Готовый перевод Seishun Buta Yarou Series / Негодник, которому не снилась девушка-кролик: Глава 3. Прожить свой сон до конца

Часть 1

Все началось два года назад.

— Похоже, что симптомы Каэдэ Азусагавы являются формой диссоциативного расстройства.

Диагностирующим психиатром была женщина лет сорока пяти. Сакута был там со своими родителями, когда она озвучила этот незнакомый термин.

— Диссоциативное? — спросил его отец.

— Да, диссоциативное расстройство, — сказала психиатр, записывая это слово в соседнем блокноте.

— Хм...

— Обычно мы определяем "себя" как смесь наших ощущений, сознания и воспоминаний, верно?

— …

Его родители молча кивнули. Сакута ничего не сказал, ожидая, что она продолжит.

— Диссоциативное расстройство относится к случаям, когда эта идентичность утрачена. Другими словами, одна или несколько частей этой идентичности — ваше восприятие, сознание или память — перестает принадлежать вам, быть ощутимой частью вас.

— …Хорошо, — сказал его отец.

Он ответил так только для того, чтобы что-то сказать, без разницы что.

— В основном наблюдаются такие симптомы, как потеря ощущений в некоторых частях тела или чувство, что события, разворачивающиеся перед вами, словно из фильма или телешоу. Точно так же есть пациенты, которые страдают потерей памяти. Например, Каэдэ.

Она сделала паузу, чтобы дать им возможность переварить эту информацию.

— Трудно точно определить причину, но диссоциативное расстройство часто является последствием сильного стресса или психологической травмы. Другими словами, это — последствия тяжких событий, которые пациент не смог вынести.

— …

Никто из них не мог ответить.

— У Каэдэ были трудности с общением в школе, также она занималась самоповреждениями, верно?

Это было совершенно не так, но Сакута не пытался ее поправить. Он знал, что никто не поверит правде.

— И с тех пор она отказывается ходить в школу.

— Да.

— Было бы преждевременно выделять это как единственную причину, но, вероятно, что эти трудности оказали сильное давление на Каэдэ, до такой степени, что она больше не могла справляться с внутренними чувствами. Ее страдания стали настолько сильными, что сломали ее... и чтобы спастись, она «вычеркнула» неприятные части себя.

— …И это и есть диссоциация?

— Да, Каэдэ чувствовала, что разваливается на части, и вот как она защитила себя.

— …

Это было не то, с чем они могли просто смириться.

— Я уверена, что все это стало для вас огромным потрясением. Но подобные случаи не так уж необычны.

— Итак, тогда… Каэдэ…?

Его отец искал решение, способ понять, что случилось с его дочерью. Сидевший рядом с ним Сакута посочувствовал ему.

— Тяжесть этих расстройств различна для каждого человека. Основываясь на том, что вы с Каэдэ рассказали мне сегодня, я могу сделать вывод, что она, похоже, потеряла все воспоминания о себе, своей семье, друзьях и знакомых. Так же и о ее местонахождении — она не была уверена, в каком городе или префектуре находится.

— Т-так… Каэдэ больна? — спросила его мать.

Этот вопрос казался неуместным, но Сакута задавался тем же вопросом. Было ли это болезнью? Это было совсем не похоже на то, с чем у него ассоциировалась болезнь. Ни лихорадки, ни кашля, ни насморка. Это было больше похоже на амнезию, которую он видел по телевизору. Он и представить себе не мог, что нечто подобное произойдет прямо у него под носом. Он даже никогда не думал, что амнезия на самом деле существует. По его мнению, это было нечто такое, что существовало только как вымысел. Фальшивая болезнь, придуманная для того, чтобы сделать истории более драматичными. Это делало происходящее, похожим на сцену из телешоу. Он был действительно впечатлен тем, как психиатр прошла через это испытание, объяснив такую трудную для понимания информацию, ни разу не споткнувшись о слова.

— Это психическое заболевание.

— Психическое?.. — словно эхо, повторила его мать, она выглядела потерянной.

— Да, как я уже объясняла, у Каэдэ нет воспоминаний о том времени, которое она провела с вами тремя. У нее нет доступа к воспоминаниям, которые позволили бы ей идентифицировать вас как свою семью. Поначалу это может быть трудно понять, но воспоминания — это основной источник информации, формирующий основу личности. С утратой этих воспоминаний Каэдэ все еще остается Каэдэ, но она может и не быть той Каэдэ, которую вы знаете. Ради нее вам придется смириться с этим.

Неважно, сколько раз она это повторяла, все равно звучало безумно. Для этой леди в белом лабораторном халате говорить такие вещи с очень серьезным выражением лица было неподходяще настолько, что чуть не заставило Сакуту громко рассмеяться. Но в ее словах не было ничего смешного. И он не мог отмахнуться от этого как от лжи.

Когда Каэдэ проснулась тем утром, она забыла обо всем. Она посмотрела прямо на брата и спросила:

— К-кто ты? — она выглядела очень испуганно.

И дело было не только в Сакуте, она не смогла вспомнить и родителей.

— Что со мной случилось? — спросила она.

Она явно была не в себе. В этом не было никаких сомнений.

— Я уверена, что это будет очень разрушительно для вас, но, чтобы исцелиться, Каэдэ понадобится ваша помощь. Она нуждается в том, чтобы вы поняли ее состояние и поддержали ее. Мы считаем, что наличие безопасного места для проживания жизненно необходимо для восстановления утраченных воспоминаний.

Все трое кивнули. Разве у них был выбор?

— Поймите и поддержите.

Вот и все, что нужно было сделать. Но скоро они поймут, что нет ничего труднее.

Их воспоминания о том, какой она была раньше, продолжали мешать. Сакута и его родители помнили старую Каэдэ. Это были воспоминания о Каэде как о сестре, о дочери. За все тринадцать лет. Поначалу было трудно даже найти правильную дистанцию. В какой-то степени они понимали, что она их не помнит, но ожидания, основанные на том, какой она была раньше, читались на их лицах.

В один день Сакута пришел навестить ее и принес с собой книгу. Роман одного из любимых авторов Каэдэ. Он увидел ее новый выпуск в книжном магазине и потратил практически все деньги в своем кошельке, чтобы купить эту книгу. Для ученика средней школы, 1600 йен — это большие деньги. Но он не колебался. Он был уверен, что это сделает ее счастливой. Однако, когда он протянул ей книгу, она, казалось, удивилась.

— С-спасибо, — неловко сказала она.

То, как она посмотрела на него, ясно дало понять, что она боялась, был ли это неправильный ответ.

— ...Эм, нравится ли мне эта книга? — спросила она, не решаясь даже сказать свое мнение.

Было до боли ясно, что воспоминаний, которые определяли ее для него, больше не было. Это была не та Каэдэ, которую он помнил. Не та сестра, которую он знал. Она выглядела так же, но это была не она. И эти расхождения только углублялись и увеличивались, чем больше времени он проводил с новой Каэдэ. Она говорила по-другому. Она держала палочки для еды по-другому. Раньше она была левшой, но теперь без всяких проблем пользовалась правой рукой. Она ела свою еду в другом порядке. Теперь она застегивала пижаму сверху. Ее смех был другим. Она не была Каэдэ. Все это было неправильно, неправильно, неправильно…

За несколько дней он заметил более тридцати различий, значительных и несущественных. Он заметил и больше, но уже перестал вести счет. Казалось, что продолжение сведет его с ума. Различия между Каэдэ сейчас и его воспоминаниями о ней вызвали у него глубокое чувство потери. Ему потребовалось несколько дней, чтобы наконец понять, что Каэдэ, которую он знал, больше не существует.

