Готовый перевод Melody / Мелоди: The Doctor

Глава II

Доктор

Доктор сидел в своем кабриолете, наклонившись вперед и беседуя с девочкой. Это был веселый, цветущего вида мужчина с ясными глазами, широкой грудью и трубным голосом - он казался воплощенным Западным Ветром. На сей раз доктор был не один - с ним ехал другой доктор. Мисс Веста при виде незнакомца разгладила складки на лифе платья.

— Доброе утро, Веста! - весело крикнул доктор. - Ты пришла меня пристрелить за то, что я якобы собрался увезти Мелоди? А? Не говори нет - знаю я это выражение твоего лица. Доктор Энтони, позволь познакомить тебя с мисс Вестой Дэйл - она ни разу не болела с тех пор, как я увидел ее впервые. А я ее сорок лет знаю!

— Повезло этой мисс Дэйл, - сказала доктор Энтони с улыбкой. - Часто ли тебе попадались люди с таким состоянием организма, Браун?

— Желать такого было бы глупо, - проворчал доктор Браун. - Эта женщина способна испортить практику любого врача - она невыносимо здорова! Кстати, Веста - как поживает Реджойс? Хочет ли она видеть меня?

Мисс Веста подумала, что сегодня лучше не надо. Затем последовали вопросы и ответы: первые были ищущими, вторые - осторожными и точными. И тут…

— Мне бы хотелось, чтобы Вы уделили мне Мелоди на полчаса этим утром, - сказал доктор. - Я хочу свозить ее к Фибе Джексон - надо навестить малыша Неда.

— Что с Недом? - встревоженно вскрикнула Мелоди.

— Дурачество - вот что с ним происходит, - мрачно изрек доктор Браун. - Он зимой переболел корью и с тех пор у него с глазами что-то творится. Я не сводил с ребенка глаз, ведь я знал, что его мать - совершенная идиотка. Точнее, несовершенная - это еще хуже. Вчера она поспешила за мной: Нед мог ослепнуть и я должен был спасти ее драгоценное дитя - иначе она сделает ужас что… Я пришел в бешенство, когда узнал, что глаза у мальчика похожи на вспаханное поле. «Фиба, что ты делала с ребенком?» - спросил я. А она: «Та-ак, доктор, глаза у него целую неделю совсем плохи. Я уже подумала, чтоб за вами посылать, но тут соседка пришла да велела прикладывать к его глазам мелассу[4] и табачный сок[5]». «Разрази меня гром!» - говорю я. «Чего? - спрашивает Фиба. - Вот вчера старая мисс Баркер приходила. У нее глаза частенько болели, да и у детей ее зрение слабоватым было. Она велела его глаза купоросным маслом натереть. Но я подумала, что сперва надо вас, Доктор, спросить. Вот и ждала до утра. Но теперь глаза моего Неда совсем уже плохи, и вид у него тоскливый; ой Боже ты мой, что ж я буду делать, если мой бедный Недди совсем ослепнет?» «Делать, мадам? - сказала я. - Вам будет приятно узнать, что это из-за вас да вашей патоки Нед и ослеп. Вот что вы будете делать… Это вам много хорошего даст».

— О, доктор, - воскликнула Мелоди, сжавшись, как будто бы эти слова были обращены к ней, - как Вы можете такое говорить? Но Вы не думаете, что Нед и вправду ослепнет?


Девочка побледнела и в чувстве болезненной неопределенности оперлась на калитку сжатыми руками.

— Нет, - ответил доктор. - Думаю, что с ним все будет в порядке; только если так и будет, то его мать не за что благодарить. Женщину нужно было запугать, ведь на дурака можно произвести впечатление, только припугнув его. А теперь будь умницей и сбегай туда; если, конечно, твои тетушки смогут тебя пощадить. Ступай туда и утешь мальчика, которого порядком напугали щелканье языков и привкус табачного сока. Болваны! Головы дубовые! - воскликнул доктор в приступе внезапной ярости. — А… Я не это имел в виду. Утешь его, детка, спой ему и расскажи ему сказку о Джеке и бобовом зернышке. Уверен, ты быстро приведешь его в чувства. Но постой… - добавил он, когда девочка легко прикоснулась к руке мисс Весты и, молча что-то передав ей, развернулась в сторону дома, - постой, Мелоди. Мой друг доктор Энтони любит музыку и хотел, чтобы ты спела ему одну песню. Ты сегодня в голосе?

Девочка засмеялась.


— Конечно, я всегда готова петь! - просто сказала она.

— Какую песню вы бы хотели, доктор?

— Самую лучшую, - сказал доктор Браун. - Спой «Энни Лори».

