Готовый перевод Choice and no alternative / Выбор и безальтернативность: Глава 8.5.

V

Знаете, порой я многое не понимаю.

— Бля, девчат, вы видели?.. У этой твари снова идеальные результаты! Все учителя по ней так и тащатся. Чёртова зубрилка!

— Ага, аж вымораживает.

— Особенно бесит этот её непричастный вид, словно бы она и вовсе не старается!.. Во время перемен она, то и дело, задротит в своём телефоне. Ей, как будто, вообще на людей плевать! Хоть бы немного обращала внимания на окружающих, эгоистка…

— Ну, не все же мы тут такие богатые, чтобы дома с репетиторами учиться, а в школе балду гонять, хи-хи…

Многое не понимаю.

— Зубрила.

— Зануда.

— Задротка. 

— Стерва. 

Действительно, многое.

Например, почему я должна любить кого-то из личной выгоды, как того желает мой отец? Или, например, почему человек, который идёт впереди планеты всей, обязательно встретит однажды завистников? Не понимаю, почему над моим братом, который обладает несомненными ораторскими навыками и харизмой, стали издеваться сверстники? Не понимаю и того, почему родителям извечно не хватает времени на своих детей? Почему некоторые люди могут быть до жути жестокими, а некоторые — нет? А также не понимаю, почему лично я не могу до конца решиться достичь своей цели?

Я действительно многое не понимаю, и многие мысли порой заставляют мою голову болеть.

— Давай поговорим об этом позже…

— Извини, но у меня нет на это времени, дочурка…

— Ты уже взрослая! Тебе целых десять лет! Неужели не можешь решить свою проблему самостоятельно?

— Я же тебе говорила: я занята!

Мать и отец никогда меня не поддерживали, — не потому, что не хотели, а потому, что у них попросту не было на это времени. Всё-таки мой отец — крупная шишка в политике, а мать — его личный секретарь. И, как и положено всем предприимчивым политикам, они то и делали, что добивались славы для нашей семьи — для всего рода Катагири в частности. Даже смогли достичь того, что один из крупнейших кланов Токио положил на нас свой глаз.

— Мику, познакомься: это Чикидо из семьи Минамори. В недалёком будущем вам обоим предстоит стать ключом к объединению двух кланов. Я очень этого жду.

— Что?..

К слову, с сыном именно этого сильнейшего клана меня помолвили против моей воли. Забавно, но отец даже не спрашивал моего мнения, он просто так решил, словно бы в этом не было ничего неправильного, словно бы чувства маленького ребёнка для него ничего не значили, или словно бы он считал, что ребёнок не имеет права на собственное мнение и желания.

— Что ты сказала?!

— Я не собираюсь больше учиться всей вашей политической чепухе!.. Политика меня нисколечко не интересует! Я просто хочу жить жизнью обычного ребёнка! Хочу играть в приставку и читать мангу! Только и всего. Отстаньте уже от меня! Оставьте в покое!

Всё это привело к тому, что в четвёртом классе между мной и папой произошёл сильнейший скандал, повлекший за собой серьёзные осложнения отношений в нашей семье. Я не желала становиться политической разменной пешкой в их большой игре; не желала становится винтиком в их чёртовой системе, в которой не было и намёка на свободу, — и это безмерно его разочаровало. С каждым годом я становилась всё непослушнее и ленивее, показывая тем самым свой акт протеста, — пускай и столь детского. 

— Сынок, я возлагаю на тебя большие надежды: Ты — единственная гордость нашей семьи. Надеюсь, ты меня не подведёшь. Не то что некоторые…

— Папочка… Я — единственная гордость?.. А как же сестра?

— Твоей сестре предстоит долгий и тяжёлый путь, отличный от твоего. Она — девушка, а ты — мужчина, так что должен вести себя соответственно, понял?

— Думаю, я понял.

— Порой некоторые люди избегают или убегают от ответственности… безнадёжные люди… Я верю, что ты не вырастишь таким слабохарактерным. Сможешь мне это пообещать?

— Конечно, папочка.

Именно тогда-то он, хоть и не говоря что-то прямо мне в лицо, отказался от меня и сосредоточил всё своё свободное время и силы на воспитание в моём брате качеств достойных продолжателя рода Катагири и лидера достойного вести все клановые мероприятия нашей семьи. Меня же отец нарёк легкомысленной глупышкой. Так или иначе, от брата требовались колоссальные усилия, выдержка и постоянные усердные тренировки. И скажу Вам гордо, он со всем этим справлялся до поры, до времени…

Однажды, когда я ещё училась на первом году обучения в Старшей Сакурай, братик вернулся домой бледнее фарфоровой статуэтки, а в его глазах, казалось, навек запечатлелась вселенская боль и... невыносимая печаль.

— Братишка, что-то случилось в школе?

Он едва заметно вздрогнул.

— Нет, всё в порядке.

— Вот как…

Братик ничего мне в итоге не сказал.

Я столько раз себя винила за то, что своевременно не поговорила с ним о его проблемах, — не поговорила с ним до тех пор, пока он окончательно не замкнулся в себе. Иногда понимание того, что уже поздно предпринимать какие-либо действия, пробуждает от сладкого сна лучше, чем увесистая, добротная пощёчина. По-моему, в одном только прошлом году мне отвесили столько подобных пощёчин, что я при должной сноровке и терпении могла бы создать целую композицию из одних лишь только звкуов тарелок ударной установки. 

Да, всё определённо было чудесно, пока не появилась эта грёбанная выдра…

— Братик, ты, что... плачешь?..

Он лежал, уткнувшись лицом в подушку и завывая нечто несуразное о «несправедливости». Я не могла разобрать ни единой реплики, словно бы он растягивал каждое предложение, точно заезженная пластинка. 

— А?!.. Нет! Нет! Ни в коем случае! Хватит нести этот бред! Мальчики никогда не плачут… — казалось, он подавился последним словом.

— Нет, у тебя точно были слёзы! Что случилось? Почему ты плачешь? У тебя что-то болит? Неужели кто-то тебя обидел?..

Осыпав его градом вопросов, я буквально прощупывала, какой же случайной стреле удастся попасть в самое сердце проблемы. Одна из стрел попала в точку — отрицательно кивающая из стороны в сторону голова, наконец, неподатливо затряслась, не сумев сделать очередной отворот-разворот на свои излюбленные девяносто градусов. И по этой мизерный детали мне удалось понять и принять на вооружение правду о том, что какой-то человек смог подгадить жизнь моему брату.

— Ну же, расскажи мне, прошу… Быть может, нам удастся решить эту проблему, если мы подумаем о ней вместе!

— Не решай всё за меня, Мику! Я уже не маленький! Прекрати смотреть на меня, свысока!