В его груди появилась глубокая дыра. Кромешная тьма. Пустота. Там не было ничего, кроме мучительного горя от потери чего-то драгоценного. Ужасное чувство поселилось внутри, где-то в области сердца. Над ним нависла туча, закрывающая свет. Внутри него.

И именно в один из таких дней у него на груди появились три царапины от острых когтей. Его доставили в больницу на машине скорой помощи, всего в крови. Он все еще не знал почему. Но он застрял в больнице до тех пор, пока не смог больше этого выносить, и сам улизнул из своей палаты.

Ему некуда было идти. Но он больше не мог спокойно сидеть на месте. Он не смог помочь Каэдэ, когда ее душевное состояние ухудшилось настолько, что она «отделилась от своего тела». Все, чего он хотел - избавиться от этого сожаления. Сожаление преследовало его, поэтому он пошел так далеко, как только мог.

И он оказался на пляже в Шичиригахаме. Он даже не покинул префектуру. Это было место, куда он мог пойти в любое время, когда ему захочется. Но это также было место, куда бы он никогда не пришел, не сбежав. И там Сакута встретил ее. Сёко Макинохара.

Старшеклассница, второгодка. Ученику-третьегодке младших классов она казалась такой взрослой. Красивые черные волосы. Короткая юбка ее униформы. Лицо где-то между милым и симпатичным. Очень выразительное, с завораживающей улыбкой. Сёко столкнулась с Сакутой на пляже и решила поговорить с ним. Он отмахнулся от нее, но она не сдавалась. Девушка выслушала его, когда никто другой не хотел. Она поверила ему. Сакута уже перестал заботиться о настоящем, будущем или мире в целом, но она сказала ему кое-что очень важное.

— Видишь ли, Сакута. Я думаю, что жизнь делает нас добрее.

Ее слова утонули в пустоте, оставленной его беспомощностью. Он впитывал их, как губка, впитывает воду.

— Каждый день я стараюсь быть хоть немного лучше, чем была накануне.

Это был идеал, о котором он никогда не думал. Сакута понятия не имел, для чего нужна жизнь, а в школе он усвоил банальный ответ на этот вопрос: жизнь — это поиск того, кем ты хочешь быть, когда вырастешь. Поиск мечты.

Он провел свою юность с учителями и взрослыми, которые говорили ему, что жизнь состоит в том, чтобы найти эту мечту и воплотить ее в реальность. Промыли мозги, заставив думать, что именно это решает, стоит ли жить. Он учился в последнем классе средней школы, поэтому его учителя требовали, чтобы он выбрал старшую школу — упрощенную версию той самой идеи, изложенной выше. Если бы он озадаченно посмотрел на свои результаты и выбрал бы школу в пределах своего реального порога прохождения, они бы кивнули, но, если бы он выбрал что-то более амбициозное — ради своей мечты, они бы посоветовали ему быть более приземленным и выбрать запасной вариант – школу, в которую легко поступить.

Подобный выбор был всем, что значила жизнь для Сакуты.

А как же цель жить, чтобы быть лучше?

Никто не говорил ему раньше, что можно жить по-другому. Слезы потекли ручьем, потому что он почувствовал доброту Сёко. Он знал, что она простила его за то, что он не сделал ничего ради лучшей жизни. Он чувствовал это… и она сказала ему, что в будущем он мог бы быть добрее. Вот почему он чувствовал себя в безопасности заплакав рядом с ней. И вот почему он не мог сдержать слез.

В тот день, возвращаясь с пляжа, Сакута купил блокнот и ручку. Симпатичные, как у девчонок раньше. Он выбрал большой толстый блокнот, в который можно было многое записать. Затем он направился прямо в больничную палату Каэдэ.

— Каэдэ, я купил это для тебя, — сказал он, протягивая ей пакет.

— Что это?.. — спросила она, вглядываясь в его лицо в поисках правильного ответа.

Пытаясь понять его настроение. Пытаясь угадать, как брат отреагирует —Каэдэ заглядывала в пустую коробку с воспоминаниями.

— Давай, открывай.

— …

Она сделала, как ей было сказано. Каэдэ вытащила толстый блокнот и ручку.

— Эм?.. — Она была явно смущена и выглядела теперь еще более потерянной.

— Доктор сказал, что это может помочь. Не имеет значения, что именно записывать. Все, что случилось, все, о чем ты думаешь, своими словами.

Вопросы, которые у нее были, вещи, которые заставляли ее беспокоиться. Изложив это словами, новая Каэдэ смогла бы лучше понять себя.

— О-оу. Ладно.

Казалось, для нее это не было аргументом. Она потеряла так много воспоминаний, что у нее не было оснований решать, что убедительно, а что нет.

Записная книжка помогла бы восполнить этот пробел.

— Во-первых, запиши свое имя.

— Хорошо.

Каэдэ придвинула столик к кровати и положила на него блокнот. На обложке было место для ее имени, и она медленно начала писать. Неправильно держа ручку. В правой руке.

— О, подожди, — сказал Сакута после того, как она написала кандзи «Азусагава».

— Да? — Она подняла глаза.

— Насчет твоего имени.

— Не волнуйся, я знаю иероглифы. Ка — это цветок, а Эде — клен, верно?

Сакута покачал головой.

— ?..

Она выглядела еще более смущенной.

— Давай напишем твое имя хираганой, — сказал он.

— Хирагана?

— В конце концов, ты не та Каэдэ.

— !..

Ее глаза расширились от удивления. Потом навернулись слезы. Крупные капли скатились по ее щекам на блокнот, размывая иероглифы «Азусагава».

— …

Ее губы задрожали, пытаясь что-то сказать, но она не могла подобрать слов.

— Извини, мне все еще нужно время, чтобы привыкнуть, — сказал Сакута.

—Я и так знаю, но… Я все еще не поняла.

Она издала стон. Пролилось еще больше слез. Ее стон превратился в рыдание. Как будто все тревожные чувства, которые она сдерживала, вырвались наружу. Взрыв эмоций. С тех пор как она впервые проснулась как новая Каэдэ, она была на взводе. Неуверенная, на кого она может положиться, кому она может доверять. Она была совсем одна со своими страхами. Она плакала, как потерянный ребенок, наконец воссоединившийся со своими родителями. И как только она закончила плакать, она написала Каэдэ большой круглой хираганой на обложке блокнота.

Некоторое время она с гордостью смотрела на это имя. Казалось, ей это никогда не надоест.

— Сакута…

— Мм?

— Ты мой брат, верно?

— Так и есть.

Это был первый раз, когда он увидел новую улыбку Каэдэ. Ему казалось, что прошло много лет с тех пор, как он видел улыбку своей сестры. Он надеялся, что грядущие дни будут для нее хорошими. Он надеялся, что она сможет так улыбаться все время.

Но реальность никогда не была такой простой. Иногда все, что тебе нужно, — это счастливая случайность, и все получится. Однако, бывают времена, когда все идет не так, как хотелось бы. Ситуация Каэдэ, несомненно, относится к последнему. Как бы вы на это ни смотрели, в потере воспоминаний за последние тринадцать лет и становлении совершенно другим человеком не было ничего легкого.

После месяца, проведенного в больнице, Каэдэ отпустили домой. Это была осень. Кленовые листья, в честь которых ее назвали, стали красными. С этого дня она поправлялась дома. Возможно, ей больше не требовалась госпитализация, но это не означало, что она могла вернуться к нормальной жизни. Она совсем не помнила дороги вокруг их дома, так что, если бы она вышла на улицу, был шанс, что она заблудится. Она даже не помнила планировку их дома.

