Готовый перевод Twelve Kingdoms (Juuni Kokuki) / Двенадцать королевств: Рассказы Птиц Хишо: Глава 3.

У Хишо не было иного выбора кроме как заняться изготовлением мишеней. У него не было времени даже на то, чтобы даже подумать о чём-либо другом. Воодушевлённый поставленной перед ним задачей, он уселся за стол. В мастерской радзина ему была выделена отдельная комната. Она была небольшой, но вмещала в себя два рабочих стола и две мягких скамейки.

Когда-то Сокэн работал здесь вместе с ним. Когда-то принадлежавшее ему рабочее место сейчас было погребено под книгами, бумагами и коробками. Рабочее место Хишо выглядело довольно опрятно, хотя и было покрыто довольно толстым слоем пыли.

Хишо смахнул пыль со стола и, проворчав что-то себе под нос, развернул перед собой чистый лист бумаги, достал чернильный камень и кисть для письма. Закончив приготовления, он замер, идеи никак не хотели приходить к нему в голову. Он пытался сосредоточиться изо всех сил, но лист бумаги всё ещё оставался чистым.

«У меня кончились идеи», — раз за разом возникала мысль в его голове. Видимо, причиной было то, что он на какое-то время потерял желание творить. И всё же, несмотря на это он совершенно не ожидал, что когда придёт время вернуться к работе, он не сможет выдать ничего. Возможно, он отдыхал слишком долго. Отчаявшись приступить к работе, он принялся вспоминать, что служило для него источником вдохновения в былые времена.

Но даже это было для него загадкой. Конечно, у него и раньше случались моменты, в которых он не знал, как поступить. Но обычно в таких ситуациях в его голове витали тысячи мыслей, обрывков идей, которые он мог бы попытаться скомпоновать во что-то достойное. Но сейчас даже попытка ухватиться за одну из подобных идей казалась ему невыполнимой задачей. А если ему всё-таки удастся оттолкнуться от какой-то мысли и начать развивать её, то он сильно сомневался в том, что получившийся результат будет успешным.

«Так вот что значит потерять вдохновение».

Его голова была пустой и ощущалась словно набитая ватой. Там, где раньше были мысли и идеи, сейчас не было ничего. Подобное ощущение было для него в новинку.

Сначала это удивило его, затем начало раздражать. Для ритуала требовалось большое количество мишеней. Мастерским предстояло две недели беспрерывной работы хотя бы для того чтобы подготовить все необходимые материалы. И перед тем как приступить к изготовлению, им нужно было провести тесты и финальную доводку, для которой требовалась готовая к производству модель фарфоровой сороки.

Если они действительно начнут разработку с нуля, им нужно было начать творить прямо сейчас, если они хотели успеть в срок. Он должен был срочно что-то придумать, однако сейчас он словно черпал воду решетом.

«Ах, ну конечно», — подумал он. — «Я исчерпал свой запас идей, я иссяк».

Он понятия не имел, когда это произошло. Возможно, это случилось, когда исчезла Шоуран. Или когда королева Ё сказала ему те слова. Впрочем, нет. Должно быть, это случилось немного раньше.

Когда-то Хишо разрабатывал фарфоровых птиц увлечённо, словно одержимый. Но это было до того, как он потерял Сокэна. До того как он осознал, что разбитые сороки символизировали народ.

Должно быть, с самого начала его привлекал вовсе не сам процесс творения. Да, действительно. Даже в лучшие годы его работы вовсе не сам процесс изготовления птиц так привлекал его.

Он вспомнил как Шоуран, криво улыбаясь, парировала его заявления.

— Чем красивее, тем лучше, разве не так?

А Хишо вновь и вновь повторял ей, что было совершенно неправильно веселиться, разбивая мишени.

— Эта судьба по сорокам, она нелепа, гротескна! Взгляни! — взмахнул он рукой, указывая на простиравшуюся за окном долину. Узкое пространство, пролегавшее между двумя огромными скалами, полностью заросло грушевыми деревьями.

Вдалеке, внизу, за непроницаемой ширмой из деревьев, простирался нижний мир, прижатый каблуком королевской власти, которая действовала даже без оглядки на саму королеву.

