Готовый перевод Сабинянские воины / Сабинянские воины: Глава 14. Возвращение

Все вышло, как говорил Гор. Сначала обоз был маленьким: шесть человек с поклажей на спине и еще шесть с гружеными тележками. Но вскоре, как ручейки в реку, к нам стали вливаться другие группы. От их тюков пахло копченой рыбой и вяленым мясом. В тележках ехали корзинки с овощами и ягодами.

- Но разве это – экзотика? – спрашивал я, заметив ящик груш.

- Конечно, нет, - отвечал Треххвостый. – Но то, что их вырастили на «экологически чистой» земле, да еще и в таинственной закрытой Сабинянии, придает им ценность. Бриньо сбудет их втридорога любителям «здорового питания». А нам хватит пил и гвоздей на целый год.

- Если бы тебя сейчас слышали за Стеной, сабинянский миф бы несколько поколебался, - рассмеялся я. – Ты разве не знаешь, что благородные дикари вроде тебя должны быть далеки от подобных суетных измышлений?

- Тем, кто любит творить мифы, все равно не угодишь. Они хотят представлять себе за Стеной простодушных идеалистов, не знающих цену деньгам. Мы не против, но в программу «идеализм» входит также жесткая расправа с любыми оккупантами. Идеалистов ведь не купить за деньги, понимаешь? Договариваться они не способны. И что тогда? Тогда мы сказу оказываемся свирепыми фашистами. И наши фанаты опять разочарованы.

- Ясно, сплошное противоречие. Как же быть?

- Думаю, роль расчетливого крестьянина, который готов торговаться за каждую луковицу, только бы его поместье процветало, будет оптимальной. Это вполне патриотично и традиционно. Считаю, что фанаты одобрят.

- Только вот у вас нет столько лука. Вам вообще почти что нечего продавать. А если б и было… Ну, положим, у вас была бы нефть? Хотя нет, мне даже подумать страшно о раскуроченных сабинянских лесах…

Эгр поморщился.

- …Боюсь, если бы у вас обнаружили хоть какие-то полезные ископаемые, Стена не устояла бы и дня. Ее бы смели.

- Зачем? Устояла бы. К чему ломать такую отличную туристическую достопримечательность, на которой потом можно делать большие деньги? Они бы ее просто обошли. По воде, или по воздуху. Разве что снесли бы кусочек, чтобы построить сюда дорогу. А там и мотели-кемпинги. Что верно, то верно - нам повезло, что у нас нет нефти. Эти наши деликатесы – вещь в вашем мире дорогая, но все-таки не сверхнеобходимая. Поэтому нам позволяют продавать их через Бриньо разным глупым любителям экзотики.

- Хорошо еще, что пустая земля у моря пока не ценится так же высоко, как нефть. А то бы…

- Раз нас пока терпят, значит, ваши начальники еще не испытывают столь острого территориального голода, чтобы наплевать на приличия.

В последние дни мы часто вели с ним такие разговоры. Можно было бы подумать, что я по-прежнему сижу у себя дома перед компом и переписываюсь с очередным «френдом» из соцсети. Эгр умел быть любым. Разве что в его речи было поменьше расхожих оборотов и модных словечек, что показывало, что в интернет он все-таки заходит не часто. Иногда к ним присоединялся Ченг и Мария (последняя – молча). На «последнем пути» (так я называл наше возвращение к Стене) он шел без вьюков, но вез позади себя груженую тележку, которая тяжело стучала о камни.

- Моя спина уже слаба таскать местные рюкзаки, - виновато улыбаясь, объяснил он. – Я восхищаюсь теми, кто на это способен, но еще один такой переход, как на «Море», и кому-то из вас придется нести меня вместо рюкзака, хе-хе.

«Морем» называлось наше рыбацкое стойбище. Я еще раньше спросил, почему столь обобщенное название досталось именно ему, а не другим приморским лагерям, и мне сказали, что оно появилось на берегу самым первым, пятьдесят лет назад. Тогда в Сабинянии было всего два стойбища – «Горы» и «Море». И людей было на порядок меньше.

Мария сначала крепилась, но потом тоже переложила поклажу на колеса.

- Если бы мы тренировались таскать эти груды сызмальства, то наверняка бы хорошо научились, - продолжал Ченг.

- Если бы не померли, - отозвался Марино, плетясь позади.

