Готовый перевод Daredevil: a Man without fear / Сорвиголова: Человек без страха: глава 4

Шесть месяцев спустя

Мэтт любил сидеть на крыше и наблюдать за уличной жизнью. Смотреть, как живут семьи в доме напротив. Ему нравилось быть частью этой жизни. Видеть соседей, но при этом оставаться невидимым для них. Быть частью родного района, где их с отцом хорошо знали.

А теперь…

Теперь все изменилось.

Он перестал быть частью чего-либо. Больше никто не приветствует его по-дружески. Лишь с жалостью, грустью или горечью.

Бедный мальчик. Вся жизнь погублена! Может, лучше ему было бы умереть .

Мэтт с этим не согласен. Он в смятении. Ему всегда казалось, что ослепнув, ты потеряешь все. Будешь обречен жить во мраке на веки вечные.

У него все не так. Он чувствует объем и форму предметов и может определить, что находится вокруг. Например, сейчас. Внизу, на улице, зимний ветер обдувает ствол дерева, придавая тому форму, которую Мэтт может представить. Он чувствует… видит… изгиб ствола и раскидистые ветви.

Нет, «видит» – неверное слово. Наверное, это память рисует то, что он должен был бы видеть.

Так вот как это работает? Ветер сообщает ему нужные измерения, а воображение создает картинку?

Мэтт встает, не обращая внимания на порывистый ветер, и шаркает вперед, пока кончики кроссовок не оказываются на самом краю крыши. Он подставляет ветру лицо, вдыхает морозный воздух, а с ним запах приближающейся бури, смешанный с ароматами еды – мяса, картошки, пиццы и хот-догов.

Он склоняется над бездной, думая, что для случайного прохожего выглядит сейчас как самоубийца.

Эта мысль порождает улыбку. Нет уж. Напротив, он заново учится жить.

Ветер вновь обдает его лицо и уносится вниз, мимо припаркованных у тротуара машин. Мэтт следит за ним и «видит», как ветер придает автомобилям формы, растекаясь вокруг крыш, колес, брызговиков и зеркал. Мэтт уверен, что сможет пройти вдоль машин, расставив руки, и ни разу их не задеть.

Он понемногу привыкает жить без зрения, но счастья ему это не прибавляет. Совсем наоборот. Каждое утро он просыпается полностью опустошенным, и справиться с этим чувством помогают лишь тренировки в зале. По-прежнему после закрытия – ему не хочется ощущать на себе жалостливые взгляды окружающих, сочувственные покачивания головой. Как и прежде, он проникает в зал через окно. Свет не включает – зачем он ему?

Каждый вечер он оттачивает остроту своих чувств, тренируясь на гимнастическом бревне и с боксерской грушей.

Выходит совсем не так, как на улице. В помещении, где нет ветра, где ничего не помогает оценить форму предметов, ему куда труднее выбирать нужную дистанцию и определять амплитуду груши, и он получает куда больше шишек и синяков, чем прежде. Но он не сдается. День за днем, неделю за неделей он гоняет себя, стремясь заставить свое тело видеть вновь, каким-то образом вернуться к привычной жизни, как будто у него и нет никакого увечья.

Каждый вечер после тренировки он падает без сил. Сегодня Мэтт лишь перекатывается на спину и неподвижно лежит. Он устал. Устал от всего. Почему это произошло именно с ним? Почему не с кем-то другим, хотя бы с тем стариком? Почему он? У него вся жизнь была впереди. Он ставил себе четкие цели, хотел стать адвокатом, судьей или полицейским. Да кем угодно, лишь бы отец был счастлив.

А теперь? Теперь он никто.

Из него и боксера-то не выйдет. Такую карьеру отец счел бы наихудшей из всех возможных, но и на ней теперь можно ставить крест.

Мэтт плачет. Он держал слезы в себе с тех пор, как вышел из больницы, но теперь, сидя на старом, потрепанном мате, пропитанном запахом пота, опилок и табака, он дает им волю.