Пройдет много времени, прежде чем она будет готова вернуться в школу. Все ее одноклассники знали старую Каэдэ. Она выглядела так же, но имела иную личность. И нетрудно было представить, какое влияние окажет на нее этот разрыв в восприятии. Чтобы она пошла в школу, им нужно, чтобы все присутствующие поняли, что с ней случилось. Но Сакута был убежден, что они никак не смогут заставить одноклассников, которые так или иначе были замешаны в ее издевательствах, понять что-то такое неуловимое. Собственная семья с трудом пыталась понять ее диссоциативное расстройство. Они сами слепо нащупывали свой путь, спотыкаясь на нем методом проб и ошибок. Более того, поверхностное понимание просто привело бы только к новым насмешкам и издевательствам. Поэтому, как только она вышла из больницы, Каэдэ почти все время проводила дома.

Сначала она изо всех сил пыталась смириться со своей собственной комнатой, так как даже не помнила ее, но после нескольких дней она стала чувствовать себя в ней все более комфортно. Выражение ее лица прояснилось, и она начала больше улыбаться. Когда Сакута возвращался домой из школы она почти всегда выходила ему навстречу. Она также провожала его по утрам. Но эта ситуация всегда терзала сердце Каэдэ. Сакута каждый день ходил в школу. У их отца была работа. А их мать была домохозяйкой, и именно с ней Каэдэ проводила больше всего времени. Чем больше они говорили и общались, тем больше было причин говорить о старой Каэдэ. В доме было полно вещей, которыми пользовалась старая Каэдэ, не говоря уже о семейных фотографиях.

«Возвращение в семейный дом, в место, которое она должна хорошо знать — может стимулировать утраченные воспоминания. Если она будет чувствовать себя там в безопасности, диссоциативные симптомы могут ослабнуть, что приведет к возвращению ее воспоминаний. Естественно, вы можете не увидеть немедленных результатов, но я думаю, что сейчас для нее лучше всего восстанавливаться дома».

Таков был совет, который дала им доктор.

«Держать ее в больнице далеко не лучшая идея, так что делайте по маленькому шажочку день за днем».

Их мать просто следовала этому совету. Она не хотела причинить вреда, рассказав новой Каэдэ о старой. Кроме того, если к старой Каэдэ вернутся воспоминания, и она «поправится», то ее действия были бы полностью оправданы.

Но это не означало, что это было хорошо для нынешней Каэдэ. Каждый раз, когда ее мать говорила: «Просто не торопись», — по ее лицу пробегала тень. «Не заставляй себя», — заставляло ее глубоко сожалеть. «Не волнуйся, мама здесь ради тебя», — сказала их мать, беря ее за руку.

Но Каэдэ понятия не имела, как на это отвечать. Ее взгляд всегда был потерянным. Никому не нужна была эта новая Каэдэ. Ее родители и врачи все смотрели на новую Каэдэ и видели только старую. Должно быть, именно так она себя чувствовала. Сакута тоже перенял эту атмосферу от окружающих их взрослых. И он ненавидел себя за это. Конечно, он хотел, чтобы воспоминания Каэдэ вернулись. Он хотел, чтобы старая Каэдэ тоже вернулась. Но что тогда будет с новой?

Чем больше времени они проводили вместе, тем больше эта мысль занимала его разум. Диссоциативное расстройство его сестры возникло из ниоткуда. Но что произойдет, если оно исчезнет? Даже не спрашивая врачей, он мог себе это представить.

Через месяц после того, как она начала восстанавливаться дома, проблемы Каэдэ всплыли на поверхность. Когда она вышла встретить его у двери после школы, он заметил синяки на ее теле. Бледная кожа на ее руках и ногах была вся усеяна фиолетовыми отметинами. Уродливые пятна. Ее тело заскрипело — ужасный звук для слуха. Это было похоже на то, что она пережила, когда над ней издевались.

Но почему?

Размышления о причине ни к чему его не привели. Он не знал, почему появляется «Подростковый синдром». Люди с самого начала отвергали эти явления как вымысел — по крайней мере, никто вокруг Сакуты не верил ни единому их слову. Возможно, причиной были трудности и беспокойство, которые Каэдэ испытывала по поводу своей новой жизни. Может быть, это был отклик разума старой Каэдэ, глубоко спрятанного в новом.

— Мама, помоги… — закричал он, скидывая ботинки.

Он отвел Каэдэ к своей матери в гостиную.

— Синяки вернулись!

Он показал ее руки их матери. Но она просто улыбнулась.

— Я понимаю, — сказала она.

И она продолжала радостно складывать белье у залитых солнцем окон. Они были аккуратно упакованы. Только тогда Сакута понял, что их мать полностью оторвана от реальности.

— Не волнуйся, Каэдэ. С тобой все будет в порядке, — сказала она.

Ее нежная улыбка была ужасно неуместна.

Как долго это продолжалось? Может быть, с самого начала. Их мать никогда не видела новую Каэдэ. Она всегда смотрела только на старую. И когда их мать обратила свою теплую улыбку к Каэдэ, его сестра вздрогнула и спряталась за ним. Ее пальцы сжали рукав его униформы. Он увидел, как на ее руке образовался новый синяк. Обвиваясь вокруг ее запястья, как змея, извиваясь до самого локтя. Это определенно было то же самое, что случилось со старой Каэдэ.

Врачи, осматривавшие Каэдэ, сразу заподозрили, что их мать издевается над ней. Сакута был уверен, что они даже не сомневались в этом. Доказательством этого было то, как врачи упорно игнорировали все, что говорили они с Каэдэ, дети. Сакута был ребенком. У Каэдэ было диссоциативное расстройство. Неважно, сколько они настаивали на том, что никакого насилия не было, врачи не верили ни единому слову.

— С тобой все будет в порядке, — говорили они, никогда не подвергая сомнению свои предположения.

Их неуместная добрая воля привела Каэдэ обратно в больницу. Оказавшись там, она отказалась покидать свою больничную палату. Она была в ужасе от взглядов, которые на нее бросали, боялась почти всего.

— Меня пугает выражение их глаз. Все видят старую Каэдэ.

— Не волнуйся. Я вижу тебя.

— Ты единственный. Ты единственный, кто меня знает.

Когда наступила зима, Сакута решил поговорить с отцом. Он планировал уехать из города вместе с Каэдэ и жить вместе где-нибудь подальше от родителей. Его отец не стал возражать. Он, должно быть, знал, что так будет лучше и для их матери тоже. Может быть, он уже обдумывал подобное. Но как их отец, он не мог предложить это сам.

— Прости, Сакута.

— Есть кое-что, что ты сказал мне, когда я был ребенком…

— Мм?

— Ты сказал: «Теперь ты старший брат».

— Я помню.

— Я ничего не мог сделать, чтобы помочь старой Каэдэ.

— …

— Но на этот раз...

Он не смог закончить эту мысль вслух.

— Присмотри за ней, — сказал их отец.

— Позаботься о маме, папа.

— Я так и сделаю.

А затем Сакута и Каэдэ покинули Йокогаму, двигаясь на юго-запад в Фудзисаву. Там они начали новую жизнь как брат и сестра, и компанию им составляла только кошка Насуно. В новом городе, где никто не знал старую Каэдэ.

И до сих пор они остаются там.

Часть 2

Когда Сакута закончил свой рассказ, Май, Нодока и Котоми остались в растерянности. Он не винил их. Если бы он был тем, кто слушал, он бы тоже держал рот на замке. Они даже не знали, что пережила его сестра. Май и Нодока знали только новую Каэдэ. У них не было причин подозревать, что она потеряла какие-либо воспоминания. А Котоми встречалась только со старой Каэдэ, так откуда же она могла знать о новой?

