Готовый перевод Дезертир / Дезертир: Глава 4

Здание некогда стояло на окраине поселка, но от поселка после катастрофы, с которой началось истинное пробуждение Зоны, остались лишь руины.

Зато трехэтажный кирпичный частный дом приобрел новый статус: тут поселился Червь. Теперь строение лишь снаружи выглядело полуразрушенным.

Вертолеты коалиции бьют на поражение, едва завидев дымок. Считается, что людей в Зоне нет, они просто не могут там выжить. Еще бы: ведь даже

армии великих держав не в силах справиться с вырвавшимися из нутра законсервированной ЧАЭС силами, куда уж одиночкам! Хотя в штабах не могли не

знать, что в Зоне есть обитатели. Не могли не знать, что некоторые из этих обитателей недурно устроились и имеют регулярные связи с внешним миром.

Не могли не знать, потому что порой сами помогали им выжить.

Но пилотов раздражать не стоит. Не проходило недели, чтобы Червь не обошел вокруг своей резиденции, не прошелся по необитаемому третьему этажу,

не выбрался на крышу, заросшую кустами, чтобы проверить: точно ли дом выглядит с воздуха брошенным? Получить ракету в окошко не хотелось, а здесь,

на самом краю Зоны, вертолеты появлялись часто.

Второй этаж, хоть его окна и зияли темными дырами, был вполне обитаем. Здесь почти каждую ночь ютились три-четыре постояльца из тех, кто мог

принести Червю некоторую пользу, но уважения не заслуживал. Дотла сожженные Зоной, не помнящие себя обрубки, или попросту бомжи. Грязные люди спали

в кучах тряпья, не смея развести огонь даже в глухих комнатах: Червь запретил, а наказание за ослушание только одно — смерть. Иногда быстрая, иногда

не очень. За постояльцами приглядывал Дурень, здоровый одноглазый парень, умом и правда не отличавшийся. Дурень приносил снизу еду — теплую баланду,

приготовленную из объедков Кларой, старой подругой Червя.

Первый этаж хозяин отвел под склад. Мешки с продуктами, снаряжением, боеприпасами — все это, многократно пересчитанное, хранилось в кажущемся

беспорядке. Тут же ночевали, заодно охраняя имущество, «постоянные сотрудники» Червя. Только ночевали: кормила их Клара в главном помещении, в

подвале.

С тех пор, как в доме обосновался Червь, подвал постоянно рос. Поговаривали, что поначалу он и сам орудовал лопатой, ведрами выносил грунт. Так

или иначе, а под землей постепенно вырос целый лабиринт ходов, поддерживаемых сваями, разобраться в котором, кроме Червя, никто не мог. Что

хранилось в самых дальних, снабженных стальными дверями помещениях, не знал никто, так же как никто не знал, сколько из подземелья выходов. Ничего

не поделаешь: люди на Зоне сменяются быстро, если только не сидят в хорошо оборудованном бункере, как Червь.

— Клара, наверху сегодня трое, — прохрипел Дурень, спускаясь по узкой лесенке. — Еще какой-то хмырь приперся на ночь глядя, старый. Не видел

раньше.

— А чего пустил? — уперла руки в бока Клара, дебелая женщина лет пятидесяти. — Ты тут приют для голодных мутантов скоро устроишь! Бюреров еще

пригласи!

— Червь сказал: впусти, — развел руками Дурень.— Ты тут приют для голодных мутантов скоро устроишь! Бюреров еще

пригласи!

— Червь сказал: впусти, — развел руками Дурень. — Он хозяин. Так что троих кормить надо.

— Ничего не знаю! Вот, варила на двоих — пускай делятся!

Дурень покорно принял жестянку и, перебирая пальцами по ее горячим бокам, поволок пищу постояльцам. Чтобы не обжечь ладони, решил все же

прихватить посудину полой рваного пальто, но, поднявшись по лестнице, поставил баланду на пол.

— Горячо, блин.