— Неумелое правление бесполезного короля ведёт к краху королевства. А под властью правительства, которому наплевать на своих людей, народ чахнет. А король, способный спасти народ одним лишь мановением пальца, также играючи может и усугубить ситуацию. Например, отнять множество жизней. Нужно, чтобы кто-то донёс до них эту мысль.

— Как будто это когда-нибудь случится, — раздражённо фыркнула Шоуран. — Думается мне, что любой, кто понимает истинное значение этих фарфоровых птиц, уже давным-давно усвоил свой урок.      

— Ну, может быть, ты и права.

В словах Шоуран действительно был смысл. Но тогда как ещё можно было донести эту мысль до людей и до правительства?

— И что получается, мы делаем наших сорок лишь для сиюминутного увеселения бессердечного короля? Какой в этом смысл?

— Ну, нам за это платят всё-таки.

Спокойствие, с которым Шоуран отвечала ему, не отрываясь от работы, начинало всё больше и больше раздражать Хишо. Напрягало его и то, что она явно была в хорошем настроении и, по-видимому, вполне была довольна своей работой и сложившимся ходом вещей.

— Да, мы служим короне, но наш ранг едва ли не самый низкий из всех возможных. Наш статус не позволяет нам вмешиваться ни в политику, ни в государственные дела. И всё равно нам следует отблагодарить королевство за наш ранг и сопутствующие ему блага. На нас, как на чиновников, всё ещё надеются простые люди. И я надеюсь, что то, что мы делаем, может хоть как-то, хоть немного помочь им. А если нет, то зачем мы вообще этим занимаемся?

— Ради блага народа, значит, да? — улыбнулась Шоуран, не поворачивая головы.

— Да! И скажи мне, как, по-твоему, что Раши и Радзины должны вкладывать в свою работу?

— Да что угодно, что им вздумается! — радостно ответила Шоуран. — Люди всё равно остаются людьми. Дай им работу, и они примутся выполнять её. И если Раши окажется требовательным, и выдаст им сложное задание, то они всё равно смогут разобраться и подстроиться под ситуацию, верно? — она засмеялась.

— Значит, ты просто закроешь глаза на проблему, да?

— Закрывать глаза можно на что угодно, но то, что должно быть замечено, всё равно будет замечено. И не важно, насколько уродлива правда или насколько сильно ты не хочешь её видеть. И я думаю, правитель не слишком-то отличается от нас в этом плане. Покажи ему то, что он не хочет видеть, и он просто закроет на это глаза.

— Точно так же, как ты закрыла глаза на нижний мир, скрыв его за грушевой рощей? — Хишо даже не пытался скрыть сарказма в своих словах, но Шоуран в ответ лишь пожала плечами.

— Если ты хочешь, ты можешь часами разглядывать несправедливый мир под нами, но это ничего не изменит. Почему бы вместо этого не посмотреть на что-то более красивое? Лишь идиоты согласятся добровольно нырнуть с головой в уродство и непривлекательность.

— И что тогда? — ответил Хишо. — Ты предпочтёшь запереться в квартале ремесленников и проводить дни и ночи, склонившись над рабочим столом? Ты, правда, сможешь наслаждаться жизнью, находясь в подобной изоляции?

— Конечно! — Шоуран рассмеялась ещё громче. — Дело вовсе не в том, что мне больше некуда пойти. Дело в том, что я сама хочу быть именно здесь. Моё ремесло заставляет меня просыпаться по утрам. И не важно, создам ли я шедевр, которым смогу гордиться, или испорчу всё к чертям. Мне в любом случае будет весело, — Шоуран взяла рашпиль и принялась обрабатывать фрагмент, над которым она сейчас работала. — Не забивай себе голову лишними мыслями, сосредоточься на той работе, которая ожидает тебя прямо сейчас. И ты увидишь, что работа может приносить тебе удовольствие, — усмехнувшись, она продолжила себе под нос, будто говорила сама с собой. — Я думаю, это относится и к простым людям. Твоя бедная домохозяйка проводит дни, готовя еду и гадая, будет ли погода к ней благосклонна, чтобы она смогла вывесить бельё на сушку. Ключ к счастью — это найти способ радоваться подобным тривиальным, рутинным вещам. Я очень удивлюсь, если выяснится, что она задумывается о долге короля хотя бы по минуте в день, — бросив беглый взгляд на Хишо, она внезапно выпрямилась и посерьезнела, словно осознав всю степень его недовольства. — Но конечно, все мы радостно сделаем то, что нам велит Раши.