Отец до самой последней извилины убедил Сато в том, что самостоятельность — принципиальное качество каждого мужчины, а слёзы — необходимый атрибут каждой слабой женщины, призванный с целью доказать свою значимость, добиться жалости и снисхождения, либо избавиться от боли парализующей внутренние органы. Папина политика мышления проста, как угол дома: «Мальчики не плачут». И всё на этом. Не знаю, кем являлся мой дедушка при жизни, но то, что он вырастил из своего сына настоящего монстра — эдакого война родом из Спарты, не имеющего никакого понятия о выходных, — я знаю определённо.

Именно таким же может вырасти и Сато, — и проблема тут заключается в том, что такой человек будет лишён сердца. Пускай политикам и не нужно сердце, как таковое, а важно лишь иметь, как минимум, рассудительную, холодную голову, — видеть таким своего брата я не желала. Даже банальная мысль о том, что он станет бессердечным человеком, помешанным на одном лишь только результате, выворачивала меня наизнанку.

— Хорошо, тогда ты можешь просто поделиться со мной о тем, что произошло, дабы не держать всё в себе? Это опасно для здоровья. Даже взрослым людям порой приходится выговориться своим близким, — я тепло улыбнулась. — Так тебе станет намного легче, будь уверен.

— П-полагаю, ты права…

Сато поиграл пальцами, сложил их в замок, затем распустил, после чего сжал руки в кулаки, разжал и в конечном счёте, тяжело вздохнув, начал свой рассказ:

— В моей школе есть одна девочка…

— Неужто ты ей признался, но она тебя отвергла?

И пускай я и пыталась пошутить, моя шутка вышла весьма неудачной. Она пришлась колючей, словно проволока на тюремных заборах, и в контексте нашего разговора являлась совершенно неуместной. По нахмуренным бровям брата я поняла, что лишь подлила масла в очаг гнева, — ещё секунда — и он бы ушёл, не оглянувшись.

— Извини, продолжай...

— Так вот… Эта девочка является Президентом студсовета, в котором я состою… И совсем недавно я… я ей признался…

— …

— Она не только отвергла меня… Она высмеяла меня на глазах у всей школы, так ещё выгнала из студсовета… Эта девочка… она высмеяла мои чувства!.. Представляешь?..

Я слушала и всё больше ужасалась.

— Поначалу, я пытался спокойно воспринять все её действия, но она… — он начал бороться со всхлипами. — Из-за неё надо мной глумится весь мой класс… Я, то и дело, вижу на парте нарисованные члены или пожелания смерти!.. А под партой обычно заваляется одна-две крысы, либо одна целая рыбёха! Прямиком на полу! Веришь, нет?

— …

— А кого, по-твоему, ругают за эту вонь в классе? Естественно. Меня!

Глаза брата пропустили слезу, словно бы он вновь испытал то унижение.

— И ладно бы только это… Так нет же! Учителя и не думают вставать на мою сторону, они считают, что я шучу или просто нагло вру! Плюс, к тому же, кто-то додумался донести учителям, что я как-то оклеветал и оскорбил Президента студсовета, за что и был исключён… Теперь каждый преподаватель относится ко мне с предвзятостью и недоверием! Моя успеваемость буквально падает на глазах! Понимаешь, Мику?..

Его руки сотрясались от отчаяния, а язык, множество раз испытанный ораторской подготовкой, произносил отточенные вопли сердца. Он прекрасно понимал то, о чём говорил. И по отточенной подачи эмоций братика, я стала предельно ясно осозновать всю серьёзность ситуации. Сато ни то, что встретился с очередной проблемой, нет, — он впервые познакомился с катастрофой.

Однако эта катастрофа была только в отношении него. 

— Но самая худшая из всевозможных зол — это старшеклассники-хулиганы, которые не оставляют меня в покое ни на секунду! Они выискивают меня повсюду: в буфете, в туалете, в классном кабинете, на лестнице, на крыше и на улице… И они не щепетильны, когда дело доходит до насилия, а именно — крайней жестокости!.. Всеми пинками, подзатыльниками, кулаками и издевками пытаются якобы поставить меня на своё место!.. Якобы указать путь несведущему кохаю, который потерялся по дороге жизни!.. Словно бы пытаются обломать мне руки, которыми я посмел тянуться к Величайшей девочке школы, умудрившейся стать Президентом студсовета в первый же месяц после поступления!..

— …

— Так… нечестно… Так… несправедливо…

«Чёрт!» — Сато ударил кулаком по столу, вследствие чего его громкая брань скрылась за глухим стуком дерева. Он вытирал подступающие слёзы рукавом и всхлипывал, едва поддерживая сильный тон голоса. По сути своей, порой он просто шептал, потому как связкам гортани банально не хватало силы, чтобы сквозь боль и плач произнести речь. Мне стало безумно его жаль.

И вместе с тем мне стало безумно любопытно, какая же тварь посмела довести жизнь моего братика... до этой самой катастрофы.

Мой взгляд непреднамеренно ожесточился.

— И как зовут… эту девочку?..

— …

Казалось, он боялся произносить её имя, чем напоминал запуганных учеников Хогвартса, некогда услышавших о некой страшилке про человека, имя которого нельзя назвать. Несколько раз Сато безнадёжно открывал рот, но продолжал молчать. А затем, по-видимому, оценив своё поведение со стороны, он всё же решился ответить:

— Такеши… Её зовут Такеши Юи.

Тогда-то я впервые и услышала это мерзкое имя, которое при возможности дала бы только цепной собаке. И чем чаще братик возвращался домой с абсолютно потерянным взглядом, словно бы молящим о пощаде, тем чаще я мысленно повторяла имя человека, которого успела возненавидеть всей душой.

«Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи. Такеши Юи»

Я не могла выбросить её имя из головы.

Я ни разу не видела вживую этого человека, но это нисколечко не мешало мне его мысленно раздирать на куски.

Плач. Снова и снова невыносимый плач, прячущийся за невозмутимым лицом. А слезы на щеках? Ох, это не слёзы — я просто умывался. Мальчики никогда не плачут. А эти красные глаза? Ох, ты заблуждаешься: в последнее время я просто практически не высыпался. А эти всхлипы? Ох, это не всхлипы — я просто незадолго до этого был на пробежке, поэтому изрядно запыхался.

Братик являлся жутко упёртым человеком.

И первым делом он от меня, конечно же, потребовал, чтобы я даже не смела думать о вмешательстве в его личные дела; чтобы я даже не смела питать себя надеждами решить его проблемы вместо него. Он считал себя самостоятельным человеком, так что если бы я попыталась вмешаться, то Сато тут же меня возненавидел бы. Именно мысль о том, что мне более не доведётся пообщаться с братом, сдерживала моё неистовое желание вмешаться и отомстить.

Но разве это честно, Боже? Разве правильно то, что безбожные твари ступают по нашей земле, Боже? Неужели люди, что марают своими вонючими ногами и без того грязную землю, имеют право на существование, Боже? Кто так решил, что все люди — обязательно, не твари, Боже? И главное — почему не каждая из тварей подвергается наказанию и раскаянию, Боже?