Девочка уселась на большом камне у ворот. Камень этот находился прямо под большим кустом белой сирени, и белые гроздья любовно склонились над Мелоди, словно с удовольствием нашептывая что-то, когда ветер раскачивал их. Мисс Веста что-то сказала о хлебе и неспокойно взглянула в сторону дома, но не вошла; окно было открыто, и Реджойс все слышала. В конце концов, хлеб не стоит столько, сколько «Энни Лори». Мелоди слегка сложила руки на коленях и запела.

Доктор считал, что «Энни Лори» - это самая красивая песня на свете; действительно эта песня - одна из самых любимых. С тех пор, как она была впервые написана и спета (хотя кто знает, что написал её? В песенниках под названием этой песни стоит слово «Неизвестный». Мы не знаем, как звали автора «Энни Лори», не можем посетить то место, где он написал слова и музыку песни, любимой всеми поколениями англоговорящих народов; мы можем думать о нем как о добром, сердечном и гениальном человеке - так же уверенно, как если бы его имя стояло во главе бесчисленных симфоний и фуг)… так вот - с тех пор, как она была впервые спета, и мужчины, и женщины, и дети любили эту песню. Мы слышим, как её поют у костров, на кораблях и на праздниках.

Не звучала ли эта песня во время осады Лахкнау[6], проплывая через адский город, словно дыхание дома, и даря всем, кто слышал ее, радость и надежду? Жена скотника убаюкивает ей своего малыша; влюбленный юноша поет ее любимой девушке; ребенок, распевая эту песню, бегает по летним полям; наконец, какая-нибудь всемирно известная примадонна - скажем, Патти[7] или Нильссон[8] - исполняет ее, как последнее прикосновение совершенства к великому празднику музыки, и сердца слушателей разгораются, а глаза их наполняются слезами от осознания того, что песня, знакомая нам с детства - это песня всего мира, бессмертная, вечно свежая и красивая. Но я склонна думать, что ни один влюбленный, ни одна нежная мать, ни одна великолепная итальянка или благородная шведка - никто бы не спел «Энни Лори» так, как Мелоди. Она сидела на камне в своем простом хлопчатобумажном платьице; голова ее была откинута назад, руки сложены на коленях, а глаза застыли в своем неизменном покое - эту картину незнакомец не забывал никогда. Он вздрогнул, когда первые ноты ее голоса зазвучали и повисли в воздухе:

Роса траву покрыла

На берегу ручья…

Что же это было за чудо? Доктор Энтони готовился услышать детский голосок - милый, но, вероятно, тонкий, пронзительный и гнусавый. Его добрый друг Браун был умелым врачом, но в музыке не смыслил; да и где же ему смыслить, если жил он в глухой деревне, в двадцати милях от железной дороги и в сорока милях от концертного зала? Но Браун столько говорил о слепой девочке, что для него, доктора Энтони, было бы невежливо увидеть и услышать её, если он собрался провести вечер с давним приятелем по колледж; но с трудом Браун смог уговорить друга, ненавидевшего «юные дарования». Но что же он услышал? То был голос, сильный, как голоса певиц Италии; звонкий, как у птички; звучащий все полнее и богаче, возвышаясь в тонах настолько чистых и благородных, что сердце слушателя щемило от болезненного удовольствия, как щемит сердце поэта, услышавшего соловья. От удивления и восторга лицо доктора Энтони стало изучающим, и доктор Браун посмотрел в лицо друга с внимательным наслаждением. Добрый доктор Браун осознавал, что он сам в музыке - полный ноль; он хорошо знал (а что может быть неизвестно доктору?), что думал Энтони, пока они ехали. Но Мелоди он тоже знал; и он потирал руки, внутренне ухмыляясь от смущения своего всезнающего друга.

Песня затихла… Последние ноты прозвучали так, как звучит песня жаворонка, садящегося в свое гнездо на закате. Слушавшие затаили дыхание и переглянулись.

После недолгого молчания доктор Браун сказал:


— Спасибо, Мелоди. Это самая лучшая песня на свете - мне все равно, какие песни стоят рядом с ней. Теперь беги, будь умницей, и спой её Недди Джексону - и он позабудет о своем зрении и весь превратится в слух.

Девочка засмеялась.

— Недди захочет послушать «Марш британских гренадеров». Для него именно эта песня - лучшая… - Она побежала в дом, чтобы поцеловать мисс Реджойс, вернулась в завязанном под подбородком капоре и подняла лицо, чтобы поцеловать мисс Весту. - Я ненадолго, тетушка, - весело сказала она. - После ужина будет достаточно времени на то, чтобы испечь пирог.

Мисс Веста заботливо погладила темные волосы Мелоди.

