Готовый перевод Journey to the West / Путешествие на Запад: Путешествие на Запад Глава 91

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ПЕРВАЯ,

повествующая о том, как в округе Золотой покой путника любовались новогодними фонарями и как Танский монах держал ответ в Черной пещере

С чего начать духовный путь

К вершинам созерцанья?

Сперва тревоги изгони

Прочь из души своей,

Чтоб рой желаний не мелькал,

Как стая обезьянья,

Чтоб мысли не неслись в тебе

Стремительней коней.

Но если их ты не изгнал,

А только взял на привязь,

Пяти пороков все равно

Тебе не удержать,

И чуть задержишься в пути,

Идти вперед противясь,

Три непростительных греха

В тебе взойдут опять.

Свободу дашь своим страстям —

Лишишься эликсира,

Который лишь один душе

Бессмертие дает.

Желаньям будешь потакать,

Пустым соблазнам мира —

Природный, изначальный дух

В тебе не расцветет.

Отвергни раз и навсегда

Порывы дум случайных,

Пусть гнева, радости, забот

Бежит душа твоя,

И лишь тогда узнаешь ты

О сокровенных тайнах

И навсегда уйдешь душой

В покой небытия.

Итак, Танский монах и его ученики покинули главный город уезда Яшмовые цветы и спокойно двигались по ровной дороге, ведущей в страну Высшего блаженства. Через несколько дней вновь показались очертания какого-то города.

— Это еще что за место такое? — изумился Танский монах, повернувшись к Сунь У-куну.

— Как видишь, это — город, — отвечал тот, — но на шесте над городскими стенами нет флага, да и местность эта мне незнакома. Погоди, вот подойдем ближе, тогда и спросим.

Когда путники достигли восточной заставы, они увидели по обеим сторонам дороги чайные и питейные заведения, из которых доносились веселые крики и шум, показались также лабазы и маслобойни, везде царило оживление.

Несколько лоботрясов столпились на улице, разглядывая длиннорылого Чжу Ба-цзе, Ша-сэна с темным лицом и красноглазого Сунь У-куна, однако никто из них не осмеливался подойти ближе и заговорить с путниками. Танский монах боялся, что бездельники затеют ссору с его учениками, и от страха покрылся холодным потом.

Путники прошли еще несколько кварталов и, не доходя до городской стены, увидели вход в монастырь, над воротами которого была надпись из трех иероглифов: «Монастырь милосердия Будды».

— Не зайти ли нам сюда? — спросил Танский монах своих спутников. — Дадим коню передохнуть, да и сами перекусим.

— Что же, это хорошо! Очень хорошо! — произнес Сунь У-кун.

Все четверо вошли в ворота. Вот что они увидели:

Драгоценные башни

Красуются здесь величаво,

А над ними вздымается

Будды престол золотой.

Выше туч его храм,

До небес вознеслась его слава,

Тихо в кельях монахов,

Всю ночь озаренных луной.

Благовонных курений

Клубятся дымки, как живые,

В чуть заметном

Пунцовом сиянии ступа видна.

Ветерок средь листвы

Тихо крутит вертушки резные,

Где молитвенных свитков

Святые горят письмена.

Не начало ли здесь

Непорочной земли Суковати?

Эти храмы подобны

Драконов дворцам неземным.

Главный храм среди них

Золотится в лучах благодати,

И пурпурной завесою

Облако реет над ним.

А с обеих сторон,

Вдоль больших галерей из гранита

Сотни праздных людей

Ходят толпами целые дни.

Среди пагод одна

Для гостей постоянно открыта,

Чтоб на самую кровлю

Могли подниматься они.

День и ночь из курильниц

Восходят клубы благовоний,

Растворяются в небе,

Как сны, и чисты и легки.

День и ночь напролет

Перед Буддой, воссевшим на троне,

Негасимых лампад,

Колыхаясь, горят светляки.

Золотой колокольчик,

Хрустальную трель разливая,

Издалека звенит,

Возвещая сердцам благодать.

То идет настоятель,

Монахов своих созывая,

Чтобы вслух до зари

Им священные сутры читать.

Пока все четверо разглядывали монастырь, с галереи сошел к ним какой-то монах.

— Откуда пожаловал сюда, почтенный? — спросил он Танского монаха, отвесив низкий поклон.

— Твой смиренный брат в монашестве прибыл сюда из Серединного цветущего государства, от двора Танского государя, — отвечал Танский монах.

При этих словах незнакомый монах неожиданно пал ниц и начал отбивать земные поклоны. Танский монах смутился и поспешно поднял его, приговаривая:

— Владыка! Что ты! Разве я достоин столь великой чести?!

Молитвенно сложив ладони рук, незнакомый монах скромно ответил:

— Все мы здесь стремимся к добру, читаем молитвы, поклоняемся Будде и преисполнены надеждой при перерождении оказаться в твоем Серединном цветущем государстве. Считаю своим долгом кланяться тебе до земли, так как вижу, что ты удостоился благодати родиться в этом государстве, носить дорогие ризы и головной убор, стало быть, в прежней своей жизни достиг духовного совершенства.

Танский монах усмехнулся.

— Не пугай меня! Мне просто страшно от твоих слов! За кого ты меня принял! Я ведь самый простой странствующий монах, — сказал он, — какой же благодатью я пользуюсь? Вот ты, почтенный владыка, обитающий в столь прекрасном монастыре в полном достатке и довольстве, действительно наслаждаешься счастьем.

Монах повел за собой Сюань-цзана в главный зал храма, где тот поклонился Будде, и после этого позвал своих спутников.

Покуда незнакомый монах разговаривал с наставником, ученики Танского монаха стояли в стороне, спиной к ним. Один держал коня, другой — поклажу, и монах не обратил на них никакого внимания. Когда же наставник окликнул их и они все трое обернулись, монах перепугался.

— Отец! — воскликнул он. — Почему твои уважаемые ученики так безобразны?

— Хоть они безобразны, — ответил Танский монах, — зато обладают волшебными силами. На всем пути они оберегали меня, за что я очень им признателен.

Пока они беседовали, из глубины монастырского двора подошло еще несколько монахов, все они почтительно поклонились. Тогда тот монах, который первым приветствовал Танского наставника, обратился к подошедшим монахам и сказал им:

— Сей почтенный наставник — уроженец Серединного цветущего государства, посланец великого Танского императора. А те трое — его уважаемые ученики.