Шоуран явно не хотела смотреть в глаза реальности или как-либо интересоваться жизнью простого народа. Вместо этого она предпочитала искать счастья в чём-то простом, близком. Когда Сокэна казнили, она рыдала, пока не охрипла исключительно из-за потери близкого человека, а вовсе не потому что мир открылся ей с новой, непривлекательной стороны. Но, в отличие от Хишо, который мог неделями страдать по пустякам, Шоуран была отходчивой.

«Грустно, конечно. Но что было, то прошло», — частенько говорила она. Такова была её натура, и ремесленники в её мастерской старались подражать ей в этом. Даже если они были не в восторге от выданной им работы, они всё равно брали себя в руки и делали её, ведь Хишо, поручавший им эту работу, был Раши.

Таким образом, все свои проблемы Хишо встречал в гордом одиночестве. И не важно было, понимал его кто-то или нет. Его вполне устраивало, что сменивший Сокэна Секичо-ши поручил все дела ему. Практически никто не задавал ему вопросов по поводу того, что он собирается создать. Все лишь были заинтригованы и с нетерпением ожидали результата. И гадали, понравится ли высшим чинам, живущим над облаками, то, что они увидят и услышат.

В итоге, сумев порадовать несколько поколений Секичо-ши, Хишо сколотил себе отличную репутацию.

Фарфоровые сороки, которых изготавливал Хишо, обычно очень нравились толпе зевак. Изредка ходили слухи о том, что он работает спустя рукава по сравнению со своими прошлыми достижениями, даже несмотря на то что большинство представлений, к которым он приложил руку, все считали торжественными и возвышенными. Конечно же, эта критика далеко не всегда была честной. В большинстве своём люди полагали, что любая вещь, к которой приложил руку известный и уважаемый бессменный Раши, по умолчанию заслуживала похвалы. Однако все те слухи не слишком-то заботили его. До тех пор пока начальство говорило ему, что он прекрасно выполнил свою работу, никакой негатив, казалось, не достигал его ушей.

Но не важно, сколько усилий и души он вкладывал в свою работу, его послание так и не было услышано. Бывало, что после церемонии к нему подходили рядовые лучники и признавались ему, насколько они были тронуты представлением. Хишо усматривал в этом горькую иронию. Видимо, чем выше был статус, тем больше здравого смысла ускользало от человека. Каждый раз, когда он пытался донести своё сообщение народу, его попросту никто не замечал.

Хишо с головой погрузился в создание своих птиц. За это время успело смениться две королевы. Большую часть времени трон пустовал, что означало отсутствие повода проводить церемонию стрелы. Но Хишо никогда не прекращал свою работу. И, наконец, настал день, когда сообщение Хишо, наконец, было услышано. Это случилось во время коронации королевы Ё. У сделанных им птиц были длинные и изящные крылья и хвосты. Они отличались от простых плоских мишеней, для запуска которых требовались специальные устройства. Они уверенно держались в воздухе и в полёте напоминали настоящих птиц, взмывая в небо и плавно планируя к земле. Когда в них попадала стрела, они издавали высокий звон и разлетались на множество разноцветных осколков, а крылья и хвост, отломившись, падали на землю, издавая свист, напоминавший доносящийся издалека несчастный крик. Всё завершалось с ударом сломанных крыльев о землю, оно завершалось резким, болезненным звуком.

От этих птиц оставалась лишь горстка красных осколков. В итоге, когда церемония закончилась, сады, в которых она проводилась, были засыпаны алыми, поблёскивающими осколками. Пока королева и её министры смотрели за представлением в толпе стоявших позади поднялось перешёптывание. Ощущая повисшее после окончания церемонии тяжёлое молчание, Хишо знал: его сообщение наконец-то было услышано.

В скорее после окончания ритуала стрелы королева лично вызвала его. Она говорила с ним напрямую, без всяких посредников.

— Ужасно, — так начала она. — Почему это представление было столь зловещим? Я не желаю смотреть на столь ужасные вещи!