Последовало долгое молчание.

Май заговорила первой.

— Каэдэ, ты выглядишь измученной. Я думаю, нам следует остановиться на этом сегодня.

Ее первой мыслью было проверить, как там Каэдэ. Ей нужен был отдых, а им нужно было время, чтобы все обдумать. Котоми, казалось, тяжело восприняла эту новость. Ее лицо было пепельно-серым. Так что никто не спорил с предложением Май. Котоми, похоже, не собиралась уезжать в ближайшее время, поэтому Сакута оставил ее Май и Нодоке.

— Мы проводим ее до станции, — сказала Май.

— Сакута, иди лови такси.

Он не собирался отказываться от этого предложения. Он остановил проезжающее такси и отвез Каэдэ домой.

На следующее утро Сакуту разбудила кошка, лизавшая его лицо.

— В чем дело, Насуно? Уже утро?

— Мур.

Когда Сакута не смог встать, она начала царапать передними лапами изголовье его кровати. Классическая кошачья атака. Это было неприятно, поэтому он встал. Он зевнул и потянулся. Затем взглянул на часы. Была половина восьмого. Обычно к этому времени Каэдэ уже будила его.

— Вчера многое произошло…

Он пошел в ее комнату, чтобы проверить, как она. Сакута открыл дверь без стука и обнаружил ее в постели. Лицом Вниз. Но она не спала. Она пыталась встать, но ее руки и ноги не переставали дрожать.

— Доброе утро, Каэдэ.

— Д-доброе утро, Сакута…

— Ты притворяешься новорожденным олененком?

Она превосходно имитировала. Даже если бы она была одета как панда.

— Возможно, я обречена! Каждая частичка меня болит!

— Это просто мышечная боль.

Она слишком разволновалась на пляже и резвилась как сумасшедшая. Ее тело просто не смогло выдержать такой нагрузки. Все мышцы, которыми она обычно никогда не пользовалась, словно ругались на Каэдэ.

— Такими темпами я не смогу прийти, разбудить тебя или проводить до двери! Это так ужасно! Оууу…

Ее уныние было видно сквозь боль. Его сестра сдалась и рухнула на кровать. Он положил руку ей на лоб, просто чтобы убедиться. Не похоже, чтобы у нее была температура. Казалось, ему незачем беспокоиться. Затем, секунду спустя, Сакута увидел синяк у нее на ее шее. Он оттянул ее пижаму в сторону и увидел, что фиолетовое пятно спускается по всей спине.

— С-Сакута! Ты знаешь, что я не могу пошевелиться, и ты пользуешься мои положением!

— Я просто снимаю с тебя пижаму.

— В том-то и проблема! Ты должен делать это с Май!

— Я бы сделал это, если бы мог.

— Тогда я попрошу ее позволить тебе!

— Не волнуйся. Я сделаю это сам.

Кто знал, как бы она наказала его, если бы его сестра попросила ее о чем-то подобном?

— Сегодня тебе лучше немного отдохнуть.

Он привел ее пижаму в порядок. Этот синяк, вероятно, был вызван внезапным столкновением с Котоми. Или, может быть, потому что он сказал Май и Нодоке о случившемся в прошлом. В любом случае, ему придется какое-то время внимательно наблюдать за ней.

— Отдыхать — это действительно все, на что я способна, — причитала она.

Это было точное замечание. Поэтому он решил, что ему не нужно слишком сильно беспокоиться о ней.

— Я лучше пойду в школу, — сказал он.

Сакута вышел из ее комнаты. Он все еще волновался, но решил, что лучше вести себя так, как будто все нормально. Он не хотел, чтобы сестра волновалась из-за того, что он вел себя по-другому.

— Хорошего дня! — крикнула она.

Видеть, как Сакута проводит свой день, как обычно, помогло бы Каэдэ сделать то же самое.

Когда он взглянул через окна класса на пляж Шичиригахама, он выглядел иначе, чем накануне. Возможно, дело было в погоде, возможно, в температуре, или может быть… это было просто настроение Сакуты.

— Это будет на экзамене! — сказал учитель математики, рисуя красный круг вокруг примера производной задачи на доске.

Промежуточные экзамены только что закончились, но, очевидно, уже пришло время беспокоиться о результатах. Весь класс корчил рожи, но каждый позаботился о том, чтобы записать это. Неважно, насколько вы недовольны, успех в старшей школе зависит от того, прислушиваетесь ли вы к дружеским предупреждениям учителя. Учитель математики взял свои часы с учительского стола и надел их обратно на запястье. Он взглянул на них, проверяя дисплей — как раз в тот момент, когда прозвенел звонок.

Настало время обеда, и резко стало шумно. Несколько студентов сразу же вышли за двери. Убегая, чтобы встать в очередь к автомату с булочками.

Обычно Сакута заставлял себя подняться на ноги, чтобы присоединиться к ним, но сегодня он серьезно делал заметки и все еще записывал конспект. Он обещал поступить в тот же колледж, что и Май, а это означало, что ему необходимо усердно учиться. Когда он наконец закончил со своими конспектами, то обнаружил, что в классе воцарилась тишина.

Что-то происходит? Он услышал приближающиеся шаги. Знакомые шаги. Они звучали уверенно. Один только звук был элегантен. И они остановились рядом с Сакутой. На него упала тень. Он закрыл свой блокнот и поднял глаза, чтобы увидеть Май, стоящую рядом с его партой. В руках у нее был маленький бумажный пакет. Все студенты, оставшиеся в комнате, уставились на них двоих. Самая странная пара в мире — актриса, настолько знаменитая, что ее имя стало нарицательным, и мальчик, которому суждено было никогда не вписаться в общество после того, как пошли слухи об инциденте с госпитализацией. Всем было любопытно. Но никто не говорил об этом открыто. Они все притворялись, что им все равно. Очевидно, школа коллективно решила, что интересоваться их отношениями — это не круто. Это было негласное правило, которое никто конкретно не устанавливал, но все ему следовали.

Когда глаза Сакуты встретились с глазами Май, она сказала, достаточно громко, чтобы все услышали:

— Я приготовила обед.

— …

Это была восхитительная новость. Но его заранее не предупредили об этом. А Май почти никогда не приходила в класс второгодок, так что он был несколько озадачен.

— Давай, — сказала она, не предлагая ему выбора.

Май вышла в коридор. Он быстро встал, чтобы последовать за ней. Оставив свои записи и учебник позади. Май привела его в пустой класс на третьем этаже. У окон, выходящих на океан, стояли два письменных стола. Они вдвоем сели бок о бок, как будто у них были противоположные места с видом на океан.

Пляж Шичиригахама расстелился перед ними, Эносима справа.

— Вот, — сказала Май, протягивая ему одну из двух коробок с обедом.

Внутри были бутерброды. Листья салата и помидоры, яйца и авокадо, яркие и свежие на вид. И он был уверен, что на вкус будет так же великолепно.

— Спасибо, — сказал он, откусывая кусочек.

Май ела молча. Она запила все это чаем с молоком из торгового автомата. За это время они не обменялись ни словом. До тех пор, пока Сакута не потянулся за вторым сэндвичем.

— Мне это показалось странным, — сказала она.

Этот уловка не удивила его. Он не спросил, что именно. События вчерашнего дня ясно давали понять, почему она привела его сюда. Это касалось воспоминаний Каэдэ.

— Когда ты заметила? — он спросил.