— Воняет-то! — покачал головой толстый Хорс. Они на пару с Факером присели на ящики с крупой перекурить после ужина. — Жрут бомжи, как

поросята, а не толстеют. Почему так, Дурень?

— Не знаю.

Дурень тоже решил посидеть с ребятами, никуда бомжи приблудные не денутся, подождут. Он похлопал себя по карманам, но сигарет не обнаружил.

— Угости, Хорс!

— Отдашь две, — тут же согласился толстяк. — Червь на курево цену поднял, слышал?

— Не слышал… вздохнул Дурень. — А чего так?

— Груз с сигаретами упал на Чертовом Поле, какой-то идиот его туда забросил. Кто в Чертово Поле пойдет? Только бомжей твоих гнать, да ведь они

сгинут наверняка. А с прошлым грузом что случилось? К Мачо на территорию угодил.

— Мачо — ублюдок! — скривился Дурень.

Единственный глаз засверкал ненавистью. У Дурня был один хороший друг — Сосо, или Контуженый, как еще называли этого проводника. Четыре дня

назад Мачо не только не отдал чужой груз, но еще и убил трех из четверых посланных искать потерю. Сосо получил пулю в голову, но все же приполз

назад, только чтобы рассказать о случившемся и умереть.

— Мачо — ублюдок, во новости какие! — захихикал Хорс, толкнув локтем в бок Факера. — Слыхал, брат?

— Слыхал.

Факер через пустой дверной проем наблюдал за Червем, уже битый час торчавшим перед домом. Хозяин смотрел куда-то на запад и заметно нервничал.

— Кто за грузом пошел? — спросил Факер.

— Сафик, Ушастый, Малек, — перечислил Хорс. — И еще этот, новенький, Фред. А что, не вернулись пока?

— Нет.

— Упокой господи их душу, коли что, — перекрестился толстяк. — Все там будем.

— Типун тебе на язык! — рассердился Факер. Каждый раз, как он злился, возвращался давно стершийся акцент. — Нас тут осталось семеро стрелков,

считая Червя! А у Мачо сколько?

— Откуда я знаю? — Хорс машинально проверил открытую кобуру. — Не сунется же он сюда.

— А почему? Сейчас-то поздно, да и дождь начинается, а вот как рассветет… — Факер постучал носком сапога по ящикам. — Вот тут крупа,

фасованная. Но рядом-то — гранаты. А вот в тех — выстрелы для «аэропиявки». Представляешь, что будет, если сюда один такой же выстрел прилетит? Наши

куски до ЧАЭС долетят. — И тебе типун на язык… — нахмурился Хорс. — Червь, наверное, не дурак. Да и Мачо не псих же? Он и так неплохо имеет. Может, они просто не

успели прийти и заночевали где-нибудь?

Факер только посмотрел на Хорса и покачал головой.

Действительно: что значит «не успели»? Группа не вернулась, значит, случилось что-то непредвиденное. А непредвиденное в Зоне чаще всего

означает смерть.

— Пойду я! — Дурень затушил окурок и припрятал в карман. — Бомжей кормить, пока не остыло.

— Ага, пускай полакомятся, болезные! — вяло пошутил Хорс.

Настроение у толстяка сильно испортилось. Червь, изрядно промокнув, наконец вернулся в дом. Вернулся злой: огромные кулачищи сжаты, лысина

побагровела.

— Сейчас наружка вернется, пусть сразу жрут — и спать! Вы двое остаетесь здесь, с Дурнем вместе. Если кто-нибудь появится, сразу стучите мне!

Люк закрою, дело у меня. В дом до моего приказа не пускать никого.

— Да ясно, ночь же, — сразу закивал Хорс.

— Хозяин, нам бы курева. В долг, — глядя в сторону, протянул Факер. — И выпить чего-нибудь, прохладно.

— Что? — даже пошатнулся от такой наглости Червь. — Какое «в долг»? Офонарел?!