Услышав её, Хишо буквально потерял дар речи. Ведь донести до публики «эти ужасные вещи» и было целью всего представления. Действительно, смерть, тем более человеческим, была ужасным событием. И с помощью ритуала он хотел понять: каких ценностей придерживается королева?

— Её величество ужасно расстроена, — добавил сайхо.

И опять же, расстройство было именно тем, что он пытался вызвать. Он хотел, чтобы она ощутила хотя бы часть страданий её подданных. Чем глубже было ранение, тем на дольше оно запоминалось, так что Хишо хотелось взять этот ужас, эту квинтэссенцию боли, и отпечатать их в её душе. Ведь если отвернуться от боли и страданий, они лишь будут продолжаться. Но её внимание к подобным вещам вскоре так или иначе начало истощаться. Он сумел ранить её сердце, но он так и не достиг её души.

Хишо был в ступоре. Он понятия не имел, как преодолеть эту пропасть и потому он полностью потерял интерес к изготовлению фарфоровых птиц. Следующий фестиваль стрелы, который должен был пройти на зимнее солнцестояние, был отменён. Ни он, ни Секичо-ши не знали причин.

«Должно быть, королева не хотела вновь видеть и испытывать нечто подобное», — подумал Хишо. Но даже не это было причиной, почему он прекратил делать фарфоровых птиц. Он частенько спускался вниз, в город, посмотреть, как живут обычные люди. Иногда он посещал поля боя или места казней. Ему казалось, что, увидев страдания народа своими глазами, он поймёт, как именно ему следует творить. Но вскоре он понял, что ему просто хотелось новых ощущений. Чего-то, что вернёт ему давно утраченный боевой дух. После этого, каждый раз когда он приносил что-нибудь в мастерскую Радзинов, Шоуран принимала это с кривой улыбкой. И, поскольку его фарфоровые сороки больше не были никому нужны, Хишо не знал, что ему делать с внезапными приступами вдохновения. Они делали то, что он разрабатывал, после чего выкидывали все результаты, год за годом до тех пор, пока однажды Хишо не пришёл в мастерскую и не обнаружил, что Шоуран исчезла.

В тот день всё небо было затянуто тяжёлыми, низко висящими облаками. Всю предыдущую ночь шла гроза и лил холодный ливень. Из-за этого люди волновались. Это казалось им плохим предзнаменованием. Хишо тоже беспокоился, и поэтому он направился в Гьетэн.      

 Когда он направлялся во дворец правительства, его посетила новая идея. Теперь он уже даже не помнил, что за идея это была, но тогда, переполненный энтузиазмом, он сразу же направился в министерство зимы, чтобы начать воплощать её в жизнь. Однако, прибыв на место назначения, он обнаружил, что ряды мастерских простаивали. Все были подавлены, словно на их плечах лежала невидимая тяжёлая ноша. Чувствуя себя неуютно, Хишо направился в кабинет Радзина. Шоуран там не было.

В её кабинете ничего не изменилось. Её рабочий стол всё также был завален стопками чертежей и эскизов, придавленных различными инструментами. На мгновение ему показалось, что она просто вышла и скоро вернётся. Но почему-то её кабинет ощущался холодным и покинутым, словно пещера. Ни одна деталь не выбивалась из привычного образа, но что-то неуловимое всё равно беспокоило его. Он пытался понять, что именно это было, когда в комнату вбежал Сейко.

— Господин Хишо, я видел, как вы пришли! — его лицо было бледным.        

— Где Шоуран?

— Не знаю, её не было тут с самого утра. Мы искали везде, но так и не нашли её. Я даже представить себе не могу, что и думать! Разве что… — Сейко дрожал. — Пропала не только учитель. Другие рабочие и ремесленники пропали, и все они женщины!

— Только женщины?

— Да. Я слышал, что солдаты приходили сюда ранним утром и искали учителя. Они забрали её и главных инженеров, но, опять же, только женщин. Господи Хишо, это?..

Волнение Сейко заражало его. Хишо почувствовал, что у него дрожат колени настолько сильно, что он едва мог стоять.

— Я же говорил ей, чтобы она уезжала!

