Готовый перевод Futsutsuka na Akujo dewa Gozaimasu ga: Suuguu Chouso Torikae Den / Хоть я и бездарная злодейка ~Сказка о том, как бабочка и крыса поменялись телами в девичьем дворе~: 2. Рейрин: Угроза казни

Том 1. Глава 2. Рейрин: Угроза казни

Шин’у пренебрежительно возвёл глаза к небу и, завидев расстилавшуюся там ослепительную синеву, тяжело вздохнул.

Небо было ясным и безоблачным. Идеальный день для приведения в исполнение приговора.

– Дзюдзин, да… – тихо пробормотал он, поглаживая препоясанный церемониальный меч. Так называлась церемония, которую ему предстояло провести. Поистине жестокий и непредсказуемый [допрос], во время которого подозреваемого помещают в одну клетку со львом; если подозреваемого не тронут – оправдан, съедят – приговорён к смертной казни.

По легенде, сянь, указавший путь Империи Эи, не подвергся нападению зверя, ибо тот видел благородство его души, что, как говорят, и вдохновило на подобную практику, вот только в нынешнем случае голодного зверя намеренно возбудили перед тем, как поместить в клетку. Выживаемость нулевая. Иными словами, это было всё равно, что казнь.

• Сянь (仙人, по иероглифам – «горный человек, отшельник») - китайское слово, обозначающее просветленного человека, которое можно перевести как: "духовно бессмертный; трансцендентный; сверхчеловек; небесное существо" (в даосской/даосской философии и космологии) "физически бессмертный; бессмертный человек; бессмертник; святой" (в даосской религии и пантеоне). https://vk.com/wall-166561206_848

В конце коридора, в грушевом саду, где была установлена гигантская клетка, собрались женщины и евнухи внутреннего дворца; их глаза сияли как у зрителей, предвкушавших занятное представление. Все они были облачены в грубые наряды цвета чернил, вероятно, потому что не хотели забрызгать кровью дорогие одеяния.

• Слово 梨園 имеет как буквальное значение грушевого сада, так и поэтическое «театральный мир». Грушевый сад или Lìyuán был первой известной королевской актерской и музыкальной академией в Китае. Она была основана во времена династии Тан императором Сюаньцзуном (712-755). Это пример исторически ранней институциональной музыкальной академии. Единственное что настораживает – необычное чтение niwa вместо rien, так читается сад или внутренний двор (поэтому оставила грушевый сад).

Шин’у снова вздохнул.

Было бы намного лучше убить её с одного удара.

Он думал так отнюдь не из милосердия. Ему противно было видеть, как женщина кричит, умоляет сохранить её жизнь, унизительно ползая по клетке.

Шин’у уже не раз становился свидетелем Дзюдзин, но даже рослый мужчина не мог удержаться от крика. А женщина, и уж тем более – та самая Кейгецу, обязательно начнёт буйствовать, что не могло не удручать его.

Шу Кейгецу – проблемная женщина, даже мне это ведомо, – он не мог не нахмуриться, припомнив все неприятности, какие она успела доставить корпусу Шукан.

Печально известная дева из семьи Шу сладким голосом и дружелюбием одаривала власть имущих – таких как Гёмей, Шин’у и четыре супруги, – но, с другой стороны, была форменным тираном в отношении евнухов и придворных дам более низкого ранга. Ругань и оскорбления стали уже делом обычным. Порой она выдумывала обвинения против придворных дам и удерживала жалованье в наказание, а то – и вовсе издевалась над евнухами.

Однако она была девой… то есть имела высший статус в девичьем дворе, и не совершала серьёзных преступлений вроде воровства или убийства, потому Шукан никак не могли толком её урезонить. Теперь, когда она предстала перед обвинением, вся та враждебность, так долго сгущавшаяся вокруг девичьего двора, скоро разом вырвется наружу и захлестнёт её с головой. Обычно люди из сострадания к преступнику успевают подкормить зверя так называемым [шакурёэ] – чем больше у несчастного добродетели, тем больше шансов на выживание, – но в её случае милости ждать не придётся.

• 酌量餌(читается как shyakuryoue), по иероглифам – «корм сочувствия» или «корм милосердия».