Монахи почувствовали одновременно и радость и страх.

— Зачем изволил пожаловать к нам, почтенный наставник великого Серединного цветущего государства? — робко спросил один из них.

Сюань-цзан в который уже раз начал рассказывать:

— Я получил повеление моего государя, Танского императора, отправиться на чудесную гору Линшань, поклониться Будде и испросить у него священные книги. Мой путь как раз проходит через ваш благодатный край, а в монастырь ваш я зашел, во-первых, для того, чтобы осведомиться, что это за местность, а во-вторых, попросить у вас подаяния, подкрепиться и с новыми силами двинуться в дальнейший путь.

Тут монахи пришли в радостное возбуждение и пригласили Танского наставника посетить настоятеля монастыря. В его келье оказалось еще несколько монахов, приготовлявших трапезу. Монахи, которые повели Сюань-цзана и его учеников, первыми вошли в келью настоятеля и громко возвестили:

— Идите, глядите на людей Серединного цветущего государства! Оказывается, там есть и благообразные и безобразные. Благообразный настолько хорош собой, что его невозможно описать ни словами, ни кистью; безобразные же — настоящие чудовища!

Многие монахи вместе с настоятелем вышли встретить гостей. Когда церемония взаимных приветствий была окончена, все сели.

— Как называется город, в котором расположен ваш чудесный монастырь? — спросил Танский монах, закончив чаепитие.

— Этот город называется Золотой покой, — отвечали монахи, — он находится в пограничном округе нашей страны, страны Зарослей небесного бамбука.

— Далеко ли от вашего округа до чудесной горы Линшань? — продолжал расспрашивать Танский монах.

— Отсюда до столицы две тысячи ли, — мы знаем это, так как бывали там. А вот на Запад, к чудесной горе Линшань, никто из нас не ходил, и мы не осмеливаемся сказать, как далеко до нее.

Вскоре стол был накрыт. После трапезы Танский монах собрался было в путь, но тут все монахи и сам настоятель стали уговаривать его остаться.

— Почтенный наставник наш! — говорили они. — Осчастливь нас хотя бы на денек-другой. Проведи с нами праздник фонарей. Что плохого в том, что вы повеселитесь с нами?

— В пути мы только и думали, как переходить горы и реки да как избегать встреч с оборотнями и злыми духами-марами, а потому потеряли счет времени и не знали, что наступает праздник фонарей, — отвечал Сюань-цзан.

Монахи рассмеялись.

— Почтенный наставник! Все твои помыслы устремлены лишь к тому, чтобы поклониться Будде и уразуметь тайну созерцания, поэтому ты и забыл о празднике. А между тем сегодня тринадцатый день первой луны, и к вечеру мы устроим пробное зажигание фонарей. Ведь послезавтра уже праздник. Веселиться будем до восемнадцатого, а то и девятнадцатого дня. В этом уезде живут добрые люди, большие охотники до зрелищ, а правитель округа из любви к своему народу всегда устраивает празднества. Повсюду будут вывешены фонари, и всю ночь напролет будет играть музыка. Кроме того, вы увидите замечательное зрелище — «мост золотых фонарей». Его устраивают с очень давних времен, и с каждым годом оно становится все более красочным и пышным. Останься на несколько дней, почтенный наставник, а мы уж постараемся, чтобы вам было как можно удобнее у нас.

Танский монах не мог отказаться от столь любезного приглашения и вместе с учениками остался в монастыре.

В тот же вечер в храме Будды стали бить в гонги и барабаны, созывая всех верующих, живущих по соседству. Они должны были принести фонари для подношения Будде. Танский монах и его ученики вышли поглядеть на зажженные фонари, после чего все разошлись на ночлег.

На следующий день для гостей снова была устроена трапеза.

После этого все вместе отправились на прогулку в монастырский сад. То был поистине чудесный сад. Вот послушайте:

Лишь первый лунный месяц был,

А здесь уже цвела весна,

Звенела серебром ручьев

И хором птичьих песен.

В душистом, утреннем саду

Царили блеск и тишина,

И в нем был каждый уголок

Причудлив и прелестен.

Здесь круглый год вдоль всех аллей

Не вянут нежные цветы,

Здесь круглый год свежа листва

Деревьев величавых,

А над зеркальною водой

Красиво выгнулись мосты,

И тонут лестницы в густых,

Благоуханных травах.

Подобно пикам диких гор,

Вершины каменных громад

Затейливо возведены

Умелыми руками,

И от ветвей цветущих слив

Густой медвяный аромат

Навстречу вешней синеве

Восходит облаками.

Все мягко розовеет здесь,

Когда пленительно цветет

Душистый персик на заре,

И нежный и пугливый.

Все пышно зеленеет здесь,

Когда над ясной гладью вод

Густую, свежую листву

Вновь надевают ивы.

В своих изысканных стихах

Пускай поэты всех времен

Наперебой не хвалят нам

Сад Золотой долины,

Пускай не уверяют нас,

Что краше и богаче он,

И удивительней стократ,

Чем этот сад старинный.

Пускай на тысячи ладов

С восторгом славить не спешат

Красу картины видовой,

Что создана Ван Вэем,

Ни разу в жизни не взглянув

На этот монастырский сад,

Не прогулявшись по его

Приветливым аллеям.

А на реке — раздолье здесь

Для диких уток и гусей,

Пестреет тысячами птиц

Лазурная излука.

Густые заросли шумят,

Где самый мудрый из гостей

И тот названий не найдет

Для всех сортов бамбука.

Дыханье сокровенных сил

С небесной веет высоты

И пробуждает лепестки

Пеоний и пионов.

Вон прихотливы и пестры

Цветут смешливые цветы,

Вон розовеют купы роз

Вдоль изумрудных склонов.

Вон, распустившись раньше всех,

Цветы камелии видны,

Огнем шиповников густых

Уже оделись кручи,

А эти нежные цветы

Зовутся Встречею весны,

И волчеягодник зацвел,

Упрямый и пахучий.

На скалах северной гряды

Еще сверкает снег седой,

Как будто вечная зима

Царит на этих склонах.

А дальше, к югу стройный лес

Окутан дымкой голубой,

И льется вешний ветерок

Среди ветвей зеленых.