– Стыдоба-то какая. Пацан, хватит себя жалеть!

Мэтт замирает. Вытерев нос, он оборачивается по сторонам в поисках говорящего.

– Кто здесь?

– Вставай, – продолжает низкий, скрипучий голос. – Ты что, не только слепой, но и глухой? Вставай, говорю.

– Но…

– Неправильный ответ.

Мэтт слышит в воздухе свист, и что-то больно бьет его по голове.

– Ай! Вы что?!

– Вставай.

– Какого черта?

– Неправильный ответ.

Снова свист и очередной болезненный удар, на этот раз по щеке. Мэтт ползет назад, прижимаясь к стене.

– Вставай.

Мэтт поворачивает голову то налево, то направо, стараясь определить источник звука. Он делает глубокий вдох. Опять свист.

Мэтт резко выбрасывает руку и хватает палку прежде, чем та ударит его в третий раз. Его мучитель хохочет.

– Так-то лучше! Ничего сложного, а?

Незнакомец вырывает палку из рук Мэтта.

– Вставай.

В этот раз удар следует без предупреждения. Палка движется так быстро, что Мэтт слышит свист уже после того, как получает по лицу.

– Прекратите!

– Вставай, и прекращу.

Мэтт поднимается и неторопливо поворачивается.

– Медленно соображаешь, пацан.

– Кто вы?

– Неправильный вопрос.

Палка просвистывает в воздухе, но Мэтт уклоняется от удара. Прежде чем сказать что-то еще, он пытается придумать, как сбежать от этого психопата и вызвать полицию.

Тут его осеняет. Он поворачивается туда, где, как ему кажется, стоит его мучитель.

– Зачем вы здесь?

Он напрягается, привстав на цыпочки, готовый увернуться. Но удара не следует. Этот вопрос – правильный.

Стик – так представляется незнакомец. Они вместе выходят из зала на холодную улицу. Мэтт волнуется. Снаружи ему неуютно – по крайней мере, теперь. Улица для него – как минное поле. Он носит выданную врачом белую трость, но так и не научился правильно ей пользоваться. Он машет ей слишком быстро и ходит с привычной для себя скоростью, так что регулярно спотыкается и цепляется за стоящие вдоль тротуара велосипеды.

Ему приходится постоянно сбавлять шаг и идти медленно, как старик.

Мэтта это бесит.

– Пацан, я за тобой наблюдал, – говорит Стик, пока они бредут по тротуару.

– Зачем?

– Ты особенный. В тебе есть кое-что, что могло бы нам послужить.

– «Нам» – это кому?

– Тебе этого знать не положено.

Мэтт фыркает.

– Никакой я не особенный. Я вообще никто.

– Вот как? Ты уверен? – Стик говорит спокойно, но Мэтт чувствует в его голосе напряжение.

Он словно кобра, готовая в любой момент ужалить.

– Я слепой. Чего во мне особенного?

– Думаешь, слепота тебе помешает? По-твоему, слепые ничего не могут добиться?

– Да нет, просто…

– Просто тебе себя жалко. Пацан, кончай. Не хватало мне еще с этим возиться.

Мэтт начинает злиться. Да что этот мужик о себе возомнил? Попробовал бы он поставить себя на его место!

– Я чувствую, как от твоей кожи пошел жар, – тихо говорит Стик. – Советую тебе хорошенько выбирать слова, прежде чем сказать что-то еще.

Он чувствует, как от его кожи идет жар? Мэтт останавливается.

– Вы что, тоже слепой?

– С рождения. Так что я знаю, о чем говорю. И знаю, что тебе приходится выносить. Но вот какое дело – мне на все это плевать.

Несколько минут они идут молча, слушая лишь городской шум.

– Куда вы меня ведете? – спрашивает Мэтт наконец.

– Никуда. Просто хочу кое-что показать.

– Что?

– Увидишь. Ну, или не увидишь. – Мэтт снова слышит смешок и понимает, что смеются над ним.

