Готовый перевод Yoru no Bakemono / Ночью я обращаюсь в монстра: Глава 19. Понедельник, ночь

Яно-сан принесла подарок с собой днем, потому что только в это время суток могла вручить ей.

Она пронесла его в класс вместо того, чтобы подарить после прибытия в школу, скорее всего, из-за того, что в медкабинете Ното-сенсей была занята первогодкой, получившим увечья.

Я знал – день рождения Ното-сенсей на этой неделе, но про сегодня не догадывался.

Однако это знание никак бы не облегчило чувство вины.

И поэтому этой ночью я решил пойти и извиниться.

Я не мог извиниться днем, но ночью – вполне. Я, будучи монстром, мог сделать по крайней мере это.

За прошедшее время я впервые увижусь ночью с Яно-сан. Поняв к тому же, что впервые собираюсь разрешить что-то между нами, я немного разволновался.

Сегодня ночью она и вовсе могла не прийти. На улице шел дождь, все-таки. Она еще могла впасть в депрессию после того, что я сделал.

Если же придет, она может отвергнуть мои извинения и сказать после, что раз поступок требует извинений, значит его не нужно было совершать. Пусть даже я поступил правильно, как член класса, нельзя ожидать от Яно-сан вот так принять это.

Мне было нелегко, но я вполне мог справиться с любыми возражениями. Да только ума не приложу что мне делать, если ее реакция обойдется не только ими.

Я подумал о выражении лица Яно-сан.

Трансформация немного запоздала, но после я полетел в школу. Силой воображения я расправил крылья подобно огромной летучей мыши и воспарил в небо. «Яно-сан бы наверняка обрадовалась, увидев эти крылья», – подумал я, отчаянно надеясь отпустить свой грех.

По прибытии в школу я приземлился на крышу, вспоминая первый раз в этом месте. В этот раз, однако, не было чувства спешки. Одинаково разве что ощущалось волнение.

В школе, как всегда, стояла тишина. Здание закрывалось на ночь, никто не открывал окна или двери. Создавался некий простор, которого не испытываешь днем, выслушивая болтовню учеников и чувствуя тепло тел.

Все потому, что я был в облике монстра, и здание пустовало. Будучи человеком, я чувствовал себя запертым, – не в стенах или потолках, а чувством справедливости людей, их плохими намерениями и общим чувством единства.

Без сомнений, Яно-сан чувствовала себя в ловушке намного сильнее, нежели я.

Это естественно. Пустое и открытое школьное здание ночью, вероятно, было единственным местом, где она могла дышать свободно.

Внезапно мне впервые показалось, что я по-настоящему понял значение ее «полуночных перерывов».

Вскоре я стоял перед классом – полон решимости, я открыл дверь. Чем больше я готовился, тем меньше шансов становилось на то, что вообще покажусь.

Яно-сан находилась внутри класса, как всегда, сидя за своей партой. Она перевела на меня взгляд и по-глупому раскрыла рот.

— Вау, давно… не… виделись.

Я не показывался ей всего две ночи. Четыре, если посчитать еще выходные, но, возможно, Яно-сан иначе воспринимает поток времени.

День может казаться ей гораздо длиннее.

— Ага, давненько.

Я двинулся в конец класса и изменился в размерах до комфортного. Пока я думал, как бы сломать лед между нами, Яно-сан положила телефон в карман и повернулась ко мне.

— Итак… — произнесла она. Я разволновался, что, быть может, сейчас она нападет на меня за дневной поступок. — Ты побывал в каких-нибудь… веселых местах?

Я ошибался.

Она задала вопрос – абсурдный, как всегда. Я кивнул из предположений, что она спрашивала о ночном времени.

— Я много где побывал.

— Правда?

— Да, но супер веселого в них ничего не было. Я попытался на кое-какие достопримечательности посмотреть, но вокруг этих мест никто не ходил, а ночью они смотрелись жутковато.

— Странно… что ты испугался… хотя выглядишь… таким.

И, как всегда, ее выбор слов немного выбивал из колеи. Такие фразы обычного приводили к конфликтам и недопониманиям. Но я не собирался говорить что-либо об этом сегодня.

— Аччи…кун… Европа или А…зия?