На отражение свое

Глядит задумчивый олень,

Застыв у ясного пруда,

Как статуя немая,

И важно аисты стоят

Под сенью сосен целый день,

Игре на лютне золотой

Внимательно внимая.

Здесь на восточной стороне

Встал теремов узорный ряд,

Блестя, как хрупкая резьба

Из яшмы или кости.

На западной, — зубцами крыш

Беседки, башенки горят,

Где могут на ночлег всегда

Расположиться гости.

На южной — залы ты найдешь

Для праведников и святых.

Огни курильниц зажжены,

Светло от их мерцаний.

На северной — в тени дерев

Немало пагод золотых

Для строгих, безмятежных дум

И чистых созерцаний.

А за листвой, среди цветов

Две стройных башни поднялись.

Где можно душу укреплять

Наедине с собою.

Двойные кровли их парят,

Как будто устремляясь ввысь,

Блистая в утренних лучах

Глазурью голубою.

А там, где горы над водой,

Светелки тихие видны,

Где избавляются сердца

От злого духа-мары.

Покоем дышат окна их,

Всегда прозрачны и ясны,

Любой, кто хочет, в них входи —

И молодой и старый.

И, право, сами небеса

Благословили этот край,

Где можно жить, уединясь,

Забыв и грех и горе.

И незачем приют искать

На островах Пэнлай, Инчжоу:

Таких благословенных мест

Нет и в Восточном море!

Учитель и его ученики провели в саду целый день, любуясь его красотами, и вечером отправились в храм, где уже зажгли фонари, а затем в пригород, на предпраздничное гулянье. Оттуда они смотрели на город, который утопал в море огней.

Блещет весь огромный город,

Как в агатовых цветах,

И пышней великолепья

Не увидишь и в мечтах,

Словно яркою глазурью

Ниши светятся внутри,

И качаются повсюду

Расписные фонари.

А кругом светло, как в полдень,

И дворцы блестят вдали,

Озаренные огнями,

Как слюда иль хрустали,

Словно кто-то разноцветной,

Драгоценною парчой

Их изящно разукрасил

И поставил в длинный строй.

От мостов ложатся тени

И скользят по глади вод,

Будто движутся, качаясь,

И земля и небосвод.

Словно в пламени деревья —

То с раскидистых ветвей

Алый свет кругом струится

От несчетных фонарей.

Вдоль широких главных улиц

Люди весело снуют,

Свищут тоненькие дудки,

Барабаны мерно бьют.

Дым струится благовонный,

И над множеством ворот

Фонарей цветное пламя

До утра сиянье льет.

Там и сям сверкают горки,

И летят снопы огней,

Точно рыбы и драконы

Из пылающих морей,

Стаи фениксов хвостатых

И огнистых птиц луань

Небо блеском испещряют,

Словно вышитую ткань.

Восхищаясь фонарями

И сиянием луны,

Беззаботно бродят люди,

Мирной радости полны,

И, блистая легким шелком,

Рой красавиц между тем

То играет на свирелях,

То поет на радость всем.

Мчатся с грохотом повозки,

Скачут кони, вьется смех.

Лица дев нежнее яшмы,

Не насмотришься на всех!

К ним стремятся с восхищеньем

Взоры щеголя юнца.

Нет числа живым виденьям,

Дивным видам нет конца!

Пока Танский наставник Сюань-цзан смотрел, как зажгли фонари в монастыре, и затем отправился в пригород и дошел до самой восточной заставы, глядя па гулянье, наступила уже вторая ночная стража. Утомившись, Танский монах отправился на покой.

На следующий день он обратился к монахам со следующими словами:

— Когда-то я дал обет приводить в порядок все пагоды, которые встретятся на пути, вот и сейчас хочу попросить вас открыть пагоду, чтобы я мог выполнить свой обет.

Монахи распахнули двери пагоды. Тем временем Ша-сэн достал рясу наставника и последовал за ним. Когда они прибыли в первый ярус пагоды, Танский наставник облачился и совершил молебствие перед изображением Будды, затем взял веник и обмел им пыль во всем первом ярусе. Потом он снял облачение и передал его Ша-сэну. Тот обмел второй ярус. Так, чередуясь, они обмели всю пагоду до самой макушки. На каждом ярусе они обметали пыль со статуи Будды, открывали окна и, прежде чем перейти в следующий ярус, любовались и восхищались этой великолепной постройкой. Уже вечерело, когда они закончили работу и сошли вниз. Повсюду зажглись фонари и потешные огни.

Наступала ночь пятнадцатого числа — праздник фонарей. Монахи обступили Сюань-цзана.

— Уважаемый наставник! — молвили они. — Вы видели праздничные фонари только у нас в монастыре и в пригороде у восточной заставы. А нынче вечером начнется настоящий праздник. Пойдемте в город, поглядим на «золотые фонари»! Каково ваше мнение?

Сюань-цзан с радостью согласился и вместе с Сунь У-куном и остальными учениками в сопровождении толпы монахов отправился в город на праздник фонарей.

Пышен праздник Юаньсяо!

Вслед за ночью новогодней

На пятнадцатое утро

К нам в дома стучится он.

В этот день впервые ветер

Веет ласкою весенней,

А прохладный синий вечер

Весь огнями озарен.

В шумном городе повсюду

Фонари висят цветные,

Мирным хором, стройным хором

Песни льются до зари.

И везде: вдоль главных улиц

И на площадях базарных

Ясным светом пламенеют

Расписные фонари.

Вот луна из тьмы восходит,

Круглым зеркалом сверкая:

То серебряное блюдо

Поднял в небеса Пин-и.

Фонари внизу пестреют:

То волшебная ткачиха

На парчу кладет узоры

Прихотливые свои.

На луну в глубоком небе

Фонари свой блеск бросают —

Сразу небо вдвое ярче

Озаряется огнем,

А в ответ луна из мрака

Льет на них свое сиянье —

Сразу вдесятеро ярче

Блещут улицы как днем.

Над искрящейся рекою

На цепях мосты повисли,

До утра смотри любуйся —

Не насмотришься на них!

До утра броди вдоль улиц —

Сотой части не осмотришь

Фонарей разнообразных,

Вышитых и расписных.

Круглых, гнутых, шестигранных,

Сливовым цветам подобных.

Из материй, из бумаги,

Что блестит, как вешний лед.

Эти светят над дверями,

Вход приветливо украсив,

Те, качаясь на деревьях,

Ночь сияют напролет.