«Who will take upon himself the responsibility to punish sinful people if not God?»

В переводе с английского языка это означает: «Кто возьмёт на себя обязанность наказывать грешников, если не Бог?».

— Братик, как ты себя чувствуешь?..

— …

Сато с каждым днём становился всё хуже в эмоциональном плане. И когда я уже, было, впала в отчаяние, а мысль о том, что в предстоящем году мне вновь не удастся ничего предпринять, поглотила меня с головой, я впервые встретила его…

Словно бы сам Бог услышал мои молитвы и предоставил этот шанс.

Я встретила действительно странного человека…

***

7 апреля 2017 г.

Мой второй день в этой школе после церемонии поступления мало чем отличался от каждого прочего, — я, как обычно, поднялась на крышу и принялась дежурить. Хоть на двери и весел запрет на посещение этой части здания, я была уверена в том, что парочка непоседливых первокурсников забредут сюда в течение этого дня. 

Если театр начинается с вешалки, то моё дежурство начинается со скрежета пачки чипсов.

И только, было, я собралась подкрепиться лакомством, как вдруг…

*ХЛОП!*

…дверь отворилась и со скрипом захлопнулась.

Я моргнула.

Это кого же сюда занесло? — родился в голове вопрос.

Я посмотрела вниз: там стоял какой-то парень и с любопытством глядел в мою сторону. У него были каштановые, небрежные волосы, серого цвета глаза с тёмными кругами под ними, бледная, нежная кожа и весьма измученный, вялый вид. Даже его осанка говорила об этом состоянии. 

Понаблюдав за ним, я ощтила нечто родное сердцу, а именно… его бездушный взгляд.

После поступления в среднюю школу мой младший брат подвергался издевательствам. И каждый раз, когда он возвращался с учебного учреждения и смотрел на меня своими пустующими глазами, я испытывала мучительную боль в сердце.

Если бы только... Бог дал мне шанс, то я бы отомстила той твари без тени сомнений!

Однако кто бы мог подумать, что «мстить без тени сомнений» окажется так сложно? 

Я верила, что за всё будет возмездие. Я верила, что справедливость восторжествует. И, в конце концов, я верила, что однажды Карма проснётся из долгой спячки и покарает поганых, бесчувственных безбожников.

Смотря в лицо этого парня, я испытывала к нему чувства жалости и тёпла.

— Эй, малыш! А ты знаешь, что ученикам, вроде тебя, здесь не место без разрешения? — спокойно обратилась я. 

Будь ты хоть гуру, президент страны НАТО или даже Папа Римский — на крыше тебе не место, ради твоего же блага.

Я беспокоилась о его будущем, которое находилось в опасности, из-за подобного беспечного поведения.

Однако…

— О, правда? Тогда что ТЫ здесь делаешь? Не думаю, что эта школа избирательна до индивидуальных личностей​​​​​​, — черство ответил он.

…его натура оказалась несколько более наглой, чем я себе представляла изначально. 

Фактически, будущая ступень взаимоотношений моего брата может обрести похожий характер, поэтому мне стало немного любопытно, что собой представляет этот незнакомец.

— Ты ошибаешься, студсовет в этой школе обладает огромными полномочиями, ху-ху. Так что тебя незамедлительно накажут~, — я сделала акцент именно на слове «огромными».

Пускай я и имею к нему лишь частичное отношение…

— Разве этим не дисциплинарный комитет занимается?

— Дисциплинарный комитет — всего лишь система наблюдений и доносов. Вопрос об исключении или наказании поднимается самолично студсоветом.

— Ну, ты-то навряд ли состоишь в студсовете.

Его пустой, пронзительный взгляд нагло оценивал меня по внешности и манере поведения, что весьма сильно расстраивало. Выглядит так, словно бы он был высокого о себе мнения.

— Слабоватый аргумент. По внешности судишь? Впрочем, ты прав… не похоже, чтобы я действительно имела к нему какое-либо отношение, — отмахнулась я.

— Что и требовалось доказать.

Он вяло вздохнул, словно этот короткий диалог заставил его предельно утомиться, и, казалось, к чему-то готовился, взглядом выискивая некое место.

Так он не собирается сваливать?

— Так ты не уйдёшь? — озадаченно наклонила голову я. 

Я всем своим настойчивым видом показывала, насколько сильно меня волновал этот вопрос.

— Нет, мне здесь по нраву, — коротко выразился он и потянулся к сумке.

Прошу простить мне моё недовольство, но это уже какая-то дерзость…

— Знаешь, тебе следует говорить повежливее со своим семпаем, — механически улыбнувшись, напомнила я.

Он, похоже, даже близко не знает, кто я!..

— Это лишь правила приличия, соблюдаемые в обществе. Мы сейчас в том веке, когда люди сами вправе выбирать своих семпаев и кохаев, — говорил он безучастным голосом, пока доставал сок и коробку бэнто. Затем он расположился у стенки поодаль от лестницы, ведущей на водонапорную башню, где обычно сидела я.

Угх, сколько же надменности в его словах…

Теперь он более не ассоциироваться у меня с моим младшим братом, а даже напротив: я и близко не желала, чтобы мой брат становился таким, как он.

— Хм, любопытная точка зрения.

Хоть я и ответила это с максимально заинтересованным видом, мне не удалось полностью подавить огоньки презрения в своих глазах.

Я продолжала с апетитом кушать свои чипсы, после чего, кое-что заметив, снова взглянула на него.

Это же... 

Он проследил за направлением моего взора и понял, что я смотрю на его бэнто. Как-то недобро стрельнув в меня взглядом, он стал прятать коробку в стороне. Встретив его тревожные глаза, я подняла телефон с пола и стала спускаться по лестнице. Вдруг поднялся ветерок и задрал мою юбку — я искоса оглянулась и засекла взгляд парня на своих бёдрах.

Чёртов извращенец!

Однако не было похоже, чтобы он смог что-то разглядеть, ибо в его глазах читалось лёгкое разочарование и тоска.

Парень поправил чёлку, что упала ему на глаза, и не успел оглянуться, как я подошла к нему ближе и слегка нагнулась. Его взбудоражило и насторожило моё настойчивое присутствие.

Ого! У этого мальчишки, что, есть девушка?

— Какой красивый обед, неужели сам готовишь?

В коробочке лежали овощи в форме милых животных, а также вырезанное из овощей слово «Love».

Н-да, хоть я и задала столь глупый вопрос, но я ни за что не поверю в то, что вот ЭТО мог приготовить кто-то, вроде него. Либо это дело рук его матери, либо дело рук сестры.

Так или иначе, я просто не могла себе представить, чтобы у этого ребёнка была девушка. Лишь день прошёл с момента поступления, — рождаться парочкам ещё пока рано.

