто смотрел на Ким Хивона и показывал на пустой лист бумаги.
Засмотревшись, доктор забыл, что попросил рисовать вместе.
– Прости. Я забыл, так как Хун хорошо рисовал.
Ко Хун взял пустой лист.
Ребёнок спрашивал разрешения с ясными глазами.
– Хочешь ещё порисовать?
Ко Хун кивнул. Он положил бумагу и вновь взялся за карандаш.
– Боже.
Он мало что знал о живописи, но было и так видно, что Ко Хун – необычный ребёнок.
Некоторое время мальчик не мог усидеть на месте и озирался по сторонам.
Взяв бумагу и карандаш, он только и делал, что рисовал.
Удивительная концентрация, которая невозможна в детском возрасте.
В назначенное время за внуком Ко Хуном приехал его дедушка Ко Суёль.
– Наш Хун хорошо провёл время с доктором?
– Привет.
Его внук всегда говорил лишь «привет», но Ко Суёль всё равно был рад.
– Хорошо-хорошо. Здравствуйте.
Ким Хивон только заметил, что мальчик поздоровался.
Ребёнок такого возраста рисовал почти три часа.
– Хун, я пойду поговорю с твоим дедушкой, подожди здесь немного.
Ребёнок оставался неподвижным, не отвечая. Он крепко держал в руках бумагу и карандаш.
Ко Суёль усадил Ко Хуна на стул лицом к доктору. Его лицо было полно печали.
– Как всё прошло?
Ким Хивон не знал, что ответить Ко Суёлю.
У него был большой опыт, и он встречал разных детей, но случай вроде Ко Хуна попадался очень редко.
Он успокоил своё удивлённое сердце и спокойно начал задавать вопросы.
– Профессор, Хун учился рисовать?
Ко Суёль покачал головой.
– Честно, не знаю. Мы виделись, когда он был ещё совсем маленьким. Они с родителями часто ездили за границу.
Ким Хивон кивнул.
– Я попросил Хуна нарисовать рисунок, чтобы понять его состояние. Даже не знаю, что и сказать. Он так хорошо нарисовал.
– Вот как?
Поскольку Ко Суёль никак не отреагировал, Ким Хивон осторожно протянул рисунок, нарисованный Ко Хуном.
– Думаю, профессор сможет лучше разглядеть рисунок.
Арт-терапия не была его специализацией.
– Я знаю о живописи, но психология…
Ему было интересно, какой рисунок нарисовал Хун.
Как только Ко Суёль взял бумагу, его брови стали подниматься вверх.
– Что это?
– Рисунок Хуна. Я попросил его нарисовать автопортрет, и вот как он нарисовал.
Ко Суёль не мог в это поверить.
Хотя деталей не хватало, форма была четко задана.
Вдали он казался милым ребёнком, но вблизи всё иначе.
В тонких линиях выражались наполненные печалью и замешательством глаза.
От грубых линий он почувствовал неописуемую ауру.
Выразительность, выходящая за рамки оригинальности и смелых упущений, – это не то, что может сделать человек, который учился рисовать всего несколько лет.
Тут чувствовалось достоинство мастера, создавшего свой собственный стиль живописи.
Ко Суёль, который рассматривал и другие рисунки, показанные Ким Хивоном, тихо спросил.
– Хун правда нарисовал это?
– Да. Пока это только предположение, но если у него такие хорошие навыки наблюдения и он может выразить себя настолько глубоко, то не думаю, что вам нужно слишком беспокоиться.
– Правда?
– Да. Нам придётся ещё немного понаблюдать, но таково моё мнение. Не стоит переживать об этом до появления результатов.
Ко Суёль повернул голову и увидел, что его внук что-то рисует в углу комнаты.
– Наверное, хочет рисовать.
Ким Хивон продолжил.
– Он рисует так уже три часа. Мало кто из детей способен так сосредоточиться в этом возрасте. Даже взрослым трудно оставаться в таком состоянии более часа.
Ко Суёль никак не мог принять эту ситуацию.
Внук, тяжело раненный в автомобильной аварии, был обречен.
Его привезли в лучшую больницу, но лечение было невозможным.
Оставалось только поддерживать жизнь.
Однако.
Зная, что надежды нет, он не мог отказаться от единственного внука после смерти сына и невестки.
И тут ребёнок очнулся.
Врачи в больнице WH Korea сказали, что это чудо.
Пускай у мальчика и были амнезия, языковая аттриция и сильное волнение, он был благодарен за то, что тот вернулся в мир живых.
Внук, который умер и сумел выжить.
Он сталкивался со многими шедеврами, но всё равно не мог в это поверить.
Доктор сказал, что рисунки Хуна очень хорошо нарисованы, но в глазах Ко Суёля это не тот уровень.
Ни один из учеников, которых он обучал в течение 30 лет, не обладал такой сильной выразительностью.
Ко Суёль просто не мог поверить, что его внук нарисовал эти три наброска карандашом.
Он повернул голову.
Его внук посмотрел по сторонам.
А затем опустил голову и быстро задвигал руками.
Всё было так же, как когда мальчик находился в палате.
Он думал, что рассеянность была вызвана обычным волнением.
«Он осматривался.»
Ко Суёль подошёл к внуку.
На бумаге, которую держал его внук, была запечатлена комната для консультации.
Там, где перспектива* обрывалась, было преувеличение высокого накала и желания.
[П/П: *Перспектива – изображение предметов на плоскости в соответствии со зрительным восприятием человеком, отдаленности от точки наблюдения.]
На рисунке был изображен десятилетний мальчик.
Профессор Ко Суёль вздрогнул.
http://tl.rulate.ru/book/67083/2883247
Сказали спасибо 5 читателей