— Я говорю: прохладно, — упрямо повторил Факер. — Сыро. Вообще времена тяжелые, семь стрелков осталось. Нам болеть нельзя.

Червь перевел тяжелый взгляд на Хорса, но тот лишь пожал плечами, постаравшись даже улыбнуться. Мол, ничего такого не подумай, хозяин, просто

действительно сыро… Яростно пыхтя, Червь прошел мимо них и загромыхал по лестнице. Через минуту снова высунулся из люка, чтобы поставить на пол

бутылку горилки и швырнуть две пачки дешевых российских сигарет.

— Держите, подонки! При первом расчете вычту с процентами!

— Спасибо, хозяин! — приподнял шляпу Хорс.

— До расчета еще дожить надо, — хмыкнул Факер, сразу открывая бутылку. — А помирать трезвым я не желаю. Хорс, тут две трети мои, ты понял?

— Понял, понял, — кивнул толстяк. — Только прикончит-то он нас обоих.

— Пусть сперва других людей найдет.

Дождь лил все сильнее, от двери потянуло сыростью. Хорс вышел наружу, держа руку на кобуре с крупнокалиберным револьвером, быстро отыскал в

лопухах еще две бутылки, сверток с закуской и вернулся.

— Ну, с добавкой от Червя вахту простоим! — хихикнул он.

— Простоим! — согласился чуть повеселевший Факер, отрывая бутылку от бледных губ. — Только за ящик спрячь, не хочу я кровным с Дурнем делиться.

Черт, да знал ли я, отправляясь в эти долбаные края, что мне тут за каждую каплю выпивки платить втридорога придется, а?! Ни за что бы не поехал.

— Чего теперь говорить, — вздохнул Хорс.

Толстяк пристроил на коленях верный дробовик и принял ровно на две трети опустевшую бутылку от партнера. Факер, в свою очередь, вытянул из-за

спины автомат, нацелил на дверь. «А по мне, главное калибр, — подумал Хорс. — Скорострельность с этими тварями ничего не дает, уж больно быстрые… Тут уж попал или не попал».

— Давай о бабах поговорим, — предложил Факер. Впрочем, он всегда это предлагал. — Вот помню, в Брайтоне… Ты только не путай с этим вашим

уродским Брайтон-Бич, Брайтон — совершенно другое. Так вот…

Дождь шел все сильнее. Хорс слышал, как бомжи этажом выше перетаскивают матрасы, спасая их от льющихся с потолка струй. Он понимал, что сегодня

никто уже не вернется. Хуже всего, если погиб Сафик — проводник тогда у Червя останется только один. А без проводников что за бизнес?

Они вскинули тело на бруствер. Канава начиналась метрах в пяти перед кордоном, некогда она шла вдоль дороги. Асфальт давно растрескался и зарос

травой, дороги не стало, а вот канава почему-то осталась. В дождливую погоду в ней собиралась вода, но сейчас земля была почти сухой. Достаточно

глубокая и широкая канава, чтобы незаметно проползти на ту сторону… Никита знал, что прямо на эту ложбинку, по прямой уходящую к Зоне, пристрелян

пулемет на вышке — это место считалось опасным. Если захотят достать, им и целиться не придется, только повести стволом…

— Давай! — Ачикян хлопнул Никиту по плечу и даже подсадил немного. — Удачи, братишка! За линию его, и назад! Только из канавы не вылезай, если

что — будем сносить все, что торчит, а тебя не зацепим.

Никита перевалился через бруствер, пробежал несколько шагов и потянул за собой тело Удунова. Это оказалось не так уж легко, Никита приближался

к канаве медленно, рывками. А надо быстрее, только там можно спрятаться от страшных глаз, глядящих с обеих сторон…

«Если некрупный кабан побежит прямо по канавке, они его не достанут, и мне конец… Или слепой пес… — подумал Никита, опускаясь наконец в густую

траву. — Скольких еще тварей я не знаю? Может быть, меня укусит какая-нибудь ядовитая пиявка и я сдохну через неделю. Ну и пусть».

