Он смотрел лишь вперед. Возможно, пугающая пустота, ожидающая его там, комком в горле не позволяла закричать. Смешать слёзы с дождем, пожаловаться небу о своём одиночестве. Сейчас выплеснуть свою боль он мог лишь сильно надавив на газ, смыв саму возможность нажать, пока не поздно, на тормоз.
Воспоминания, что проносились в его голове, зло резали по сердцу, точно скользя по шрамам его глупых теперь, но таких важных, таких нежных, таких до сих пор желанных надежд. Старые раны вскрывались от осознания, что это конец, тот самый конец. У него нет больше времени. Точнее, оно у него ещё есть, но это такая роскошь. Слишком долго планировал, слишком часто убеждал себя, что сможет.
Нажать на газ. Забыть о норме. Гнать неистово, словно у тебя отберут жизнь. Впрочем, он не подходил к этой категории – жизнь ему были готовы предложить все, кроме него самого – он выбрал с ней распрощаться. Иронично, не считаете?
Каждое утро просыпаться от дьявольской головной боли с осознанием безысходности своего положения; улыбаться близким – тем, кого очень любишь, но даже от тех, не факт, что получишь в ответ слова о любви или хотя бы… улыбку? Ну знаете, такую до смешного родную, но очень странно редкую; такую милую сердцу и заслуженную; такую жизненно необходимую, но всего секунду длящуюся улыбку. Со временем он привык к презрительному взгляду человека, у которого он много не просил, а со временем даже о мелочи спросить боялся. Были люди, которых улыбку он за свою жизнь не смог заполучить даже на мгновенье, и как жаль, что этих людей он считал, считает и наверняка будет считать своей семьёй.
Он подъезжал к месту, где всё должно было закончиться. Последний рывок…
Нажать на газ. Забыть о норме. Гнать неистово прямо в скалу. Там его товарищ обещал оставить горючее, чтобы авария удалась. Съехав с трассы, врезался с на фоне звучащим взрывом. Вся его машина горела, а по вискам текла кровь. Боль отрезвляла.
«Что ж ты будешь делать?!... Неужели я так легко не умру?»
Пламя распространялось по всей машине за считанные секунды, но этого времени хватило, чтобы вся его жизнь пронеслась перед его глазами.
Нежная и добрая мама с белокурыми волосами и светло-зелеными глазами. Странный мужчина, который заговорил с ним на улице. Их необычная дружба – ребенка и взрослого. Неожиданное появление у него отца, пришедшего с откровениями, и слёзы матери. Вечно гордое лицо старшего единокровного брата. Нахальные младшие брат и сестра, которых он вырастил с младенчества. Друзья, которых он мог, не стесняясь считать своими родными людьми. Наивные мечты о своих детях; о домике у моря, где они бы все вместе жили; о девушке, которую он бы нежно держал в своих руках, не намереваясь до конца своей жизни отпускать; о праздниках в кругу мамы, отца, старшего брата и младшеньких, где все смеются, живут как одна семья.
В его зеленых добрых глазах собиралась грусть, но в душе он понимал, что страшнее ему увидеть их слёзы. Он не хотел давать им надежду: не хотел, чтобы они искали спасение ему, ожидали чуда, терялись в жалости и мыслях о грустном. Больше всего на свете он боялся отнять у них время – он хотел, чтобы они жили, добивались своих мечт и целей и наслаждались жизнью. Новость о его болезни только бы навредила. Он выбрал нести это бремя сам. И умереть в одиночестве. Это лучше, в его глазах, чем разбитые надежды близких и долгие бессонные ночи.
«Ты всегда мог ведь улыбаться… Улыбнись! Так, как ты делал это обычно. Улыбнись своей лживой улыбкой! Ну же! Давай!»
В стекле заднего вида он видел свое отражение. Злился на себя, что так долго лгал, утаивал правду от тех, кто был с ним искренен. Никакие оправдания не могли ему уже прийти в голову. Кровь закипала в венах от осознания, что будет с ними после его смерти.
«Ты всегда так красиво улыбался… Улыбнись… Улыбайся!»
Сколько раз ему говорили о том, что у него красивая улыбка – она до смешного была похожа на улыбку его матери, несмотря на ошеломляющее сходства его внешности с отцовской. Точная копия. Но как странно – сегодня, в эту секунду никак не получалось её натянуть.
Уголки губ поднимались только в ухмылку.
Удивительно, ему удалось провернуть столь грязную авантюру, не наследив нигде. Единственные следы, которые он оставит – это осколки камня от скалы, разбитая сожжённая машина и изуродованное тело.
Тем не менее, его разум сохранил самые драгоценные, самые важные воспоминания – следы, что оставили на нём. Нежность переполняла его и сладко разливалась по телу. Он был счастлив – он мог помнить всё то хорошее и пробуждающее улыбку, что нажил за свою не очень длинную жизнь.
Он помнил милые капризные крики малышей, смех отца, объятия друзей и родной запах мамы. Эти дорогие ему чувства ожили – он ощущал их на себе каждой клеточкой. Слезы текли уже не от боли, а от любви. Всеобъемлющей любви.
…В последние свои минуты он счастливо улыбался.
***
— Где-то далеко. За несколько минут до аварии.
Чиэ сидела на полу. Свет проходил сквозь витражи, освещая ещё недописанную картину.
Она нарисовала портрет молодого человека со светлыми волосами и глазами. Пару мягких штрихов, и глаза приобрели нежный светло-зеленый оттенок. На его губах застыла улыбка.
Глаза Чиэрины сузились, в голове пробегали мысли, восстанавливая вариации снов в памяти. Сердце трепетало в осознании, что сейчас она сотворит то, что обычные люди назвали бы чудом или проклятьем.
— Момент аварии.
Плавные мазки кистью становились всё резче. Тона погружались во тьму. День близился к своему закату. В таинстве теней она скрывала свои надежды на чужие любопытство, наблюдательность или интуицию. Кто-нибудь, помоги. Заметь!
Светлый портрет юноши был перекрыт темными тонами, которые чудесно скрывали его кровавые слезы, осторожно нанесенные Чиэ, от посторонних глаз.
Мрачные тона вырисовали другое лицо. Темные локоны волос, лежащие на плечах и пронзительные зеленые глаза, в которых уже не было видно той юношеской невинности – её сменили боль и отчаяние. Лицо девушки удивительным образом вызывал в Чиэ абсолютное доверие и безусловное принятие. Изображенная на картине в течение многих лет должна была прятаться во мраке, и ей наверняка лучше, чем кому бы то ни было, известно, что значит терпеть и жить в осознании безысходности.
Девушка сидела на черном троне, украшенном изумрудами и аметистами. Он вызывал страх в сердце смотрящего, заставляя преклонять перед ним. Костлявые руки еле дотрагивались лица, закрывая уши девушки. Это выглядело словно сама смерть пришла за ней в мир живых, чтобы поместить её в свою ужасающую коллекцию.
Два портрета. Мрак лжи и скрытое одиночество объединяли этих двух людей, но они и их судьбы были абсолютно разные. Как жаль, как обидно, как больно ей было осознавать, что они умерли не по своей вине, и даже не потому, что пришло их время.
Предрешено? Поспорила бы.
Она предпочитала говорить «а предрешено ли?..»
Но, как жаль, её мучает совсем другой вопрос?
Какую цену она за это заплатит?
http://tl.rulate.ru/book/60526/2280074
Сказали спасибо 0 читателей