Иными словами, сегодня его работа заключалась в том, чтобы формальности ради задать рыдающей женщине несколько вопросов и в конце забрать оставшийся от неё кусок бесформенной плоти.

Титул командира Шукан, может, и кажется почётным, но моя работа – не более чем обязанности слуги, – иронично скривил губы Шин’у, тяжёлыми шагами двинувшись к грушевому саду.

Принц без права наследования – источник многих проблем. Как для окружающих, так и для себя самого.

Шин’у прекрасно понимал причину, по которой его наградили столь кровавой и хлопотливой ролью. Это не иначе, как испытание. Сможет ли он посвятить себя неблагодарному ремеслу слуги? Сможет ли он устранять врагов императорской семьи по её велению?

Шин’у всегда был объектом пристального внимания.

Кто-то относился с подозрением к его намерениям. Кто-то – страшился как безжалостного палача. И самое смешное – были безобразные заигрывания женщин, которых соблазняла красота одного-единственного клочка кожи…

Как же я от этого устал.

Подобное быстро перестало его задевать. За время пребывания во внутреннем дворе он ясно видел, что внутри этих великолепных земель властвуют лишь злоба, личная выгода и эгоистичные желания.

Потому губы Шин’у ни разу не трогала улыбка с тех самых пор, как он стал командующим Шукан.

Стоило Шин’у прибыть на место, и ворота в дальнем конце грушевого сада распахнулись, открыв путь для огромного льва, размером с трёх рослых мужчин. Шин’у осторожно принял его и сопроводил в клетку, и, словно только того и дожидаясь, Гёмей, Императрица и четыре супруги заняли свои почётные места.

Девы за вычетом Шу Кейгецу сели в следующем ряду, но Ко Рейрин, по-прежнему терзаемой лихорадкой, в порядке исключения разрешили расстелить ковёр в павильоне чуть дальше и наблюдать за происходящим оттуда. Казалось, её слабость и головокружение стали сильнее прежнего.

– …Настоящим мы начинаем церемонию Дзюдзин в отношении Шу Кейгецу, – Гёмей бросил обеспокоенный взгляд в сторону Рейрин, после чего объявил холодным голосом.

Изложив выдвинутые против Кейгецу обвинения, после он спросил, есть ли желающие предоставить корм милосердия, на что все собравшиеся хором ответили: «Нет».

Добродушное лицо Благородной супруги Шу, бывшей ей опекуном, омрачилось, но вот она глубоко поклонилась и произнесла:

– Коли она невиновна, её не съедят. Коли виновна, то более не связана с домом Шу. В корме милосердия нет нужды при любых обстоятельствах.

Иными словами, ей не нужен преступник-родственник. Окружающие молча вскинули бровь на её колеблющийся, но вместе с тем приемлемый ответ.

– Приведите Шу Кейгецу, – поднял руку Гёмей, и отворились другие ворота.

Шин’у, уже приготовившийся увидеть явление не иначе как жалкого зрелища, обернулся и с подозрением выгнул бровь.

Всё потому, что Шу Кейгецу вышла тихо, без истерики.

Для девушки глубокого окна вроде неё, будучи брошенной в темницу, было естественно лишиться рассудка, и тем не менее она шла с прямой осанкой и непоколебимым взглядом ярко сиявших глаз. Её накидка цвета вермильон по-прежнему казалась показной, но, быть может, благодаря изящной походке, приобрела нотки элегантности.

• 深窓の令嬢 – идиома, «девушка глубокого окна». Означает замкнутую леди; тщательно воспитанную девушку из семьи с высоким статусом. Слово "глубокое окно" означает место в глубине дома и характеризует человека, уединившегося в таком месте и не погруженного в мирскую жизнь. Иногда её также называют "прекрасная дама глубокого окна" или "леди глубокого окна". Аналогичным выражением является 箱入り娘(Hakkoiri Musume) ("девушка в коробке").

– …Явилась по Вашему зову, – то, как она приблизилась к клетке и поклонилась знати, также не было лишено изящества.

Зрители переглянулись, недоумевая: Так даже столь вопиющая злодейка перед казнью может присмиреть?