Он не знал, был ли это приказ лично королевы Ё или кого-то ещё. За три месяца до этого, она неожиданно выбралась из закромов королевского дворца и публично объявила, что всем женщинам при дворе следует покинуть королевство. И что неповиновение будет жёстко караться. Подразумевалось, что женщин, которые откажутся подчиниться приказу, ждёт более ужасная судьба, нежели изгнание. Но поначалу никто не принял этот указ всерьёз. В то время подобное. В то время подобные указы, попирающие самые основы нормы правил были не редкостью. Никто не знал, что было их причиной и зачастую в них не было никакой конкретики. Соответственно, чиновники не горели желанием исполнять даже самое поверхностное из этих указов и ограничивались лишь информированием публики о них.

Конечно же, приказ о изгнании всех женщин из дворца и королевства был принят с подобным недоверием и скептицизмом. Почти половину всех должностей в дворце правительства занимали женщины. Никто даже представить себе не мог, сколько времени и усилий потребуется для того чтобы заменить их всех. Или что случится с правительством, если всех их выгонят. Так что поначалу все они просто пожали плечами и продолжили работать.  

Но вскоре количество женщин, занятых на гражданской службе, начало сокращаться. Большинство из них просто хватали все вещи и бежали из дворца. Было практически невозможно отследить их и, соответственно, выяснить, что с ними в итоге случилось, но их количество сокращалось ощутимыми темпами.    

— Тебе тоже стоит уехать, — уговаривал он Шоуран. — Конечно, мне самому с трудом верится, но, кажется, в этот раз её величество серьёзна. Это всё меньше и меньше походит на очередное бессмысленное заявление.

— Ой, чушь! — Шоуран поступила как и всегда, когда он пытался предостеречь её: она рассмеялась. — В жизни не видела более дурацкого закона!

— Но ты же не будешь отрицать тот факт, что все женщины из дворца постепенно исчезают, верно?

Шоуран лишь покачала головой.

— Видимо, она поругалась со своими советницами, но мне-то о чём волноваться? Я для неё никто, она даже не знает, что я существую. Ну а персонал дворца правительства? Там тоже много женщин! И большинство, наверняка, даже никогда не видели её в живую. В чём смысл наказывать людей, которых ты даже не знаешь?

Глядя на улыбку Шоуран, Хишо мысленно сокрушался о том, насколько безнадёжно наивной она была. В тот самый день женщины начали пропадать и из министерства зимы. Он не знал, куда они отправились и что с ними стало.

Несмотря на то, что процесс был в самом разгаре, никто не мог понять, что, собственно, происходит. Единственным фактом было то, что когда кто-то исчезал, они никогда не возвращались. Королева Ё умерла и вот-вот на престол должна была взойти новая королева, а о судьбе тех женщин до сих пор ничего не было известно. Подобное отсутствие сведений было единственным достоверным фактом во всей этой ситуации.

«Вот почему никогда нельзя игнорировать происходящее», — подумал Хишо. Он никогда не отступался от этого принципа. Шоуран отказывалась видеть этот жестокий мир таким, каким он являлся. Также как она отказывалась признать истинную суть королевы и королевской власти в целом. Возможно, она думала, что то, что далеко от неё, не сможет ей навредить. Возможно, она успела позабыть о несправедливой казни Сокэна. Гнев в душе Хишо смешивался с сожалением. С тех самых пор как Шоуран пропала, исчезло и его желание создавать фарфоровых птиц. Он был обессилен. Он потерял Сокэна и Шоуран, и ему некого было винить, не на кого было повесить ответственность за это. Они не совершили никаких злодеяний, но он всё равно не смог спасти или защитить их. Он был бессилен, по крайней мере до тех пор, пока оставался во дворце на побегушках у следующего короля или королевы.

«Вы все не правы», — хотелось ему закричать. — «Прекратите всё это немедленно!»

Но эти слова никогда не достигнут сайхо или других высших чинов, не говоря уж о самой королеве. С тем же успехом он мог бы просто кричать в небо. Его слова всё равно не смогут подняться выше облаков. С точки зрения людей, живущих там, наверху, Хишо могло бы и вовсе не существовать, для них не было бы никакой разницы. Никто не собирался слушать его мнение, оно попросту не было никому нужным.

Его единственным способом донести свои мысли до королевы был ритуал стрелы. Он вложил в ритуал свою душу и сердце и не получил ничего взамен. Даже хуже. В ответ на послание перед его носом попросту захлопнули дверь.