Эти с высоты свисают,

Словно грецкие орехи,

Те цветами ненюфара

Распустились на ветвях,

На больших шестах вдоль улиц

Черных львов плывут фигуры

Рядом с белыми слонами,

Будто в сказочных краях.

У навесов на высоких

Тонких мачтах реют в небе

Фонари — морские раки,

Черепахи и угри,

И, качаясь как живые,

Под карнизами резными

Блещут фонари-ягнята

И зайчата-фонари.

Вот фонарь летящий сокол,

Рядом с ним сидящий феникс,

Все сверкает от потешных,

От затейливых огней,

И на гнущемся бамбуке

С громким пением проносят

Злобно скалящихся тигров

И стремительных коней.

Вот на аисте могучем

И олене белоснежном

Долголетья бог проехал,

Что любому сердцу мил,

Вот горят, переливаясь,

«Кит» и «Рыбка золотая»,

На которых в дни былые,

Говорят, Ли Бо уплыл.

Вон фонарь с огнистой горкой,

На которой, по преданью,

Сонмы духов отовсюду

Собираются в ночи.

Вон вращается, играя,

И другой фонарь чудесный,

На котором полководцев

Скрещиваются мечи.

Тысячи и сотни сотен

Праздничных домов сверкают,

На террасах и на вышках —

Всюду реют фонари,

И от их цветного блеска

На десятки ли сияньем

Облаков края покрыты,

Будто бликами зари.

Здесь — копыт веселый цокот,

Мелодичное бряцанье

Серебра чеканной сбруи

В самоцветах дорогих,

Там — повозок громыханье,

И за шторками сквозными

Прихотливые прически

Знатных модниц городских.

А из комнаток нарядных,

У перил узорных стоя

И украдкой раздвигая

Занавесок легкий газ,

Прислонясь к плечу подруги,

Взявшись за руки стыдливо,

С восхищеньем смотрят девы,

С торжества не сводят глаз.

У мостов, повисших круто

Над зеленою водою,

Крик и шум толпы нарядной,

Паланкинов длинный ряд.

Громкий хохот раздается

Средь веселия хмельного,

Ходят по двое гуляки

Забавляются, острят.

До утра нарядный город

Полон музыки и шума,

До утра не молкнет гомон,

И толпится пестрый люд.

До утра свистят свирели,

И рокочут барабаны,

До утра повсюду песни

Благозвучные поют.

Чтоб уверить вас, читатель, что все это правда, надо привести для доказательства вот еще какие стихи:

Если край безмятежный

И довольством и счастьем богат,

В пышный день Юаньсяо

Всюду радостно песни звучат.

Если долгие годы

Всюду царствуют мир и покой,

Собираются люди

На гулянье веселой толпой.

На ликующий город

В новогоднюю ночь посмотри:

Под огромной луною

Ясным светом горят фонари.

Значит, дождь благодатный

Оросит расцветающий край,

Будут ветры послушны,

Будет снова большой урожай.

В это время были сняты все уличные запреты полицейских властей. Бесчисленные толпы людей шумели и веселились в свое удовольствие: плясали, ходили на ходулях, катались на слоне; было много ряженых. В разных концах города, то тут, то там, устраивались любопытные зрелища. Посмотреть все не было никакой возможности. Наконец Танский наставник с монахами протиснулся сквозь толпу к мосту, на котором были установлены золотые фонари. Подойдя ближе, он увидел три огромных светильника, величиной с добрый чан, над которым красовались двухъярусные ажурные башенки, сплетенные из тонкой золотистой проволоки. Внутри башенки были выложены тонкими пластинками из глазури и светились так ярко, что затмевали сияние луны. Масло в светильниках издавало приятный запах. Танский монах заинтересовался:

— Что за масло в этих светильниках? От него исходит такой сильный и приятный запах!

— Почтенный наставник! — ответил один из монахов. — Ты, конечно, не знаешь, что у нас есть уезд, который занимает площадь в двести сорок ли и называется уездом Осеннего неба. Там ежегодно двести сорок больших дворов должны вырабатывать масло для этих светильников. Повинности других уездов неизмеримо легче, нежели та, которая выпала на долю этих двухсот сорока дворов: каждый двор ежегодно затрачивает больше двухсот лянов серебра. Ведь это не простое масло, а душистое — стиракса. Каждый лян его обходится в два ляна серебром, а один ху стоит тридцать два ляна! В каждый светильник входит пятьсот ху, стало быть в три светильника — тысяча пятьсот ху, за что следует уплатить серебром сорок восемь тысяч лянов! Если считать еще и другие расходы, то набежит более пятидесяти тысяч лянов, а гореть эти светильники будут всего-навсего три ночи.

— Да разве возможно, чтобы такое количество масла могло выгореть за три ночи? — изумился Сунь У-кун.

— Ничего удивительного в этом нет, — ответил монах, — фонарь имеет сорок девять огромных фитилей. Фитили сделаны из пеньки, обмотаны шелковой ватой и каждый из них толщиной с куриное яйцо. Если в течение этой ночи, пока горят светильники, сюда снизойдут воплощенные Будды, то уже назавтра масла в сосудах не останется и свет фонарей начнет меркнуть.

— Вот это здорово! — расхохотался Чжу Ба-цзе. — Выхо- дит, что достопочтенные Будды забирают даже масло из светильникэв!

— Да, ты совершенно прав, — невозмутимо подтвердил мо нах. — Жители города знают об этом, передают своим потомкам, и так из рода в род. Это повелось с древнейших времен. Если масло из сосудов исчезает, значит, Будды приняли подношение. В такой год, разумеется, бывает обильный урожай. Если же масло остается нетронутым, обязательно случается лихолетие с неблаговременными дождями и ветрами. Вот почему люди не жалеют сил и денег на столь дорогое подношение.

В это время послышалось зловещее завывание ветра. Люди в панике стали разбегаться. Монахи, сопровождавшие Сюань-цзана, тоже собрались бежать.

— Почтенный наставник! Надо возвращаться! — взволнованно говорили они. — Надвигается буря... Это сами Будды спускаются с небес поглядеть на праздник фонарей!

— Откуда вы взяли, что это Будды? — недоверчиво спросил Танский монах.