Он полагал, что в конце концов она поймет это, когда они узнают друг друга получше. Тринадцать лет отсутствующих воспоминаний рано или поздно всплывут в разговоре.

— В первый раз, когда я переступила порог твоего дома.

— Так быстро?

Это было неожиданностью. Если бы она знала Каэдэ до потери памяти, конечно, но Май встречалась только с новой Каэдэ.

— Ну, она не знала, кто я такая.

Май сказала это так, как будто это было совершенно ожидаемо и логично.

— Ох…

Сакута вынужден был признать, что это был убедительный аргумент.

— Ты пытался скрыть это, сказав, что она мало смотрела телевизор, но я все равно подумала, что это странно.

Это была причина, которая применима только к кому-то столь знаменитому, как Май Сакурадзима. В этом был смысл. Кто-нибудь из поколения Сакуты и Каэдэ знал бы, кто такая Май. Она была одной из тех знаменитостей, кого увидев, могли назвать по имени. Май жила так всю свою жизнь. Это имело смысл, поэтому реакция Каэдэ показалась ей странной.

— И то, как вы двое ведете себя друг с другом.

— …

— Это не совсем так, как обычно ведут себя братья и сестры.

— Я ничего не могу от тебя скрыть.

— Нодока тоже говорит, что вы двое довольно странные.

— И она?

— Каэдэ удивительно почтительна, когда разговаривает с тобой, что совершенно очевидно, но ты тоже, кажется, будто всегда держишь дистанцию всякий раз рядом с ней.

Она сказала это так, как будто это было мнение Нодоки, но Май, должно быть, тоже это поняла.

— Да, достаточно справедливо.

Мэй была права. Он действительно немного сдерживался. Каэдэ была его сестрой, но уже не той сестрой, которую он знал. И чем больше он относился к ней как к сестре, тем больше осознавал тот факт, что имеет дело не со старой Каэдэ. Вполне естественно, что он не сможет вести себя так естественно, как раньше.

— Ты сказал, что учился в последнем классе средней школы, когда все это случилось? Это было бы все равно, что внезапно обзавестись новой сестрой, на два года младше тебя. Было бы еще более странно, если бы ты мог вести себя нормально.

Май сделала глоток чая с молоком из соломинки. Все это время она не сводила глаз с океана, и он не мог прочитать никаких эмоций в ее профиле.

— Эм, Май… Извини, что я тебе не сказал.

— Все в порядке. Ты сделал это для нее, верно?

— Да, но все же…

Это было не так легко сказать. Это было слишком важно. Это была информация такого рода, которая изменила бы отношение людей к ней. Сакута не решался попросить их притвориться, что они не знают, потому что, зная, было бы трудно понять, как вести себя с ней. Такая опытная актриса, как Май, могла бы не подавать виду, но он не хотел заставлять ее поступать так.

И поскольку Май и Нодока знали только новую Каэдэ, он хотел, чтобы они всегда так обращались с ней — потому что она была такой.

— Чем больше я наблюдал, как Каэдэ приспосабливается к твоему обществу, тем больше мне не хотелось ничего говорить. Чем больше она открывалась тебе, тем больше я думал: «Так будет лучше».

— Я понимаю. Я не злюсь.

Она посмотрела в сторону. Ее глаза улыбались, как будто ему не о чем было беспокоиться.

— Я рад встречаться с кем-то настолько понимающим, — сказал он с облегчением.

Он потянулся за бутербродами, затем за яйцом.

— В этом есть горчица, — сказала она, как только он прикоснулся к еде.

Какие ужасные новости.

— Хм?

Что это значит? Зачем намазывать горчицу на бутерброд для парня?

Май одарила его добрым взглядом. Когда он начал убирать руку, она спросила, улыбаясь:

— Ты не собираешься это есть?

— Так ты злишься?

— Я не злюсь.

Тогда почему она заставляла его есть горчицу?

— Ты не будешь есть еду, которую я приготовила?

Это был подлый способ донести до него, что он должен был съесть это сейчас.

Сакута собрался с духом и взял бутерброд с горчицей. Он поднес его к губам. Мощная вонь ударила в нос еще до того, как он смог почувствовать ее вкус. Он взглянул на Май. Она выглядела очаровательно, но определенно следила за каждым его движением. У него не было выбора. Он откусил кусочек.

— …Мм?

Как раз в тот момент, когда он подумал, что все может быть не так уж плохо, обжигающее пламя пробежало по его горлу и носу.

— !..

Навернулись слезы. Однако он не мог выплюнуть то, что приготовила Май, поэтому сглотнул, превозмогая жар.

— Вот, — сказала Май, протягивая ему чай.

Звуча взволнованно, она добавила:

—Ты в порядке?

Она была той, кто поставил его в такое затруднительное положение, но вела себя противоположным образом. Ее выступление было очень убедительным. На всякий случай он осмотрел остальные бутерброды. Бутерброд с ветчиной выглядел безопасным, но зеленый был подозрительным. Предположительно, это было авокадо. Неужели она тайно нанесла васаби на эту зеленую мягкую массу?

— Этот зеленый цвет — это не васаби, не так ли?

— Странно, как хорошо сочетаются авокадо и васаби, не правда ли?

Как будто это сочетание было нормальным.

— Мне жаль. Прости меня.

— Я не злюсь, и я прощаю тебя

— Ой.

Как она вообще могла такое сказать?

— Но я слегка раздосадована.

— Значит, ты меня не прощаешь.

— Ты кому-нибудь рассказывал о Каэдэ? — спросила она.

— …

— Ты рассказывал Сёко?

Он попытался промолчать, но последовавший за этим вопрос сделал это невозможным. Он не собирался выкручиваться из этой ситуации. Она перекрыла все пути к отступлению.

— Ты ревнуешь, Май?

Она вытянула свои красивые ноги, одетые в черные колготки, прямо перед тем, как вонзить каблук в его ступню. Больно. Явное предупреждение не говорить ничего плохого.

— Эм, я действительно сказал Сёко. И Футабе.

— Хм. Так что я третья, — пробормотала она, как будто все это было ужасно скучно.

Она взяла сэндвич с авокадо.

Собиралась ли она съесть это сама?

— Сакута.

— Что?

— Скажи: «Ааа»!

— Зрелая женщина не стала бы беспокоиться о такой тривиальной вещи, как порядок*, верно?

[П/QC: Имеется в виду, очередность, что она 3-ей узнала о ситуации с Каэдэ, а не 1-2.]

— Сакута. «Ааа»!

Полностью противореча, самой себе, Май слегка покраснела. Как будто бы ей стало стыдно, что она насильно кормила его этим сэндвичем. Он знал, что она притворялась, но это было, ну, очень мило. Это означало, что независимо от того, что было в этом сэндвиче, он должен был открыть свой рот. Мужские инстинкты взяли верх.

— Ах… мммм!

Она сунула туда сэндвич с авокадо. Он приготовился к предстоящему удару, зная, что это бесполезно.

— …

Но, как ни странно, нападения так и не последовало. Был только приятный привкус васаби, оставлявший достаточно места, чтобы насладиться авокадо. Это было действительно хорошо.

— Х-ха?

— Я бы никогда не испортила хорошую еду, — сказала Май, выглядя потрясенной.

Что же тогда случилось с бутербродом с горчицей? Поразмыслив, он решил, что разговор об этом добром не кончится, поэтому проглотил слова.

— Позволь мне быть предельно ясным — Май, ты первая девушка, с которой я когда-либо встречался, и всегда будешь моим номером один.

— Я не беспокоюсь об этом.

— Я так и думал.