Ему было очень тяжко, но котомку он не снимал. Марк тоже кое-как переставлял ноги, хотя и сильно отставал. Что до меня, то - удивительное дело - мне было легче, чем по пути туда. Хотя тогда мы спускались, а сейчас шли вверх. Наверное, мне помогали постоянные разговоры с Эгром. Он был нагружен, как всегда, вдвое больше моего, однако не только не выказывал усталости, но, кажется, еще и меня тащил. Когда он оказывался рядом, у меня словно крылья вырастали. Я забывал о ноше и хотел только одного – чтобы наша беседа продлилась подольше.

В середине процессии, окруженные конвоем, шли пленники. В отличие от нас, они были налегке, однако беспрестанно жаловались и призывали на нашу голову всевозможные кары.

- Эй вы, работорговцы! Приятно видеть наши страдания, да?

Это кричал смуглый парень с волосами до плеч, весь затканный татуировками – они уже добрались у него до подбородка и вот-вот должны были выплеснуться на лицо.

- Ты имеешь в виду унижение, что вам не дали поклажи? – спросил его Многокосый. – Ты прав, мужчины должны тащить груз. Если настаиваешь, мы поделимся с вами мешками.

- Фашистская сволочь! Тебе не сломить нас!

Надо добавить, что они начали все это выкрикивать, только когда окончательно убедились, что их не собираются убивать. Пока оставалась хоть толика сомнения, все сидели тихо, как мыши.

- Почему фашистская? – спросил Многокосый, делая вид, что удивлен.

- Потому что вы… расисты!

- Это всем известно, - подхватил другой пленник, арабской наружности. - Вы устроили себе тут резервацию для белых. В райском саду!

- Так вы напали на нас для того, чтобы отобрать сад у белых и отдать черным? Но тогда тебе тоже ничего не достанется. Ты же не черный.

- Тебе не удастся стравить нас между собой! – истошно завопил араб. – Мы не делимся по цвету кожи, как бы тебе не хотелось!

На самом деле его речь была далеко не так чиста, как я привожу здесь. Но если убрать всю брань (ругался он, кстати, на смеси английского и французского), то смысл будет примерно таким.

Треххвостый, который шел рядом с нами, повернулся и посмотрел на него долгим взглядом. Араб сразу умолк, но было поздно.

- Ты осквернил наш рай своими недостойными речами, - сказал Треххвостый. – Придется заткнуть твой фонтан красноречия.

Пленник не успел ничего сделать, как он произнес короткую гортанную команду. Тут же один из конвоиров (ради мобильности они были почти разгружены; «почти» означало лишь легкие котомки за плечами) пошарил за пазухой, достал донельзя грязную тряпку и, подскочив к арабу сзади, накинул ему на рот. Парень замычал, принялся извиваться и вырываться, а затем демонстративно упал на землю и задрыгал руками и ногами. Но Нег – так звали солдата – ловко уперся коленом ему в спину и быстро стянул тряпку узлом на затылке, а затем поднял и легонько подтолкнул вперед. Произошло это в считанные секунды. Колонна даже не успела застопориться. Я боялся, что следом взбунтуются остальные, но они лишь тревожно покосились на товарища и молча продолжили путь. Руки у них хотя и были связаны, но несильно: солдаты позаботились о том, чтобы веревки не давили, и связка позволяла держать ладони на некотором расстоянии. Больше до вечера мы их не слышали. Смирились даже курильщики, прежде требовавшие у «фашистов» дать им удовлетворить потребность в табаке.

Мы остановились на ночлег на новом стойбище. Дорога назад, очевидно, шла западнее пути туда, поэтому теперь мы проходили совсем другие места. Отсюда хорошо была видна западная секция Стены: она то пряталась за холмами, то вновь выныривала широкой лентой на фоне леса. Рельеф в целом был положе, и вокруг было много полей, засеянных пшеницей. Это отчасти объясняло, где сабиняне берут крупу. По пути к морю таких полей почти не было, и я недоумевал, как они могут прокормиться. Но здесь, в западной части, похоже, расположилась главная житница страны. Да и не только житница: стад здесь тоже было больше, чем вдоль «главного тракта» (мы его так окрестили). Повсюду и на лугах, и в лесу бродили под присмотром детей-пастушков коровы и козы. Слышалось уютное мычание и блеяние, напоминавшее об обычной, а не экзотичной сабинянской, деревне. Стойбище, безыскусно называемое «Пшеница», было окружено желтыми лоскутьями полей; на них среди колосьев мелькали фигуры жнецов. В центре, между полей, оставался зеленый лесной островок. Там стояли два дома – мужской и женский. К мужскому был пристроен сарай и открытая кухня. Женский отделялся от него деревьями и стеной колючего кустарника, а еще ручьем с маленьким мостиком. Но по мостику ходили лишь женщины, дети и пожилые. У мужчин считалось хорошим тоном, разбежавшись, перемахнуть полутораметровое препятствие одним прыжком.

