Готовый перевод Загадка тауматургии / Загадка тауматургии: Интерлюдия 8. Джеймс Вельвов

Джеймс Вельвов вздрогнул от внезапного чувства падения. Оно возникало каждый раз, как мужчина дремал. Усталость тяжким грузом затягивала разум в грезы. Сказывалась загруженность делами. Встречи с союзниками, сбор сведений от фей, договоры и забота о лавке с домашними животными.

Треск костра в камине убаюкивал. Джеймс сидел в кресле-качалке в просторной гостиной. Бурый огонек вытачивал из полумрака половицы и округлые ножки кресла.

Он потянулся в кресле и сбросил с себя теплый плед. Вместе с тканью на ковер упала толстая книга. Из желтых страниц выглядывали закладки.

— Ну и жуть, — сдавил он переносицу и поднял том. В памяти всплыли последние прочитанные строки.

Проскисиолог легко раскрыл книгу на поздней закладке.

«... поэтому вестников из мастерской Бури нельзя призывать...»

Он держал в руке сборник историй про встречи обычного люда с посланниками богов и не только. Книга изобиловала переводами обрывков летописей Прародителей-Всего. Их Джеймс перечитывал по нескольку раз. Слишком невероятными ощущались истории. Словно выдумки.

Проскисиолог остановился на записях об одном вестнике из мастерской Бури. От описания его силы кровь застывала в жилах. Если верить написанному, чудовище отрезало разные черты ни у одной жертвы, а у всего вида. Например, вестник запросто мог забрать у спинокрылов возможность летать. Стоило только поймать одного и отдать в его лапы.

Имя посланника не указывалось. Джеймс подозревал, что у семейства Рузовых есть целые тома с именами вестников. Проскисиолог вел переговоры с одним представителем. Он ходил вокруг да около и, казалось, пропускал просьбы мимо ушей. Ничего. Когда-нибудь Джеймс найдет к нему ключ. Это лишь вопрос времени.

Мысли прервал кашель. Из легких поднимался мокрый хрип. Проскисиолог подхватил платок на тумбочке возле кресла и сплюнул мокроту.

Джеймс медленно зашагал в сторону входа в подвал.

Мужчина жил в небольшом поместье на краю южного района. Старый дом достался ему от отца — практика в первом поколении.

Бабушка увлеклась грезами еще в молодости, но дальше прогулок по коконам не заходила. Отец развил праздное увлечение и сильнее углубился в проскисиологию. Джеймс продолжил его дело.

Скрип половиц раздавался посреди окружающей тишины. В жилище не было никого, кроме Джеймса, уже полгода. Даже слуги захаживали сюда раз в неделю на уборку и заносили продукты.

Какая жалость. Раньше он не мог сомкнуть глаз из-за постоянных детских криков и нравоучений жены. Теперь валится с ног от тишины. На все были причины.

Он боялся потерять самое дорогое. Фрея, подлая карга, наверняка нацелилась бы на его семью. Джеймс не сомневался.

Проскисиолог спустился в подвал. Темное крохотное помещение обставляли шкафы с банками. Он взял одну и поднялся обратно. Свет высек плавающие за стеклом маринованные огурцы. Его ужин.

Практики обустраивали в подвалах рабочие места. Продумывали механизмы сокрытия и защиты. Долгая история сковывала их умы традициями.

Джеймс поступал иначе. У него не было рабочего места. Он занимался проскисиологией везде. В лавке, в доме, в дороге. Где угодно. Направление позволяла многое. Все, что ему было нужно: место и время для сна.

Мужчина связывался с феями, собирал сведения, просыпался и записывал все шифром в небольшую книжечку, которую везде таскал с собой. За долгие годы у него скопилось несколько ящиков с записями.

Джеймс опустошил банку за считаные минуты. Не самый здоровый ужин, но сойдет. Его не волновала полезность. Главное, не умереть от истощения.

Проскисиолог оставил пустую банку на кухне и вернулся в гостиную. Сел в кресло-качалку, накрылся пледом. Тяжелый разговор ожидал впереди.

Он уснул быстро. Дыхательные упражнения, отработанные за много лет, и разум легко погружался в чуждый мир. Или родной? Джеймса всегда увлекал этот вопрос. Силы прилива утягивали обитателей Закулисья обратно. Фей, безликих, даже отголосков. Значило ли это, что люди тоже принадлежали миру грез? Что они каждый день засыпали не из-за нужды организма, а из-за зова родных краев? Феи не знали ответа, единственная знакомая Почтенная отмахивалась и называла вопрос глупым.