— Ну, как же! Так бывает из года и год, — ответил один из монахов. — Если ветер поднимается до наступления третьей ночной стражи, все знают, что это предвещает сошествие Будд, и спешат поскорее укрыться!

— Я и мои ученики всегда только и думаем о Будде, молимся и поклоняемся ему, — сказал Танский наставник. — И если в самом деле Будды соблаговолят сойти с неба в этот замечательный праздник, то мы останемся здесь и поклонимся им. Это будет для нас великое счастье.

Как ни уговаривали его монахи, он так и не пошел.

Вскоре в струях ветра действительно появились три Будды, которые приблизились к золотым светильникам. Танский наставник пришел в сильное смятение, вбежал на мост, повалился наземь и начал отбивать поклоны. Сунь У-кун поспешно одернул его и поднял на ноги.

— Наставник, это не Будды, — решительно произнес он. — Это злые духи-оборотни!

Едва успел Сунь У-кун произнести последние слова, как огонь в светильниках потускнел, раздался резкий свист, обо- ротни подхватили Танского наставника и умчались с ним в сильном порыве ветра.

С какой горы, из какой пещеры появились эти оборотни? Никто не знал, хотя оборотни уже в течение многих лет под видом Будд являлись на праздник Золотых фонарей.

Чжу Ба-цзе метался из стороны в сторону, разыскивая наставника, Ша-сэн с перепугу поднял невообразимый шум.

— Братцы, — остановил их Сунь У-кун. — Не надо шуметь. За чрезмерную радость наш наставник поплатился: его похитили злые оборотни!

— Отец наш! Откуда ты знаешь, что его похитили оборотни? — спросили монахи.

— Эх вы! — смеясь, отвечал Сунь У-кун. — Простые смертные! По своему неведению вы годами даете оборотням дурачить себя, да еще уверяете, что это живые Будды приходят к вам на празднества и принимают ваши подношения. Ведь те, что примчались сюда с порывом ветра в облике Будды, как раз и есть оборотни. Даже мой наставник не сумел их распознать. Взбежал на мост поклониться им, а они погасили огонь, наполнили маслом свои посудины и заодно похитили нашего наставника! А я замешкался и не успел спасти его.

— Что же делать? Как быть? — озабоченно спросил Ша-сэн.

— Не будем медлить! — отвечал Сунь У-кун. — Возвращайтесь с монахами в монастырь, стерегите коня и поклажу, а я с попутным ветром догоню оборотней.

Ну и Сунь У-кун! Он стремительно вскочил на облако, поднялся высоко в воздух и, определив по запаху, что оборотни отправились на северо-восток, пустился вслед за ними. К утру ветер стих: впереди показалась огромная гора, совершенно неприступная. Замечательная это была гора. Вот послушайте:

Вершины, пропасти вокруг

Видны сквозь утренний туман,

И воды чистых родников

Извивами сбегают вниз.

С обрывистых, отвесных круч

Свисают тысячи лиан,

На гребнях оголенных скал

Растут сосна и кипарис.

А за рассветной полумглой

Уже курлычут журавли,

И в облаках гусиных стай

Немолчный слышен разговор,

И словно копий боевых

Ряды возносятся вдали —

То голубеют острия

Огромных, неприступных гор.

Громады вековечных скал

Уступами уходят ввысь,

Как будто кто-то глыбы их

Стеной сложил до облаков,

И вверх на сотни сотен жэнь

Вершины круто вознеслись,

Изогнутые гряды их —

Как сотни каменных подков.

Раскрылись горные цветы,

Лес одевается листвой —

Все дышит радостью вокруг,

Весны приветствуя приход.

Кукушки, иволги кричат,

Перекликаясь под горой,

Восторг переполняет их

При виде всех ее красот.

Но как хребет ни величав,

Как ни причудлива гора,

Опасны крутизны ее —

Лишь смельчаку по ним пройти!

Всегда безлюден этот край,

По целым дням броди с утра —

Среди утесов и чащоб

Людей не встретишь на пути.

Зато не раз услышишь здесь,

Украдкой прячась за скалой,

То барса разъяренный рык,

То тигра громогласный рев,

А в чащах бродят кабарги,

Олени носятся стрелой,

Увидишь белых зайцев тут

И злых охотников-волков.

Десятки полноводных рек

Сбегают с этих диких гор

И на десятки тысяч ли

От их подножия текут.

Стремительно бежит вода,

Упрямо рвется на простор

И шумно плещется, крутясь, -

Кипя среди гранитных груд.

Утвердившись на вершине скалы, наш Великий Мудрец стал искать глазами дорогу или тропу и вдруг увидел четверых путников, гнавших перед собою трех баранов. Они спускались по западному склону горы и покрикивали: «Кай-тай!». Великий Мудрец метнул на них огненный взгляд своих золотистых очей и сразу же признал в них духов времени, ведающих годами, месяцами, днями и часами. Они приняли человеческий облик и приближались к нему.

Сунь У-кун тотчас достал посох, помахал им, и он сразу стал толщиной в плошку, а длиною, пожалуй, в два чжана. Спрыгнув со скалы, Сунь У-кун закричал духам:

— Эй вы! Куда пробираетесь тайком, хотите замести следы?

Духи сконфузились: они не ожидали, что Сунь У-кун узнает их.

Прогнав баранов, они приняли свой настоящий облик, отбежали на обочину дороги и почтительно поклонились Сунь У-куну.

— Великий Мудрец! Прости нам нашу вину! — взмолились они.

— Вы, видно, совсем обленились, пользуясь моим попустительством, — сказал Сунь У-кун. — Все это время я не обращался к вам, вы даже повидаться со мной не приходили. Что же это такое? Почему вы покинули наставника и не охраняете его? Куда собрались? Говорите?

— Твой наставник позволил себе некоторую вольность, неподобающую преподобному монаху: в монастыре Милосердие Будды в округе Золотой покой он проявил неумеренный интерес к веселым зрелищам. А ведь «чрезмерное счастье всегда порождает несчастье, а излишнее веселье — печаль». Вот почему его и схватили злые оборотни. Сейчас при нем незримо находится дух Вихара — хранитель кумирен Будды, — он оберегает его, а мы вышли лишь за тем, чтобы встретить тебя и доложить о наставнике, так как боялись, что ты, не зная здешних мест, будешь долго искать. Нам было известно, что ты ночью отправился в погоню за похитителями.

