Готовый перевод 13 Mink Street / Минк-стрит, 13: Глава 11. Иной?

— Деас!

— Угу.

Ощущение, когда сердце вот-вот выпрыгнет из груди, оказалось не просто фигурой речи, ведь Кален испытал его на себе.

Глядя на этот детский рисунок, он узнал личность убийцы и невольно вскрикнул;

«Убийца»,

неизвестно когда, но он уже стоял в дверях,

и даже ответил:

«Угу».

Легкий звук, раздавшийся возле уха Калена, был подобен раскату грома.

Кален, сидевший на кровати, мгновенно выпрямил спину и вскочил на ноги.

В то же время,

блокнот в его руках захлопнулся.

— Ты только что звал меня? — спросил Деас.

— Я… да, дело есть.

Деас кивнул: 

— У меня к тебе тоже дело есть.

— Хе-хе, вот так совпадение, дедушка.

— Ко мне в кабинет.

— Хорошо, дедушка.

Деас развернулся и вышел.

Услышав, как открылась дверь кабинета, Кален тут же открыл блокнот, вырвал страницу и скомкал ее.

Затем он взглянул на стакан молока и стакан воды на столе, но в итоге сунул бумажный комок в карман, отказавшись от мысли проглотить его.

Выйдя из спальни, Кален вошел в кабинет Деаса.

Кабинет Деаса ничем не отличался от обычного кабинета, в нем не было ничего особенно роскошного или необычного, только люстра в центре кабинета горела ярким светом.

Но Кален помнил, что в ту ночь Деас зажег свечи.

Деас сидел за письменным столом, Кален пододвинул стул и как ни в чем не бывало сел, по крайней мере, выглядело это естественно.

Сейчас Кален мог только «отложить» мысли о рисунке; во-первых, у него не было никаких чувств к «родителям», по сути, даже в воспоминаниях «Калена» образы родителей были практически размыты, поэтому то, была ли смерть родителей «Калена» на самом деле делом рук Деаса, как изображено на рисунке, на самом деле не имело для него никакого значения.

Во-вторых, сейчас ему нужно было спасать свою шкуру.

— Ты первый или я? — спросил Деас.

— Ты первый, дедушка.

— Твой дядя рассказал мне о сегодняшнем дне, а также о новой должности, которую он хочет тебе предложить в компании. Ты теперь стал таким жизнерадостным, что можешь помогать другим людям разрешать душевные муки?

— Просто я сам долгое время страдал от душевной боли, поэтому научился слушать и помогать, — ответил Кален.

— Ты хочешь этим заниматься?

— Да.

— Почему?

— Потому что я часть семьи Иммерлес, и если у меня есть такая возможность, я хочу помогать семье, не только семейному бизнесу, но и членам семьи, моим… родным.

— В церкви на Минк-стрит недавно освободилось место дьякона, и если ты хочешь помогать людям и направлять их, эта должность тебе больше подойдет.

— Я не хочу быть дьяконом в церкви.

— О, почему?

— Я хочу делать это от своего имени, а не… от имени Бога.

— Разве это не одно и то же?

— Совсем не одно и то же.

— А в чем разница?

— Я думаю, что отношения между членами семьи даны от рождения, а не дарованы Богом, и семье не нужен Бог в качестве смазки.

— Продолжай.

— Дяде Мейсону нужны деньги, тете Мэри тоже нужны деньги, тете Винни после развода тоже нужны деньги.

— В семье нет недостатка в деньгах.

— Но в семье все еще недостаточно денег.

— Я не очень хочу, чтобы жизнь моих детей была потрачена на зарабатывание денег, потому что все деньги заработать невозможно, в жизни есть вещи и поважнее.

— Но большинство стоящих вещей очень трудно осуществить, если у тебя недостаточно денег.

Деас замолчал, и Кален тоже перестал говорить.

Спустя долгое время,

Деас нарушил молчание: 

— Ты очень любишь деньги?

— Дедушка, я же только что сказал, что дяде, тете, тете, и даже Мине, Ленту и Крис, которые сейчас растут, всем им нужны деньги, и то, что нужно моим родным, — это то, к чему я должен стремиться.

Деас потянулся за чашкой чая на столе.

Кален же встал, взял термос, стоявший у ножки стола: 

— Дедушка, нужно сменить заварку?

Деас покачал головой.

Кален налил кипятка, поставил термос на место и снова сел.

— Думаешь, с помощью этого ты сможешь заработать столько денег, сколько тебе нужно и достаточно? Я знаю, что сегодня ты заработал двадцать тысяч марок. Мне, честно говоря, тоже любопытно, почему тот господин согласился заплатить такой большой гонорар?

— Потому что он разбирается в людях.

— Проблема в том, что разбирающихся в людях всегда меньшинство, а тех, кто разбирается в людях, при этом имеет деньги и готов их тратить, не скупясь, еще меньше.

— Я придумаю, что делать, я уверен, что смогу это сделать.

— Ладно, — Деас сделал глоток чая. — Теперь давай о твоем деле.

— Дедушка, я хочу возобновить учебу.

— О? Ты хочешь продолжить учиться?

— Да, дедушка.

— Ты только что сказал, что хочешь работать на семью, зарабатывать для семьи деньги.

— Мне не нужно каждый день ходить в школу, я могу помогать по дому и учиться самостоятельно, но мне нужно, чтобы ты помог мне уладить формальности с поступлением.