— Доктору нет дела до нашего пирога, - отвечала она. - Он не придет к нам сегодня на чай. Оставайся там, сколько захочешь. Не хочу, чтобы ребенок волновался.

— До свидания, доктор, - радостно крикнула девочка, повернув свое светлое лицо к кабриолету. - До свидания, сэр, - учтиво сказала она доктору Энтони, мрачно снявшего шляпу и поклонившегося Мелоди, словно она была герцогиней. - Снова до свидания, милая тетушка!

И, тихо напевая себе под нос, девочка быстро ушла.

Доктор Энтони смотрел ей вслед.

— Она слепа с рождения? - спросил он, немного помолчав.

— С рождения, - ответил доктор Браун. - Случай безнадежный; так говорил осмотревший ее Стронг. Но я верю, что эта девочка - самое счастливое создание в мире. Как она поет? - спросил он, еле скрывая торжество. - Хорошо для деревенской девочки, а?

— Она поет, как ангел… - сказал доктор Энтони. - Как ангел из рая…

— У нее есть право, сэр, - мрачно сказала мисс Веста. - Она - Божье дитя, никогда не забывавшее об Отце.

Доктор Энтони повернулся к говорившей - он почти позабыл о мисс Весте: так ему была интересна девочка.

— Сударыня, эта милая девочка - ваша племянница? - осведомился он. - Должно быть, она очень дорога вам.

Мисс Веста покраснела. Она, будучи жительницей Новой Англии[9], не часто говорила так, как несколько минут назад. Но песня «Энни Лори» всегда выводила ее из себя. Да и на вопрос джентльмена она ответила так, как никогда не любила отвечать. Веста медленно сказала:

— Она не приходится мне родной племянницей. И я, и моя сестра - одинокие женщины; но она нам - как родная дочь.

— В этом месяце, Веста, прошло двенадцать лет, - добродушно сказал доктор Браун, - с тех пор, как девочка попала к вам? Помните, какая тогда была бурная ночь?

— Когда я думаю о ней, то всегда слышу вой ветра. Так и сейчас… - кивнула мисс Веста.

— Эта девочка - сирота, - продолжил доктор, повернувшись к другу. - Её матерью была одна молодая ирландка, которая приехала сюда на заработки. Она была бедна, муж её был мертв, к тому же она болела чахоткой… и так далее, и так далее. Она умерла в богадельне[10] и оставила эту слепую девочку. Веста, расскажи доктору Энтони, как это было.

Мисс Веста нахмурилась и вновь покраснела. Она хотела, чтобы доктор вспомнил, что её друг для нее чужой. Но через мгновение она подняла голову.

— Стыдиться тут все же нечего, - сказала она с некоторой гордостью. - почему бы мне не рассказать вам, сэр. Однажды вечером я пошла на бедную ферму, чтобы отнести туда корзину клубники. У нас ее было очень много, и я подумала, что кому-нибудь из местных она может понравиться, ведь у них мало роскоши, хотя, по-моему, они никогда не знали голода. Когда я пришла туда, миссис Грин, которая тогда владела той фермой, вышла ко мне, и вид у нее был такой, как будто она запуталась.

«Слыхали про такое?» - крикнула она, как только поглядела на меня. А я ответила: «Уверена, что не знаю. Может, слышала, а может, и нет. А как поживает ребенок, оставленный этой бедняжкой?» Тогда со смерти её матери прошло лишь две недели. Признаюсь, что я тогда пошла туда не сколько для того, чтобы увидеть, как живет ребенок, а для того, чтобы принести клубнику. Хотя я это раньше не осознавала.

Мрачно улыбнувшись, она продолжила.

«Вот то-то и оно, - крикнула мне прямо в лицо миссис Грин. - Только что здесь был доктор Браун. Он сказал, что девочка эта слепая и на всю жизнь слепой останется. А мы теперь должны её воспитывать. Хотелось бы знать - у меня и без кормления слепых детей дел хватает?» Я лишь посмотрела на нее. «Не знаю, будет ли глухая взрослая женщина лучше, чем слепая девочка, - ответила я. - Так что я буду тебе благодарна, Лиза Грин, если ты станешь говорить, как человек, и не кричать на меня. Как тебе не стыдно! Эта девочка не может не быть слепой, как мне кажется. Бедное дитя! Как будто ей мало того, что у нее нет ни отца, ни матери».