– О, грешная Шу Кейгецу. Ты столкнула с пагоды мою бабочку Ко Рейрин, чистую словно тэннин. Свидетелей тому не было, лишь твои крики, показания Рейрин и обстоятельства до и после ясно говорят о твоём намерении причинить ей вред. Признаёшь ли свою вину?

– Нет, – на заданный ледяным тоном вопрос Гёмея она без раздумий опровергла, отвесив поклон.

Но после почему-то сдвинула брови и неловко пробормотала:

– Хочу сказать, что не во всём соглашусь с Вами… включая то, как Вы меня описали…

– Что? Не только отказываешься признать свою вину, но и утверждаешь, что являешься праведницей?

– А-а, нет, я не это имела в виду, но… всё-таки, так и вышло…

Заслышав её слова, Гёмей ещё больше потемнел лицом, а Шу Кейгецу в спешке подняла глаза и дала лишённый смысла ответ. Словно не находя слов, она с расстроенным видом безмолвно шевелила губами, а глаза людей, ещё мгновение назад взглянувшие на неё в другом свете, похолодели: «Что, всё по-прежнему?».

Гёмей и сам казался разочарованным: он глубоко вздохнул и покачал головой, обронив «Ну да ладно».

– Для этого и необходима церемония Дзюдзин. Коли ты действительно невиновна, зверь тебя не тронет. Также, по просьбе доброй Рейрин, я даю тебе шанс воспользоваться мечом командующего Шукан. Если встанешь на колени, поклонишься и извинишься, церемония Дзюдзин будет заменена ударом меча в сердце.

– Нет, это… боюсь, в любом случае неразумно… – Шу Кейгецу сдвинула брови будто в растерянности, после чего непочтительно подалась вперёд, к Гёмею. – Смиренно прошу Вас. Молю, выслушайте меня, совсем ненадолго. Коль Вы, прославленный, прочимый стать мудрым владыкой, мой добрый двоюродный брат…

– Заткнись, – но Гёмей прервал её, уголки его глаз в гневе поползли вверх.

Голос Гёмея дрожал: молодой мужчина утратил своё прежнее спокойствие.

– Единственный человек на Небе и Земле, что может звать меня так, – Рейрин. Мне доложили, что ты украла дневник Рейрин. Неужели возомнила, что сможешь завоевать моё расположение, подражая моей драгоценной? Ты, мерзкая злодейка!

– Да, я мерзкая злодейка! – под его убийственным взглядом Шу Кейгецу кивнула без задней мысли.

И даже так Гёмей, похоже, не сумел совладать с гневом, когда подал сигнал Шин’у.

– В клетку её.

Церемония Дзюдзин началась.

Шин’у толкнул деву в спину, заведя её за прутья. Та даже не сопротивлялась, поддавшись всепоглощающему ужасу.

– У-у… совершила ту же ошибку за столь короткое время. Ваша доброта тяжела…

Нет, не ужасу: она будто о чём-то задумалась, подперев лоб обеими ладонями.

Гр, – лев, заметив незваную гостью, рыкнул и медленно приблизился.

Но та по-прежнему хмурилась и мычала, чем вызвала у Шин’у недоумение; не в силах совладать с ним, мужчина окликнул её:

– Эй. Церемония Дзюдзин уже началась.

– Э…? А-а, и то правда, – она подняла на него глаза, но как-то слишком беспечно.

Он уставился на неё, гадая, а не сошла ли она с ума окончательно, но взгляд девы был явно осмысленным. Однако даже когда зверь подошёл к ней почти вплотную, она отмахнулась от происходящего как от лёгкого весеннего ветерка; Шин’у не удержался и спросил её вновь:

– Ты вообще осознаёшь? Что сидишь в одной клетке с голодным зверем?

– Да, знаю… Если меня пронзят его клыки, должно быть, умру-у.

– Нет… что ещё за «должно быть, умру»?

Не слишком ли неправдоподобный ответ? Нет, у него, конечно, не было каких-то особых ожиданий, но по вине её чересчур естественных слов молодому человеку стало как-то не по себе.

Что…? Она всегда была такой…?