Он слышал, как на бруствере перекликались Ачикян и лейтенант. О чем? Не важно. Никита проползал, насколько позволял ремень, потом, хрипя от

натуги, подтягивал мертвеца. Это оказалось еще тяжелее делать лежа, не поднимая головы, и, одолев примерно половину расстояния до линии, он решил

сделать передышку. Ярко вспыхнула очередная ракета, и Никита не удержался, все же приподнял голову, чтобы посмотреть на кордон с этой стороны. Со

стороны Зоны.

Длинные линии брустверов убегали в обе стороны, их прерывали бетонные стены, тянущиеся от блокпоста до блокпоста. За стенами минные поля,

пространство и перед ними, и позади простреливается с вышек. Это первая линия обороны человечества от Зоны. Там, позади, есть вторая, куда более

мощная. Там артиллерия, готовая превратить всю эту землю в пылающий ад — если потребуется.

«Тут и без того ад, — подумалось Никите. Он запрокинул голову и, пока ракета не погасла, оглядел, насколько позволяла трава, канаву. Пока все

было хорошо. — Мой ад. Удунов вырвался, а я? Вот так же однажды не выдержу. И не важно, сразу меня убьют или сперва я прикончу полвзвода. Конец

один. Может, застрелиться?»

Никита пополз быстрее, чтобы избавиться от дурацких мыслей

Он оказался слишком слаб для Зоны. Она давит, «светит». Черная быль. И все сходят с

ума. Кто, как Кравец, кто как Ачикян, все равно. А кто-то, как Никита: превращается в загнанного зверька, у которого только одна дорога к смерти.

Прямая, как эта канава. Почему так получается, что нельзя ни пожаловаться, ни сбежать?.. Никита не мог ответить себе на этот вопрос, горло сжалось в

комок.

— Вперед!

Он полз, обдирая кожу о ремень. Жаловаться… Кому?! Ворваться в штаб и упасть в ноги командиру? Он сплавит в части второй линии, а там… Там уже

будут знать, кто к ним едет. Слышал Никита такие истории. А сбежать — как? Вторая линия не только Зону стережет, но и их, защитников первой линии.

Для тех, кто сзади, спецбатальоны — уже часть Зоны. Они тоже стреляют без предупреждения.

— Сумасшествие, сумасшествие… — шептал Никита и полз, полз, пока окончательно не выдохся.

Еще одна ракета. От поста что-то кричат, но Никита не желал вслушиваться. До линии осталось метров двадцать, здесь уже пахло горелым. Выжженная

полоса. На занятиях в учебке объясняли, что кабаны и другие животные со временем привыкли к этой полоске мертвой земли, «линии», и перестали

заходить за нее в поисках пищи, поэтому ее необходимо все время обновлять. В спецбатальоне сказали: чепуха. Тем, кто приходит из Зоны, плевать на

линию, кем бы они ни были. И все же раз в неделю вертолеты проходят вдоль кордона, жгут из огнеметов усталую землю.

— Как ты там, Серега? — спросил Никита, чтобы услышать хоть свой голос в наступившей тишине, и вдруг испугался, что Удунов ответит. В Зоне

всякое случается. А они уже в Зоне, что для Зоны какая-то человеческая линия? — Молчи, молчи, скоро все кончится. Я уйду, а ты останешься. Или я

тоже не уйду…

Говоря это, Никита имел в виду: меня могут убить, как только я дотащу тебя. Убить, чтобы избавиться от свидетеля, или по ошибке, или от страха,

как угодно. Убить, чтобы провести ночь спокойно, а днем, под хорошим прикрытием, забрать сразу два тела. Или нет? Или его прикроют, а Миша Ачикян

отведет в парк и накормит-напоит? Потом Ачикян разберется со своими «козлами», а Хвостенко, узнав, куда ходил Никита, перестанет его донимать и

когда-нибудь они споют вместе «Че-ра-но-былль…»?