— Разве я похож на того, кто стал бы готовить себе обед? — он ответил вопросом на вопрос.

— Вообще… нет. Увы, но я не могу себе этого представить, — продолжала я. — Значит, у тебя есть девушка?

Сомнению в моём голосе, казалось, не было предела. Я просто выражала учтивость, однако на деле же желала в открытую съязвить.

И всё было нормально до тех пор, пока я не задала этот вопрос... 

*—Фшу-у-у-у-у*

Едва ветер посетил безмятежную крышу школы, как глаза этого мальчишки не на шутку почернели.

Его глаза априори выглядели, как у дохлой рыбы, однако в этот самый момент, в эту самую секунду, они являлись пустыми и лишенными цвета больше, чем когда-либо. Говорят: температура глаз равна температуре сердца, однако, смотря сейчас ему ровно в зрачки, ты бы не смог ощутить в них тёплых или холодных чувств, — и означало это лишь одно, что в его глазах ровным счётом отсутствовала какая-либо температура.

Что это с ним?..

Подобное безмолвие крайне сильно разжигало моё любопытство.

— Воу… а твои глаза потускнели, — подметила я перемену в его настроении.

И эта секундная пауза дала мне ясно понять, что даже если этот парнишка ответит мне: «У меня нет девушки»… это будет частичная или даже абсолютная ложь. Ведь девушка у него явно когда-то была — по крайней мере, именно это читалось в его глазах. Неважно, какого рода это были взаимоотношения. Какая-то девушка всё же в наличии имелась, в этом нет сомнений. 

— Не думаю, что у меня есть девушка.

Надо же, он даже не стал это до конца отрицать.

Откровение, выраженное его словами, лишь ещё больше убедило меня в том, что моё предположение являлось верным.

Что же за человек сидит передо мной? Я до сих пор не могу полностью составить его психологический портрет... 

— Не думаешь? Какой неоднозначный ответ… — я без разрешения села рядом с ним и сказала: — Ты меня заинтересовал, позволь сесть рядом.

— Ты уже и так без спроса села.

Он выразил недовольство в глазах и нахмурил брови, однако я, проигнорировав его отношение, тотчас перешла к делу.

— Меня, кстати, зовут Катагири Мику, а тебя как?

И пускай я выразила столь глубокую любезность, он вновь ёрничал:

— А тебе обязательно знать?

Не сказать, что я прямо-таки пылала любопытством, но, как бы то ни было, некий интерес присутствовал, — я не могла себе в этом солгать.

 — Ну, если тебя устраивает обращение «Эй, ты», то без разницы.

По выражению его лица я определила оттенки недовольства, — не похоже, чтобы он собирался называть собственное имя.

Упёртый, как баран. Что ж, тогда попробуем пойти на компромисс…

— Может, в таком случае я буду называть тебя Малыш-кун?

Возмущение во взгляде паренька сменилось заинтересованностью, а затем он, оценочно прищурившись, по-видимому, о чём-то задумался.

Забавно, похоже, его устроит даже такое курьезное прозвище, только бы не называть своё имя.

Однако я не могла понять, почему он так упрямо избегает нашего знакомства. «Неужели он считает, что ему за ненадобностью знать имя собеседника и называть своё имя, если вы встречаетесь и говорите с ним в первый и последний раз?» — это тот вопрос, который прочно засел в моей голове.

— Похоже, ты не против такого обращения?

Пока он пребывал в размышлении, я всё решила за него, так что сказанное мной предложение звучало больше, как утверждение, нежели вопрос.

— Ладно, сойдёт. Всё равно мы видимся первый и последний раз.

Значит, я была права, да?.. Пускай он и говорит весьма очевидную истину, с его губ она прозвучала, как очередная мерзость.

— Боже, почему так неприветливо? Из твоего рта любой подмеченный факт звучит отвратно. Аж желание пропадает с тобой общаться, — я выказывала признаки отвращения. 

— В любом случае, я хотел посидеть в тишине, так что можешь помолчать?

Угх, он отмахивается от меня, словно садовник от пчелы с мухобойкой…

— Угх, неужели я для тебя, как назойливая муха? — я пристально посмотрела на него с огромным напряжением.

Он опасливо подобрал палочкой кусок мяса и, вальяжно подтянув его ко рту, ровным голосом ответил:

— Хм, возможно…

Он…

— То есть ты не отрицаешь!?

…просто беспросветный чудак, который уже порядком мне надоел!

У меня даже возникло желание на правах члена студсовета поскорее прогнать его с крыши. Я показательно разозлилась, резко приблизилась к его лицу, после чего его же собственными руками положила кусок мяса себе в рот, — он был поражен такой наглостью.

— Ты что творишь?! — возмущённо, едва ли громко, воскликнул он.

За эти проведённые вместе десять минут я смогла прочитать в этом его неприветливом образе нечто большее, чем обыкновенный, неприкрытый цинизм. Мне казалось, что этот мальчишка являлся куда более проницательным и рассудительным человеком, нежели другие. Несмотря на то, что он скрывал свою истинную личность за выдержанной, безразличной маской... его привычка плеваться скользкими, едкими фразами говорила о том, что внутри парнишка явно мёртв. 

Я знала, что всему мёртвому, неважно будь то растение или животное, рана или разум, суждено рано или поздно гнить.

Ведь я… день за днём, стиснув зубы, наблюдаю, как неторопливо разлагается на глазах мой брат. 

Пока во мне тлеет надежда, жажда мести, справедливости, я не опускаю руки. 

А потому Бог просто обязан улыбнуться мне, пускай моё желание и нечисто.

— Это тебе за тфоё отнофение (за твоё отношение)!.. — говорила я с набитым ртом. Через пару секунд, я, опустошив ротовую полость, продолжила: — Может, всё-таки не будем враждовать?

Мне было жалко этого парня: он напоминал мне брата. И именно поэтому, я неотвратимо лелеяла надежду его немножечко понять. Не из желания подружиться, не из желания помочь и явно не из желания увлечься, нет, — я просто... из личного эгоизма желала разузнать, какими принципами он живёт.

Он кивнул мне в знак согласия.

Как я и думала! В стремлении защитить свою еду, он протянет руку даже Дьяволу.

— Слушай, Катагири-семпай, почему ты обедаешь одна на крыше?

Он впервые обратился ко мне с соответствующим уважением, — ну, или... по крайней мере, попытался сделать вид, что уважает. Всё-таки я не могу прочесть его мыслей по одному только выражению лица, да взгляду.

— Хм, я отвечу на этот вопрос, если представишься, — после чего я кокетливо шепнула ему на ушко. — Если не нравится по фамилии, то буду звать тебя Малыш-кун, как и обещала, — и хихикнула.

Во всяком случае, я видела в нём всего лишь ребёнка, а потому считала делом чести его немного подразнить и подколоть, — как-никак... я же его не задираю, верно? 