Даже воин, в совершенстве освоивший боевые искусства, не сумел бы сохранить самообладание, оказавшись лицом к лицу со свирепым зверем. А женщина перед ним стояла непоколебимо, под стать военачальнику, прошедшему множество смертельных схваток и ныне спокойно обозревающий поле боя, или же сянь, что, пережив несметное число испытаний, достиг этапа элегантной простоты.

– …Тебя не страшит смерть?

– Уже привыкла.

– Что? – он вгляделся в её лицо, задавшись вопросом, почему дева, укрываемая в глубине девичьего двора, осмелилась так сказать; она устремила свой взгляд вдаль и с искренним равнодушием отозвалась:

– Пока не наступит смерть, я буду жить. Точно так же, как, пока меня не съедят, погибель мне лишь предстоит. Если буду мучиться от боли ещё до того, как в меня вонзятся его клыки, – лишь впустую потрачу силы, не более, верно?

Её доводы казались разумными, но вместе с тем и лишёнными всякого смысла.

Однако он ясно видел: она совершенно не испугалась зверя. И зверь, быть может, тоже не был взбудоражен спокойствием девушки, а может, её безмятежный вид его насторожил; нюх-нюх, – он лишь повёл мордой в сторону её рукава, не выказывая намерения нападать. При виде сей картины, Шин’у переосмыслил давнюю легенду, подумав: А может, смиренный сянь и правда не вызвал у зверя желания напасть?

– Ну и ну, как же зверь – и не атаковал человека?

– Значит ли это, что Шу Кейгецу невиновна?

– Это правда, что никто не видел, как она её столкнула.

– Но в сложившихся обстоятельствах… не знаю, что и думать.

Столкнувшись с неожиданной развязкой, собравшиеся зрители в замешательстве зашептались.

Поднявшийся гул лишь раздражал исполненного праведного негодования Гёмея.

– Так мы ни к чему не придём. Командующий Шукан, кольни зверя.

Всё для того, чтобы ещё больше спровоцировать льва.

– …Но в таком случае беспристрастность церемонии…

– Командующий Шукан. Я приказываю: атакуй, – Шин’у медленно открыл рот, но Гёмей пресёк его твёрдым голосом. – В наказание за то, что ранее насмехалась над Рейрин.

Даже в глазах единокровного младшего брата, Шин’у, Гёмей вовсе не был глупым тираном. Скорее, он был человеком, что слушает голос разума и сострадает слабым; человек, которого прочат в великого владыку в будущем. Но именно поэтому он без колебаний вынес наказание тому, кто безрассудно загнал в угол слабую девушку и даже не принёс ни малейших извинений.

Приказы Наследного Принца были абсолютны. Шин’у бросил взгляд на девушку в клетке, заметил, что она стоит, не теряя прежнего спокойствия, и безмолвно легонько ткнул зверя в бок остриём своего меча.

…Вот уж никогда бы не подумал, что эта церемония вызовет у меня вину перед Шу Кейгецу.

Гр… гра-а-а-а-а…! – и тут же доселе спокойный лев взревел.

Толпа завизжала, когда он заметался по клетке и разинул пасть, брызжа слюной.

Лев стремительным рывком набросился на деву.

До сих пор она стояла неподвижно, с прямой осанкой, но едва звериные клыки попытались вырвать кусок плоти из её тела, как она с остервенением отдёрнула руку.

– Н… н-нельзя!

Наконец испытала страх? – Шин’у машинально отвёл глаза, но…

А-а-а-а! В т-том рукаве останки крысы-сан! – на самом деле, причиной внезапной паники Рейрин была крыса из тюремной камеры, которую девушка спрятала в расшитый рукав её накидки.

Признаться, она поиграла с крысой незадолго до того, как её вывели из темницы, но та случайно проглотила переданную Тосецу пилюлю с ядом. Рейрин была настолько обескуражена пламенной техникой Кейгецу, что совершенно позабыла, как выронила яд на пол. Чувствуя ответственность за произошедшее, девушка временно спрятала тельце грызуна в своём рукаве, собираясь похоронить его, как выдастся возможность.

– П-прошу, успокойся. Понимаю, да, инстинкты зовут…

Ты ведь всё-таки тоже из семейства кошачьих… – Рейрин попятилась, отчаянно пытаясь урезонить льва.

