Готовый перевод Гача: Кровавый Баланс: Глава 1: Анатомия Распада

Голод — это не чувство. Это химический сигнал, уведомляющий мозг о том, что уровень глюкозы в крови упал ниже критической отметки, и организм начинает переваривать собственные липидные запасы. А когда заканчиваются они — в ход идут мышцы.

Я открыл глаза. Темнота хижины была привычно вязкой, пахнущей сырой древесиной, плесенью и застарелым потом. Мое первое действие после пробуждения — не потягивание, а диагностика. Я провел ладонью по своим ребрам. Кожа сухая, тургор снижен. Обезвоживание первой степени. Межреберные мышцы истончены. Я чувствовал каждый костный выступ, словно изучал анатомическое пособие, обтянутое пергаментом.

Десять лет.

Согласно биологическим стандартам, в этом возрасте организм должен находиться в фазе активного роста, требуя повышенного потребления белков и кальция. В реальности моего существования, на окраине рыбацкой деревни в Западном Море, само понятие «рост» было роскошью. Здесь мы занимались консервацией жизни. Отсрочкой неизбежного энтропийного распада.

Я сел на циновке. Голова отозвалась тупой, пульсирующей болью в затылочной доле — следствие гипоксии из-за спертого воздуха и недоедания.

В углу комнаты, на другой подстилке, зашелся в кашле отец. Звук был влажным, булькающим. Я прислушался, анализируя акустику его легких. Бронхи забиты мокротой. Судя по свисту на выдохе, воспалительный процесс перешел в хроническую фазу. Без антибиотиков или хотя бы качественных муколитиков его дыхательная система откажет в течение года. Или раньше, если начнется сезон штормов и влажность поднимется до ста процентов.

— Ренджи... — его голос был слабым, связки перенапряжены. — Ты уже встал?

— Да, — мой ответ был коротким. Экономия дыхания.

Я встал. Пол был холодным, земляным. Мои ступни, покрытые мозолями и мелкими порезами, привычно приняли этот холод. Я подошел к бадье с водой. На поверхности плавала тонкая пленка пыли. Я зачерпнул горсть, промыл лицо, смывая сон и соль. Затем сделал два глотка. Жидкость была пресной, но с металлическим привкусом — вода здесь, как и все остальное, была отравлена близостью к гниющим болотам за грядой холмов.

Мне нужно было идти. Сегодня был день прилива.

Рыбацкая деревня «Черный Плавник» жила по ритмам океана. Если ты не вышел к морю до рассвета, ты опоздал к распределению улова. А если ты опоздал — ты не ешь. Логика простая, жестокая, дарвинистская.

Я накинул на плечи ветхую куртку, сшитую из старой парусины. Ткань была грубой, натирала шею, но она защищала от ветра. Заткнув за пояс короткий нож с проржавевшим, но остро заточенным лезвием, я вышел наружу.

Мир встретил меня серым цветом.

Небо было цветом гематомы — грязно-фиолетовым с прожилками серого. Море шумело, но этот шум не успокаивал. Это был звук миллионов тонн воды, перемалывающих камни в песок. Хаотичная, бессмысленная мощь.

Я направился к пирсу. Мой шаг был размеренным. Я не бежал, чтобы не расходовать калории впустую, но и не плелся, чтобы не терять темп. Мои глаза сканировали пространство.

Справа — дом старосты. Крыша перекрыта новым сланцем. Признак достатка.

Слева — руины хижины семьи Танака. Они умерли прошлой зимой от лихорадки. Теперь там гнездились чайки. Их помет белыми пятнами покрывал гнилые балки.

На пирсе уже кипела работа. Запах здесь был плотным, почти осязаемым. Смесь йода, рыбьей крови и разлагающейся органики. Для обычного человека — вонь. Для меня — запах биомассы, ресурса.

— Эй, малек! — грубый голос. Это был Громила Бэнкс, бригадир разделщиков. Его шея была толщиной с мое бедро, а лицо покрыто сеткой лопнувших капилляров — признак хронического алкоголизма и гипертонии. — Опаздываешь. Твое место у третьего стола.

Я не стал спорить. Я просто кивнул и занял позицию.

Передо мной вывалили гору «мусорной рыбы». Костлявые, с жесткой чешуей, часто ядовитые, если неправильно удалить железы. Элитный улов шел на продажу в город. Нам оставалось то, что трудно переварить.

Я вытащил нож.

Работа началась.

Мои движения были механическими, но выверенными. Левая рука фиксирует тушку, нажимая на жаберную крышку. Правая вводит лезвие под грудной плавник, разрезая брюшину ровно по средней линии. Одно движение. Не два, не три. Одно.