Сакута перевел взгляд на воду. В любом случае, что такое жизнь? Он был в настроении еще раз обдумать это.

— Этого достаточно для покаяния.

— Так вот что это было?

Горчица была мощной, но, если подумать, он также заставил ее накормить его, так что в целом это была чистая выгода. Он смутно сожалел, что больше не наслаждался сценарием «Скажи: “Ааа“». Он был слишком напуган васаби и упустил прекрасный момент… Такой позор.

— После того, как ты отвез Каэдэ домой, я немного поговорила с ней.

— С Кано?

Май кивнула.

— Она спросила о нынешней Каэдэ.

— Мм.

Ей, очевидно, было любопытно. Как изменилась Каэдэ? Котоми была полной противоположностью Май и Нодоки, и она знала только старую Каэдэ.

— Я сказала, что сначала она была очень застенчивой, но всегда была очень серьезной и преданной своему брату… Это было правильно, что я сказала?

— Да, не нужно ничего скрывать.

Май так и предполагала, вот почему она ответила на все вопросы Котоми.

— А потом она оставила это мне.

Мэй вытащила книгу из сумки, в которой она принесла обед. Роман в твердом переплете «Принц, давший мне отравленное яблоко».

— Она сказала, что одолжила книгу у Каэдэ. И взяла ее с собой, намереваясь прочитать на пляже.

Май взглянула на обложку.

— Что ты думаешь? — спросила она. —Если ты хочешь, я могу оставить ее у себя.

— Нет, все в порядке.

Если это был ответ Котоми, Сакута был обязан с честью принять его. Требовалось мужество, чтобы сдаться. Это было решение, достойное уважения. Иногда сдаваться было труднее, чем продолжать. И вот почему он чувствовал что, он должен взять книгу.

— Спасибо, Май.

— За что?

— За все, о чем тебе приходилось думать.

— Нет проблем. Просто хочу помочь тебе, чем могу, Сакута.

— …

— Почему у тебя такой удивленный вид?

— Я был просто ошеломлен тем, какая ты сегодня милая.

Это было абсолютно искренне, но Май просто рассмеялась и назвала его идиотом.

— Я такая всегда, — беспечно сказала она, хотя было ясно, что она полностью удовлетворена.

Наверное, это было самое милое, что происходило за весь день.

Часть 3

В тот день после школы Май и Сакута вместе дошли до станции Фудзисава, но расстались в конце соединительного прохода, перед турникетами.

Шли съемки нового фильма Май Сакурадзимы — того, который она рекламировала во время пресс-конференции, где она рассказала о слухах об их отношениях.

— Оу, ты будешь слишком занята, чтобы снова проводить со мной время?

— Мы начинаем со сцен в помещениях, так что я буду приходить домой вовремя каждый день.

Но это означало, что она не появится в школе.

— Мм? Вы не снимаете сцены по порядку?

— Почти никогда. Даже сцены, действие которых происходит в одном и том же городе, могут быть сняты в местах, разбросанных по всей стране.

И ненужное перемещение взад и вперед между удаленными сетами было пустой тратой времени и денег.

— Мы даже снимали вступительную сцену в последний день съемок.

— Но даже в этом случае ты все равно можешь стабильно поддерживать свою работоспособность, да?

Профессиональная игра звучала тяжело.

— Мне нужно идти, — сказала она. — Дай мне знать, если случится что-нибудь еще.

— Я позвоню тебе, даже если ничего не произойдет.

— Я имела в виду с Каэдэ.

— Я знаю.

— Я тоже позвоню тебе, даже если ничего не случится.

Она подмигнула ему и исчезла за воротами. Сакута же направился в город по линии Сенан–Синдзюку.

Сакута направился домой один. Он остановился у круглосуточного магазина, чтобы купить немного пудинга. Подарок для Каэдэ, которая, вероятно, все еще страдала от мышечных болей. У бренда «Хороший Пудинг» был новый продукт с «новой и более вкусной» этикеткой, поэтому он купил его.

— Я вернулся, — крикнул он, снимая обувь.

Обычно Каэдэ выходила ему навстречу, но сегодня ответа не последовало. Была ли ее мышечная боль такой сильной, что она не могла двигаться? Похоже на то. Он убрал пудинг в холодильник, бросил сумку на обеденный стол, снял форменную куртку и повесил ее на спинку стула. Прежде чем направиться в свою комнату, он остановился у двери Каэдэ.

— Каэдэ, я вернулся.

— А-ау! С-с возвращением!

Она казалась взволнованной, но в хорошем настроении. Решив, что ему следует взглянуть на нее, чтобы убедиться, он сказал:

— Вхожу, — и открыл дверь.

— П-подожди! — сказала она, опоздав на секунду.

Дверь уже была широко открыта. Он просто предположил, что она все еще будет лежать в постели, но кровать была пуста. Она стояла у шкафа.

— …

Но не просто стояла. Она застыла в неловкой позе.

— Я… я занята здесь переодеванием, — объяснила она.

— Я могу взглянуть.

Это было совершенно невозможно пропустить. На ней была темно-красная юбка. Та, что носят в школу в младших классах. Она была занята тем, что надевала жилет, из тех, что натягивают через голову, — и ее голова все еще торчала в нем. Обе поднятые руки застыли над ней — нет, они слегка дрожали. Ее ноющие мышцы мешали двигаться. На это было больно смотреть, поэтому Сакута помог ей натянуть жилет до конца.

— О-оу! Больно! — запротестовала она, но ей явно нравилось.

Это было похоже на то, как ты пытаешься не смеяться, когда кто-то тебя щекочет.

— Тогда оставайся в постели, как я сказал. Почему ты встала и ходишь?

— Я хотела надеть форму.

— Я уже понял.

Это явно была ее школьная форма для младших классов. Зимняя версия. Ее панда-пижама лежала на кровати, сброшена. Как раковина цикады или сброшенная змеиная кожа.

— Сначала мне было больно каждый раз, когда я пыталась пошевелиться.

— Да, ты даже не могла сесть этим утром.

— Но я постепенно начала наслаждаться болью.

— Я знаю, что ты можешь просто посмеяться над мышечной болью, но слышать, как ты получаешь удовольствие от этого ощущения, заставляет меня очень беспокоиться о твоем будущем.

— Вот вчера я смогла пройти весь путь до пляжа! Я не хочу, чтобы небольшая мышечная боль мешала, когда все идет так хорошо. Я решила, что сегодня снова хочу выйти на улицу.

Она произнесла все это с той же интонацией, с какой политик произносил бы манифест на публичной площади.

— Ты это серьезно?

— Абсолютно!

Она даже не смогла переодеться самостоятельно.

— И в форме?

— Униформа очень важна!

Как он мог отговорить ее?

— Я купил пудинг, — сказал он, пробуя легкие пути нападения.

— Ура!

Она мгновенно попалась на крючок. Теперь он беспокоился о ее будущем совсем по другой причине.

— Уф, оуууу…

Она попыталась вскинуть руки в знак торжества, но они все еще сильно дрожали. И боль напомнила ей о том, что действительно имело значение.

— Не пытайся отвлечь меня! — сказала она, надув губы.

— Не волнуйся, — сказал он. — Улица никуда не убежит.

— …

Казалось, она не верила в это.

— Ты уверен?

— Да.

— Со мной все будет в порядке?

Каэдэ явно боролась здесь со своими страхами. Ее глаза дрожали. Корни этой тревоги уходили глубоко в прошлое.

— С тобой все будет в порядке.

Он нежно погладил ее по голове.

— Но я так и не вспомнила ту девушку.

Использование союза «но» было немного странным, однако он чувствовал, что знает, что именно она пыталась донести.

