Но это не было концом всей сегодняшней истории.
Легкий привкус печали, весящий в воздухе тонкой пленкой, не спешил развеиваться. Будто старые знакомые, которые давно не виделись, встретились вновь. У каждого своя жизнь и им так многое предстоит узнать друг о друге, но прежней дружбы уже нет, сменились жизненные приоритеты. У каждого свой путь по жизни, с другими людьми и идеями.
И эти люди лишь вздыхают, вспоминая старое время, когда им было хорошо, и казалось что они — две копии одного человека.
Наверно странно ощущать это, будучи полностью незнакомыми людьми. Но где-то в глубине меня теплели чувства к этой сильной девушке. Не мои, но теперь часть меня.
Может ли быть что после того дня моя система дала сбой, и теперь все это — лишь фантазии умирающего мозга? Не знаю, чувствовал бы я при таком раскладе боль. Все это ощущается как реальность.
Но где, среди всех моих отключек, проходит граница реальности? Может, я не очнулся после отрезания своей ноги. А может меня не включили обратно еще тогда, прежде чем вернули в квартиру.
Я бы мог поверить в это, ибо и перед пробежкой моя голова сбоила, я был лишен возможности обновиться и зайти в сеть. Да и шумы на глазах, влекущие за собой перегруз и боль в голове.
Так может все это лишь вымысел?
Не верю. Не хочу верить.
И вот мы сидим вдвоем, сохраняя хрупкое молчание. Хочется сказать хоть что-то, до боли, развеять эту неловкость, но при этом и нечего сказать, тишина самодостаточна и лишние звуки лишь нарушат хрупкую гармонию двух далеких сердец.
Нет, я точно жив. Иначе я бы не мучался таким вопросом. Нет сомнений.
Но мы не можем молчать вечно.
Я узнал, что Винсент не одобрил бы кровопролитные методы. Ему пришлось. Но тогда возникают вопросы. Кто знал, где он будет идти в ту ночь?
Почему это должен был сделать именно он?
Они слишком жгут меня изнутри. Я должен спросить.
- Скажи мне, кто решил, что Винсент пойдет передавать аллерген политику?
Она посмотрела на меня с недоумением. Этот вопрос показался ей неуместным. Но потом ее глаза раскрылись в выражении удивления, осознания и шокового негодования.
Полушепотом она ответила мне, смотря в сторону двери: "Мадкей".
- Он уговорил Винсента пойти самому. Что пора и ему пойти на поступки ради всех нас. Чтобы не подрывать авторитет. Мог ли он-
И дверь, на которую с опаской смотрели уже двое, с грохотом открылась.
Выражение лица техника, а ныне и, кажется, негласного главы революции, было нечитаемо. И улыбка, и некое волнение, и, я так подозреваю, жажда убивать.
Но пока он держал себя в руках.
- Знаешь, Недо, тебе пора уходить. Сам понимаешь, у нас дела.
У нас вылетело из головы, что этот внешне обычный человек, стоял за дверью. Благо телосложением он был не силен, да и оружия у него не наблюдалось.
Он, этот щуплый (и целый, по сравнению со мной) человек, подошел ближе и с яростью посмотрел в мои глаза.
Я буквально чувствовал напряжение в его мышцах. Было ясно что он готовился напасть. А после, наверно, разделался бы с Пиной.
То, что случилось дальше, было весьма ожидаемым.
Будто в замедленной съемке случились три вещи:
Мадкей напал на меня, ударив с неожиданной скоростью по протезу ноги старого образца.
Я вцепился в его плечо, утащив за собой.
Пина достала пистолет.
Падение на спину выбило воздух из легких. Если бы мои конечности были родными, то я бы ослабил хватку. Но механическая рука крепко держала плечо того, кто вероятнее всего был ответственен за смерть Винсента. За мою смерть.
Ярость захватила меня, как, впрочем, то, и его.
И вот я был уже не здесь. В голове возник образ многих лет назад. Нелепая детская драка, которая окончилась смертью и увечьями.
Сквозь реальность я видел искаженное злобой лицо противника. Образы накладывались друг на друга.
Лишь боль не давала мне полностью уйти в болезненные воспоминания.
Именно воспоминания. Тогда у меня еще не было ничего. Ни глаз, ни пальцев, и уж тем более рук.
Пина не могла прицелиться. Патроны ее пистолета были слишком мощными. В пылу битвы она могла задеть не того. Но кто в этот момент был "не тем" было еще сложно понять. Лишь подозрения. Друг и собрат, против чужого человека, носящего в себе отрывки памяти близкого.
Моральная сторона вопроса слишком тяжела.
И все же, несмотря на мои модификации, Мадкей одерживал верх. Зубы болели, лицо горело и, казалось, на нем не было и живого места. И я, состоящий полностью из подающего сигналы больного мяса, увидел то, что паникой отозвалось в моем разуме.
Занесенные над глазами большие пальцы.
Не могу пошевелиться. Удары по голове сказались на управлении руками? И снова помехи в глазах. И нарастающий жар в голове.
Надо уклониться. Или заблокировать. Убрать руки от лица.
Не могу. Не могу.
не могу
не могу
не могу
...
- Бей его! - откуда я слышу детский голос?
- Дави! - не могу понять...
- Да сколько можно?! - звучит знакомо...
- Давай, давай! - неужели..?
- Он что, с ума сошел? - кажется начинаю вспоминать.
- Дебил, че ты творишь? - да, потихоньку.
- Бежим, он псих! - точно...
- Эй, ты как? Вставай! - это же...
- Черт, он не двигается! - мое детство.
- Он че, мертвый?
- Блять, мама меня убьет.
...
- Я правильно понимаю, вы просто играли во дворе, из-за чего у одного мальчика сами выпали глаза, а второй сам разбил себе голову?
...
Ну уж нет. Не позволю случиться этому еще раз.
Да, правильно. Все как в прошлый раз. Хотя сейчас будет легче. Я еще могу видеть.
Скинуть. Ударить. Еще раз. И еще. Руками за волосы. И вниз. Поднять. Опустить. Оторвать. Опустить. С нажимом. Прикладывая свой вес. Еще немного. И снова.
Пока все не окрасится в красный. Пока не смешается его красный с моим. Наша жизнь вытекла наружу. Наше сознание. Если мы теряем сознание, когда вытекает кровь. Значит кровь есть сознание.
Расплескать его суть по полу.
Больше.
Снова и снова.
Дави.
О да, красивая картина.
Эй, девушка, почему ты так смотришь на меня?
Не могу понять выражение ее лица. И почему она осторожно отходит назад.
Забавно.
Голова гудит. И плохо видно.
Надо встать. Но я не могу.
Падаю.
И, кажется, я потерял слишком много сознания. А может, это потому, что у меня болит голова?
http://tl.rulate.ru/book/44881/1093071
Сказал спасибо 1 читатель