Подумав несколько секунд, он таки ответил:

— Меня зовут Такеши Юто, приятно познакомится.

— …

И его ответ… поверг меня в шок.

...

— И как зовут… эту девочку?..

— Такеши… Её зовут Такеши Юи.

...

…Такеши?..

Каждый раз, когда я слышала эту фамилию, моё сердце наполнялось яростью. 

…Та-ке-ши?..

Каждый раз, когда я думала об этой фамилии, моя душа разрывалась от тоски.

…ТА-КЕ-ШИ?!..

Каждый раз, когда я представляла эту фамилию, моё естество горело ненавистью.

— …

И тем не менее…

Я приложила максимум усилий, чтобы выражение моего лица выглядело весьма задумчивым. На уста снова механически натянулась моя фирменная, фальшивая улыбка, которая едва ли не доходила до ушей. Глаза же — зеницы Божьи — максимально приветливо, но вместе с тем с лисиным плутовством, прищурились.

Ху-ху-ху-ху… Бывают же в жизни совпадения, верно?..

Мне данная встреча показалась дьявольской насмешкой Бога.

Это… просто издевательски ужасное стечение обстоятельств!..

Я чувствовала, что меня словно бы отравили ядом — крайне горьким, острым ядом — ядом, который, казалось, болезненно обжигал лёгкие, бронхи и даже самые почки. И этому яду почти удалось меня парализовать. 

— …

Я подняла глаза на Такеши и, продолжая изображать задумчивый вид, с притворной улыбкой переспросила:

— Что?.. Как ещё раз? Можешь повторить, а то я не расслышала?.. 

— Такеши Юто.

Это… как граблями по лбу…

Седьмое апреля стало днём, когда Бог даровал мне шанс возмездия, — я не могла упустить такой возможности. 

Если он действительно брат той суки, то… мне будет жутко отвратительно от одной лишь только мысли том, что я была с ним столь любезна.

С этого дня моей основной целью стало — выяснение принадлежности Малыш-куна к Такеши Юи. Если сам Бог отказывается наказывать грешного человека, то тогда именно я возьму на себя полномочия Бога и мокну глупца в лужу из его собственных грехов и пороков.

Не беспокойся, братик, сестрёнка Мику определенно за тебя отомстит!

***

​​​​​

Следом за Такеши Юто и эта сука не заставила себя долго ждать. Она самым, что ни на есть, наглым образом заявилась в нашу школу, прогулялась по её площади и начала вынюхивать, а также упорно копать под присутствующих, словно заблудившийся под землёй крот. Нет, даже не крот — лишь помесь канализационной крысы с мышью явно больной опухолью мозга.

К слову, даже её смех и мерзотное хихиканье вызывало у меня отвращение, — да притом настолько сильное, что несколько раз мне приходилось подавлять рвотные позывы. Смеялась она, словно одомашненная кнутом и пряником, хитрая лиса, а иногда её голосок становился настолько скрипучим, от чего казалось, что кто-то натирает окно пенопластом. Тошнотворный голос — чистой воды пародия на смех.

— Меня зовут Такеши Юи, а вас? — дружелюбно начала она.

— …

Сказать честно, даже меня — человека весьма невозмутимого — её дружелюбное приветствие чуть, было, не ввело в ступор, однако желание отомстить стояло где-то выше чувств и разума. Мой мозг раньше всяческой оценки смог определить, что передо мной стоял ни клоун, ни посол доброй воли, ни даже церковный священнослужитель, нет. Передо мной стоял враг, и этому врагу я была готова вырвать язык прямиком вместе с челюстью.

Однако, как бы то ни было, речь сейчас не о ней…

Среди всех прочих, сложнее всего мне было понять мотивацию именно Такеши Юто. Он не плакал, не произносил проклятий, не ругался отборным матом и практически не жаловался. В каждом отношении складывалось впечатление, что ему без разницы, в каком он положении находится. Либо же возникало чувство, что абсолютно все пагубные обстоятельства влияли на него с минимальной «амплитудой». Казалось, его состояние не зависело от обстоятельств. 

Если перечислить ряд вещей, которые я не понимаю, то Такеши-кун окажется на самых верхних строчках этого незамысловатого списка. Человек с непредсказуемым мышлением. Парень с отсутствующим по отношению к другим взглядом. А также грубиян с ничтожно слабым видом и скудным телосложением.

В купе вся его дряблая комплекция и безобидное поведение лишь побуждали меня иной раз задуматься: правильно ли я поступаю? Где-то в глубине души зарождалось чувство, что я добиваю раненого зверя, да причём самым негуманным способом. Это было очень противное чувство. 

Говоря простыми словами, я бы чувствовала, что поступаю правильно, если бы Такеши-кун обнажил клыки или хотя бы, как минимум, сопротивлялся. Однако за две недели он… не предпринял совершенно ничего. Если быть предельно откровенной — он меня крайне поразил. Поразил либо своей глупой беспечностью, либо немыслимой для меня невинностью, либо же... невероятной кротостью.

— Катагири-семпай, я ощущаю боль… разве не прекрасно?.. В боли таится сострадание. И ощущая боль, я также чувствую и боль, что таится в их невежественных душах.

— …

Беспечность, невинность, кротость. 

Так или иначе, Малыш-кун являлся странным человеком.

Как ни старалась, я не могла определить: являлся ли он проницательным или же просто в совершенстве знал, что нужно говорить людям? Но в одном я была уверена на сто процентов — Малыш-кун относился к тому типу людей, которым принадлежит выражение «я сам».

За всё то время, коего у него было в достатке, он так ни к кому и не обратился, неся все тяготы несправедливости в своём крошечном сердце.

— Катагири-семпай, — обратился он. — Я — не Бог, так что и не мне судить этих парней. Единственное, что мне действительно дано — это их скрыто ненавидеть.

— …

Может ли быть так, что… я просто жутко заблуждаюсь? Даже Малыш-кун, всем своим видом говорящий, что неоднократно постиг боль, — как личность не сломался, отдавая предпочтение здравому смыслу, и не деформировался, отдавая предпочтение морально-этическим взглядам. Так почему же тогда Я... влезаю в его жизнь, обладая куда меньшей силой воли, нежели чем он?

Хоть и непреднамеренно, но... несмотря на глубокую ненависть к нему и его сестрице-проститутке, я начала его тайно уважать. Уважать, как человека, который даже перед лицом опасности ведёт себя согласно своему личному кредо и следует неким нравственным устоям. Казалось, этот — не повернётся язык сказать, — джентльмен как будто бы сошёл со страниц классической литературы; он словно бы герой одной из тех западных книжек, которые я некогда читала. Вылитый дворянин — надменный аристократишка, но не без чести, а также собственных страхов и тревог. 