— Чего только два варианта? Я не бывал за пределами Японии.

— Понятно. Я… вот гадала, что случится, если… ты отправишься за океан… ночью, а на месте будешь уже утром из-за… разницы во времени.

— …Мне тоже стало интересно.

Раньше об этом я не думал, но этот ее невинный вопрос пробудил во мне интерес.

— Будет плохо, если ты обратишься… в свой дневной облик за… океаном.

— …Однозначно это будет опасно.

Как и этим утром на рассвете, я подумывал над возможностью преодолеть океан. Быть может, это лучший способ для меня развеяться.

— Мне вот что интересно, ты можешь ма…нипулировать временем силой своего во…ображения, Аччи-кун?

— Не могу. Уверен, я в принципе не могу управлять чем-то, что не связано со мной.

Даже если учесть невозможность моего нынешнего вида, все же о некоторых вещах и речи быть не может.

— Вот… как.

Ее разочарование прочитать было просто; его буквально можно прощупать. Она взглянула на потолок и выдохнула.

— Я думала, ты… можешь сделать ночи веч…ными.

Я скрыл дрожь тела.

Если бы только ночь можно было сделать вечной.

Наверное, это самое искреннее желание Яно-сан.

И все же это невозможно. Утро придет несмотря ни на что, даже если для нее восход солнца то же самое, что стоять перед вратами Ада. Нет такого понятия, как нескончаемая ночь. Мне довольно больно принять тот факт, что я не могу дать ей и шанса на исполнение ее желания.

«Так ты пытался?», – вопрос, который как я думал, она задаст.

К сожалению для нее, если бы я действительно мог продлить ночь, это бы уже произошло.

Причем до нашей первой встречи той ночью. Ведь я также всегда думал, как здорово было бы, если ночь длилась вечно. Тем не менее солнце всходило каждый раз. Я возвращался в свой человеческий облик, переодевался, завтракал и уходил в школу.

Даже я – тот, кто не ненавидел школу всем сердцем – думал о таком. Я понимал, о чем говорит Яно-сан. И также тот факт, что для нее это не просто мимолетное предложение. Понимание этого ранило.

Как здорово было бы, если мои силы были бы способны на такое. Может, если я сосредоточусь намного сильнее, чем пробовал раньше, у меня как-нибудь выйдет даровать ей эту бесконечную ночь.

— Так что… мы должны сделать се…годня?

Она, очевидно, не заметила дрожание моих клякс.

— Да понятия не имею.

Естественно, я толком не думал об этом. Пришел-то я ведь сюда извиниться. Но я испытал облегчение, услышав вопрос Яно-сан. Она задала его в своей типичной манере и не выказывала расстройства по случившемуся днем. Может быть, она сама понимает, что мой поступок – всего-навсего логичный следующий шаг в ситуации, которую создали одноклассники.

Даже так, я все еще не знал, как подступиться к этой теме.

— Окно бейсбольного клуба больше не разбивали, — сказал я.

— Наверное, кто бы то ни был не мог больше продол…жать.

— Продолжать что?

— Пой…дем в… зал.

Яно-сан проигнорировала мой вопрос, вселив в меня надежду. Все было так же, как всегда. Она не изменилась.

Пойти в зал неплохая идея. Там более там открытое пространство и не такая серьезная атмосфера. Мне будет легче извиниться и заодно будет чем скоротать время.

Я решил последовать ее предложению.

— Аччи…кун, у тебя что, нет больше… вариантов?

— Знаешь, у меня просто нет мест в школе, в которые я бы хотел пойти ночью.

— О, понят…но.

Ее слова могли на самом деле содержать более глубокое копание в моей личности – так мне на мгновение показалось, но такое чувство, что я слишком зациклился на этом.

Яно-сан вышла из класса первой, а я запер дверь.

— Как же удоб…но, — сказала она, смотря на клона впереди, хотя уже дюжину раз видела его.

Мы спустились по лестнице и побрели в зал. Яно-сан, как всегда, громко вышагивала, но я не упрекнул ее. Мы прошли раздевалку и место, где я пнул ее. В конце коридора находилась дверь в сам спортзал – наглухо закрытая.