— Ерунда… — Никита сам не заметил, как заплакал. — Ерунда. Они психи. И я псих. И офицеры тоже, капитан весь седой. Он пережил три прорыва, он

ненормальный. Зачем ему эти «год за три»? Он убил кого-то, Хвостенко рассказывал, вот его и не повышают. Кого-то вроде меня… Ачикян все врет…

Безумие накатывало. Пытаясь не позволить ему накрыть себя с головой, Никита, не переставая плакать, прополз еще немного. Вот и линия. Гарь,

твердая земля.

Снова сверху повисла ракета. Она была глазом оттуда, из-за кордона. Спецбатальон интересовался: выполнил ли приказ рядовой Нефедов? Чмо,

которое пинком послали выволочь из расположения тело приятеля. Чтобы никто из солдат не попал под суд, чтобы комбат не устроил офицерам головомойку.

Разве комбат в ответе за солдата, которому вздумалось прогуляться за линию? ЧП, конечно, но не более того. И комбат, и комполка, и даже те, кто

прислал их сюда, — все они ненормальные. Всем им кажется, что Зону остановили. А на самом деле кошмар наступает.

Всем им кажется, что Зону остановили. А на самом деле кошмар наступает.

Пыхтя, Никита подтащил Удунова и перевалил через себя, так что ботинки мертвого солдата ударили по лицу. Все, Серега прибыл. А Никита? Он

стянул с головы берег, утер пот и слезы. Расстегнул пуговицу — ветер скользнул по мокрой насквозь тельняшке. Вспомнил Хвостенко: «Она не в черную

полоску, душара. Она сама черная, и только полоски белые. Такая, душара, у нас тут душа. Черная быль. Привыкай».

Но Никита не смог привыкнуть. А значит, обречен. Стоит ли тянуть? Автомат лежал на груди, его близость успокаивала. Пока у тебя в руках оружие,

в этих руках все. Можно изменить будущее в любой момент, просто вычеркнуть его. Запасной выход из Черной был для тех, кто устал от белых полосок на

черной душе. Для тех, кого доконала Зона. Тоже не редкость в спецбатальонах… Хотя стреляются почему-то чаще во второй линии.

Еще ракета. Никита поднял ладони, заслоняясь от ее света, от пристального взгляда оставшихся за кордоном. Он чувствовал себя почти мертвым и

почти свободным. Хорошо.

Позади что-то хрустнуло, какая-то ветка, и Никита резко вскинулся, перевернулся на живот, нашаривая скобу спускового крючка. Никого… Пустая

канава, черно желтая от света ракеты. Четкие тени трав. Там, впереди, в метре за лежащим Удуновым — Зона. Там живут чудовища, оттуда приходят

кошмары и волшебные сказки. Туда рвутся тысячи любопытных идиотов со всего мира, но их вэвэшники останавливают далеко позади, на третьей линии.

Зачем они туда лезут? Говорят, некоторые проскальзывают и потом пытаются вернуться. Их убивают, конечно.

Еще не понимая, что делает, Никита протиснулся мимо Удунова и замер, прислушиваясь к новым ощущениям. Их, конечно же, не было: все тот же

страх, отчаяние и вместе с тем странное чувство свободы. Сзади окрикнули, Никите показалось, что он узнал голос Ачикяна. Беспокоится? Вряд ли. Они

все будут рады, если он не придет назад. А зачем Никите возвращаться? Медленно сходить с ума?

Не всех останавливают, пробираются некоторые ублюдки. Но если там живут люди… То и я смогу жить? Если нельзя идти назад — значит, надо идти

вперед?

Потом Никита думал, что именно в этот момент более всего приблизился к сумасшествию. Настоящему — с пусканием слюней, бессвязной речью,

галлюцинациями. Психоз, окружавший Зону по периметру, едва не пожрал его. Многого рядовой Нефедов не знал, например, того, что большинство

проходивших срочную службу в спецбатальонах рано или поздно попадают на учет к психиатрам. Не знал, что офицерам специальной инструкцией запрещалось

занимать должности в спецконтингенте дольше, чем два года, но инструкция эта не выполнялась, потому что слишком мало было желающих занять их места.