Я вырывал внутренности. Печень, кишечник, плавательный пузырь. Я бросал их в разные корзины. Печень — на жир для ламп. Кишки — на наживку. Остальное — в море.

Я наблюдал за своими руками. Они были тонкими, детскими, но покрытыми слоем рыбьей слизи и крови. Пальцы двигались с пугающей для десятилетки точностью. Я знал анатомию этих тварей лучше, чем свое имя. Я знал, где проходит аорта, чтобы спустить кровь и не испортить мясо. Я знал, как отделить ядовитый шип, не задев капсулу с токсином.

Почему я это умел?

Потому что я наблюдал. Я экспериментировал. В шесть лет, когда другие дети играли в пиратов, я вскрывал дохлых чаек, пытаясь понять, как работают их крылья. Я искал закономерности. Мир — это механизм. Если ты понимаешь, как он собран, ты можешь найти рычаг управления.

К полудню солнце стояло в зените, но тепла не давало. Моя спина ныла. Трапециевидные мышцы забились от монотонной нагрузки. Я выпрямился, чувствуя, как хрустят позвонки.

— Перерыв! — крикнул Бэнкс, сплевывая табачную жвачку в воду.

Я отошел от стола, вытирая нож пучком сухой травы. Большинство мальчишек сбились в кучу, обсуждая слухи.

— Говорят, «Кровавые Зубы» видели у мыса Сломанной Надежды, — шептал один из них, тощий паренек с бельмом на глазу.

— Брехня, — отмахнулся другой. — Дозор их потопил месяц назад.

— Не всех! Капитан спасся...

Я слушал, не вмешиваясь. Информация — это тоже ресурс. Пираты.

В этом мире они были аналогом стихийного бедствия. Непредсказуемые, жестокие. Но в отличие от шторма, у них была цель. Ресурсы.

Наша деревня была бедной. Что здесь брать? Рыбу? Старые сети? Женщин, изможденных тяжелым трудом?

Рационально рассуждая, набег на «Черный Плавник» экономически нецелесообразен. Затраты на пушечные ядра и риск столкновения с патрулем Дозора превышают потенциальную прибыль. Но пираты часто иррациональны. Ими движет не только алчность, но и садизм, жажда славы или просто безумие.

Я отошел подальше от пирса, в сторону каменистой косы, которую местные называли «Кладбищем Кораблей». Сюда течения приносили мусор со всего Западного Моря. Обломки досок, пустые бочки, иногда — тела.

Я часто приходил сюда. Не ради романтики. Ради шанса.

Вероятность найти что-то ценное была ничтожно мала — примерно 0,001%. Но она была выше нуля. А в моей ситуации любое отклонение от нуля имело значение.

Я перепрыгивал с камня на камень, балансируя своим легким телом. Ветер здесь был сильнее, он пронизывал куртку, заставляя кожу покрываться мурашками. Терморегуляция моего тела работала на пределе.

Я сканировал береговую линию.

Водоросли. Гнилое дерево. Ржавый кусок цепи. Труп дельфина, уже раздутый газами — бактерии внутри него активно размножались, превращая ткани в жидкую кашу.

Ничего.

Я прошел дальше, к дальней пещере, которая открывалась только в отлив.

Там, среди влажного песка и мелких крабов, что-то блеснуло.

Не как стекло. И не как золото.

Это был тусклый, матовый блеск. Серый металл, поглощающий свет, а не отражающий его.

Я замер. Сердцебиение участилось. Выброс адреналина. Зрачки расширились, фокусируясь на объекте.

Я подошел ближе.

Предмет лежал полузасыпанный песком. Я опустился на колени и аккуратно, стараясь не касаться его голыми руками сразу, разгреб песок ножом.

Это был куб.

Размером с кулак взрослого мужчины. Идеально ровные грани. Материал напоминал сталь, но был теплым на ощупь, когда я рискнул дотронуться до него пальцем. Не нагретым солнцем, а теплым изнутри. Словно внутри шла экзотермическая реакция.

На гранях были выгравированы узоры. Не декоративные. Это были схемы. Линии, пересекающиеся под строгими углами, геометрические фигуры, напоминающие микросхемы, которые я видел только в старых книгах о технологиях Древних, найденных в мусоре год назад.

«Артефакт».

Мозг мгновенно классифицировал находку.

Это не мусор. Это технология. Возможно, времен Пустого Столетия. Или что-то, созданное безумным гением Гранд Лайн.

Вес предмета был аномальным. Для своего объема он весил слишком много — килограммов пять. Плотность материала выходила за рамки известных мне металлов. Осмий? Нет, еще тяжелее.