— Ужасно, — возмутилась тогда королева Ё. Эх, если бы она действительно понимала, насколько ужасной была королевская власть. Но она отказывалась понимать это. Она лишь отводила взгляд от всех последствий своего правления, не собираясь признавать свою некомпетентность.

«Это королевство обречено», — подумал тогда Хишо. К тому времени он уже устал пытаться придать это дело огласке и хоть как-то достучаться до людей. Королева всё ещё не хотела замечать его. Он продолжал быть Раши, потому что ему нужно было на что-то есть, но если ему не предстояло изготавливать фарфоровых птиц, он старался не думать о них. Это казалось ему бессмысленным, как и само королевство с его министрами. Он никак не мог донести свои идеи до людей, а все его коллеги уже порядком утомились от его речей. Мир вокруг него стремительно терял свой смысл.

В итоге всё закончилось тем, что он заперся у себя дома, и проводил день за днём, не делая ничего и не думая ни о чём, чувствуя, как его душа потихоньку умирает.

«Я больше ничего не могу сотворить», — подумал тогда Хишо и написал прошение об отставке. Из-за того что его идеи иссякли, теперь ему приходилось заново использовать старые концепты, переделывая их, и каким-то чудом вписываясь в требования и сроки. Подумав об этом, он вспомнил, что ему следует поговорить Сейко. Это заставило его выйти из дома. Когда он шагнул за порог, в лицо ему ударил прохладный вечерний ветер, сигнализирующий о наступлении осени.

Мишени, которые он делал для королевы Ё, были безупречны. В конце концов, их изготавливала Шоуран. Но во главе проекта, по сути, стоял Сейко. И именно он собирал и организовывал ремесленников. Он должен был помнить обо всех тонкостях этой работы. Конечно, Сейко вполне мог отказаться заново делать одно и то же, но так или иначе, Хишо и сам не хотел больше делать мишени, которые могут назвать ужасными.

Сейчас ему нужно было что-то вроде того, что он делал для короля Ли. Главной проблемой было то, что сейчас у него не было ни вдохновения, ни силы воли на ещё один подобный проект. Он не хотел ещё раз смотреть на столь величественную сцену разрушения. И потому в глубине души хотел наделить свои мишени смысловой ценностью, обычно не присущей неодушевлённым предметам. Но он не мог заставить себя сделать что-то подобное только ради того, чтобы потом смотреть как его творения разбивают на множество осколков на потеху публике.

Взять даже тех фарфоровых сорок, что он делал для королевы Ё. Смотреть, как они разбивались на осколки, было болезненно для него. Конечно, Хишо понимал, что они изначально создавались для того чтобы быть уничтоженными. Но ему хотелось найти способ донести своё послание без необходимости разрушать их.

— Ага, можно подумать, у меня есть шансы на это, — пробормотал он себе под нос и усмехнулся. В конце концов, эти птицы были мишенями, а мишени созданы для того, чтобы стрелять по ним. Но теперь даже та мелодия, которую птицы издавали при разрушении, отталкивала Хишо. И не важно, было ли это что-то классическое и сдержанное или же грустные народные мотивы.

Если подумать, он с самого начала не хотел превращаться в музыканта. Нужно было подобрать что-то попроще, что-то, что заглушит смех и аплодисменты и заставит их слушать. Звуки, которые заставят их прислушаться, которые будут проникать в глубины их душ. Вот что было ему нужно. 

Думая об этом, он вошёл в кабинет, зажёг слегка коптящую лампу, и поведал сидевшему за столом Сейко всё, что было у него на уме. Выслушав его мысли, Сейко озадаченно склонил голову на бок.

— Может быть звук снега? — предложил он.

Хишо сел на стоявшую у стола стопку коробок.

— Разве снег издаёт звуки? — грустно улыбнувшись, спросил он.

— Да, пожалуй, ты прав, — Сейко слегка покраснел. — А как насчёт звуков воды?

«Нет, вода не совсем то», — подумал Хишо. Звук текущей воды, звук падения капель на водную гладь, журчание ручейка — все они создавали разное впечатление. Им нужно было определиться с этим более точно. Что-то вроде «звуки воды» или «звуки ветра» были слишком общими понятиями для них.