Они приходят к подвалу старого заброшенного здания. Мэтт останавливается у входа. Стик не отходит от него ни на шаг.

– Туда я с вами не пойду, – категорически заявляет Мэтт.

– Почему это?

– А вдруг вы маньяк?

– Можно и так сказать.

– «Можно и так сказать»?

– Ага. Но это не значит, что я собираюсь тебе навредить.

– Не слишком убедительно.

– Я и не собирался тебя убеждать. Здесь у меня тренировочный зал, где ты будешь тренироваться.

Мэтт недоверчиво вздергивает брови.

– Тренироваться? Зачем?

– Чтобы драться. Чтобы стать воином.

– Воином , ну-ну. И зачем мне им становиться?

Лицо Стика внезапно оказывается в считанных миллиметрах от его собственного. Мэтт чувствует запах апельсинов и корицы.

– Хочешь и дальше убегать и прятаться?

– Н-нет.

– Ты больше не маленький мальчик, ясно? Если хочешь мне пригодиться, придется тренироваться!

– Не понимаю, зачем я вам? Чего вы от меня хотите?

– Не могу сказать. Еще рано.

– Вот как? Это что же получается: какой-то незнакомец следил за мной, несовершеннолетним школьником, чтобы заманить в заброшенное здание и там превратить в волшебного воина?

– Про волшебство я ничего не говорил. В драке нет ничего волшебного.

– Да и ладно. Мой ответ «нет».

– Не валяй дурака.

– Я серьезно. Дальше я с вами не пойду.

Мэтт напрягается в ожидании нового удара по голове, но его не следует. Слышно лишь, как Стик вздыхает.

– Послушай, я не собираюсь с тобой сюсюкаться. Когда будешь готов извиниться – приходи, я буду здесь.

– За что мне извиняться?

– За то, что потратил мое время. Я думал, что ты готов, но оказался не прав.

Мэтт выдерживает неделю. Ему хочется узнать, что имел в виду Стик, но он терпит. Нельзя так легко сдаваться.

Он приходит к зданию вечером и открывает старую дверь.

Он шарит тростью по полу. Ничего. Коридор чист – ни препятствий, ни мусора. Мэтт входит внутрь. Воздух сырой, пахнущий мучнистой росой и плесенью. Невидимые споры проникают в его легкие. Дом кажется совсем ветхим. Лишь бы прямо на голову не обрушился.

– Через десять шагов налево! – Откуда-то издалека Мэтт слышит голос Стика.

Он делает, как велено, и оказывается у лестницы, ведущей, как ему кажется, в подвал. Мэтт осторожно спускается, нащупывая тростью каждую ступеньку, как учили в больнице.

Тук-тук . Ширина ступеньки примерно полметра.

Тук . Расстояние между ступеньками нормальное.

Мэтт добирается до самого низа.

– Ну как, гордишься собой? – спрашивает Стик. – Тебе эта трость ни на кой не сдалась. Точнее… ходить тебе она точно не поможет, а вот использовать ее как оружие вполне можно.

Мэтт молчит. Он уже уяснил, что Стик говорит загадками лишь для того, чтобы спровоцировать Мэтта на вопросы. Нет уж, такой радости Мэтт ему не доставит.

– Что, дома не сидится?

– Любопытство заело.

– Не сомневаюсь. Раз уж ты здесь, будь добр слушать меня. Если хочешь быстро прийти в форму, придется хорошенько потрудиться и соблюдать определенные правила.

Мэтт не задает вопросов, и Стик, похоже, разочарован. Мэтт не дает ему возможности позлорадствовать.

– Будешь тренироваться здесь все свободное время. Не знаю, выйдет ли из этого толк – уж слишком ты недисциплинирован, самовлюблен и эмоционален, а именно эти три качества я больше всего не люблю в людях. Но в твоем случае я готов рискнуть.

– Почему? – не выдерживает Мэтт. – Чем я это заслужил?

– У меня нет выбора. Мне понадобится любая помощь.