Я огляделся. Никого. Только шум прибоя и крики чаек.

Я спрятал куб под куртку, прижав его к животу. Тяжесть была приятной. Она обещала перемены.

Но перемены всегда имеют цену.

Я поспешил обратно, но не в деревню, а в уединенную бухту, скрытую скалами. Мне нужно было изучить объект.

Спрятавшись за валуном, я достал куб.

— Что ты такое? — прошептал я.

Я начал вращать его, ища стыки, кнопки, рычаги. Поверхность была гладкой. Абсолютный монолит.

Но затем я заметил крошечное углубление на одной из граней. Размером с булавочную головку. И рядом с ним — символ. Спираль, перечеркнутая прямой линией.

Интуиция подсказывала: биометрический замок. Или анализатор.

Логика диктовала осторожность. Неизвестные технологии могут быть опасны. Радиация? Токсичные выделения? Взрывчатка?

Но логика выживания говорила другое: у тебя ничего нет. Ты умираешь медленно. Риск быстрой смерти оправдан шансом на скачок в развитии.

Я поднес палец к острию своего ножа. Сделал крошечный надрез на подушечке. Выступила капля крови — темная, венозная.

Я прижал палец к углублению.

Реакция была мгновенной.

Куб завибрировал. Низкий гул, на грани инфразвука, прошел через мои кости, заставив зубы заныть.

Линии на гранях вспыхнули бледным, голубоватым светом. Свет не рассеивался, он был четким, как лазер.

Щелк.

Механический звук. Одна из граней куба сдвинулась, открывая небольшую полость. Внутри лежала не капсула с силой дьявольского фрукта, не карта сокровищ.

Там лежал маленький, герметично запаянный флакон из прозрачного полимера. Внутри — синяя жидкость.

И рядом — тонкая металлическая пластинка с текстом. Язык был мне знаком — универсальный диалект, но шрифт угловатый, старый.

Я прищурился, читая:

«Объект: Стимулятор Регенерации Клеточных Структур (Тип 4). Срок годности: Неограничен. Эффект: Ускорение митоза, заживление мягких тканей, временное повышение иммунного ответа. Внимание: Высокая метаболическая цена. Требует питания после применения».

И ниже, едва заметная надпись, вспыхнувшая и погасшая на самой поверхности металла куба:

«Гача-Модуль Первого Моря активирован. Статус пользователя: Носитель. Текущий баланс заслуг: 0. Следующая выдача возможна после внесения вклада в энтропию мира».

Я смотрел на флакон.

Лекарство. Настоящее, мощное лекарство. Не травы знахарки, от которых только понос, а чистая химия древних.

Если я дам это отцу... это может вылечить его легкие? Или хотя бы остановить распад?

Или мне стоит оставить это себе? Мое тело слабое. Этот стимулятор мог бы дать мне шанс пережить следующую зиму.

Дилемма заключенного. Альтруизм против эгоизма.

Я сжал флакон в руке. Холодный пластик.

Эгоизм рационален для индивида. Альтруизм рационален для группы. Семья — это моя базовая социальная ячейка. Если умрет отец, я потеряю добытчика (даже такого слабого) и защиту. Я останусь один против деревни, которая не терпит слабых сирот.

Инвестиция в отца — это инвестиция в мою стабильность.

Я спрятал флакон в самый надежный внутренний карман. Куб, который теперь снова стал безжизненным куском металла (но я чувствовал, что он ждет), я завернул в тряпку и сунул за пояс. Он оттягивал штаны, мешал идти, но я не мог его оставить.

Я вернулся в деревню к закату.

Солнце тонуло в море, окрашивая воду в цвет венозной крови.

У моего дома стояли люди.

Я напрягся. Выброс кортизола. Мышцы ног сократились, готовясь к бегству или атаке.

Я подошел ближе, стараясь не шуметь.

Это был староста и двое его подручных.

— Асахиро! — голос старосты был скрипучим. — Твой долг за аренду лодки просрочен на две недели.

Отец стоял в дверях, опираясь на косяк. Он был бледен, губы синие. Гипоксия прогрессировала.

— Улова мало, — хрипел он. — Дай еще неделю. Ренджи помогает на разделке, мы соберем...

— Неделю? — староста усмехнулся. — У меня нет недели. Дозор поднял налоги. Если не заплатишь завтра к вечеру, мы заберем хижину. А вас... ну, море большое.

Я вышел из тени.

— Мы заплатим, — мой голос прозвучал неожиданно твердо для десятилетнего ребенка.

Все обернулись. Староста посмотрел на меня сверху вниз, как на насекомое.