— Нужно что-то более тихое. Пожалуй, звук снега мог бы подойти.

Снег был чем-то неочевидным. Чтобы услышать его, нужно было прислушаться.

— Снег не издаёт звуков и потому это отлично передаёт идею. Нам нужна пустота, отсутствие чувств.

— Учитель говорила о чём-то похожем, — смущённо улыбнувшись, ответил Сейко. — Не исключаю даже, что она сказала тоже самое, слово в слово.

Услышав это, Хишо оторопел.

— Шоуран говорила нечто подобное?

— Да, бесшумность снега. Она говорила, что попыталась бы реализовать нечто подобное, если бы выбор зависел от неё.

Хишо не знал, что и сказать. Если подумать, раньше он никогда не делал так, как предлагала Шоуран. Напротив, он никогда не спрашивал её мыслей по поводу изготовления фарфоровых сорок. А сама Шоуран никогда не горела желанием делиться ими.

Всё то время пока Хишо упорно старался сделать своих «ужасных» птиц, Шоуран лишь предлагала сделать что-то более «милое». Но она никогда не вдавалась в подробности, а он никогда не спрашивал.

— Что ещё?

— В смысле?

— Она сказала что-то ещё, например, как должны разбиваться мишени?

Сейко какое-то время обдумывал этот вопрос, опустив голову.

— Она сказала, что на птиц, сделанных для королевы Ё, было больно смотреть. Они разбивали ей сердце. И то как активно и какими щедрыми порциями их запускали и разбивали, показалось ей слишком жизнерадостным. Что, если подумать, было бессмысленным, — Сейко поднял голову, будто бы его озарило. — Однажды она сказала, что ей нравятся птицы, — добавил он. — Ей было неприятно смотреть на то как птицы разбиваются и падают на землю. И тут я вспомнил: было бы лучше, если бы они, разбившись, могли снова стать птицами, так говорила она.

— Снова стать птицами, — задумчиво протянул Хишо.

Сейко кивнул. Воспоминания о прошлом явно тяготили его, это было видно по его лицу.

«Это ведь птицы», — всегда говорила Шоуран. — «Они должны летать на свободе». И это вполне сочеталось с изначальной идеей ритуала. Но когда в птицу попадает стрела, люди определённо должны были чувствовать грусть и потерю. А вот когда люди уже прочувствовали и осознали это, птицы вполне могли бы вернуться к жизни.

— И улететь прочь, — пробормотал Хишо себе под нос.

Сейко радостно улыбнулся, словно бы они пришли к одним и тем же выводам.

— Да, так она и сказала. Однажды она упомянула, что было бы здорово, если бы из осколков фарфоровой сороки могла внезапно появиться настоящая.

— А это неплохая идея.

Мишени запускаются в небо, после чего разбиваются стрелами. Затем из облака осколков внезапно появляется настоящая, живая птица. Она улетает прочь, оставляя позади королеву, трон и всех министров с их властью и требованиями.

— Она не особо одобряла мысль, что птица всех усилий приземлялась где-то в садах. По её мнению, она должна была улететь прочь, исчезнув из вида.

— По её мнению… — задумчиво повторив, покивал Хишо.

Шоуран никогда не говорила ему ничего подобного. Но, видимо, в этом плане они сошлись взглядами. Хотя, если подумать, дело было в том, что он никогда не обсуждал все детали напрямую с ней. Он всегда стремился реализовать своё видение всего представления. А теперь, когда его вдохновение иссякло, он узнал, что, оказывается, всё это время они двигались в одном направлении.

Хишо повернулся к окну, выходившему на запад. За окном царила непроглядная темнота. Днём за этим окном простирался вид на узкую долину и окутанные облаками скалы, за которыми когда-то, до того, как здесь проросла грушевая роща, виднелся город.

— Наверное, Шоуран частенько любовалась этим видом.

Сейко проследил за взглядом Хишо.

— Ты имеешь в виду долину? — переспросил он. — Да, она…

— Интересно, на что именно она смотрела? — задумчиво произнёс Хишо. Он всё ещё не мог до конца понять этого. О чём она думала, когда смотрела на эту узкую расщелину? — Она частенько говорила, что не хочет видеть мир внизу. Должно быть, так оно и было, но… Чем больше я думаю об этом, тем чаще задаюсь вопросом: если она действительно так не любила нижний мир, зачем было вообще смотреть на него? Она частенько выходила во дворик и смотрела в том направлении. Но что ещё там есть помимо нижнего мира?