— Если то, что вы говорите, правда и вы вышли лишь за тем, чтобы встретить меня и рассказать о наставнике, то зачем вам понадобилось менять свой облик, гнать перед собой каких-то баранов, да еще кричать что-то непонятное?

— Как же непонятное? Ведь это мы поздравляли тебя с первой луной нового года. А чтобы было полное соответствие со словами «Кай-тай», мы и взяли трех баранов. Этим мы хотели выразить пожелание удачи в избавлении твоего наставника от еще одного злоключения.

Раздосадованный Сунь У-кун уже собрался бить духов, но последние слова тронули его, и он пощадил духов. Убрав посох, он перестал хмуриться и с веселым видом приступил к расспросам:

— Неужели здесь, на этой горе, обитают оборотни?

— Совершенно верно, — ответили духи, — они живут как раз на этой горе, которая называется горой Черного дракона. А в горе этой есть пещера под названием Черная пещера. Там и находятся трое оборотней. Старшего зовут великий князь Удалившийся от холода, среднего — великий князь Удалившийся от жары, а третьего — великий князь Удалившийся от суеты, они живут здесь уже тысячу лет и с детства пристрастились к ароматному маслу стиракса. С того года, как они превратились в оборотней и под видом Будд начали появляться в округе Золотой покой, все должностные лица этого округа, обманутые ими, установили золотые светильники с ароматным маслом стиракса. Итак, из года в год, во время праздника фонарей, оборотни принимают облик Будд и забирают ароматное масло. Увидев твоего наставника, оборотни сразу смекнули, что у него непорочное тело праведного монаха, а потому его и утащили в пещеру. Теперь они собираются срезать мясо с костей твоего наставника, поджарить его в масле стиракса и съесть. Поспеши скорей на помощь и приложи все свое уменье, чтоб спасти его!

Сунь У-кун выслушал духов времени и велел им удалиться.

Обойдя горный утес, он отправился на поиски пещеры, прошел несколько ли и увидел на берегу горного ручья отвесную скалу, под которой было устроено каменное жилье. Вход в него загораживали полуоткрытые каменные ворота. У ворот стоял каменный столб, с высеченными на нем шестью иероглифами, которые обозначали: «Черная пещера на горе Черного дракона». Однако Сунь У-кун не осмелился проникнуть в пещеру. Он остановился у входа и крикнул:

— Эй, оборотни! Верните мне скорей моего наставника!

Раздался резкий, свистящий звук, ворота распахнулись и из них выбежали оборотни с головами волов.

— Ты кто такой и как смеешь кричать здесь? — спросили они, уставившись на Сунь У-куна.

— Я — старший ученик Танского монаха по прозванию Трипитака. Мой учитель идет из восточных земель великого Танского государства за священными книгами. Наш путь лежит через округ Золотой покой. Когда мы проходили там, то как раз попали на праздник фонарей и вот во время праздника моего наставника похитил ваш главарь, злой дьявол-мара. Верните же скорей моего учителя, и я оставлю вас в живых. Если же вы ослушаетесь, я переверну вверх дном все ваше логово, а вас всех превращу в кровавое месиво!

Оборотни-привратники, услышав эти слова, побежали к главному оборотню доложить о случившемся:

— О великий князь, беда пришла! — воскликнули они.

Трое главных оборотней в это время находились в глубине пещеры, куда они затащили Танского наставника. Они велели слугам сорвать с него одежды и обмыть его чистой водой из горного потока. Оборотни уже договорились, как разрезать Танского наставника на куски, затем мелко раскромсать их, пропитать душистым маслом, зажарить и съесть. Услышав крики привратников, старший оборотень встревожился и стал спрашивать, что случилось.

— У ворот появился какой-то монах с мохнатым лицом, точь-в-точь как у бога Грома, — сообщили привратники. — Он кричит, что ты, великий князь, похитил его наставника, и требует, чтобы ты сейчас же освободил его, иначе он перевернет вверх дном всю нашу пещеру, а нас всех превратит в кровавое месиво!

Все три оборотня испугались: «Мы только что забрали этого негодяя и еще не успели спросить у него, кто он такой, как его зовут и откуда он взялся», — подумали они и крикнули слугам:

— Оденьте-ка его и приведите на допрос! В самом деле, надо узнать, кто он и откуда.

Слуги-оборотни кинулись к Танскому наставнику, сняли с него веревки, одели и втолкнули в приемный зал, где стояли три Трона, на которых восседали три князя-оборотня. Танский наставник, дрожа от страха, опустился на колени и начал молить:

— О великие князья! Пощадите меня! Пощадите!

Трое оборотней на разные голоса начали спрашивать одно и то же:

— Ты из какой страны, монах? Почему не посторонился, когда увидел нас в образе Будд и как посмел преградить нам путь?

— Я — бедный монах из восточных земель великого Танского государства, — отвечал Сюань-цзан, отбивая земные поклоны. — Меня послали в страну Зарослей небесного бамбука, в храм Раскатов грома поклониться Будде и испросить у него священные книги. По дороге я прибыл в округ Золотой покой и пошел за подаянием в монастырь Милосердие Будды. Монахи этого монастыря милостиво обошлись со мной: они приютили меня и пригласили на Праздник фонарей. Когда вы, великие князья, показались в образе Будд, я как раз находился у моста и любовался золотыми фонарями. Увидев вас, я поддался влечению своих плотских очей и бренного тела и поспешил поклониться вам до земли, а вы, видно, подумали, что я осмелился преградить вам путь.

— Восточные земли, о которых ты говоришь, находятся очень далеко отсюда, — сказал один из оборотней. — Кто же тебя сопровождает и как вас всех зовут? Живо выкладывай все начистоту, тогда мы пощадим тебя.