Яно-сан ждала у двери, а я проскользнул внутрь.

Затем из жидкой формы вернулся к монструозному облику. Зал напоминал, скорее, опечатанную, герметичную тюрьму. Среди этой пронзительной тишины мне казалось, будто я слышу отголоски шума классов и дневных клубных занятий, как бы запертых вместе со мной.

Внезапно во мне вспыхнул страх, что я действительно заперт здесь внутри, и быстро хвостом открыл дверь. Яно-сан спокойно ожидала снаружи и, не выказав благодарность, перешагнула порог. Она глубоко вздохнула.

— Словно… шум здесь не… затихает.

Серьезно? Она это почувствовала этим своим вздохом? Не запах? Но опять же, я не мог никак возразить, ведь чувствовал то же самое.

Я закрыл дверь хвостом, когда она вскрикнула:

— Ва-а-а-ау. Здесь о…чень темно.

— Ага.

Аварийная лампа, конечно, работала, да только зал настолько был огромен, что глаза не могли полагаться на такое количество света.

— Подожди немного, — сказал я.

Оставив Яно-сан стоять на месте, я поднялся на верхний этаж, открыл все жалюзи на окнах хвостом и включил один ряд ламп. Этого должно быть достаточно для Яно-сан, человека. Я только взмолился, чтобы никто снаружи не заметил света.

К тому времени, как я вернулся, Яно-сан подошла ближе к стене и прогуливалась по периметру зала. Я изменился в размерах до комфортного для отдыха.

В отличие от меня, ее шаг не был столь быстрым, поэтому на полный круг у нее ушло некоторое время; затем она вернулась ко мне и указала на потолок.

— Эй… Аччи-кун, забери… его.

Я посмотрел наверх, но сначала не понял, на что она указывала. Я там видел только потолок.

— М…яч.

Я наконец заметил. Да уж, мое восприятие не столь хорошее.

Лишь мгновение я рассчитывал, что делать, – затем отошел от Яно-сан и развернул крылья. Я взмыл в воздух, когда позади услышал ее возглас – такой же, как представлял себе ранее. Достаточно было просто подпрыгнуть, но это стоило того.

Я столкнул баскетбольный мяч с лесов и на полпути вниз перехватил его, чтобы тот не упал ей на лицо. Затем покрутился вокруг зала и приземлился.

Я легонько бросил мяч в сторону ритмичных аплодисментов. Он идеально попал в пространство между руками Яно-сан.

Она вновь не стала благодарить и разок ударила мячом в пол. Он отпрыгнул в неправильном направлении, как если бы она совсем не задумалась о силе и угле удара, и покатился в мою сторону. Я подобрал его хвостом и бросил обратно. Мяч пролетел мимо, и Яно-сан поскакала за ним.

Она немного попрактиковалась в неуклюжем дриблинге и проведении штрафных бросков, правда, мячу было далеко до сетки. Видимо, усталая или расстроенная, она подошла ко мне и бросила мяч. Чего она так внезапно?

Я поймал мяч хвостом и бросил обратно, она нормально его словила и снова кинула в мою сторону. Судя по всему, решила так убить время перекидыванием мяча. В это я поиграть мог.

Мяч летал то туда, то сюда, вперед-назад, паруся к Яно-сан несчетное количество раз. Дождь стучал по крыше сильнее и яростнее. Казалось, мы заперты в этом помещении, но хотя бы защищены.

— Повезло этой малютке, что ты… здесь, Аччи…кун, — сказала она что-то невразумительное.

Малютке?

— Ты про мяч?

— Угу. Теперь мы… видим его достой…ную жизнь, как мяча.

— Он не живой так-то.

— Может и… живой, просто тихоня.

— Это жутко. Мы ведь бросаем его.

Разговор и перекидывание мяча. Мне почему-то начинало нравиться.

— Есть что…нибудь такое в… мире Гарри… Поттера?

— Ну, разговаривающие картины, движущиеся метлы и так далее.

— Понятно, тогда… не будь… таким глупым.

— Что?

— Хотя, полагаю… мы все еще должны быть осто…рожны.

— О чем ты вообще?

— Итак, Аччи…кун.

