Реакция моих одноклассников была именно такой, как я и ожидала. Мой астматический приступ они восприняли не как повод для жалости и сострадания, а как нечто комичное и тревожное. С тех пор я почти не показывалась в классе. Оставшиеся два года начальной школы я провела на кровати в медпункте.
Конечно же, я и в медпункте не нашла пристанища. Среди изгоев есть свои касты и клики. В медпункте оказался свой микросоциум, я в него не вписалась, за это меня и изгнали. Некоторые ученики, попавшие в медпункт, становились любимчиками медсестры, а некоторые попадали в немилость. Я естественно относилась к последним.
И все-таки, даже несмотря на то, что медпункт нельзя назвать идеально мирным местом, он был раем по сравнению с классной комнатой. Я читала там книги и много-много спала, наверстывая упущенное за долгие годы без сна. Во время уроков на открытом воздухе в пятом классе и походов в шестом классе, я отсыпалась в медпункте. Я не особенно грустила от того, что пропускала их.
Возможно, из-за того, что я смогла наконец нормально высыпаться или из-за того, что перестала испытывать стресс от взглядов одноклассников, за эти два года я из самого низкого ребенка в классе стала девушкой чуть ниже среднего роста. Еще я много читала об астме, и перейдя в среднюю школу, смогла жить более менее нормальной жинью. К тому времени одиночество уже просочилось в меня до самых костей, и я даже подумать не могла о том, чтобы с кем-нибудь сдружиться.
Конечно, это прозвучит несколько странно, но я чувствовала, что если я сейчас попытаюсь найти друзей, это будет оскорбительно для прошлой меня. Если настоящая я отреклась бы от одиночества, это было бы равносильно тому, что я отреклась от себя прошлой. Если сказать другими словами, то я бы признала прошедшие шесть лет страданий сплошной истощающей напрасной мукой.
Я была одинока как в средней, так и старшей школе. Я до сих пор сомневаюсь, было ли это правильным выбором. Но я думала, что если забуду о прошлом и попытаюсь начать жить полноценной жизнью, всё это зайдёт слишком далеко, и в конечном счёте я потерплю крах. И уже тогда я буду ещё более одинокой чем сейчас.
Вот какими были мои школьные воспоминания. Выходные я проводила в своей комнате. Мои родители запрещали мне без надобности выходить на улицу, к тому же мне особо то и не хотелось выходить наружу. Меня там никто не ждал. Учится мне не хотелось. Присутствие на уроках уже позволяло мне получать хорошие оценки. И даже если бы я училась двадцать четыре часа в стуки, я с трудом могла представить, что мои родители разрешили бы мне поступить в колледж. Поэтому обычно я либо читала книги из библиотеки, либо слушала музыку на старом проигрывателе, которым когда-то пользовался мой отец.
Когда мне не хотелось читать и слушать музыку я смотрела через эркер на людей, идущих внизу по улице. Мой дом был построен на возвышенности, поэтому из окна было видно многое. Весной я смотрела на ряды цветущей сакуры, летом на поля подсолнухов, клены миловали мой взор осенью, и, наконец, зимой меня восхищали снежные просторы. Я никогда не уставала от этих видов, как и от мыслей о друге детства, которого на самом деле у меня никогда не было.
По правде говоря, я нуждалась в семье. Я нуждалась в друге и возлюбленном.
Я придумала “универсального” человека. “Он” стал бы для меня надёжным другом детства. Он бы относился ко мне так, словно мы были семьёй. Мы бы вели себя как закадычные друзья, а я дорожила бы им, словно он был моей первою любовью.
Что бы случилось, если бы со мной тогда находился такой человек? Я смоделировала свою “новую” жизнь до мельчайших деталей для того, чтобы навечно запечатлить его в каждом своём воспоминании и защитить ту себя, которая в прошлом задыхалась от горя и астмы.
Если бы я только встретила "его" тогда.
Если бы "он" спас меня в тот раз.
Если бы "он" крепко обнял меня.
Какой была бы моя жизнь сейчас?
Фантазии вроде этих были моим пристанищем.
* * *
Переломный момент в моей жизни настал, когда мне исполнилось 16.
Сегодня для человека без каких-либо академических заслуг и опыта работы есть лишь один способ стать инженером Неовоспоминаний. Дождаться, когда одна из крупных клиник объявит об очередном наборе персонала, содать Неовоспоминания по персональной записи, которую вышлет вам клиника и отправить их. Если вы соответствуете их стандартам, то вы приняты.