Пленников сразу же разместили в мужском доме, но не всех вместе, а по одному, так чтобы каждый оказался в кабинке с двумя конвоирами. Они было перепугались, что их разделили для того, чтобы пытать, и возобновили свои вопли. Солдаты сперва терпели, но кто-то вновь прибегнул к помощи кляпа, и воцарилась тишина.

Тем временем мы с Марино и Марком возились под навесом сарая, помогая друг другу отвязать наши заспинные кули. Вдруг с кухни послышался знакомый голос.

- Эй, ребята, помощь не нужна?

Бог мой, это был Ержи! Он стоял в окружении дымящихся котлов, совсем как сабинянин, и деловито помешивал в одном из них. Футболка его, уже давно утратившая белизну, теперь окончательно стала грязно-серой. Потому-то мы и не узнали его издали.

- Ух, похоже, ты выбился в повара? – спросил Марино, когда мы, освободившись от поклажи, устроились на бревне около кухни.

- Представь, сам себе удивляюсь. Думаю, я ли это тут стою? – Он засмеялся. – В заповеднике сейчас острая нехватка квалифицированных кадров. Жатва началась, а это вам не шутки. Все, включая повара, сейчас в полях, а на обслуживании поставлены стажеры вроде меня.

- Погоди, но как же знаменитая сверхсытная каша? – спросил я. – Ты же не знаешь чудо-рецепта! А если варить обычную, то не хватит ни продуктов, ни объема мисок. – Я посмотрел на деревянные вымытые рюмочки, стоявшие на поставце в ожидании ужина. – Из таких можно только чудо-кашей наесться.

- Рецепта не знаю, он же секретный. – Ержи развязал холщовый мешочек, понюхал, подумал, вздохнул и - ухнул все его содержимое в котел. – Но я запомнил последовательность высыпания трав. Говорят, весь секрет в них. Сначала этот мешочек, потом тот, потом тот… Главное – не перепутать!

Он принялся перемешивать варево. Запах был вполне съедобен, да и цвет – зеленоватый – вроде бы соответствовал местным привычкам.

Марино, оглянувшись по сторонам и заметив свою любимую рабочую точку – колоду с топором у поленницы – вакантной, переместился туда. Марк, немного посидев, тоже куда-то ушел – наверное, принимать горизонтально положение в спальной кабинке. Мы остались с Ержи одни.

- Говорят, у вас там было настоящее морское сражение? – спросил он, закончив с мешочками.

Я в двух словах рассказал ему, что видел.

- Эх, чует мое сердце, нашему заповеднику добра осталось недолго. Вихри враждебные сгущаются! Эти идиоты-анархисты, конечно, сами по себе ни с кем не связаны – я так думаю. Но ими наверняка воспользуются те, кто, что называется, «заинтересован в дестабилизации ситуации». Типа их тут мучали, убивали, надо прийти, навести порядок и все такое. Кстати, а где мертвец? Я слышал, там у вас…

При этом воспоминании я поежился.

- Его везли позади всех в тележке, - поспешил я ответить. - Это чтобы его товарищи лишний раз не нервничали. Кажется, его спрятали в кустах.

- Тоже будут передавать родным, значит. Что ж - правильно, по-человечески. Но для Сабинянии это создает новые риски: за Стеной наверняка будет ждать толпа, при виде трупа она совсем озвереет, и там уж ее будет не удержать.

Я с тревогой представил себе это.

- А ты знаешь, что наша экскурсия на этом закончится? – спросил он, помолчав. – Нас сдадут за Стену вместе с продуктами и мертвецом.

- Да. Мне сказали. Ты огорчен?

Ержи долго молча помешивал кашу. Затем, надумав что-то, подлил туда воды.

- С недавних пор – очень огорчен, - выдохнул он наконец. – Как странно. Ведь еще неделю назад я и не представлял себе, что такое со мной может случиться.

Я взглянул на него и все понял. Ну, конечно же, это Ру! Та рыжая девушка с «Ойта». Они с Ержи вместе помогали раненым под Стеной. Бедняга, он влюбился в нее. И теперь им придется расстаться. Да они уже и так расстались. Небось, Ру оставили на том стойбище. Или перебросили куда-то еще, как это тут делается. По мановению воли Единой Души…

- Знаешь, я никогда не думал, что могу стать героем средневекового любовного романа, - подал голос Ержи. – Как ты сам не раз говорил, в наши дни у влюбленных дефицит внешних препятствий. Помнишь? Мол, эти препятствия как раз и распаляют чувство. Выходит, я должен радоваться, что ухитрился попасть в такое дивное место, где все просто завалено внешними препятствиями. Я имею возможность наблюдать, как распаляется мое неудовлетворенное чувство. Это ли не научная удача? - Он горько усмехнулся. – Только вот я не ученый, и не собирался ставить над собой никаких экспериментов.