Как всегда, она меня совсем не слушала. Яно-сан неуклюже подобрала мяч и встала в стойку для броска. Интонации в ее голосе звучали не так, как обычно.

— М-м?

— Твой ночной… облик или дневной… Какой… настоящий?

Возможно, она бросила мяч с большим напором чем раньше, но он пролетел над моей головой. Тяжелый отзвук удара по стене позади меня отразился на черные кляксы, и они вздрогнули.

— А?

— Иди за… мячом, — непринужденно сказала она, указывая прямо на меня.

Я повиновался – повернулся и хвостом подобрал мяч.

— Ки…дай.

Я бросил мяч по дуге. Яно-сан ловко поймала его.

— Ты человек? Или… тот, чем являешься… сейчас?

— Нет, я, э…

— Мне инте…ресно, какой… из.

Сейчас она швыряла в меня только словами, тогда как мяч покоился в ее руках.

— Какой ты… настоящий?

К чему она это?

— Знаешь… я…

Как обычно, я ни о чем ее не спрашивал, а она начала говорить сама по себе:

— Я ни… то, ни другое. День, ночь… для меня между ними нет разницы. Я не… меняюсь. Меняется все вокруг меня. Меняются время и… люди, события и ат…мосфера, но я… остаюсь такой же, днем и ночью. Раз…личия ничего не значат для… меня.

Я потерял дар речи.

— Но ты, Аччи…кун. Ты сильно… отличаешься… днем и ночью.

О чем она?

— Так что мне интересно, какой… ты есть на самом деле.

Она продолжала указывать на меня, как бы допрашивая.

— Я вообще-то раздумывала об этом, когда тебя не было… рядом, — колко произнесла она.

Черные кляксы слабо дрожали в месте, куда указывал ее палец. Она смотрела прямо, не отводя взгляд.

— Я хочу… знать.

Я единожды вздохнул.

Сомневаюсь, что Яно-сан настолько сильна духом или разумна. Наверное, она испытывает что-то вроде любопытства. Человеческий облик или монструозный – какой настоящий? Она уже спрашивала что-то подобное в прошлом, тогда речь шла о том, родился ли я монстром. Поэтому вполне нормально предположить, что это всего лишь невинный вопрос.

Но мне он казался дразнящим, просто способом скрыть истинные чувства. Скрыть истину за занавесом, как Накагава-сан улыбалась от критики Касая.

Может, это взыграло во мне чувство вины, но я видел в ее словах упрек. Казалось, она направляет на меня свою злость – злость за проделанное мною, будучи человеком.

Она скрывала это, чтобы защитить себя. Защитить ее время. Ведь если она разозлится, ночь будет испорчена. Если она разозлится, связь между нами оборвется в тот же миг. Такая у нее была причина, из-за которой она подавляет собственные чувства и пытается достичь эмоционального компромисса, выдавливая из меня ответ, – такой, чтобы она могла принять.

Не знаю, правильно ли я сделал заключение или нет. Не знаю также и то, какой ответ я должен ей дать, чтобы она смогла смириться с ним.

Не зная ничего, я выбрал иной путь.

— Прости.

Я не мог ответить на ее вопрос. Вместо этого отозвался на тот, что она по-настоящему задала. Да, это можно было назвать уклонением от ответственности, но по правде говоря, в итоге мы пришли к одному, вокруг чего постоянно кружили. Я чувствовал, что ответить на настоящий вопрос гораздо значимее, чем отзываться на тот, за которым Яно-сан скрывала истинные чувства. И если с этого момента настала моя очередь говорить только правду, этот глубокомысленный вопрос вполне соответствовал моим целям.

— За… что? — спросила она, театрально склонив голову, пока перекатывала мяч между руками.

Конечно, она хотела более конкретное извинение, подумал я.

В обычной ситуации такие манипуляции довели бы монстра до ручки, но, по крайней мере, сегодня она имела на это право. Злость на меня за то, что я сделал, оправдана.

— Прости.

— Л…адно?

Она казалась еще сильнее озадаченной. Глаза округлились, как у дитя. Уставившись на меня так, она выглядела глуповатой.

— Э… — начал я говорить, да только сразу прикрыл рот.

Ну и куда пропала смелость?