И тем не менее…

— «Что если этого щенка постоянно пинали?.. Что если я заявляю, что именно банальное отношение людей к щенку стало следствием того, что он обнажил на тебя клыки?..». Дословно это то, что она также мне сказала, — он опустил взгляд с неба и всмотрелся в мои глаза. — Катагири-семпай, не думаешь ли ты, что эти парни похожи на щенков? В хорошем смысле этого слова.

— …

…И тем не менее, я не могла до конца для себя решить: хороший он человек или всё же нет?! Что если этот прохвост всего-навсего беспардонно, нагло лжёт? Без тени сомнения, без дрожи в голосе. Что если, в конце концов, окажется, что я неверно оценила его личность?!

Я увязла! Теперь я копошусь где-то на стадии полумер, не позволяющих двигаться вперёд, но и не дающих мне конкретных ответов. Каждый раз, когда я испытываю к Малыш-куну жалость; каждый раз, когда смотрю в его пустые глаза, — я сбегаю. Сбегаю, из-за страха ненароком сознаться ему в том, что натворила. Сбегаю, из-за страха потерять один-единственный данный Богом шанс. Шанс расквитаться с обидчиками, поставить их на место и в конечном счете, отомстить. Разве это плохо?

Только сбегу, наберусь уверенности, затем вернусь — и снова он! Да на него же без слёз не взглянешь! Одни только побои чего стоят… И вот я снова убегаю. Кручусь, как белка в колесе, не в силах расставить верные приоритеты.

То помогу, то ухудшу положение. А смысл, в чём? Кто на охоте ранит, затем лечит, отпускает, следом снова ранит свою цель? Бессмыслица! Полная бессмыслица! Такого рода бред ещё нужно поискать…

Но, так или иначе…

— Знаешь, у меня была учительница в младшей школе… — я посмотрела на него внимательно. — Она являлась очень молодой.

— …

— Иногда я мысленно её называл несуразной и бесцеремонной девицей, но, тем не менее, уважал. Причём уважал настолько сильно, что даже порой сравнивал её с матерью, — он снова слабо улыбнулся. — Да, наверное, такими и обязаны быть матери… Ну, я так считаю.

…Но, так или иначе… Чёрт! Да почему так жалко? Боже, почему мне так жалко того, кто доподлинно для меня ничего не значит? Почему мне так жалко того, кого я искренне всем сердцем ненавижу? А также, почему мне так сильно хочется помочь ему, протянуть руку? Да хотя бы банально сострадать!

Его семья… Нет, его сестра виновна в том, что мой братец утратил былую жизнерадостность. Мне так обидно за него, как за себя! Так почему же я испытываю сожаления, когда как у меня появилась прекрасная возможность отомстить? Дело ведь осталось за малым — взять и натравить на него всю школу!..

Так… ПОЧЕМУ?

Лишь один шаг — и победа!

Что мешает?

Как вдруг откуда-то из сознания пришла до жути логичная, закономерная мысль: «Так может причина как-раз-таки заключается в том, что именно его сестра виновата во всех бедах Сато?». И ведь верно, от начала и до конца, Такеши Юто — изначально невиновен. Более того, он никогда не был и, вероятно, даже не желал быть причастным ко всей этой истории.

Что если он просто… мечтал о мирных буднях? — ужасающе безжалостное замечание посетило мою голову, и мне стало на редкость стыдно. Так стыдно, словно бы я из личной ненависти и слепой ярости пыталась утопить щенка — детёныша, покусавшей меня некогда собаки. Поступок неоправданный. Неоправданный даже самозабвенным Богом.

— Катагири-семпай, — обратился он. — Я — не Бог, так что и не мне судить этих парней.

Действительно, Я — не Бог. Кто я такая, чтобы брать на себя право судить других людей?

— Катагири…

Кто я такая, чтобы мстить людям, о коих я ничегошеньки не знаю?

Кто я такая, чтобы использовать человека, как средство, дабы навредить?

Кто я такая, чтобы поднимать меч Правосудия на людей доподлинно невиновных?

— Катагири.

Кто я такая?

— Катагири!

Поглощённая пеленой противоречий, я и не заметила, как до меня упорно пытались достучаться.

Точно… как же всё до этого дошло? — я собирала осколки памяти воедино. В голове всплыли последние события, но если быть предельно точной, то события, произошедшие получасом ранее. Председатель студсовета вызвал меня на ковёр. 

— А, что?.. — только и смогла измученно выдавить я. 

— Хватит ворон считать. Ты вообще меня слушаешь? — властно проговорил тот парень. — День ото дня вы втроём вылетите из школы. Вы трое. Без исключения. Ты это понимаешь?

Человек, что стоял передо мной и претенциозно зачитывал нотации, был никто иной, а именно Минамори Чикидо. Да-да, будущий и на данный момент неформальный Президент студсовета, а также парень, с которым мне не повезло быть помолвленной. К тому же, не стоит забывать, что он — примерный сын политической семьи Минамори и первый приемник, который рано или поздно займёт место своего отца.

Парень имел насыщенный, рыжий цвет волос, больше напоминавший оттенок красного мёда; в особенно солнечные деньки его волосы отдавали бронзовым глянцем. Причёска же, как правило, являлась модельно уложенной — местами зализанной, местами потрепанной. Не знай я его истинного характера, то, наверное, как и все прочие девушки, вешалась бы ему на шею.

Был у него узкий, небольшой нос, тупой подбородок и мужественные скулы, которые в минуты сильного гнева тряслись до самых ушей. На лбу же — ни единой морщинки (видно, ухаживает за кожей, гад), а брови, точно нити мимики, по большей части оставались неподвижны, и изменяли своё положение тогда и только тогда, когда Минамори намёком угрожал. Сказать по правде, подобная черта мне в нём до жути нравилась: порой он напоминал бравых, невозмутимых злодеев из игр или детективных романов; напоминал злодеев, склонных давать о себе знать только в самом конце истории. 

Его глаза, как водится, заслуживали отдельного внимания, потому как являлись частью его персональной, отличительной черты. У него были блеклые, изрядно потускневшие и забывшие о своём былом цвете, берюзовые радужки. Обладая подобной зловещей, но местами бесстрастной чертой, глаза Минамори чудесно сочетались с его суженными веками. Узость глаз, скорее, являлось следствием его привычки, нежели подарком природы. Как знать... может, ещё с раннего детства он смотрел с отвращением на мир?

Носил он, как принято, белый пиджак с золотыми запонками, особенными пуговицами и недешёвым, по меркам рынка, платком с инициалами его семьи. К слову, его чёрная, отличная по цене, элегантная рубашка являлась также именованной — инициалы располагались непосредственно на воротнике. Шею же окружала красная лента, имевшая по центру золотую заклёпку, в пору подходящую его запонкам на рукавах, — в топе парень занимал первое место по успеваемости среди второкурсников после меня.

Между тем, если бы я ещё описывала его туфли или же брюки, то повествование крайне сильно затянулось. А потому следует хотя бы изредка идти читателям на компромисс.