— Меня, бедного монаха, в миру зовут Сюань-цзан, а фамилия моя Чэнь. Я с малых лет жил в монастыре Золотая гора, а потом по всемилостивейшему указу Танского императора назначен благочинным в монастырь Беспредельное счастье в столице Чанъань. И вот случилось как-то раз, что главный советник государя Вэй Чжэн во сне казнил дракона, властелина реки Цзинхэ, из-за чего Танскому императору пришлось отправиться в подземное царство. Когда же он возвратился, был созван вселенский собор для спасения душ, не имеющих пристанища, и Танский император удостоил меня, бедного монаха, быть на нем главным жрецом и раскрыть сущность спасения. В это же время явилась ко мне бодисатва Гуаньинь, которая осенила меня своей благодатью и сообщила, что на Западе, в храме Раскатов грома, есть полный свод священных книг «Трипитака», с помощью которых можно спасти души, не имеющие пристанища, и вознести их на небо. Танский император послал меня за этими книгами и пожаловал мне титул Трипитаки, а также удостоил меня чести носить его фамилию —Тан. С того времени меня начали называть Танский Трипитака. У меня есть три ученика. Первый носит фамилию Сунь, зовут его У-кун, по прозванию Странник, ставший на путь истинного учения Будды, под прозвищем «Великий Мудрец, равный небу».

Оборотни, услышав имя Сунь У-куна, струхнули.

— Не тот ли это Великий Мудрец, равный небу, который пятьсот лет тому назад учинил буйство в небесных чертогах? — спро- сили они.

— Совершенно верно, он самый! — отвечал Танский монах. — Второй мой ученик по фамилии Чжу, по имени Ба-цзе, — продолжал он, — был великим небесным полководцем звезды Тянь-пэн, но как-то раз он провинился и его сослали на землю. Третий ученик, по фамилии Ша, по имени У-цзин, носит прозвище Ао-гуан, Ван Лин-гуань и Эр-лан. Он был воеводой при дворце Небесной императрицы в звании Смотритель занавеса.

Все три оборотня, встревоженные этими словами, начали переговариваться:

— Не будем пока есть его, братцы. Давайте-ка лучше посадим этого Танского монаха на железную цепь да запрем на замок в глубине пещеры, а когда словим троих его учеников, съедим их всех вместе.

Решив так, три главных оборотня отрядили целое стадо мелких оборотней — горных яков, буйволов и волов, вооруженных разным оружием, которые вышли из ворот, затрубили в трубы, забили в барабаны и замахали флагами. Сами князья-оборотни облачились в военные доспехи и, выйдя за ворота, принялись кричать:

— Кто осмеливается шуметь здесь?

Сунь У-кун, успевший с быстротой молнии взобраться на скалу, тщательно рассматривал оборотней. Вот как они выглядели:

Разноцветным узором

Пестреют их дикие лица,

Светят круглые кольца глаза,

Ослепляя до слез.

Их рога высоки

И остры, как у злой буйволицы,

По две пары ушей

Остриями торчат из волос.

Их тела, будто краскою,

Сетью разводов покрыты,

Словно жужелиц спинки,

Блестят от рогов и до пят.

Их одежды сверкают

Парчою, богато расшитой,

Пламенеют зрачки,

Будто сжечь все живое хотят.

Трудно слово найти,

До того они злобны и мерзки!

Первый в шапке косматой

Из лисьих, пушистых мехов,

А лицо словно спрятано

В темной взъерошенной шерсти,

Так и пышет огнем он

И в бой устремиться готов

Вот второй: он покрыт,

Словно пламенем, легкою тканью,

И копыта звенят,

Точно горная яшма, белы.

Третий грозен на вид,

Извергает цветное сверканье

И свирепо рычит,

Будто гром раздается из мглы.

Сколько лютой отваги

И злобы у силы нечистой!

А клыки их острее

Лечебной иглы серебристой,

Каждый держит оружье,

Слепящее блеском глаза:

Первый машет секирой,

Огромный палаш у второго,

А у третьего —

Самого дикого, самого злого —

Над могучим плечом

Сучковатая блещет лоза.

Сунь У-кун заметил также множество диковинных оборотней с воловьими головами, из которых на семь рослых приходилось по восемь коротконогих и на семь тучных — восемь тощих. Все они были вооружены копьями и дубинами. Над их головами развевались три больших знамени, на каждом из которых четко вырисовывались иероглифы. На одном было написано: «Великий князь Удалившийся от холода»; на другом — «Великий князь Удалившийся от жары», а на третьем — «Великий князь Удалившийся от суеты». Сунь У-кун глядел на них некоторое время, затем не вытерпел и бросился вперед с громкими возгласами:

— Негодяи! Разбойники! Узнаете ли меня, старого Сунь У-куна?

— Не ты ли тот самый Сунь У-кун, который учинил буйство в небесных чертогах? — крикнули в ответ оборотни. — Вот уж верно говорится: «Слыхал понаслышке, да в глаза не видал, а как увидал, чуть от стыда не пропал!» Вот, значит, ты каков!

Сунь У-кун вне себя от гнева стал ругать их:

— Я вам покажу, разбойники, как красть ароматное масло! Ишь вы, морды промасленные! Замолчите лучше и освободите скорей моего наставника!

С этими словами он стал вращать колесом свой железный посох и, ринувшись вперед, собрался бить их.

Трое князей-оборотней тотчас подняли свое оружие и, стремительно отбивая удары Сунь У-куна, вступили с ним в бой. Послушайте, какая битва разгорелась в горном ущелье.

Разит огромная секира,

Бьет сучковатая лоза,

Палаш удары рассыпает,

Как разъяренная гроза,

Но посохом взмахнув тяжелым,

И духов и чертей страша,

Царь обезьян выходит смело,

Все на пути своем круша!-

Напрасно сыплются удары

Лозы, секиры, палаша —

Взлетает вверх железный посох,

Отбить удары их спеша.

И, видно, оборотни злые

Теперь узнают до конца

Повсюду наводящий ужас

Гнев Сунь У-куна Мудреца!

Прекрасен Сунь У-кун могучий!

Пришедший из глубин времен,

Он грозной, праведною силой

Недаром свыше наделен:

Он против ложных Будд в сраженье

Вступил среди крутых вершин,

С тремя коварными врагами

Бесстрашно борется один.

А те, кто масло похищали

В день праздника из года в год,

Совсем, как видно, обнаглели

От этих набожных щедрот —

Они над всем цветущим краем

Простерли дьявольскую власть

И государства посланца

Посмели, дерзкие, украсть!

Не дрогнет Сунь У-кун отважный;

Решив учителя спасти,

На все готов он, не страшится

Любых опасностей в пути.

Но алчны оборотни злые:

Они хотят, чтоб каждый год

Душистым, благородным маслом

Их щедро одарял народ.

Со свистом рушится секира,

Разит палаш со звоном злым,

И тут же посоха удары

Громами отвечают им.

