— Ах… старшая Калла, — Лазан с улыбкой ответил. — Я совсем не думал, что ты всего лишь первокурсница.
— Ох, бедняжка, — она фыркнула. — Ну что ж, позволь старшей сестре тебя обучить, а? — сказала она, садясь рядом с ним на скамьи в главной молитвенной комнате.
— Видишь ли, Ученые и Воины всегда были врагами из-за своих различий. Воины думают телом, а Ученые — умом.
— Они ненавидят друг друга, как кошки и собаки. То же самое и с нами, Художниками и Монахами.
— У большинства Художников — фокус магии иллюзии. Ты замечал? — спросила Калла.
Лазан чуть отстранился от нее.
— Да. И?
— Ну, многие монахи верят, что есть люди, рожденные для добра и милосердия. Как маги-герои.
Она провела пальцем по своим волосам.
— А есть люди, рожденные со злыми намерениями. Которые могут выжить только обманом. Как мы, маги-иллюзионисты.
— Но я — морфо-маг, который превращает написанные мной ноты в музыку, старшая Калла, — сказал Лазан.
Она прищурилась.
(Этот парень правда думает, что может меня обмануть? Я знаю, что это он.)
`Лазан` усмехнулся про себя. Эта хитрая ведьма.
Ронену действительно не нравилась эта ведьма, но он не мог недооценивать ее невероятные наблюдательные способности.
Она должна была понять, что это он, увидев, как `Лазан` каждый день уходил из Банкетного Дворца во время обеденного перерыва, и последовал за ним.
(Но хорошо, я поиграю. Хочу узнать, почему он так одержим этим принцем из Сцирокко, даже больше, чем мною).
— Ах, простите, ошибка моя, — небрежно махнула рукой Калла. — Итак, для нас, иллюзионистов, мы несчастливы. Не говоря уже о нас, артистах.
— Нас судят по нашей способности воссоздавать красоту человеческой жизни в наших пьесах и выступлениях.
— А под «человеческой жизнью»... я имею в виду, что мы показываем и хорошее, и плохое.
— Понимать плохое, стараться понять, что его порождает... Что дает ему жизнь. Стараться поместить зрителя в сознание злодея.
— Монахи думают, что мы пытаемся сделать людей злыми. Вот почему мы так нечисты.
Лазан фыркнул.
— Разве они не знают о разделении искусства и реальности?
— О, нет, не знают. Понимаешь, они верят, что все искусство, все прекрасное... должно быть прекрасным определенным образом.
— Божественные статуи прекрасны. А обнаженные и чувственные — нет. Добрая, добрая и смиренная персона — прекрасна. Злая, злая и амбициозная — нет.
— Я не красива для них, — ухмыльнулась Калла, забирая у него зеркало. — Не достаточно красива для их идеального золотого мальчика.
— Зерьяв несколько раз называл меня ведьмой и обольстительницей. В принципе, любую девушку, которая оказывается рядом с Цермином.
Она театрально вздохнула.
— Даже мою бедную, милую Эдельвейс! Моя принцесса ничего плохого не сделала, по сути, ее обидели!
Ее тон затем сменился на более сумасшедший.
— А потом он заявил, что она, должно быть, соблазнила его. Что она принесла в него демона, и поэтому это ее вина.
Она повернулась в сторону, когда что-то привлекло ее внимание.
— Ах, но она кажется достаточно красивой даже для Зерьява. Такая чистая и нежная.
Ронен тоже повернулся.
Идя легким шагом по каменным полам пещерного храма, ее шаги раздавались эхом, когда она проходила мимо...
Была девушка с розовыми волосами, цвета закатного неба.
Ее глаза сияли, как яркие синие воды, а ее кожа...
Ее кожа была как солнце, медленно заходящее за эти воды.
Ее вуаль, должно быть, была белыми, как серебро, облаками, похожими на вуаль монахини. Только она была чисто белой, а не черной, и гораздо длиннее и тоньше.
Также она была украшена вышивкой из различных цветов и бабочек. Достигала пола, как фата невесты.
Ронену показалось, что он уже где-то видел ее наряд.
Да... он очень напоминал одежду Мадонны на статуе Микеланджело "Пьета".
Только капюшон не закрывал ее волосы, и она была гораздо моложе, чем статуя Девы Марии.
Ее лицо тоже имело ту же ауру, что и статуи Девы Марии. Они всегда казались покорными, тихими и грациозными.
Зерьяв и Цермин как раз вышли из дверей храма Демитрия, и их встретила эта таинственная женщина.
— Небеса благословят тебя, брат Мондштейн, — она поклонилась Зерьяву. — И твоего гостя.
Цермин был мгновенно очарован этой женщиной, полностью застыл, как статуя.
— Сестра Розенаур, — он поклонился в ответ. — Это принц Цермин Дрихшпиль из Сцирокко.
Он собирался представить их друг другу.
— Цермин, это причина, по которой я воздерживаюсь называть тебя «Золотым».
— Ту, которую мы называем "Золотой" в Храме, звали Сестра Маригольд Розенауэр. Жрица, готовящаяся служить Богине Зеле.
Маригольд слегка усмехнулась, очень вежливо, как истинная леди голубых кровей.
— Меня еще называют "Мари", так что я не возражаю, если кто-то займет эту позицию "Золотой".
— Я-я понимаю... — пролепетал Цермин, как идиот.
— Счастье познакомиться с вами, — сказала она, протягивая руку.
Цермин просто глупо смотрел на нее, не веря, насколько изящны ее пальцы, словно тонкие подсвечники, поставленные на алтарь богов.
Зерьяв толкнул его, и он, очнувшись, нервно пожал ей руку.
— Вы — благословение... Я имею в виду, встреча с вами — это благословение для меня, сестра...
Маригольд лишь слегка улыбнулась.
— Мы все — благословение богов этого мира.
— Некоторые люди могли бы поспорить.
Внезапно кто-то встрял в их разговор. Никто из троих этого не ожидал.
Красные туфли Каллы Лили с лязгом ударили по каменным полам, ее руки были скрещены на груди.
— Не так ли, брат Мондштейн? — ее красные губы растянулись в усмешке.
Зерьяв быстро встал перед Цермином, защищая его.
— Вашему роду здесь не место, демоница.
— А, вот, видишь, сестра? — она положила руку на плечо Маригольд. — Не все из нас — благословение для общения.
Она была слишком близко, ее рука оказалась опасно близко к груди жрицы.
Но вопреки ожиданиям всех остальных, сестра Маригольд не оттолкнула ее и не рассердилась.
Она просто нежно убрала руку Каллы от себя и взяла ее, как хрупкую птицу.
— Я бы с радостью поговорила с тобой, если тебе понадобится, дорогая подруга.
Даже Калла не смогла сдержать удивления от этого неожиданного ответа.
— Ты, должно быть, всегда чувствовала себя одинокой и непонятой, поэтому ты так хочешь привлечь к себе внимание. Если тебе понадобится, я буду рядом, чтобы выслушать тебя и облегчить твое одиночество.
Затем она повернулась к парням.
— И это неучтиво так говорить о ком-то, Зерьяв. Я знаю, многим из нас в Храме не нравятся Художники за их своевольный характер...
— Но нельзя ли оказать им немного доброты? Как они могут измениться, если мы этого не сделаем?
Ронен закатил глаза.
Теперь он знает, какой характер у Маригольд.
Она должна быть идеальной, милосердной Мэри Сью, которая в конечном итоге понравится Цермину больше всех в его гареме.
Его "единственная настоящая пара".
http://tl.rulate.ru/book/87817/4212078
Сказали спасибо 0 читателей