Джеймс осознал себя сразу. Не прошло и пары секунд, в кокон вошли феи. Пятеро. Меньше, чем обычно.

«Козука. Проклятый старикашка», — мысленно ругнулся он. Алекс Крилов целенаправленно истреблял разведчиков проскисиолога. За один день погибло больше половины.

Не важно. Мужчина глубоко вздохнул и вернул разуму холодность.

При работе с феями вспыльчивость и неустойчивость играли против практика. Жители Закулисья были хитры от природы. Жестокая среда вынуждала их подстраиваться.

Он оглядел их. Своих ближайших союзников, свои инструменты. Самой глупой ошибкой в проскисиологии считалась утрата понимания кто такие феи. Не редко практики сближались с ними и становились жертвами собственных слуг.

Дисциплина строилась на договорах и ловушках для души. Глупо обманывать древнюю фею, поэтому Джеймс выискивал молодых. Совсем неопытных. Отличить не составляло труда. Древних выдавали высокомерие и уверенность. Феи были хорошими актерами, но яркие черты все равно просачивались сквозь самые толстые маски.

Но одна фея пугала его. Она не играла невинность, не занижала собственный возраст и не делала ничего подозрительного. Это и ужасало Джеймса. Совершенное безразличие. Фея проявляла чувства, улыбалась, отшучивалась и подначивала. Инстинкты проскисиолога били тревогу. За маской не скрывалось ничего. Вся ее личность, все цели, все слова, все чувства, вообще все было фальшью.

Пальцы отбивали быстрый ритм на столе. В просторном помещении царил полумрак, темные шторы на стенах обманывали глаза, делали пространство больше, чем оно было. Яркие платья фей сильно выделялись. Желтый, красный, белый. Ни одного темного.

Он заставлял их носить такие наряды с умыслом. За светлыми пятнами на черном полотне легче следить. И взгляд запросто прыгал на красивых женщин.

Проскисиолог был знаком с ближайшими слугами годами и никогда не терял бдительность. Они учились, следили за ним и подстраивались под его привычки. Козуковы дети. Феи только и думали об обмане. Предвосхищали миг, когда перевернут игру в свою пользу. Этого никогда не случится. Даже после его смерти.

— Мистер Нейлов найден мертвым, — отчиталась одна из фей. Она носила розовое вечернее платье. — Зарезан женой. Прямо в кровати.

— Вдова Валова отравила молодого любовника, — произнесла вторая. В желтом. — Офицеры отвели ее в участок.

— Господин Шеров... — запнулась третья. Девушка в бирюзовом поежилась. — Его расчленили и съели. Из кожи сшили чехлы для подушек.

Джеймс поморщился. Жестоко. Слишком жестоко. Как раз в духе старой карги. Фрея любила мучить жертв перед убийством. Доводить ничего не понимающих людей до безумия, годами отворачивать от них самых близких и разрушать жизнь собственными руками.

Он мало понимал в синдесиологии. Знания Джеймса ограничивались природой связей. Удивительно. Все, что он знал, говорило о долгой подготовке. Нельзя сломать человека по щелчку пальцев. Только не в синдесиологии.

Фрея готовилась заранее? Доводила людей до белого каления годами и останавливалась в шаге от края? Проскисиолог и не подозревал. Все союзники казались здравомыслящими во время долгих бесед и личных встреч.

Ничего. У него еще есть шанс на победу в войне. Еще не все потеряно. Выжившие союзники отвернулись от Джеймса, ряды разведчиков поредели, запас денег от щедрых дарителей постепенно иссякал.

Проскисиолог желал сместить Алекса Крилова с поста главы практиков южного района. Старикашка сидел на этом месте уже давно. Джеймсу нужны связи в дворянстве, связи среди офицеров. Мужчине нужны были власть и деньги. Что-то, что он оставит после себя.

Он заведовал лавкой домашних животных всю жизнь. Дело начал его отец. Джеймс унаследовал все готовое. От себя он привнес одно нововведение. Бордель фей.

Грезы были непаханным полем. Особо хитрые грезящие сбегали в коконы любовников по ночам. Самые извращенные устраивали во снах настоящие оргии. Светлые умы и надежды страны на блистательное будущее, золотая молодежь. Днем они обсуждали внешнюю политику и экономику, а ночью стонали под ударами плети и сплетались в бесформенную массу голых тел. Во времена обучения в гимназии Джеймс часто участвовал в таких оргиях. После одной ему и пришла эта мысль.

Феи свободно меняли внешний вид и хорошо вживались в роли. Взамен тела на Сцене молодые обитатели грез соглашались развлекать клиентов. Пол, возраст, голос, цвет волос и одежда. Все по вкусу извращенных умов. За скромную ежемесячную плату покупатели получали во владение одну фею для удовлетворения мирских желаний. Все выигрывали от сделки.