Сейко склонил голову на бок, словно бы он впервые слушал какую-то странную историю.

— Слушай, а ведь верно…

Хишо вспомнил цаплю, сидевшую на балконе Секичо-ши. Она тоже смотрела на простиравшийся внизу разрушенный мир. Возможно, Шоуран не хотела смотреть на разрушения, а не на сам мир в целом.

— Неужели это действительно так? — криво ухмыльнувшись, пробормотал Хишо.

— Что такое? — полюбопытствовал Сейко.

— А, ничего. Единственной вещью, на которую здесь можно было посмотреть, был нижний мир. Как раз то, чего она не хотела видеть, поэтому она терпеливо выращивала все эти грушевые деревья. Это заняло у неё довольно приличное количество времени, но в итоге ей удалось. Она прикрыла все ужасы и невзгоды того мира.

— Прикрыла?

— А разве нет?

— Интересно, — задумчиво протянул Сейко. — Учитель явно говорила, что не хочет смотреть на мир внизу, но она всё равно продолжала смотреть туда. Я полагаю, что-то там привлекало её внимание. Не зря же она постоянно смотрела на Гьётен?

— Быть может, она смотрела на грушевые деревья. Ты замечал? Когда деревья начинали цвести, она прищуривалась и начинала вглядываться ещё внимательнее.

— Но тогда она не сидела бы на том же месте и зимой, когда листья облетают и открывается вид на нижний мир.

— Хм, да, ты прав насчёт этого.

Сейко встал и подошёл к окну. Лёгкий ветерок нёс с собой типичные для осени запахи.

— Возможно, она не хотела видеть нижний мир, потому что прекрасно знала, насколько тяжело там живётся. Также она не хотела слушать никакие грустные новости, помнишь? Но это вовсе не означает, что она была ни в чём несведуща.

— Шоуран знала?

— Да. Думаю, это похоже на те сплетни, которые ты не хочешь слушать, но всё равно непроизвольно прислушиваешься. Точно также и она знала о том зле и ужасах, что царят внизу. И, должно быть, поэтому она не хотела видеть всего этого. Но есть вещи от которых нельзя просто отмахнуться. Я не думаю, что она посадила грушевые деревья для того чтобы прикрыть что-то. Скорее… — пытаясь подобрать слова, Сейко замолчал, продолжая вглядываться в темноту. — Скорее, так она пыталась вновь насытить мир жизнью. Она обожала смотреть на цветы. И она смотрела на цветущие грушевые деревья вовсе не потому что они прикрывали уродливый мир, а потому что они помогали ей представить Гьётен прекрасным. Таким, каким она мечтала его видеть.

«Возможно», — подумал Хишо.

— Мне всегда казалось, что Шоуран частенько теряла связь с реальностью, — ответил он.

Обернувшись через плечо, Сейко улыбнулся.

— Да уж, не сомневаюсь. Она не была похожа на человека, готового принять реальность. Вместо этого она сосредотачивалась на том, что было в её власти, что она сама могла изменить. Впрочем, не думаю, что это можно назвать отрицанием реальности.

Хишо кивнул. Ему казалось, что он начинал лучше понимать Шоуран. Это он сам предпочитал игнорировать происходящее. Он запирался у себя в комнате и просто смотрел, как дни сменяют друг друга. Шоуран тоже отгораживалась от остального мира, но при этом она не переставала заниматься любимым делом — созданием фарфоровых сорок. Кажется, всё то, что на его памяти делала Шоуран, было её способом отринуть мир с его проблемами. Но она никогда не забывала о нём.

Даже когда она прямо заявляла, что не хочет смотреть на опустевшие руины, она подразумевала то, что мечтает о том дне, когда весь мир снова расцветёт.

— Давай сделаем таких птиц, которых хотела сделать Шоуран, — предложил Хишо.

Сейко кивнул. На его лице смешивались радость и печаль.

— Давай вспомним столько, сколько сможем о том, чего Шоуран пыталась достичь.

http://tl.rulate.ru/book/4471/801380