Спустя недели Стик по-прежнему утаивает от Мэтта, зачем тот ему понадобился. В конце концов Мэтт перестает спрашивать. Для него это больше не имеет значения. Может, это и глупо, но это правда. Все его мысли теперь занимают лишь тренировки в подвале.

– Нет! – кричит Стик. – Ты уже говорил, что можешь чувствовать ветер. Теперь учись чувствовать воздух.

– Как можно почувствовать воздух?

Мэтт вспотел. Он разозлен – вот уже пятый раз подряд он врезался в тренировочный манекен.

– Пацан, воздух окружает тебя повсюду, иначе как ты дышишь?

– Он же не движется!

– Ему и не надо двигаться. Остановись и успокойся.

Мэтт следует совету и делает несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Впускает чувства в свой мозговой «кабинет» – не все, а только те, что нужны, чтобы почувствовать нечто… большее .

В окружающем его мраке происходит какое-то движение, какая-то пульсация. Местами тьма становится тяжелее, обретая подобие формы, а местами – легче. На сетчатке глаз вырисовываются неровные угольно-серые силуэты.

– Постой, – тихо говорит Стик. – Сосредоточься на воздухе. Почувствуй, как он соприкасается со всеми предметами в зале.

Дыхание Мэтта замедляется. Серые и черные фигуры переплетаются. Он чувствует едва заметное движение вокруг них, будто волны горячего воздуха над асфальтом. Он концентрируется на этих невидимых волнах, и серые и черные силуэты становятся лучше различимы, складываются в линии и формы.

И снова искажаются. Мэтт готов выйти из себя. Ничего не получается.

В этот момент фигуры обретают более четкие очертания. Контуры и выступы. Холмы и впадины. Будто он смотрит вниз с горной вершины.

Картинка опять меняется, на ней появляется круг. Озеро посреди ландшафта?

Нет.

Восприятие Мэтта улучшается. Он будто видит оптическую иллюзию, как на тех картинках, по которым трудно определить, кто на них изображен – девушка или старуха. Воображаемые горы и долины меняют очертания, и Мэтт понимает, что видит лицо Стика. А круг – это его рот.

– Ну что, понял? – говорит Стик. – Воздух окружает тебя постоянно, надо только научиться его видеть.

Восхищенный Мэтт крутит головой по сторонам, и резкое движение разрушает картинку. Она разлетается на тысячи осколков, когда он теряет концентрацию. Мэтта вновь окутывает тьма.

– Тренируйся, – говорит Стик, – и все получится.

Проходят месяцы. Подвал становится для Мэтта вторым домом, его убежищем.

Обителью надежды.

Он прислушивается. Чувствует воздух, сопоставляет звуки с уже известным ему набором.

Натяжение тетивы.

Скрип изгибающегося дерева.

– У вас лук, – говорит Мэтт. – Зачем двум слепым лук?

– Вот зачем.

Мэтт слышит, как натягивается тетива. Следует свист и гулкий удар. Мэтт выжидает.

– Ну? – подгоняет его Стик.

– Что «ну»? Вы выстрелили из лука. В потолок, не иначе.

– Не смешно. Ты прекрасно знаешь, куда попала стрела.

Мэтт идет к стене и ощупывает зону, куда, по его мнению, попала стрела. Он находит там мишень с небольшим углублением в самом центре. Стрела торчит оттуда. Он вынимает ее и трогает наконечник. Тот теплый, а значит, Стик не воткнул ее туда заранее. Не то чтобы Мэтт имел основания заподозрить Стика в обмане, но проверить на всякий случай стоило.

– Твоя очередь, – говорит Стик.

Мэтт принимает от него лук и стрелу. Лук легче, чем он ожидал, но управляться с ним труднее, чем Мэтт мог бы подумать. Он натягивает тетиву и чувствует, как дрожат мышцы.

– Еще тяни. – Стик похлопывает его по плечу.

Мэтт пытается натянуть тетиву сильнее, что очень не нравится его плечу.

– Держи и не отпускай.

– Зачем? – шипит Мэтт сквозь сжатые зубы.