— Ты? Малек? Чем ты заплатишь? Рыбьими потрохами?

— Завтра, — повторил я, глядя ему прямо в переносицу. — Вечером.

Староста сплюнул под ноги.

— Завтра. Если нет — выметайтесь.

Они ушли.

Отец осел на землю, заходясь в новом приступе кашля. На его губах выступила розовая пена. Отек легких. Начальная стадия.

Я подбежал к нему, подхватил под мышки. Он был легким, пугающе легким. Скелет, обтянутый кожей.

— Ренджи... — прошептал он. — Прости...

— Молчи, — скомандовал я. — Не трать кислород.

Я затащил его внутрь. Уложил на циновку.

Мой мозг работал как вычислительная машина.

У меня есть Артефакт. У меня есть Стимулятор.

Стимулятор может спасти отца. Но это не решит проблему долга. Если нас выгонят, он умрет на улице даже здоровым.

Нужны деньги.

Стимулятор стоит денег. Огромных денег на черном рынке. Но где я найду рынок? И как меня не убьют и не ограбят при попытке продажи?

Нет. Продавать нельзя. Риск потери актива 99%.

Использовать на отца? Это восстановит его трудоспособность. В долгосрочной перспективе — выгодно. В краткосрочной — не решает проблему завтрашнего дня.

Я сел рядом с отцом. Достал флакон. Синяя жидкость мерцала в полумраке.

«Вклад в энтропию мира».

Фраза на кубе. Что она значила? Хаос? Разрушение? Или изменение?

Чтобы получить новый ресурс от Гачи, я должен что-то сделать. Изменить баланс.

Вдруг снаружи раздался звук.

Не шум прибоя. Не крик чаек.

Глухой, тяжелый удар. Словно что-то массивное врезалось в деревянный пирс.

А затем — крик.

Пронзительный, полный ужаса женский крик, который оборвался на высокой ноте.

Я вздрогнул.

Затем — звон колокола. Тревога.

— Пираты! — заорал кто-то на улице. — Кровавые Зубы! Они здесь!

Я замер.

Вероятность, которую я считал ничтожной, реализовалась. Иррациональный фактор сработал.

Отец дернулся, пытаясь встать, но я прижал его плечо.

— Лежи, — мой голос был ледяным.

В моей голове щелкали шестеренки логики.

Пираты. Хаос. Смерть.

Энтропия.

Если я вмешаюсь... если я смогу использовать эту ситуацию...

«Вклад в энтропию».

Убийство врага — это вклад?

Я посмотрел на флакон.

«Ускорение митоза... Временное повышение...»

Если я вколю это отцу, он просто станет чуть здоровее, чтобы его зарезали пираты.

Если я приму это сам... Мое тело слабое. Но с ускоренной регенерацией и стимуляцией... я смогу двигаться быстрее. Я смогу выдержать урон.

Я встал.

Взял самый длинный разделочный нож, который прятал под циновкой.

— Ренджи, нет... — прохрипел отец.

— Я вернусь, — сказал я.

Я открыл флакон. Запах был резким, химическим, похожим на озон.

Без колебаний я опрокинул содержимое в рот.

Вкус был отвратительным. Горьким, жгучим.

Через секунду мой желудок скрутило спазмом.

А потом огонь разлился по венам.

Я почувствовал, как сердце ударило в ребра. Раз, два, три. Пульс подскочил до 180.

Мои легкие расширились, вбирая воздух с жадностью насоса. Зрение обострилось. Я видел пылинки в воздухе. Я слышал, как трещит дерево в трех домах отсюда под ударами топоров.

Мышцы налились силой, которой у меня никогда не было. Это была не моя сила. Это была химия, сжигающая мои ресурсы ради мгновенного пика.

Я посмотрел на свои руки. Вены вздулись, став черными сетками под кожей.

Побочный эффект. Неважно.

Я сжал нож. Рукоять скрипнула.

Я вышел в ночь.

Деревня горела.

Крики, звон стали, выстрелы мушкетов.

Хаос.

Идеальная среда для эксперимента.

Я побежал. Не как ребенок. Как хищник, получивший допинг.

Моя цель — не спасти всех. Моя цель — выжить и заработать «заслуги» перед этим проклятым кубом.

Если Гача хочет энтропии, я дам ей энтропию.

Я направлю импульс в бедренные мышцы и сокращу расстояние до ближайшего врага. Я вскрою его сонную артерию и посмотрю, даст ли мне куб награду.

Добро пожаловать в ад, Ренджи Асахиро. Твоя практика начинается.

http://tl.rulate.ru/book/157991/9494903