— И знаешь, мне ведь абсолютно без разницы, что вылетят эти двое: им и так было суждено покинуть нашу школу ещё в прошлом году. Лишь по моей доброй воле они до сих пор посещали данное заведение, ведь я видел в них некую выгоду, — пугающе свернув глазами, улыбнулся он. — Больше всего меня огорчает то, что какая-то поганая крыса умудрилась вместе с худшими учениками, самыми безнадёжными бестолочами, выкинуть и лучшую ученицу второго курса — Катагири Мику. Мою будущую жену.

Его нос сморщился, а губа поднялась кверху. Должно быть, мысль о том, что мы были помолвлены, вызывала у него отвращение, пускай этот проект и являлся ныне замороженным.

— Сама не рада, — я закатила глаза.

— Первокурсник. Явно несмышленыш в политике школы. И тем не менее, этот некто мало того, что позволил доложить о прямых нарушениях правил учебного заведения, а также вытурить людей под моим покровительством, так он ещё и остался инкогнито, остался безнаказанным. Самый наилучший исход для него и самый наихудший исход для нас. Мои коллеги вряд ли меня за это по головке погладят. Подобный инцидент явно подпортит мой авторитет, — это неизбежно. 

Он двигался вальяжно, не разводил руками, не повышал тона голоса, словно бы эта ситуация его нисколечко не трогала. Минамори лишь ходил взад-вперёд и ровным голосом озвучивал собственные мысли, как если бы отчитывал детишек на площадке. Мы лишь стояли и молчали. Изредка я осмеливалась поделиться своим мнением. Остальные же... погрузились в себя без остатка. 

— Твой авторитет и так запятнан, знаешь ли, — я огрызнулась.

Его гуляющие в пространстве, поблекшие зрачки, тут же вонзились в меня — глаза остро прищурились. Я и сама не заметила, как со страху опустила взгляд. Было что-то неживое в его глазах, как у зеков, совершивших особо тяжкие преступления. Естественно, об этом говорить я ему не стала.

— Неплохая колкость, Катагири, — Минамори, ласково улыбаясь, похлопал в ладоши и следом вздохнул, — но, увы, не к месту. Так что держи рот закрытым, договорились?

— …

— Так вот, о чём я… Ах, да... Ну, что за безобразие? Как можно не заметить видеокамеру? Вас было три человека. Три, на минуточку. Неужели нельзя было поставить одного человека на стрёме? Вам голова на что дана? Вы, вроде, не футболисты и я не припомню, чтобы в баскетболе играли головой, так каким образом вы умудрились забыть о наличии в них извилин? Видеоролик. Самый банальный способ собрать доказательства, которые практически невозможно оспорить. Банальнее способа не придумаешь. И вы на него попались. Ладно они, но ты-то… Катагири.

Минамори посмотрел на меня с фальшивой жалостью — я впервые за долгое время почувствовала себя глупой. Он говорил всё ясно и по фактам.

— Но то, что меня расстроило больше всего, так это то, что наш высокоуважаемый Старик не потрудился мне раскрыть личность крысы по секрету, что, к слову, прежде он делал с нескромной охотой, дабы избежать некоторых прецедентов. Ведь как-никак я умею убеждать. Однако в этот раз он даже и не подумал о том, чтобы что-либо объяснять. Это наводит меня на ряд вопросов, которые я, между прочим, даже не стану вам озвучивать. Нет смысла.

— Судя по всему, ты растерял всю свою репутацию, раз директор ни с того ни с сего начал ничем непримечательных учеников защищать, — я хмыкнула и ужаснулась.

Минамори аккуратно схватил меня за воротник и, подтянув к себе, поправил красную ленту с золотой брошью по центру — прямым доказательством того, что я ещё пока ученица этой школы, входящая в топ 10 по успеваемости второго курса, — вслед за тем он приблизился к моему уху и прошептал:

— На тебе, что, свет клином сошёлся? Откуда в тебе сегодня столько самомнения? Совсем страх потеряла?

Минамори затянул ленту, и мне стало тяжело дышать. Я отстранилась от его приятно улыбающейся физиономии и слабым голосом, давясь воздухом, напомнила:

— Ты же сам видел то видео… Судя по всему, на видеоролике…

— Катагири, ты меня, по-видимому, не услышала, — перебил он меня. — Для глухих повторяю в последний раз, мне безразлично, кто там на этом видеоролике, ведь и ежу понятно, что снимал явно кто-то другой. И капать вы должны в первую очередь не под него, а под тех, кому успели изрядно насолить. Искать тех, кому хватило бы на это духу.

Круг подобных лиц являлся крайне ограниченным, и всё же мне думалось, что здесь не всё так просто.

— А теперь… выметайтесь, — приказал он, сев в кресло Президента студсовета и ладонью мягко указав на дверь. — Меня совершенно не интересует, как вы найдёте эту крысу. Абсолютно без разницы. Но если вы её не вычислите, то уже в субботу мы с вами попрощаемся. И конечно, будьте уверены, если у вас ничего не выйдет, то я обещаю, что найду этого человека самостоятельно и… превращу его жизнь в ад.

— …

Мы все дружно вздрогнул после его слов; он сопроводил их милейшей улыбкой. Интересно, если бы он убивал человека, то у него было бы такое же выражение лица? 

— Любой ценой, — в конце добавил он, когда мы уже, было, покинули кабинет студсовета.

Как только наша немногозначительная группа в числе трёх человек оказалась по ту сторону двери, остолбенелые силуэты — точные пародии оловянных солдатиков или высеченные из глыбы льда фигуры — наконец, подали признаки жизни. Они открыли свои окаменевшие пасти, и из них начал выплёскиваться бесполезный бред:

— Что нам теперь делать, Катагири?!

— Да-да! Я абсолютно без понятия, как нам его искать! Кто вообще в здравом уме мог пойти против нас?..

— Не против нас, а против всего студсовета, на минуточку, — поправила я.

— Какая к черту разница?

Действительно, мои мизирные исправления не имели в данный момент никакого смысла. Нужно было искать человека, который сдал нас студсовету, — и эта задача являлась из ряда вон непростая. Я бы даже сказала, что это словно искать иголку в стоге сена. Учитывая наши сроки, мы едва ли сможем обойти половину. И ладно, если крыса окажется среди тех, над кем эти двое однажды издевались. Но что если это совершенно случайный ученик, которому повезло стать невольным свидетелем той нелицеприятной сцены? 

От чувства безысходности у меня возникло неприятное ощущение в животе.

При таких обстоятельствах… моё исключение не за горами.

Меня тянуло тяжело вздохнуть, однако тяжесть в животе казалась несколько сильнее. 

Я не собираюсь так просто вылететь из школы. Мне банально нельзя, потому что это станет серьёзным ударом по репутации моей семьи. «Одаренная дочь известной семьи покинула престижную школу по причине того, что стала инициатором издевательств и потенциальной вымогательницей!» — да мою семью засмеют! Мне мало того, что отец и мать этого не одобрят, на меня даже братик после такого не посмотрит с жалостью. 