— Ты еще и в университет хочешь поступить?

— У меня есть такие планы.

— И в какой же университет ты собрался?

— В Университет Святого Джона в Вейне, я слышал, что это отличный мировой университет.

— Да, это общепризнанный факт, но ты думаешь, что сможешь поступить туда?

— Я думаю, что если я буду усердно учиться и постоянно работать над собой…

— Нет-нет-нет.

Деас прервал Калена,

— Ты меня неправильно понял.

— Что ты имеешь в виду, дедушка?

— Я стар, а когда люди стареют, то хотят стабильности, хотят видеть своих детей рядом с собой.

Кален опешил;

по его первоначальной задумке,

учеба в университете в другой стране была бы хорошим способом наладить отношения между ними обоими.

Ты знаешь, что я тебе не внук,

и ты знаешь, что я знаю, что я тебе не внук,

у меня есть уважительная причина уехать из Луоцзя, уехать из Рейна…

В моем понимании, я, наконец, вырвался из этого дома, я… свободен.

В твоем понимании, твой внук жив, где-то далеко, он еще учится, что ж, расстояние рождает красоту и фантазию;

разве так не лучше для вас обоих?

Деас сделал еще один глоток чая и сказал: 

— Я не могу отпустить тебя так далеко.

— Но дедушка… я уже взрослый, по обычаям Луоцзя, мне уже исполнилось пятнадцать, я совершеннолетний.

— В моих глазах ты все еще ребенок, если только…

— Если только что?

— Если только… я не умру. Пока я жив, ты не покинешь этот дом. Конечно, ты можешь сбежать из дома, но можешь попробовать.

Кален слегка приоткрыл рот, вдохнул и снова заулыбался, встал и мягко сказал:

— На самом деле, я тоже не хочу расставаться с вами, дедушка, быть рядом с вами — всегда было для меня самым большим счастьем.

Деас кивнул и снова посмотрел на дверь кабинета, давая понять, что разговор окончен, ты можешь идти.

Кален развернулся, ласковая улыбка исчезла с его лица, оставив лишь серьезное выражение.

Когда Кален подошел к двери кабинета, сзади раздался голос Деаса:

— Да, кстати.

Кален тут же обернулся, на его лице снова появилась улыбка: 

— Дедушка, у тебя есть еще какие-нибудь дела?

— Из больницы сообщили, что он очнулся, завтра у меня дела в церкви, посетишь господина Хоффена вместо меня.

— Хорошо, дедушка. Слава богу, господин Хоффен наконец-то поправился.

— Да, ты иди, отдохни.

— Ты тоже, дедушка.

…

Кален вернулся в спальню, уже умывшийся Лент лежал на кровати, готовясь ко сну, увидев, что Кален вернулся, он тут же сел и напомнил:

— Брат, мама просила передать, чтобы ты поел.

— Хорошо, я помню.

Кален увидел триста марок, лежавшие под стаканом с молоком.

Закрыл глаза, открыл их снова, Кален выдвинул ящик, достал еще тысячу марок, подошел к Ленту.

— Брат… я не могу взять твои деньги.

— Протяни руку.

— Брат…

— Протяни!

Лент протянул руку;

Кален вложил тысячу триста марок в руку Лента, затем наклонился и приблизил свое лицо к лицу Лента, проговаривая каждое слово:

— Не смей меня не слушаться.

Лент поджал губы и в конце концов кивнул.

Кален выпрямился, вдруг осознав, что выплескивать эмоции, полученные от Деаса, на Лента неуместно; поэтому он потрепал Лента по голове, и успокоил:

— Брат заработает деньги, твои карманные деньги мне не нужны, не говори своей матери, и, конечно, не трать их попусту.

— Да, брат, я понял, я буду тебя слушаться.

— Спи давай.

— Спокойной ночи, брат.

— Спокойной ночи.

Кален вернулся к письменному столу, настольная лампа горела.

Он снова достал из кармана скомканный лист бумаги, хотел развернуть его, но, развернув наполовину, снова скомкал.

Взял молоко и выпил его залпом; затем бросил бумажный комок в стакан с водой, взял ложку и размешал бумагу в воде.

Сделав это, Кален подпер рукой лоб, в голове всплыли слова деда:

«Я не могу отпустить тебя так далеко… если только я не умру».

Тогда ты,

когда ты…

«Эх».

Кален с безнадежным видом взял со стола хлеб и откусил большой кусок.

Такое проклятие он не мог произнести вслух.

Хоть Деас и хотел его убить, ну, наверное, и сейчас хочет, но ведь он его еще не убил, пока он этого не сделал, Кален, который ест, пьет, пользуется его вещами, живет в его доме, не мог жаловаться.

Что еще он мог поделать,

Кален развел руками,

«Долгих лет жизни тебе, дедушка».

Если Деас не отпустит его, то ему остается только надеяться на то, что Деас проживет долгую жизнь.

Потому что у слов Деаса был еще один смысл;

как и говорил Рон, перед смертью он потратит свои последние деньги;

что, если однажды Деас почувствует себя плохо и решит, что его дни сочтены, тогда, перед тем как уйти…

Кален облизнул губы,

и сказал с усмешкой:

«Наверное, заберет меня с собой».

http://tl.rulate.ru/book/77240/4270123