— …

— Она дружила со старой Каэдэ?

— Да.

Нет смысла это скрывать.

— Ее зовут Котоми Кано. Если ты хоешь узнать о ней больше, я могу ввести тебя в курс дела.

— Я…

Каэдэ опустила голову.

— Я не очень хорошо ладила с людьми, которые хорошо ее знали.

Она села на край кровати, уставившись на свои пальцы.

— То же самое касается и меня, — сказал Сакута.

— Хм?

— Честно говоря, это утомительно.

— …Котоми хороший человек?

— Тут тебе придется принять решение самой.

— Я не очень хорошо ладила с людьми, которые хорошо знали старую Каэдэ, — сказала она.

Это звучало так, как будто на этот раз она имела в виду что-то другое.

— Но… я также боюсь не знать.

Она посмотрела на Сакуту, приняв решение.

— Мы познакомились с Кано еще до того, как Каэдэ пошла в детский сад, — объяснил он.

— Она жила в том же многоквартирном доме, что и мы, этажом выше нас.

Мы с Каэдэ жили на третьем этаже, а Кано - на четвертом.

— …

— Когда Каэдэ была маленькой, они все время играли вместе. С тех пор, как они даже смогли произнести имена друг друга. Кано называла ее Каэ, а Каэдэ звала ее Коми.

Даже после того, как они поступили в школу и стали лучше говорить, эти имена прижились. В начальной школе вы все еще были — Каэ и Коми.

— И она пришла искать Каэдэ?

— Звучит так, будто вчерашний день был полным совпадением.

Из того, что сказала Май, она просто пришла посмотреть на пляж. У него не было причин сомневаться в этом. Она никак не могла знать, что они будут там. Это была всего лишь случайность. Желание Каэдэ выйти на улицу и желание Котоми погрязнуть в сантиментах просто случайно пересеклись там, на пляже. Плюс, Котоми выглядела искренне удивленной, увидев их.

— Около месяца назад произошло кое-что, что позволило Кано выяснить, в какую школу я хожу. Она появилась у ворот.

— Чтобы увидеть тебя?

Сакута покачал головой.

— Она пришла, чтобы вернуть книгу, которую позаимствовала у Каэдэ.

— Какая книга?

— Она у меня с собой. Ты хочешь посмотреть?

— …

Каэдэ некоторое время думала об этом. Затем она посмотрела на свои полки.

— Можно? — спросила она.

— Конечно.

Сакута вышел из комнаты и схватил свою сумку с обеденного стола. Вернувшись в ее комнату, он достал книгу. Он чувствовал напряжение в своих руках.

— Вот, — сказал он, протягивая ей книгу.

Роман в твердом переплете. «Принц давший мне отравленное яблоко». Каэдэ медленно протянула руку и взяла книгу. Увидев обложку, она встала и подошла к своим полкам. Ее глаза сканировали вторую полку сверху. На левой стороне этой полки стояла куча книг одного и того же автора. Первой из них была «Воскресенье золушки»; второй была «Голый принц и Сварливая Ведьма». Было еще два романа, также написанных той же Канной Юигахамой. Всего четыре. Тот, что слева, был ее дебютным романом, и они были выстроены в порядке публикации.

— Я подумал, что это странно, все время не хватает одного.

Отравленное яблоко появилось между «Золушкой» и «Голым Принцем». Она даже оставила для него достаточно места на полке. Каэдэ положила книгу на место.

Но как только она это сделала, что-то выпало из-под страниц.

— …Что это?

Она подняла его. Это был конверт в западном стиле. Симпатичный, с печатью на нем. Ни имени, ни адреса.

— Должна ли я открыть его?

Сакута не видел причин отказываться.

— Почему бы и нет.

Нахмурившись, Каэдэ открыла незапечатанный конверт. Внутри была открытка — может быть, вдвое меньше почтовой открытки. Сакута наклонился, чтобы посмотреть. На ней было написано несколько слов.

«Я бы хотела снова быть твоим другом, Каэ»

Было очевидно, что записка была стерта и переписана несколько раз. Как будто она изо всех сил пыталась найти правильные слова, наконец что-то записала, только чтобы решить, что это не совсем правильно, и начать все сначала.

Он решил, что изначально послание предназначалось старой Каэдэ. Это было не то, к чему она могла бы подготовиться между тем, как узнала о потере воспоминаний и вручением книги Май. Каэдэ и Котоми были распределены в разные классы в младших классах средней школы, и они отдалились друг от друга. Вот почему она снова употребила это слово. И после всех издевательств она, должно быть, почувствовала, что нужно начать все сначала.

Но получателем этого послания была новая Каэдэ, а не та, которую она знала. Когда она отдавала Май книгу, она знала, что она найдет свой путь к новой Каэдэ. Она дала его ей с этой мыслью. И Котоми решила оставить записку внутри.

«Я бы хотела снова быть твоим другом, Каэ».

Это сообщение было адресовано теперь уже новой Каэдэ. Она хотела снова быть друзьями. Даже услышав все это и узнав о новой Каэдэ, она нашла в себе мужество сделать этот шаг. Отдать Май книгу не было признаком того, что она сдалась. Может быть, все это было вызвано ее чувством вины за то, что она не смогла помочь старой Каэдэ. Может быть, это был просто жест, чтобы попытаться загладить вину за прошлое. Сакута не видел в этом проблемы. Это было гораздо более правдоподобно, тем лучше.

— …

Каэдэ держала маленькую карточку обеими руками, уставившись на нее, снова и снова перечитывая сообщение.

— Мой друг…, — сказала она наконец.

Слеза скатилась по ее щеке. Она заплакала, но только одним глазом.

— Каэдэ?

Каэдэ удивленно подняла глаза. Слезы все еще текли. Тихо скатываясь по ее щеке. Но только из ее левого глаза. Ее губы задрожали. Дрожа, она сказала:

— Коми…, — совсем как раньше.

В этот краткий миг он увидел прежнюю Каэдэ. Сердце Сакуты пропустило удар, издав тревожный крик. Дрожь пробежала по его ногам и пронзила все тело. Но ему даже не дали секунды подумать об этом.

— Каэдэ, ты?.. — она начала…

…а потом все силы покинули ее.

Карточка выпала у нее из пальцев, и она покачнулась. Затем она рухнула, как будто ее душа покинула тело. Он протянул руку и успел подхватить ее. В итоге он скорчился под ней, но сумел не упасть.

— Эй, Каэдэ?!

— …

Нет ответа.

— Каэдэ!

Она вся обмякла, как пустая оболочка. Сакута звал ее по имени напрасно.

Часть 4

Он слышал вой сирен. Скорая помощь куда-то спешила. Он ждал, когда она пройдет мимо, но этого так и не произошло. Оглушительный звук преследовал Сакуту.

И не просто так. Сакута был в машине скорой помощи, от которой вой сирен и исходил.

— Пульс стабильный. Дыхание ровное, внешних повреждений нет. Пациент без сознания.

Врач скорой помощи информировал приемную в больнице. Он казался сбитым с толку. Не было явной причины ее состояния. И это вызывало беспокойство.

— Ранее что-то подобное случалось?

— …

— Она твоя сестра?

Пристальный взгляд заставил его понять, что они разговаривают с ним.

— Не уверен, связано ли это или подходит, но…

Он сделал паузу на мгновение, беспокоясь о том, поймут они его или нет.

— Выкладывай, — мрачно сказал врач скорой помощи. — Подойдет любая информация.

— У нее диссоциативное расстройство.