– Сперва ты должен научиться контролировать лук. Чем бы ты ни занимался, контроль превыше всего. Запомни это, пацан.

Мэтт держится. Его мышцы гудят, на лбу выступает испарина.

– Сколько еще?

Ответа нет.

Он раздается спустя минуту.

– Хватит.

Мэтт с облегчением отпускает тетиву, и та задевает предплечье, сдирая кожу. Стрела рикошетом от стены улетает в окно.

– Плохо. Давай еще раз.

– У меня кровь идет!

– Ну и что? Давай.

Борясь с болью, Мэтт берет новую стрелу и повторяет те же действия, дожидаясь команды Стика. В этот раз стрела вонзается в стену, но слишком далеко от цели.

– Не годится. Заново!

Испытание повторяется снова и снова, и Мэтт уже еле поднимает руки. Его мышцы будто раскисли. Он весь взмок, и соленый пот обжигает раненое предплечье.

Он раз за разом промахивается, и с каждой попыткой все сильнее и сильнее.

– Не надо бороться, – говорит Стик.

– С кем?

Капли пота стекают на глаза, и Мэтт моргает.

– С луком и стрелой. Ты пытаешься управлять ими.

– А что мне еще делать?

– Ты должен стать с ними единым целым.

Мэтт отпускает тетиву и опускает лук.

– Не понимаю…

Он слышит свист и отшатывается, но недостаточно расторопно. Палка бьет его по плечу.

– Я что, дал команду остановиться?

– Но…

– Дал или нет?

Вздохнув, Мэтт снова поднимает лук и натягивает тетиву.

– Всегда найдется кто-нибудь, кто будет быстрее и точнее тебя. Стрела должна стать продолжением тебя. Ты должен быть един со своими кулаками, ногами, мечом, нунчаками, чем угодно. Не сможешь – умрешь.

Умру? Что он несет?

– Вы что, хотите сделать из меня какого-то супербандита?

Стик похлопывает его по плечу.

– Нет, пацан.

– Это радует.

– Если бы мне понадобился супербандит, я бы выбрал кого-нибудь поумнее. Хватит болтать, стреляй.

Мэтт натягивает тетиву до упора, делает несколько глубоких вдохов и возвращается в свой «кабинет». На этот раз он отгораживается от всего, оставляя лишь себя, лук и мишень. На этих вещах он полностью концентрируется, выравнивая дыхание, пока остальные предметы не перестают для него существовать. Мэтт ощущает, как напряжение передается от его бицепсов вниз к ноющим запястьям и далее к дрожащим пальцам. Он чувствует стрелу от оперения до наконечника, сливается с ней, пока та не становится частью его тела. Затем он перемещает сознание к мишени, притягивает ее к себе, ощупывая невидимую линию полета стрелы к цели.

И спускает тетиву.

Тук .

– Получилось! – Мэтт опускает лук, забыв о жгучей боли в плече и шее. – Я попал! В яблочко?

– Нет.

Мэтт разочарованно опускает голову. Он рассчитывал, что его усилия не пройдут даром и он попадет точно в центр.

– Ты попал в мишень, что уже неплохо. Давай еще раз.

– Но…

– Никаких «но»!

Времена года сменяют друг друга. Все это время Мэтт находится в тумане изнеможения и эйфории. Он чувствует себя волшебником. Его чувства – его сила; сила, способная сделать его другим . Сделать его лучше . Особенно хорошо он чувствует себя по ночам, когда просыпается задолго до рассвета и сбегает из дома по пожарной лестнице к Стику.

Они путешествуют по городу, перебираясь с крыши на крышу, вдали от мирской суеты. Тьма прячет их от посторонних глаз. Высота не имеет значения, а пропасти между зданиями – всего лишь новый вызов. Этими ночами для Мэтта важен лишь ветер, бьющий в лицо и создающий серые, складывающиеся в объемные фигуры, силуэты.

Это настоящая жизнь.

http://tl.rulate.ru/book/25489/532054