Едва ли когда-либо в жизни я делал что-то из злых побуждений. Всего несколько раз от меня требовалось извиниться перед кем-то. И еще реже я выступал в роли инициатора.

Тем больше причин, что мне нужно извиниться.

Это ужасно, в конце концов.

Ужасно.

Ужасно?

Что было ужасного?

— Насчет сегодня… — произнес я и затих.

Что было хуже?

То, как я поступил сегодня? Или что вытворял до этого дня?

Откровенное издевательство? Или неявное?

Мотода и Накагава-сан или я?

Яно-сан или мы?

— Прости – за то, что наступил на твой подарок для Ното-сенсей.

Так много других слов и вопросов кружились в голове, но я адресовал ей только то, к чему сам подготовился и в чем больше не сомневался. Если слишком глубоко погрязну в мыслях, вряд ли вообще что-то смогу сказать.

Так что хорошо, что я таки произнес эти слова. Но из-за волнения и всего остального я отвел взгляд. Однако сразу понял, что так мое извинение может быть воспринято за ложь, и тут же посмотрел на нее.

И я увидел.

Я заметил преображение ее лица, когда она приняла извинение, – мои восемь глаз четко и ясно видели это.

Ее губы дрогнули.

Но Яно-сан…

— Не из…виняйся ночью за то… что случается… днем.

…не ухмылялась мне.

Она поджала губы и ответила то, что я уже слышал ранее.

Честно говоря, я предполагал, что она может сказать так, и в итоге оказался прав. Без сомнений. Правда, только насчет слов.

Больше всего я боялся не этой фразы, а выражения ее лица. Не знаю, как поступил бы, если увидел его – то самое лицо, значение которого понимал только я, лицо, обращенное к другим ужасным людям.

Однако она не смотрела на меня таким образом.

Так что меня это должно устраивать, но…

— Ты не… улыбнешься? — по какой-то причине вылились ненужные слова из зазубренной пасти.

— Хм… хм-м?

— Даже после того, что я сделал?

Не было причин спрашивать ее об этом, как и подставлять собственную голову под гильотину. Но даже монстру не подвластны слова, сорвавшиеся с уст.

Яно-сан широко распахнула глаза. Она театрально хлопнула в ладоши с открытым ртом: «О».

И затем улыбнулась. Улыбка казалась странной.

Но… не издевательской. Настоящая, естественная улыбка.

— Аччи-кун, я не… боюсь тебя.

— Почему нет? — сам по себе сорвался вопрос. — Почему? Даже после того, как я поступил.

Голос отразился от просторного зала. Запечатанные внутри шум и запахи из дневного времени, казалось, разом исчезли.

— Почему?

Яно-сан в любопытстве склонила голову.

Даже сам я понятия не имел, зачем спросил это.

— Пото…му… — произнесла она, — …что ты смотришь на… меня, Аччи-кун.

Я спрашивал ее без намека на искренность. И все же она прямо ответила.

Однако смысл ответа до меня не доходил. Я действительно не понимал.

— Ты что, хочешь, чтобы я на самом де…ле… — Следующие слова прогремели для меня подобно грому. — …боялась тебя, Аччи…кун?

…А.

— Это… странно.

Она снова ударила мяч в пол. В этот раз он нормально вернулся к ней. Отзвук удара о пол отозвался в каждой мембране моего сердца.

Тогда-то я понял.

Истинные чувства, запертые внутри, всплыли в мой мозг. Тело онемело от осознания.

Ох. О. Вот как.

Я не мог ответить на ее вопрос.

Не потому, что все слова вылетели из головы; просто честный ответ на ее вопрос был чем-то, что я никак не мог позволить кому-нибудь увидеть. Я слушал и наконец понял – все это время я ошибался с определением этого чувства, скрывающегося внутри сердца.

Не могу поверить в такое открытие, но больше отрицать не стану.

В том месте, где чувствовалась, как я думал, вина, словно иглой меня пронзала боль.

Слова Яно-сан делали это со мной.

Она попала прямо в точку.

— Аччи…кун, ты странный.

— …

— Просто возвращаю то… что ты… некогда сказал мне на крыше, хее-хее.

Я хотел, чтобы она боялась меня. Как и сказала.