Ночные бабочки Джеймса собирали секреты клиентов. Невзначай брошенная фраза, легкий намек, мольба и пустые обещания. Сколь грязными не были их отношения, люди рано или поздно влюблялись в фей. Так проскисиолог и собирал союзников. Медленно и методично.

Ради того, чтобы потерять все в один день...

— Жаль, что все это наглая ложь. Все — от начала и до конца — вранье.

Он подозревал это с мига, когда увидел Почтенную рядом с этим парнем.

На лице мистера Нургова промелькнула растерянность, Амелия не показала ни капли волнения.

Отношения феи и обреченного вызывали вопросы. Легкая нервозность последнего объяснялась незавидным положением и чуждым окружением. Другое место, другие люди. Вокруг одни враги.

После дневного доклада одного из разведчиков стало ясно: все было фарсом. Разыгранной сценой, ловушкой для Джеймса.

Обреченный, вероятно, призвал в грезы одного из богов. По глупости или по иной причине. Не важно. Нургов не знал о вестниках ничего. Неудивительно, что Фрея заставляла парня молчать. Он бы легко выдал себя.

Джеймс не сильно расстроился. Кроме обреченного, была еще Почтенная. Древняя фея точно знала имена посланников богов. Поэтому проскисиолог отправил под окна гостиницы двух фей с бомбами. Они легко проникнут внутрь. Мужчина снабдил их формулой для поднятия окна. Осталось правильно разыграть карты.

— Как создать «мертвую руку»? — задал он волнующий его вопрос.

— На Сцене? Никак. В Закулисье? Нужна связь с жертвой или жертвами.

— Почему нельзя на Сцене? В этом нет смысла.

— Нужно тело. Быстрое и сильное. Без оболочки силы прилива вернут вестника в Закулисье.

Это... печально. Джеймс поставил все на «мертвую руку» и ради чего? Чтобы узнать о ее невозможности?

Джеймс задумался.

Какой еще был выход? Создать проклятое оружие и угрожать им? Может сработать. Да. Он так и поступит.

Сцена находилась в одном обреченном от краха. Так считали многие практики и проскисиолог до недавнего времени.

Мужчина прочел немало трудов о посланниках богов.

Вестники обладали разумом. Иным. Не похожим на человеческий. Долгие годы ответ лежал на поверхности. Посланники богов оставляли на пользователях «запах», вынуждали их связывать вестников посильнее и так до первого провала. Что если на секунду предположить наихудший исход?

Мастерская Гнили властвовала над судьбой и отдельными событиями. Прошлое, будущее и настоящее. Нет значения. Вестники легко ломали жизни целых семей даже без их ведома. Кто-то никогда не рождался. Кто-то заболевал обычной простудой и никогда не излечивался.

Что если... Что если человечество уже проиграло? Давным-давно, в эпоху Раскола. Один безвестный обреченный пал жертвой посланника богов из мастерской Гнили, и это определило судьбу всего вида. «Безмозглый инструмент» уничтожил все исходы человечества, кроме одного. Неминуемого конца.

Значит ли это, что все бессмысленно? Каждое действие ведет к краху Сцены, а люди лишь безвольно наблюдают за этим представлением...

Любопытный мысленный опыт. Им Джеймс оправдывал использование вестников. Если все не имеет смысла, то какая разница, кто использует посланника богов последним?

— Дайте мне имя.

— Для каких целей? Все зависит от... — не успела договорить Почтенная.

По кокону разошлась рябь, стол пугливо задрожал, феи сбежали при первом признаке вторжения.

«Мы не договорили!» — незаметно для парня и Амелии Джеймс сдавил хрупкое кольцо на указательном пальце.

Сухая трава треснула и распалась. Связь разорвана, феи получили сообщение и не взорвутся из-за пробуждения обреченного.

— Козука! Феи укажут дорогу! Следуйте за ними! А теперь прочь! — на прощание прокричал он и проснулся.

Сквозь окно гостиной пробивались первые лучи солнца, стекло подрагивало от шума с улицы. Стук копыт, крики извозчиков и разговоры ранних пташек. Столица проснулась несколько часов назад.

Джеймс поморщился. В груди завязался клубок боли, словно пара холодных ладоней сдавили органы и кости в одну точку.

Проскисиолог поднялся, скидывая на пол плед, и побрел на кухню. Дыхание прерывалось истошным кашлем, мир в глазах заслоняла мутная пелена.