Я делала всё возможное, чтобы не покинуть школу. 

И отлавливание на входе учеников, некогда являвшихся жертвами вымогательства, — не единственный способ выудить крысу среди крыс. Благо, у меня была хорошая память на лица. 

Тогда-то это и произошло…

В дверном проёме, среди прочих групп учеников, появился приевшийся мне уже со временем, знакомый силуэт.

Ленивая, беззвучная походка, стройный стан, прямая спина, спрятанные в карманах, нежные, бледные руки, тонкая шея, средний рост, каштановые, неухоженные волосы. По всем своим габаритам этот парень виделся окружающим меньше, чем он есть, когда как на деле... после сиюминутного разговора оказывалось, что ставит он себя гораздо выше, чем имеет на то право. Надменный, самовлюбленный, циничный, — в купе он выглядел неприятным человеком. По крайней мере, таким этот человек пытался представиться всем нам.

Такеши Юто.

Парень, фамилию которого я бы не осмелилась произнести самостоятельно, ввиду того, что я испытывала к ней нескрываемую неприязнь и отвращение. Это была одна из тех фамилий, которая болезненно резала мне слух.

Остановившись на входе, он без особого интереса наблюдал за нашими действиями: в частности за попытками Яширо и Матобо допросить неизвестных мне первокурсников, а также за моими попытками добиться поддержки у учеников, которые меня уважали.

Всё это, должно быть, выглядело столь сумбурно, от чего Малыш-кун…

— Хи…

…язвительно фыркнул, и на его лице возникла колкая ухмылка. 

Он сейчас... прямо как... она... 

Его ухмылка выглядела жутко кривой в силу того, что лишь один уголок её губы поднялся вверх, над которой предательски затряслась щека. Где-то глубоко, над приподнятой в удовольствии губой, блеснул волчий оскал. Я ясно видела его острый, маленький клык.

Ехидство на его зловещей гримасе читалось особенно трудно, — оно, как и у его сестры, пряталось непосредственно в глазах, в месте над нижними веками. Смеялись больше уголки глаз, нежели он сам. В туманных же, серых по природе, блеклых зеницах — зажегся чёрный, как смоль, азартный огонёк, нагонявший трепет и томительное непонимание. Малыш-кун словно бы провоцировал нас на нехорошие, в рамках морали и нравственности, действия. 

Он… смеётся над нами?

Его поведение не скрылось даже от ненаблюдательных глаз Яширо, по причине чего тот тут же дёрнулся к нему.

— Такеши, сволочь, я тебя!.. — он подошёл ближе и моментально замахнулся.

От ухмылки на его лице и след простыл. Это даже заставило меня задуматься: не изменяет ли мне моё зрение? Лицо Малыш-куна нарядилось испуганной гримасой эдакого животного страха — первобытного ужаса, если уж на то пошло. Широко раскрытые глаза, вытянутые руки, сгорбившееся тело и защитная стойка — всем своим видом он рисовал себя невинной жертвой в глазах окружающих.

Или, быть может, он действительно являлся жертвой? Что если он взаправду боялся Яширо, как огня? Боялся боли и ненавидел насилие? Во всяком случае, я не могла этого определить за его до жути неподдельной, трепещущей физиономией.

Та улыбка… Неужели… мне просто показалось?..

— Не распускай руки.

Какой-то парень перехватил запястье Яширо и встал впереди Малыш-куна, преградив Яширо путь.

Прежде мне не доводилось его видеть, — неужто одноклассник? Меня мало интересовала эта незаурядная, беловолосая персона. Скорее, меня расстраивал тот факт, что именно из-за этой самой персоны я не смогла увидеть то, чем могла закончиться эта потасовка. 

Каким было бы его лицо, когда Яширо остановили бы учителя? Он бы обрадовался? Обрадовался тому, что своим насилием Яширо и Матобо буквально бы подписали себе приговор и выполнили за него всю работу? Что бы он испытывал? — эти мысли терзали мою голову, заставляя злобно топать от неудовольствия. Так или иначе, моё любопытство не было удовлетворено. 

— Лучше не стоит, — предупредил беловолосый.

Словно от безысходности, Яширо, наконец, воскликнул:

— Да понял я! Понял! Только отпусти, а то уже запарил, — и, сплюнув, ушёл.

Вы не подумайте, я прекрасно осознавала всю фатальность применения прилюдного насилия, — подобная опрометчивость была бы хуже, чем фиаско Наполеона при Ватерлоо. Тривиальное, жгучее любопытство перевесило здравый смысл, и я, подавшись минутному эмоциональному порыву, позволила себе лицезреть дурное шоу. И всё же у меня было некое оправдание, ведь пострадали бы по большей мере после этого только Яширо и Мотобо. Меня же это… не коснулось бы.

Подобные размышления, разумеется, неправильны — и я об этом прекрасно понимаю. Вот только глубочайшая интрига заключалась в том, что чем тоньше лёд, тем больше всем хочется убедиться: выдержит ли он? Забавно, но скажи Вы человеку, что на небе 978 301 246 569 987 звезд, и он поверит. Однако стоит повесить табличку с надписью «Свежевыкрашенно», и он непременно потрогает пальцем.

Раньше я не верила в подобные утверждения писателей и известных мыслителей. Да, не верила до тех пор, пока это не коснулось лично меня. Впервые меня мучило столь острое, безудержное любопытство, укротить которое, единожды прищемив нос, было бы недостаточно. И это самое любопытство касалось непосредственно персоны, именуемой никак иначе, а именно... Такеши Юто.

Почему этот парень продолжает от меня скрываться?.. Я всего лишь... хочу поговорить…

Знаете, порой я многое не понимаю.

Например, почему я должна любить кого-то из личной выгоды, как того желает мой отец? Или, например, почему человек, который идёт впереди планеты всей, обязательно встретит однажды завистников? Не понимаю, почему над моим братом, который обладает несомненными ораторскими навыками и харизмой, стали издеваться сверстники? Не понимаю и того, почему родителям извечно не хватает времени на своих детей? Почему некоторые люди могут быть до жути жестокими, а некоторые — нет? А также не понимаю, почему лично я не могу до конца решиться достичь своей цели?

Я действительно многое не понимаю, и многие мысли порой заставляют мою голову болеть.

— Ах, чёрт… Как же бесит…

Ведь при всём своём хорошем знании, понимании мира и людей, я… нисколечко его не понимала.

Нечисть понять можно, людей — нет.

Рекомендации:

1) Читайте произведение со шрифтом Times New Roman!

2) Оставьте комментарий и получите сердечки! ❤️❤️❤️

3) Нажмите кнопку "Спасибо", порадуйте автора! 

http://tl.rulate.ru/book/62626/2377390