Это можно сравнить с вручением писателям новелл награды “Открытие Года”. Эта отрасль столь же конкурентоспособна, как и новеллистика. В конечном счёте всё сводится к так называемому “таланту”, когда кто-то может работать на износ, а кто-то просто от нечего делать создаст пару Неовоспоминаний, и его примут в самую известную мировую клинику. Если при приеме на работу не важен ни возраст, ни опыт, из этого следует, что можно работать не имея должного образования. Это, опять же, можно сравнить с писателем, которому не нужно на сто процентов владеть текстовым редактором или знать тонкости изготовления книг, ему нужно лишь написать хорошую историю. Поэтому инженерам Неовоспоминаний не нужны знания в области нейробиологии или нанотехнологий.
Наверное, как вы уже поняли, работа новеллистов и инженеров Неовоспоминаний довольно схожа. Разница заключается лишь в том, что писатель создает новеллу для обширного количества читателей, а инженеры разрабатывают Неовоспоминания для конкретно одно человека. Писатели пишут книги от себя, а инженеры создают Неовоспоминания, которые соответствуют запросам и требованиям клиента. Они стараются сделать максимально подходящие воспоминания. Это схоже с тем, как придворный поэт пишет сонет для своего лорда.
Это был очень простой мир. И не только потому, что суть работы была довольно проста, но и потому что профессия инженера Неовоспоминаний была абсолютно новой. Законы в отрасли Неовоспоминаний, наверняка возникали со временем, усложняя работу в этой отрасли. Но я ушла из своей профессии задолго до того, как это случилось, и потому мне была известна лишь приятная ее сторона.
Меня приняли на работу инженером Неовоспоминаний в шестнадцать лет. Даже сейчас, четыре года спустя, шестнадцатилетние инженеры Неовоспоминаний остаются такой же редкостью, как и шестнадцатилетние писатели.
Я узнала от существовании профессии инженера Неовоспоминаний в пятнадцать лет. Я долго смотрела на лист выбор будущей профессии,раздумывая над тем, что же написать в графе "Желаемая должность", как вдруг эту профессию уловил мой взгляд. Мой отец был инженером стоматологического оборудования, возможно, поэтому меня привлекло слово "инженер". Я прочитала описание работы, не ожидая многого, но я уже интуитивно все знала.
Эта работа была просто создана для меня.
Моя интуиция не обманула, и уже следующим летом я работала в хорошо известной и цивильной клинике, будучи по тем временам самым юным инженером Неовоспоминаний в истории. Не припомню, чтобы мне приходилось по-настоящему прикладывать большие усилия. Никому не пришлось учить меня; в тот момент, как я завершала изучение персональной записи и опускала свои пальцы на клавиатуру, я совершенно точно знала, что должна делать.
Не думаю, что я бы получила одобрение родителей, если бы сказала, что хочу стать инженером Неовоспоминаний, поэтому я сперва дождалась результатов конкурса и, когда узнала, что меня приняли, поставила их в известность перед фактом. Я подчеркивала то, как невероятно трудно получить работу в этой отрасли, и что смогу работать без ущерба учебе, и что самое важное, буду получать деньги(и откладывать на учебу), так что мои родители неохотно одобрили мое трудоустройство.
Все происходило примерно так. Клиника присылала мне персональную запись клиента. (Информация для персональной записи собиралась у клиента, находившегося под гипнозом, поэтому в ней не было лжи и лукавства). Я просматривала персональную запись и, используя те данные, создавала вымышленное прошлое, которое, как мне казалось, было необходимо клиенту. Зачастую я советовалась с редактором, вносила небольшие поправки и, как только доводила Неовоспоминания до совершенства, передавала их в клинику. Весь этот процесс я могла провернуть за один лишь месяц.
Порядок создания истории мог варьироваться раз от раза, но я всегда начинала с персональной записи, которую тщательно изучала и запоминала. Там никогда не было четких установок, наподобии "ты должна сделать что-то, похожее на это," поэтому я вчитывалась лихорадочно. Вскоре у меня почти возникала иллюзия, что клиент был кем-то близким для меня. Даже тогда я продолжала погружаться в чтение персональной записи. При этом в конечном итоге я могла прикоснуться к самому ядру человеческой души или чему-то похожему. Это было состояние за пределами симпатии или эмпатии - скорее всего, его можно назвать слиянием.
В тот момент я вживалась в судьбу человека даже больше, чем он сам и могла почувствовать, чего желал человек всем сердцем, даже яснее чем он. Зияющие пустоты, о которых люди сами и не подозревали, всплывали на поверхность и я могла найти то, что идеально заполнит те дыры. Таким образом, у меня получалось создать у людей ощущение, что эти Неовоспоминания были созданы только для них и ни для кого другого.
Для меня, человека, который постоянно продолжал фантазировать о том, как заполнить собственные душевные пустоты, выполнение таких трудновообразимых задач было таким же простым, как дыхание - а фактически, даже еще легче. Как человек, у которого не было ничего, я могла я могла выявить дефицит чего угодно. В действительности, отсутствие вещей разной природы было основополагающим при создании истории, которая бы удовлетворила ожидания клиента.