Причина проста. Если она питает ко мне страх, мне не нужно беспокоиться о ней. Я хотел этого: чтобы она боялась, ненавидела. Думала, какой я ужасный человек. Как было бы легче, если бы она отринула меня, упрекнула даже после моих искренних извинений. Как же было бы легче. Я упорно верил в это.

Не могу сказать, что до сих пор так не думаю.

Я сам боялся, что она начнет ожидать моей помощи. Я так охотно и небрежно пришел сюда, чтобы извиниться, разве нет?

Определенно какая-то часть меня до сих пор считала сегодняшний дневной поступок правильным.

Название этого пятна, образовавшегося в душе… Не верю, что это истинная «вина».

— О… или…

Не ведая о тьме в моем сердце, она указала на меня и странно согнула шею.

— Ты… боишься самого… себя, Аччи-кун?

— …А?

— Все нор…мально, не бой…ся, — произнесла она на манер цитаты Навсикая, улыбаясь не дразняще, а легкомысленно.

Однако, когда я не ответил, она склонила голову и спросила:

— Я ошибаюсь?

Я ничего не сказал.

— Ну… тогда, может ли… быть…

Теперь она указывала не на меня, а себя.

— Ты бо…ишься… меня?

Из этого вороха вопросов только на этот я мог дать ответ.

Я просто кивнул, когда на ее лице появилось кислое выражение. Она отшатнулась – вполне нормальная реакция.

— Но… почему? Я ведь не сделала тебе ничего… плохого.

Не сделала, правда. Неуклюжая, странная, медлительная – да. Но она не поступала со мной жестоко. Я страшился ее не из-за такой простой причины.

— …Потому что не понимаю тебя, — сказал я.

— Не пони…маешь что?

Уверен, тут я пытался притвориться искренним и выставить на показ лишь легко читаемое, не желая показывать ей настоящую тьму внутри меня.

Но я скажу ей правду – ту, что всегда ношу с собой.

— Ты сильно отличаешься от меня, и я понятия не имею, о чем ты вообще думаешь.

Я хотел сказать, что нет смысла беспокоиться об этом.

— А? Но разве это не… нормально… отличаться друг от друга?

В ее голосе не было намека на принижение.

— И не знать… о чем ду…мают… остальные?

Яно-сан нахмурилась – она словно не понимала, о чем я говорю или думаю. Выражение ее лица теперь… то, которого я боялся; то, где она даже не пытается скрыть непонимание.

— Тогда… кого ты понимаешь, Аччи…кун?

Кого? Сразу несколько человек пришли на ум. Она выставила руку перед лицом и начала загибать пальцы.

— Не…уверенную в себе и бесполезную… девчонку, которая по-насто…ящему не смотрит ни на кого свысока, но прикидывается… будто наслаждается издевательствами?

О ком она?

Указательный палец согнулся.

— Умного… парня, который всегда игра…ется, всег…да знает, как… себя вести и что окружающие его люди… делают?

О ком она?

Средний палец.

— Наших глупых одноклассников, которые берут на себя ответ…ственность за месть за кого-то, кто ввязался в драку и совершил нечто… ужас…ное с бывшим другом… но мириться не собираются и лишь ки…вают?

Да о ком она, черт возьми?

Наконец, безымянный и мизинец. Пальцы крепко сжались в кулак, направленный на меня.

— Я, ты… и все они – мы… разные. Это нормально… отличаться друг от друга. Ты… не обязан понимать мой образ… мышления.

— …

— И даже… так, ты все равно боишься… меня?

Теперь кивнуть я не мог. Она сказала совсем не то, к чему я пытался подвести. В то же время часть меня считала, что, быть может, она права.

Я озадаченно стоял, когда выражение ее лица изменилось.

Брови опустились, уголки губ слегка поднялись. Это не ухмылка, но она все еще была фальшивой. За этим выражением скрывались ее истинные чувства в совсем неестественной манере.

— Грустно… это, — сказала она.

Из кармана Яно-сан раздался пронзительный звон.

И когда мы пересекли ворота, с наших уст сорвалось «Увидимся завтра».