Он повис на ручке прибитых к стенке ящиков и распахнул скрипучие дверцы. Вывалил перед собой склянки, свертки трав и грохнул стаканом. Стекло опасно задрожало, но не треснуло.

Память подсказала правильную бутылку. Не смотря на этикетку, Джеймс вытащил пробку и налил оранжевой жидкости.

Крепкое спиртное. Такое бродяги пили на спор в одной из местных таверн. Проверяли себя на устойчивость. Кого-то отрубало после пары глотков, кто-то держался на ногах даже спустя пол бутылки. Правда, терял возможность связно говорить.

Проскисиолог был из стойких. В юные годы перепробовал весь ассортимент таверн южного района. Одногруппники звали его Пьяным королем.

Джеймс сделал глоток, распробовал пойло на языке. Вроде оно. Пелена спала с глаз. Отлично.

Он пошатнулся, схватил стакан с другой бутылкой и вернулся в гостинную.

На столике у камина лежал мешок. Края закрытых конвертов выползали на темное дерево.

Проскисиолог поставил «утреннюю дозу» и пододвинул стул.

Письма удручали. Все — от написания до чтения — вгоняло Джеймса в печаль.

Рука порылась в конвертах и достала самый важный. На нем виднелось имя «Роза Вельвова». Его жена и любовь всей жизни. Она приняла его, когда проскисиолог решил остепениться. Поддерживала все начинания и подарила двух чудесных детей: Джеймса младшего и Калана. Первому на днях стукнуло пять лет, второму не было и года.

Полгода назад Джеймс выгнал семью из дома, оплатил поездку в ближайшую баронию и пристроил в прекрасном поместье. Он купил его пару лет назад для отдыха от быстрой жизни в столице.

Раньше они с Розой списывались два раза в неделю. Затем один раз в неделю, через месяц раз в две недели. И теперь раз в месяц.

Проскисиолог вскрыл конверт ножом, вытащил письмо и замер на первой строке. Взгляд отказался опускаться на чернильные буквы. Сердце сдавило в груди. Он отложил письмо. Прочитает позже. Главное не сейчас.

Джеймс читал остальные письма в тишине. В левой руке вращал стакан с недопитым напитком. В груди вновь завязался клубок. На этот раз намного туже.

Он бросил взгляд на бутылку, которую взял с кухни вместе со стаканом.

«Кадаицин. Обезболивающие», — гласила надпись.

Им поили солдат, потерявших конечности на Южно-Острокийской войне. Сильное средство. Пары капель хватало, чтобы подавить боль от вздутой от огня кожи.

Одна капля упала в пойло. Вторая, третья, четвертая, пятая. За шестой устремился ручей, добавляя в оранжевую жидкость красноту и окрашивая ее в цвет вечернего заката.

Джеймс умирает. Медленно и мучительно. Все началось с насморка и частого кашля. Он ходил к лекарям, но они разводили руками. Полгода назад проскисиолог с трудом поднялся с пастели. В тот день осознание стрелой пронзило сонный разум: ему осталось не долго.

Случайные связи и буйная молодость не прошли без следа. Здоровье безвозвратно потеряно.

Забавно. На лице растянулась болезненная ухмылка. Проскисиолог ждал удара в спину, нападения со стороны собственных слуг. Практики редко доживали до старости, а их смерти нельзя было назвать милосердными. Кто же знал, что Джеймс погибнет не от чудовищ из грез. Что его погубят его же действия.

Жизнь любила подобные шутки. В ответ люди или плакали, или смеялись. Он смеялся.

Джеймс потратил полгода на накопление денег и сбор союзников. Большую часть золота проскисиолог откладывал на случай смерти. Дети и жена получат не только лавку с домашними животными и дом. Все его деньги, все имущество, все связи, все связанные феи. Им достанется все.

За один глоток опустошил стакан, и боль отступила. Не надолго. Этого хватало на первую половину дня. После обеда все будет хуже. Намного хуже.

Чутье забило тревогу. Что-то внутри подсказывало: сегодня он может не пережить.

Проскисиолог поднялся в кабинет на втором этаже и сел за письменный стол. Макнул ручку в чернильницу. Кончик застыл в миллиметре от чистого листа. Письма... Джеймс никогда не умел писать чувственные письма. Каким начало должно быть?

«Роза. Моя прекрасная Роза», — резко замотал головой.

Нет. Это не в его духе. Слишком фальшиво. Слишком слащаво. Время поджимало. Впереди ждала встреча с обреченным и Почтенной. Вместо выразительного послания он черкнул одно слово:

«Прости».

http://tl.rulate.ru/book/98887/3709374