- Э-э… никто же не мог предположить, что ты влюбишься…

- Все верно. Но знаешь, что самое печальное? Все эти внешние запреты – они на самом деле внутренние. Да, это все в ней самой! Никто ей на самом деле не приказывает, никто за ней не следит. Но у нее внутри звучит постоянное слово «нельзя». И это при том, что она меня любит. Я точно знаю! Но она и мысли не допускает, чтобы уйти отсюда вместе со мной. Она знает, что ей будет очень плохо, когда мы расстанемся. Но она готова страдать всю жизнь. Нет, я знаю, что такая верность долгу сейчас – редкость, что это просто чудо и все такое, но почему-то у меня не получается умиляться по этому поводу.

- Ты говоришь, «когда вы расстанетесь». Но ведь вы уже расстались?

- Еще нет. Она здесь, в женском доме. Мне можно будет прийти попрощаться. Нет, не то, что ты! – Заметив мой вопросительный взгляд, он замахал рукой. – Просто постоять внизу, под навесом, как все тут делают, и поговорить, задравши кверху голову. Подтянуться на руках у меня не получается, я пытался. – Он печально хмыкнул.

Я долго придумывал, что сказать.

- Так ты бы хотел, чтобы она нарушила запреты и уехала с тобой?

- Боги, ну конечно! Или ты думаешь, что я готов, как ты, культивировать нереализованное чувство? Наслаждаться тем, что попал в атмосферу «Ромео и Джельетты» в качестве главного героя? Нет уж, такие извращенные удовольствия не для меня. Да, я хочу, чтобы она со мной уехала. И не говори, пожалуйста, что без этого антуража запретов она станет мне неинтересна, что в декорациях нашего мира ее привлекательность пропадет, и прочие бла-бла, – быстро заговорил он, хотя я даже не пытался ничем возразить. – Она для меня – просто удивительный, уникальный человек, безотносительно всяких там декораций и костюмов. Она одна такая. Такой, как Ру, больше нет ни у нас, ни у них. Она – чудо, исключение. Человек, который одним взглядом умеет делать тебя счастливым, ты представляешь! И мне больно, что они ее угробят. Ну да, просто сгноят. Этим бесконечным трудом, холодом, кашами этими. – Он с ненавистью взглянул в котел. – Точнее, это она сама себя сгноит. И ведь знает это! Но все равно сгноит… Слушай, правда, иногда я бываю согласен с анархистами, которые хотят разнести эту рабовладельческую шарашку вдребезги.

- Во всем - во всем согласен?

- Нет, не во всем…

Он устало сел, опустив руки на колени. Я уже давно незаметно начал помогать ему: уже стемнело, и на бревнах вокруг костра стали собираться работники. Пришла вся «бригада Треххвостого», как я их про себя окрестил. Они вновь были на передовой фронта, только теперь трудового. Не успев скинуть с себя поклажу, они побежали помогать жнецам. Люди у костра были оживленней обычного. Хоть они и старались, как положено, вести себя тихо и скромно, но эмоции иногда прорывались короткими довольными возгласами. Похоже, поработали они сегодня на славу. Хотя многие устали так, что с трудом поднимали руку, чтобы принять миску и пробирку с чаем, лица сияли радостью.

- На восточном поле ни одного колоска не оставили. Все снесли в амбар. Это не считая репы и картошки, - похвастался Эгр, усевшись поближе ко мне.

- Раз убираете урожай, значит, верите в хорошее будущее, - осторожно заметил я.

- Будущее случится так или иначе. И для кого-то оно наверняка окажется хорошим. Угм, прости меня за высокопарные банальности, - Эгр рассмеялся. – Просто я сегодня так устал, что нет сил качественно разыгрывать перед тобой благородного дикаря.

Я не сразу понял шутки, и удивленно вытаращил глаза.

- А ты прежде разыгрывал?

- Конечно. Мы все время играем. Но эта игра – очень важная.

Я отчаялся разгадать его загадки, поэтому ограничился одним вопросом:

- Но если вы все время играете, то каково ваше настоящее лицо?