«Мне все равно, - отвечает Лиза, как всегда, безумная. - Такого я не вытерплю. У меня в доме и так слабоумный мальчонка да два старика - таких древних, что сами себя кормить не могут. Эта Полли совсем ненормальная, а остальные такие беспомощные, то у меня мозги сводит от одного только взгляда на них. Не могу я уже терпеть ни доктора Брауна, ни кого больше». И она положила руки на бедра и так на меня поглядела, как будто меня готова съесть вместе с капором. «Позвольте мне поглядеть на ребенка», - сказала я. Я вошла и увидела её - и такая она была хорошенькая… Глаза у нее были открыты, а лицо её так мило выглядело. Казалось, что она сошла с небес… Я сама не знаю, что говорю. Простите, сэр! - мисс Веста запуталась и остановилась. - «Кто-то должен её удочерить», - сказала я. «Скорее уж кошка будет куриные яйца высиживать, чем кто-то слепую девочку на воспитание возьмет», - ответила Лиза Грин. Я села, подержала малышку на руки и стала думать, кто бы мог о ней позаботиться. Но не могла я думать, что кто-то сможет, ведь она говорила, что вряд ли девочку возьмут. Я поцеловала бедняжку, положила обратно в колыбельку и поправила ей одеяло, хотя ночь была теплая. «Вы позаботитесь о ребенке, Лиза, - сказала я, - всё то время, пока она будет у вас. Есть немало людей, которые устроятся сюда на работу, если вы устали». Она и успокоилась - ведь Лиза знала, что одно лишь мое слово погрузит доктора в раздумья, а он не потерпит, если слепого ребенка будут обижать: это-то я знала. Так вот, сэр, я пошла домой и все поведала Реджойс.

— Это её сестра… - вставил доктор Браун. - Святая калека, тридцать лет прикованная к постели. У них с Мелоди свой небольшой рай, в который впустили лишь одну грешницу - Весту.

— Доктор, вы еще не посвящены в эту тайну, - упрекнула его мисс Веста. - Сэр, я никогда не видела, чтобы моя сестра злилась - разве что тогда, когда я ей обо всем рассказала. «Где девочка?» - спросила она. «А ты как думаешь, где? - спросила я. - У себя в колыбельке, конечно же! Я забрала колыбель прежде, чем я ушла, и она уже не посмеет её обидеть». «Так поди и возьми её! - сказала моя сестра Реджойс. - Как ты посмела прийти домой без нее? Ступай и забери её сейчас же, кому говорят?» Я уставилась на нее так, как будто передо мною было какое-то видение. «Реджойс, о чем ты только думаешь? - спросила я. - Ты хочешь принести ребенка сюда? Что же нам тогда с ним делать? Мы не сможем позаботиться о девочке». Сестра моя покраснела, как огонь. «Никто другой о ней не может позаботиться! - сказала она, и вид у нее был такой суровый, словно она была монументом на Банкер-Хилле - только лежащим на подушке. - Иди и сейчас же возьми её. Не жди; нельзя заставлять Бога ждать. Иди, кому говорят!» И такой у нее был гневный вид, что я порядком испугалась; я пыталась её успокоить, но мне показалось, что разум её был сильно затронут. «Хорошо, я завтра пойду, - сказала я, успокаивая сестру. - Сейчас я не могу пойти, Реджойс. Ты слышишь, как там ветер воет, как дождь льет? Как только я вошла, буря страшная началась. Успокойся, - говорю я. - Я утром пойду и посмотрю». Сестра села прямо на кровати. «Ты уйдешь, - сказала она, - или я сама уйду. Сейчас же, сию минуту! Быстро!» Я и пошла, сэр. Если бы она на меня смотрела еще минуту, то она бы испепелила меня взглядом. Мне показалось, что она поднимается с кровати вслед за мной, - она, двадцать лет прикованная к постели. Я схватила шаль, накинула на плечи другую и побежала к бедной ферме. Это была настоящая буря, но я ее не чувствовала. Казалось, что меня кто-то подгонял кнутом. Я подумала, что меня подгоняют глаза моей сестры, которая никогда не смотрела на меня пристально с самого рождения; но, возможно, это было что-то еще. Говорят, в наше время чудес не бывает, но мы еще не все знаем. Я вбежала на ферму раньше всех, мокрая и похожая на сумасшедшую. Я подхватила ребенка из колыбели, завернула его в принесенную мной шаль и снова убежала, прежде чем они перестали смотреть на меня так пристально, словно я была злым духом. Не спрашивайте, как я добралась, не запыхавшись; но все же я добралась до дома, вбежала в комнату и положила ребенка рядом с сестрой.

Мисс Веста остановилась, и тень сильного испуга вошла в её зоркие голубые глаза.

— В ту же ночь в ферму ударила молния! - сказала она. - Колыбель, в которой лежал ребенок, рассыпалась в щепки, а Лиза Грин с тех пор не была прежней.

http://tl.rulate.ru/book/119049/4794584