Если вы сотворили эпическую историю, ее предначертано прочесть лишь одному читателю. И даже если у вас вышла неубедительная повесть, у нее также будет лишь один критик. Именно поэтому среди инженеров Неовоспоминаний было много творцов сырых историй. Не было объективных стандартов оценки плохого или хорошего Неовоспоминания, поэтому они могли оправдать свою грубую работу чем-то, вроде этого: " похоже это не подошло вашим нейронам." Когда у вас только один читатель, то вас не будут критиковать за повторение идей из вашей предыдущей работы, поэтому нередко инженеры перефразировали свои лучшие работы.
Вот поэтому была огромная пропасть между качеством работ инженеров с чистой совестью и тех инженеров, у которых она отсутствовала. У лучших инженеров Неовоспоминаний появлялись постоянные клиенты. Клиенты, довольные своим первым Неовоспоминанием обычно приходили второй и третий раз. Им сложно лишь в первый раз, но как только они преодолевают этот шаг, то раз за разом меняют свое прошлое, одержимые удовлетворением от этого.
Из этого следует, что инженеры, которые массово производили Неовоспоминания среднего качества, зарабатывали хорошие деньги за короткий срок, но в долгосрочной перспективе те, кто выпускал высококлассные Неовоспоминания в небольшом количестве, зарабатывали намного больше. Со временем клиенты уходили от этих массовых штамповальщиков и в условиях нашего конкурентного мира было невозможно восстановить утраченное доверие. Покупатели Неовоспоминаний были осторожны. Никому не было интересно обращаться к инженеру Неовоспоминаний, который, как всем было известно, посредственно выполнял свою работу.
Я целиком посвятила себя кропотливой работе. Я укладывалась в сроки и не расслаблялась в школе. И вовсе не потому, что ощущала ответственность или из-за того, что я хотела оправдать ожидания клиентов. Мне просто нравилась эта работа.
Чтение персональной записи и сотворение вымышленного прошлого похоже на проживание другой жизни. Для человека, пресытившегося своей жизнью, эта профессия идеально перекликалась с моим хобби и практической пользой обществу. Со временем я запустила учебу и посвятила себя работе. В классе я всегда витала в облаках и мой разум был поглощен мыслями о персональной записи очередного клиента. Из-за того, что я так сильно погружалась в жизнь других людей, иногда почти забывала, что была девочкой-подростком, которая ходит в старшую школу.
Мои работы принесли мне хорошую репутацию и суммы денег, которые я раньше никогда даже в глаза не видела, теперь хранились на моем банковском счете. Через год работы инженером Неовоспоминаний мой доход превысил доходы отца. Я не гналась за деньгами, но глядя на суммы на моем лицевом счете, начала ощущать, что стала известна обществу. Впервые в жизни я почувствовала, что и мне есть место в этом мире. Было похоже, что мои родители не слишком гордились тем, что их дочь самостоятельно выбрала путь в жизни, но так как я отдавала половину своего дохода на семейные нужды и это было огромным подспорьем, они не могли слишком беситься из-за этого.
Деньги были осязаемы. В свободные моменты я открывала свою банковскую книжку и смотрела на растущие цифры для приободрения. Также, как когда-то в детстве молча вынимала из кармана ингалятор, который хранился там для самоуспокоения.
Когда мне исполнилось восемнадцать, у меня возникли серьезные противоречия с родителями в финансовых вопросах и, подумав, что они будут меня эксплуатировать до конца жизни, я ушла из дома. Я убедила свою тетушку позволить мне остаться у нее на несколько месяцев (чем больше были мои взносы, тем любезнее она становилась). Затем я сняла комнату в старой квартирке, которую сдавали ее друзья, и начала жить одна.
Как и прежде я была одинока, но это было одиночество из разряда "наедине с собой", которое гораздо предпочтительнее того одиночества, которое возникает при несправедливом изгнании из общества. Это не одиночество в толпе, а одиночество в своей комнате. И до тех пор, пока мне нравилась моя работа и я могла беспрестанно переходить от одной фантазии к другой, у меня не оставалось времени, чтобы почувствовать себя одинокой.
Во время своих периодических визитов ко врачу я обнаружила, что моя астма в какой-то момент стала контролируема. С полной уверенностью в том, что я могу жить самостоятельно, я наконец-то освободилась от цепей, которые сковывали меня по рукам и ногам.
Я думала, моя жизнь наконец наладилась и впереди ждут только радужные перспективы.
Это было стойкое предчувствие. Я думаю, именно поэтому у меня тогда вылетело из головы то, что "реальность" не всегда оправдывает ожидания.
В 19 лет я столкнулась с новой болезнью.
Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.
Его статус: перевод редактируется
http://tl.rulate.ru/book/16869/632644
Сказали спасибо 3 читателя