Врач скорой помощи нахмурил брови. Вероятно, это был не тот термин, который он часто слышал, и ему потребовалось некоторое время, чтобы осмыслить его.

— Понял, — сказал он и начал передавать эту информацию больнице.

Каэдэ была доставлена в ту же больницу, в которую они отвозили Сакуту, когда он упал в обморок от теплового удара. Ее перенесли на носилках из машины скорой помощи в больничную палату, в сопровождении фельдшеров скорой помощи и персонала больницы. Не было никаких признаков того, что Каэдэ придет в себя. Для всего мира это выглядело так, как будто она просто спала.

Ее жизненные показатели были стабильными. Но это было настоящей проблемой. Несколько внушительных на вид медицинских приборов появились и исчезли из палаты, чтобы осмотреть ее… но никаких четких результатов не было. Абсолютно все, казалось, были в растерянности. Множество сложенных рук и склоненных голов. После первоначального шквала обследований Каэдэ поместили в пустую отдельную палату. Она лежала в постели, а Сакута стоял рядом, не в силах ничего сделать, кроме как наблюдать.

Ее дыхание было ровным. Он видел, как поднимается и опускается ее грудь. На взгляд обычного человека, она, казалось, спала. Он ненадолго вышел из больничной палаты, чтобы воспользоваться общественным телефоном и связаться со своим отцом. Неподходящее время — он был в Осаке по делам. Но когда Сакута рассказал ему, что произошло, он пообещал сесть на первый же синкансэн, на который сможет заказать билет. Вероятно, сейчас он уже сел на поезд. Сакута поколебался с минуту, затем позвонил Май. Должно быть, она была на съемках, потому что сообщение отправилось сразу на голосовую почту. Он объяснил, что Каэдэ внезапно потеряла сознание, и оставил название больницы, в которой они находились. Это было два или три часа назад.

Звук тиканья привлек его внимание к часам на боковом столике. Было чуть больше половины одиннадцатого вечера. Задолго до отбоя. В коридоре снаружи не было слышно никаких звуков. Тишина больницы шептала в его встревоженных ушах.

— Просто… заткнись, — пробормотал он, ни к кому конкретно не обращаясь.

Или, может быть, это была угроза, направленная на бесформенные страхи, кружащиеся вокруг его головы. Вскоре после этого раздался стук в дверь.

— Да? — сказал он.

Она скользнула в сторону. Май вошла. Нодока была с ней. Должно быть, они примчались сюда. Май все еще была в полном съемочном гриме, а на Нодоке вообще не было макияжа, что было редкостью.

Они тихо пересекли комнату. Дверь бесшумно закрылась.

— Как она? — спросила Май, глядя вниз на кровать.

— Все еще не проснулась.

— О…

Май взяла Каэдэ за руку. Нодока наклонилась ближе, вглядываясь в ее лицо.

— Хорошо, Сакута, держи.

Май протянула ему сумку из круглосуточного магазина. Внутри были онигири и чай.

— Ты ведь еще не ел, верно?

— Спасибо.

— Ты должно быть хочешь пойти переодеться.

Каэдэ все еще была одета в школьную форму младших классов.

— Мы с Нодокой присмотрим за ней, если ты хочешь забежать домой.

Она окинула его взглядом. Он все еще был в форме.

— Вообще-то, э-э… Могу я попросить вас сходить? — спросил он, вытаскивая свой ключ. — Я хочу быть рядом, если она проснется.

— Поняла.

Май взяла у него ключ. Она взглянула на Нодоку, и они ушли вместе.

Примерно через час раздался еще один стук. Он думал, что Май вернулась, но это была не она. Он открыл дверь и увидел своего отца и психиатра. Худощавый мужчина, ровесник отца, лет сорока пяти. Его отец бросил быстрый взгляд на кровать Каэдэ, затем снова на Сакуту.

— Ты не возражаешь? — он сказал.

Он не вошел внутрь. Даже когда она спала, он не хотел обременять Каэдэ.

— Что-то, что мы не можем обсудить здесь?

— …

Молчание означало согласие.

— Хорошо.

Сакута встал и последовал за ними в коридор. Закрыв за собой дверь. Когда они последовали за доктором, Сакута спросил:

— Когда ты сюда приехал?

— Около получаса назад, — сказал его отец, взглянув на часы.

— Понял.

— Когда я спросил номер ее палаты, они сначала отвели меня к психиатру.

Он мог сказать по профилю своего отца, что это был не самый приятный опыт.

— Нам сюда.

Его провели по ряду комнат в угол поста медсестер. Это было похоже на мини-смотровую комнату. Сакуте и его отцу указали на пару стульев.

— То, что я собираюсь обсудить, — это просто возможности. Имейте это в виду, — сказал доктор, глядя Сакуте прямо в глаза.

— Учитывая состояние Каэдэ, я подумал, что так оно и будет.

Доктор кивнул.

— Честно говоря, пока она не придет в сознание, мы мало что можем сказать наверняка.

— Правильно.

— Но наша задача — подготовиться к тому, что "может" произойти, когда она проснется, и помочь ее семье быть готовой к этому. Вот почему мы обсуждаем потенциальные результаты.

Доктор так тщательно подбирал слова, что это начинало раздражать. Сакута взглянул на своего отца, который слушал с закрытыми глазами.

— Когда пациенты с потерей памяти теряют сознание, как это случилось с Каэде, они часто просыпаются, обнаруживая определенные изменения, связанные с этими воспоминаниями.

— …Вы имеете в виду?

Это можно было истолковать по-разному.

— Вы имеете в виду, что к ней могут вернуться воспоминания? — спросил он, переходя прямо к делу.

Доктор не кивнул и не покачал головой.

— Это всего лишь одна из возможностей.

— А что это за остальные?

— Возможно, она потеряла воспоминания, которые у нее есть в настоящее время.

— …

Это не приходило ему в голову. Но Каэдэ уже однажды потеряла свои воспоминания. Было вполне разумно думать, что это может случиться во второй раз.

— Конечно, более чем возможно, что она проснется в том же состоянии, в каком была до потери сознания.

— Как вы думаете, что наиболее вероятно?

— На данном этапе мы просто не можем знать наверняка. Мне жаль…

— Ладно...

— Я понимаю, что это страшно, но ради Каэдэ вы должны быть готовы, когда она проснется, и спокойно относиться к ее состоянию, каким бы оно ни было.

— …

Сакута не знал, что сказать. Он вообще не хотел отвечать.

Вместо…

— Мы понимаем, — сказал его отец, склонив голову. — Пожалуйста, сделайте для нее все, что возможно.

Доктор кивнул и встал. Он ушел, оставив отца и сына позади.

— Ты в порядке, Сакута?

— Я знаю, что это не так, и это хорошо.

— Я понимаю.

— Я не собираюсь готовиться или принимать что-то всерьез.

Когда Каэдэ проснется, она, возможно, уже не будет такой, какой была. Не было никакого способа подготовиться к тому горю, которое это принесет. Возможно, она проснется и обнаружит, что к ней вернулись воспоминания прошлой Каэдэ. Но пытаться подготовить себя к радости, которую принесет это событие, казалось совершенно бессмысленным.

Обе Каэдэ имели для него значение. Они обе были его младшими сестрами. Он не мог подготовиться ни к одному из возможных исходов. Он не мог выбрать сторону. Он просто должен был принять все, что бы ни случилось. Когда она проснется, он будет одинаково рад, если ему захочется улыбнуться или если же ему захочется плакать, он сделает это. Что еще он может?

— Да. Достаточно справедливо, —  кивнул отец Сакуты. — Достаточно справедливо.

http://tl.rulate.ru/book/20190/1698828