***

Оставшись один, я начал бежать что есть мочи. На то не было необходимости, но я не мог стоять, и поэтому побежал. Не успел опомниться, как оказался высоко в горах, покрытых туманом. Я продвигался через деревья, пробегал диких животных и вышел к речному берегу. Капли дождя обрушивались на тело, а мысли выветрились из головы.

В этом облике мне никогда не становилось холодно. Я не замерзал, но чувствовал дрожь где-то в глубине себя. Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох, но она не проходила.

Грустно. Грустно. Грустно… это.

Я не мог выбросить ее улыбку из головы.

Этой ночью я сделал то, что намеревался. Извинился. И, судя по всему, она простила меня. Это должно меня устраивать.

Но я дрожал.

Яно-сан сказала, что ей грустно, – грустно потому, что я боялся ее.

Ее печалили ни издевательства, ни ухудшающаяся обстановка, ни то, что я раздавил драгоценный подарок на день рождения.

Она грустила потому, что я боялся ее.

Я не такой уж идиот, чтобы не понять, о чем она. Если бы кто-то меня боялся, разве не был бы я также расстроен? Разве не был бы опечален, если кто-либо сказал мне держаться подальше? Это не так уж сложно представить.

Особенно если бы этот кто-то был тем, кому я доверял.

Пусть даже не всей душой, но какой-то ее частью.

Яно-сан наверняка мне доверяла.

Нет, не в том нормальном для меня смысле. Она верила в меня – в того, кто пойдет ночью в школу извиняться за ужасный поступок.

И так она спросила меня, каков я настоящий, – мое дневное «я» или ночное. Она точно надеялась на последний вариант, ведь тогда извинение будет настоящим, а тот поступок совершен кем-то поддельным.

Но это оказалось неправдой.

Я не испытывал вины.

Прогуливаясь вдоль берега, я приметил двух животных: один большой и один маленький. С мыслью о том, что сейчас передо мной развернулась сцена охоты, я зарычал и отпугнул их.

Затем подумал о Яно-сан, стойко стоящей против больших одноклассников и монстра.

Чего я конкретно надеялся достичь, извинившись? Попросить прощения, а затем сделать то же самое завтра, если, конечно, вновь какая-то ее вещь приземлится у моих ног? Я надеялся извиниться, но при этом завтра все также продолжать ее игнорировать?

Я пытался прийти к какому-нибудь компромиссу только ради себя.

И извинился только ради себя, как будто выставлял себя добрым человеком. Притворялся образцовым учеником.

— …Прости.

Я не знаю, перед кем извинился, – тут была только темнота. Мне известно лишь, что я, по сравнению с теми, кто издевался над Яно-сан, существо намного омерзительнее. Как зверь на охоте за слабыми, чтобы сделать собственную жизнь честнее. Да вот только наиболее честные люди – те, кто нападет, но не скрывает этого.

Я глупо посмотрел вниз на шесть лап, перебирающих по земле. Черные кляксы шевелились, как бесчисленные мелкие насекомые собираются и образуют единое существо. Чем больше я смотрел на это, тем отвратительнее оно казалось.

Так каков?

Яно-сан определенно ждала меня. Как я приду и увижу ее во время полуночного перерыва. Того, кто мог побыть другом для нее, пусть только на ночь. Человека, который видел в ней что-то.

Меня, монстра.

Она ждала меня, обратившегося в такой пугающий облик.

Она была обманута. Я отвратительное существо.

Я взобрался на гору; в глазах отражалась темнота, а четыре хвоста качались позади тела. Зрение – острее чем у кого-либо из всех живущих – уже было затуманено проносящимися мыслями. Я не видел ни животных на моем пути, ни величественных деревьев, уходящих в камни, ни маленьких цветов, спокойно расцветающих на горной вершине.

Так каков?

Ночной – скопище черных клякс с шестью лапами и восемью глазами? Дневной – человеческий облик, занимающийся издевательствами просто потому, что так надо? Или запятнанный и угнездившийся в глубине меня – всегда существовавший, но ныне раздувшийся до таких размеров, что поглотил меня? Тот самый, в кого Яно-сан поверила?

Каков из них?

Что из них на самом деле монстр?

http://tl.rulate.ru/book/56402/1479720