Вот с трех сторон враги насели,

Втроем напав на одного,

И в схватке яростной являют

Всю мощь свою и волшебство.

С рассвета началось сраженье

Среди непроходимых гор,

Теперь уже спустился вечер,

А бой не молкнет до сих пор.

Кипит борьба, и невозможно

Предугадать ее исход:

Кто победит в жестокой схватке,

А кто, поверженный, умрет?

Сунь У-кун со своим посохом дрался один против трех оборотней-дьяволов, они схватывались уже раз сто пятьдесят, и день приходил к концу, а между тем все еще нельзя было сказать, кто победит. Вдруг оборотень великий князь Удалившийся от суеты несколько раз взмахнул своими батогами, выскочил вперед, его подчиненные замахали флагами и все оборотни с воловьими головами бросились в бой. Окружив плотным кольцом Сунь У-куна, они завертели оружием, нанося удары куда попало.

Видя, что дело принимает плохой оборот, Сунь У-кун со свистом подскочил к небу, сразу же очутился на своем волшебном облачке и обратился в бегство. Оборотни, однако, не погнались за ним. Они отозвали обратно всех своих подчиненных и принялись ужинать. Когда все поели, слугам было велено отнести Танскому монаху целую плошку еды. Оборотни твердо решили поймать Сунь У-куна и остальных учеников Танского наставника и только тогда расправиться с ними.

Но Танский монах даже не притронулся к пище: во-первых, он всегда ел только постное; а во-вторых, сейчас он пребывал в такой глубокой печали и скорби, что ему было не до еды, и он обливался горькими слезами. На этом мы пока и оставим его.

Тем временем Сунь У-кун на своем волшебном облачке вернулся в монастырь Милосердие Будды.

— Братья мои, — позвал он своих спутников.

Чжу Ба-цзе и Ша-сэн сразу же отозвались и вышли встретить его. Они как раз разговаривали между собой в ожидании Сунь У-куна.

— Братец! Где ты пропадал целый день и почему так поздно вернулся? — спросили они. — Узнал ты, где наш наставник и что с ним?

Сунь У-кун начал рассказывать:

— Вчера ночью я погнался за оборотнями по ветру и к рассвету прибыл на гору, но там не нашел их. К счастью, ко мне явились четыре духа времени, которые сообщили мне, что эта гора носит название Черный дракон, а в горе этой есть Черная пещера, в которой живут три оборотня. Одного зовут великим князем Удалившимся от холода, другого — Удалившимся от жары и третьего — Удалившимся от суеты. Оказывается они уже много лет под видом Будд похищают здесь благовонное масло и дурачат начальников и народ всего округа Золотой покой. В этом году они настолько обнаглели, что похитили нашего наставника. Когда я все это узнал, то послал духов времени незримо охранять наставника, а сам отправился на поиски пещеры, нашел ворота и принялся ругать оборотней и звать их на бой. Все три выбежали вместе. Эти оборотни — чудовища с воловьими головами. Первый вооружен секирой, второй — большим палашом, а третий — батогами. Они вывели за собой целую ораву бесов-оборотней с воловьими головами, которые начали размахивать флагами, бить в барабаны и вступили со мной в бой, который длился целый день, — никто не вышел победителем. Один из оборотней махнул батогом, и все бесы разом ринулись на меня. Видя, что время позднее, я побоялся, что не смогу одолеть их, а потому вскочил на облачко и вернулся сюда.

— Я думаю, что это демоны из Фын-ду — судьи умерших душ, — сказал Чжу Ба-цзе.

— Почему ты так решил? — удивился Ша-сэн.

— Ведь братец сам сказал, что у этих чудовищ воловьи головы, вот я и догадался.

— Нет! Нет! Ты ошибаешься, — возразил Сунь У-кун, — по-моему, это три носорога, ставшие оборотнями.

— Если это носороги, то мы поймаем их, спилим у них рога и выручим несколько серебряных лянов! — воскликнул Чжу Ба-цзе.

Как раз в это время к ним подошла толпа монахов.

— Уважаемый отец наш Сунь, — сказал один из них, — не хочешь ли покушать?

— Кушайте без меня, — отвечал Сунь У-кун, — не стесняйтесь. А я могу и не есть.

— Как же так? — удивились монахи. — Ты же целый день провел в битве. Неужели не проголодался?

Сунь У-кун рассмеялся:

— Если сделаете милость, пожалуйста, а если нет, то и так обойдусь.

— Как же ты за целый день не проголодался? — удивились монахи.

— Да неужели я за день проголодаюсь! — воскликнул Сунь У-кун. — В свое время я не ел пятьсот лет!

Монахи не поверили ему и подумали, что он шутит. Они мигом принесли еду, и Сунь У-кун поел с ними.

— Ну, убирайте посуду и давайте спать, — сказал он, — а завтра мы все трое отправимся сразиться с оборотнями. Если одолеем их, значит, наш наставник спасен.

— Братец, почему ты так говоришь? — спросил Ша-сэн. — Есть всем известная поговорка: «Дать отдых противнику, значит прибавить ему ума». Что, если эти оборотни нынче ночью не лягут спать и погубят нашего наставника? Что мы тогда будем делать? Лучше всего сейчас же отправиться туда и захватить их врасплох. Тогда нам легче будет выручить наставника. Если же мы замешкаемся, может случиться большая беда.

При этих словах Чжу Ба-цзе приосанился и сказал:

— Ша-сэн совершенно прав! Давайте воспользуемся этой прекрасной лунной ночью и расправимся с оборотнями.

Сунь У-кун согласился и обратился к монахам:

— Хорошенько стерегите нашу поклажу и коня, — велел он, — а мы поймаем этих оборотней и докажем вашему правителю, что они под видом Будд обманывали их. Тогда отменят повинность на благовонное масло и весь народ вздохнет с облегчением. Разве не будет это благим делом для вас?

Монахи обещали выполнить все, как велел Сунь У-кун.

И вот они втроем вскочили на благодатное облако и умчались из города.

Вот уже поистине:

Несдержанность беду монаху принесла:

Несчастье страшное в дороге с ним случилось.

Тяжка его судьба, невзгодам нет числа,

И сердце мудрое тоскою омрачилось.

Если хотите узнать, удалось ли нашим друзьям одержать победу над оборотнями, прочитайте следующую главу.

http://tl.rulate.ru/book/14623/289090