– Это закон природы, понимаю, но мне тоже нужно морально подготовиться, или, пожалуйста, дай мне взять на себя ответственность?

Видя, что [Шу Кейгецу] в открытую запаниковала, публика пришла в восторг. Однако Рейрин того даже не заметила, отчаяние застлало ей глаза.

– Это, может прозвучат для тебя как оправдание, но это и ради тебя тоже. Если съешь – точно не выживешь, – туфли успели слететь с её ног, и пятки обдало прохладой металлической ограды. Отступать больше некуда.

…Гр-р-р-а-а-а!

– Просто успокойся немного, и ты сразу поймёшь, что у корма некоторые проблемы с точки зрения свежести и качества… Кья!

Уговоры оказались тщетными, и голодный разъярённый зверь набросился на неё.

Треск рвущейся ткани перемежался ещё более громким рёвом… но.

Те, кто тут же зажмурился и отвернул лицо, некоторое время спустя снова открыли глаза; развернувшаяся сцена оставила их с разинутым ртом.

Лев остервенело проглотил выдранный кусок, но через несколько мгновений с грохотом рухнул, не сходя с места.

– Ха…?

– Э…? Лев умер…?

Пока все не находили слов, девушка с вскриком «А-а…» упала на колени.

– Поэтому я и говорила… нет, это тоже моя вина… прости меня… – она ласково погладила тело льва, а когда убедилась, что он испустил свой последний вздох, горько понурила плечи.

– Эм-м… лев… умер…?

В конце концов, публика растерянно зашепталась.

– Значит ли это, что церемония подошла к концу?

– Да, разве нет? Ведь один из них умер.

– Значит, Шу Кейгецу всё же оказалась невиновна…?

Ещё не было ни единого случая, чтобы посреди Дзюдзин зверь погибал, а подозреваемый – напротив, оставался в живых. Так что все терялись в догадках, как оценивать итог.

– Эй, Шу Кейгецу. Встать сможешь? Я должен убедиться, что зверь мёртв. Уйди с дороги, – наконец Шин’у отпёр замок и вошёл в клетку.

Он тщательно осмотрел его, приставив кончик меча к горлу зверя, затем пробормотал: «Яд?» и направил лезвие уже на деву.

– Твоих рук дело?

– Нет. Непредвиденный несчастный случай.

– Несчастный случай?

– Верно, крыса-сан… – даже вопреки тому, что страшащий всех палач направил на неё меч, [Шу Кейгецу] не лишилась своего бесстрашия. Выяснив у неё обстоятельства произошедшего, Шин’у просто опешил:

– Крыса из подземелья? В рукав… чтобы похоронить?

– Да. Она лишилась жизни по моей неосмотрительности, – хоть и ответила так, будто это было само собой разумеющимся, но была ли эта дева в самом деле человеком, что стал бы действовать так ответственно и сострадательно? – Но я и подумать не смела, что он среагирует на останки… В итоге я отняла жизни двух живых существ, искренне сожалею о случившемся, – покорно произнесла женщина, и краешек губ Шин’у дрогнул.

– …Кх, – ему захотелось рассмеяться, впервые за долгое время.

А дамы внутреннего двора застыли, очарованные первой улыбкой прекрасного командира Шукан, а после возвели глаза к небу в страхе, что может посыпаться снег.

Шин’у прочистил горло, едва сдержав смешок.

– …Если бы льву дали хоть немного корма милосердия, он, возможно, смог бы принять куда более трезвое решение.

Интересно, многие ли из присутствующих осознали всю иронию произошедшего?

Дамы, отказавшиеся умилостивить зверя вопреки тому, что речь шла о казни их родственной крови, и девушка – предполагаемая преступница, вознамерившаяся оплакивать грязную крысу. Небеса проявили милосердие к последней.

Покинув клетку, Шин’у опустился на колено и провозгласил:

– Позвольте обратиться к Его Императорскому Высочеству Наследному Принцу Гёмею. Со смертью льва церемония Дзюдзин была успешно завершена. Коли виновник – будет съеден; коли невиновен – не съеден. В соответствии с правилами торжественной церемонии настоящим я заявляю о невиновности Шу Кейгецу.

По грушевому саду прокатился рёв.