— Нефедов! Если с тобой все в порядке, подними руку! Подними руку! — Лейтенант откуда-то раздобыл мегафон. — Рядовой Нефедов! Приказываю

вернуться!

«Ага… — думал Никита, извиваясь в канаве ужом и уползая все дальше от линии. — Я подниму руку, и вы ударите из гранатометов. Я подползу ближе,

и вы меня расстреляете. Зачем я вам? Сволочи…»

Он даже перестал думать о Зоне, так боялся, что вот сейчас пулемет с вышки прострочит трассирующей нитью канаву, от кордона до линии и дальше,

настигнув беглеца. Но никто не стрелял, только лейтенант все кричал и кричал что-то.

Добравшись до первых деревьев, Никита боком выкатился из

канавы, и по нему тут же ударили из автоматов.

— Не стрелять!!! — донесся крик лейтенанта. — Нефедов! Движение в Зоне, Нефедов! Где ты?!

Пули легли близко, и если бы автоматчики не подчинились приказу, то нашарили бы Никиту. Он, то приподнимаясь на четвереньки, то снова падая на

живот, продвигался дальше в «зеленку». Пусть его сожрут монстры, пусть укусит зомби, пусть! Только бы не назад к этим гадам!

— Нефедов!!! — последний раз крикнул лейтенант. — Нефедов, вернись!

А потом блокпост открыл огонь из всех стволов и подствольников. Никите рассекло щеку отлетевшими от дерева щепками, осыпало сбитой листвой. Он

вскочил на ноги и побежал, даже не пытаясь прятаться, ужас доконал его. На третьем шагу нога вдруг провалилась в пустоту, мир перевернулся. Кубарем

скатившись в овраг, Никита оказался в мелком, грязном ручье, по которому и помчался дальше, удаляясь от кордона наискосок.

Потом все смешалось окончательно. Никита устал бежать, перестал слышать выстрелы, и только свет от выпускаемых в небо ракет иногда доставал

его. Сначала солдат падал в воду, старался спрятаться, потом стало все равно. В какой-то момент пошел дождь, редкий, но очень колючий и холодный.

Никита замерз и, хрипло поскуливая, попытался выбраться наверх, но склоны оказались крутыми и скользкими. Он падал, снова бежал по ручью, карабкался

вверх и опять падал. Наконец рука нащупала корни, и Никита, зажав зубами ремень автомата, подтянулся-таки и пополз уже по мокрой траве.

Рядом оказалась стена. Никита не стал разбираться, что это за здание, не пытался даже осмотреться. Он просто прижался к мокрым кирпичам и

замер, постаравшись стать незаметным, исчезнуть. «Меня нет, меня нет…» Кажется, сверкали молнии. Кажется, кто-то выл в овраге, Никита ни в чем не

был уверен.

Дождь хлестал косо, с левого бока. Остановившись, солдат стал замерзать, тело охватила крупная дрожь. Никита поднял воротник, устроил

«калашников» на коленях. Все, понял он. Зона. Назад пути нет. Потоки воды стекали в овраг, разбитые кирпичи окрашивали подтеки в красный цвет. Он

ощупал стену, встал на дрожащие ноги и постарался понять, где находится. Бесполезно: Никита даже не помнил, с какой стороны прибежал.

Зона оказалась полна звуков, но дождь скрадывал их, смешивал, искажал. Шорох, рычание, вой и, кажется, чья-то далекая ругань. Или это работает

позабытый ушедшими людьми телевизор? Поговаривали и о таком. Никита прижался ухом к холодному кирпичу, прислушался. Стена гудела… Или гудело у него

в ушах? Дождь смыл слезы, холод остудил разгоряченную голову. Никита поднял автомат и застыл, не зная, откуда ждать опасности. Так он и простоял до

самого рассвета.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

http://tl.rulate.ru/book/70117/1872556