Какое-то время Гёмей размышлял с тягостным выражением лица, но после заговорил:

– …Принято.

Вердикт являлся абсолютным, поскольку в церемонии ставилась на кон жизнь. Даже Гёмей не мог пойти против её исхода.

– Как же…

– Прости меня, Рейрин. Я обязательно тебя защищу, – увидев лежавшую в павильоне девушку, бледную и слабую, Гёмей страдальчески нахмурился.

После чего с суровым ликом повернулся к робко покинувшей клетку деве.

– Шу Кейгецу. Я признаю твою невиновность и позволяю и дальше оставаться в девичьем дворе. Но не заблуждайся. На церемонии Дзюдзин с тебя было снято лишь одно обвинение – в том, что ты столкнула Рейрин. Имей в виду, что тебе никогда не простят издевательств над ней.

– Ой? Но, насколько я помню, Вы велели командующему Шукан атаковать, сказав, что это было за насмешки… – озадаченно пробормотала та, спокойно приложив руку к щеке.

…Она слышала? – завидев, как противник продемонстрировал неожиданный ум, Гёмей округлил глаза, после чего откашлялся: «В таком случае».

– Впредь подобное будет непозволительно. Если тебя уличат в оскорблении Ко Рейрин или непочтительном поведении в попытке занять её место, на сей раз тебя обезглавят на месте.

– Попытке занять её место…

– Как злит, что женщина вроде тебя притворяется Рейрин и подражает её речи и манерам. Осознай своё место, злодейка, и веди себя мудро, – выплюнул он; девушка безмолвно открыла и закрыла рот пару раз, но в конце концов сдалась и покорно кивнула.

– Злодейка… Непременно. Хоть я и бездарная злодейка, но буду вести себя соответственно… –беспомощно опустив голову, она стала похожа на цветок под гнётом дождя. Именно потому, что Шу Кейгецу всегда носила заискивающую улыбку или надменно-снисходительный вид, её кроткость бросалась в глаза пуще прежнего.

Гёмей обескураженно вздохнул. Получив согласие Императрицы и четырёх супруг, он объявил об окончании суда.

Боже-боже, на сей раз уборка пройдёт куда проще и быстрее, – хоть Шин’у и сохранял каменное лицо, пока взбудораженные зрители уходят, переговариваясь о своём, внутри он испытывал искреннее удовольствие.

Оглянувшись, он увидел, что оправданная девушка осталась стоять на месте, выглядя не то, что безрадостной, но всё так же подавленной.

Но когда сад почти опустел, она, словно приводя себя в чувство, – шлёп, – хлопнула ладонями себя по щекам:

– Та-ак, у женщин тоже есть мужество. У нас нет иного выбора, кроме как делать всё, что в наших силах. И пусть голос будет услышан!

Проявила свою храбрость сейчас, а не во время ритуала? И для чего сейчас был этот боевой дух?

– А пока… Лев-сан, крыса-сан. Искренне сожалею о вашей утрате. Примите мои искренние соболезнования, и пусть ваши души упокоятся с миром.

И первое, что она [сделала], – помолилась за души льва и крысы?

Каждый поступок этой женщины – загадка, и ни один не даёт заскучать.

– Шу Кейгецу, – Шин’у сам не заметил, как окликнул её. – Ты всегда была таким человеком?

– …! Я кажусь вам другой!? – почему-то её глаза загорелись.

Но, подавшись вперёд и вновь впустую пооткрывав рот, девушка в конце концов понурила плечи.

– Я уже не та, кем была раньше… Думаю, это всё, что я могу вам сказать.

Имела ли она в виду, что переродилась перед казнью? И правда, большинство женщин теряют рассудок, угодив в темницу, а некоторые могут и вовсе изменить своё поведение под угрозой смерти.

– …Хм-м? – Шин’у пока что неопределённо кивнул.

Высокомерная, бездарная. Скучная девушка, умеющая лишь льстить другим – Шу Кейгецу.

Но…

Любопытно.

Во внутреннем дворе, где кипели злоба, личная выгода и эгоистичные желания, Шин’у безмолвно погладил подбородок, стоя перед девушкой, не выказывавшей ничего из этого.

http://tl.rulate.ru/book/104313/4462801