- По закону жанра я должен был бы ответить тебе, что его нет, и при этом сделать многозначительный взгляд. – Он засунул крошечную ложечку в рот, и от этого его круглое лицо сделалось очень комичным. – Но по-моему, это информация несущественна. Какая разница, какой ты есть? Главное, каким ты должен быть.

На соседнем бревне сидели Тим и Йоки. Мы встретили их еще в поле, когда подходили к стойбищу и я их тоже сразу не признал. Они копали картошку. У Йоки был такой измученный вид, что она даже не заметила нас. Я спросил тогда, почему она не пойдет отдохнуть, если устала – никто же ее не неволит. Но она сказала, что хочет хотя бы последние дни потратить на пользу Сабинянии (тут я был не согласен, потому что она все время работала гораздо больше меня). Мол, дома отдохнет. К ужину она пришла сразу с картошки, даже не зайдя к ручью помыться. Ее штаны, футболка – все было одного пыльно-коричневого оттенка, цвета земли. Даже лицо было перемазано. Давно нечесаные волосы висели грязными прядями. Тим выглядел немного лучше, но, похоже, сельский труд вымотал и его.

Эгр отвлекся на своих товарищей, а я, взяв наполненные чаем пробирки, пересел к ним. Йоки с благодарностью кивнула и слабо улыбнулась.

- Знаешь, я старалась изо всех сил, - сказала она чуть погодя. – Честно хотела стать настоящей сабинянкой, как все другие. Чтобы не мучиться виной, что они трудятся больше меня. Но приходится признать, что такая работа и такая жизнь – не для меня. У меня такое ощущение, что я даже не сплю, хотя ложусь очень рано и мгновенно отключаюсь. Стоит уснуть, как я открываю глаза, и оказывается, что уже утро, нужно вставать и снова идти в поле. Я уже дня три не мылась, не расчесывалась – просто нет сил. А ведь еще регулярно нужно куда-то идти, тащить все эти котомки… Я так мечтала, что у меня получится! Я безумно завидую всем этим человекороботам, которые трудятся, как заведенные, и еще и имеют силы отдыхать. У меня так даже аппетита нет.

Раньше она так не говорила о сабинянах – «человекороботы». Я посмотрел на ее миску, в которой едва-едва убавилось каши.

- Мне очень стыдно и грустно, - продолжала она, - но сейчас я уже считаю дни, когда же мы вернемся. Мне кажется, стоит мне оказаться за Стеной, как я просто упаду на землю и буду спать несколько дней кряду. Хотя, наверное, там будет такая толпа и сутолока, что нужно будет сперва отползти подальше в лес. Но там-то я уже лягу и не встану…

- Не бойся, я отнесу тебя подальше, - сказал Тим. – Да и сам лягу рядом. Думаю, нам не нужно так винить себя. Какую-никакую пользу мы им все же принесли. Это главное. Но как они выживают, я и сам не знаю. Наверное, тут выведена какая-то особая раса людей, нечувствительная к усталости.

После ужина они хотели помочь мне с посудой, но я настойчиво отправил их спать. Марк и Марино, обрадовавшись, что помощь не требуется, тоже поспешно удалились. Ержи сперва принялся было тереть котел из-под каши, но не выдержал и виновато поднял глаза:

- Слушай, а не мог бы ты припахать Ченга с его верной поклонницей? Я видел, как они шли умываться. Как пойдут назад, хватай их и тащи сюда. Понимаешь… - он замялся, - я знаю, что Ру ждет меня.

- Да-да, конечно, ступай, - заспешил я. – Я и сам справлюсь. Опытный уже – сколько котлов успел здесь перемыть. Только одно и умею.

Ержи не заставил себя ждать, и сразу побежал к мостику через ручей. Уже стемнело, и женского дома на другом берегу не было видно: только слабые пятна ламп за деревьями. Такие же пятна, путешествовали в районе мужского дома. Стало очень тихо. Разговаривали лишь цикады и сверчки нарушали тишину. Стойбище укладывалось спать.

Я в одиночестве тер котлы и раздумывал над этой удивительной историей. М-да, запретная любовь между представителями разных миров. Впрочем, это вечный сюжет. Какую, должно быть, добычу почуяли бы журналисты, узнай они об этом? Сколько глупых и пошлых статей я мог бы об этом прочитать… Ержи и Ру - влюбленные, навеки разлученные бездушной Стеной… Но слава Богу, что я такого не прочитаю. Никто никому ничего не расскажет. Знают только они вдвоем, да я. Две тысячи сабинян тоже, правда, знают – по каналам Единой Души уже, небось, вести разнеслись. Но за них можно быть спокойным - не только не расскажут, но сделают вид, что не заметили. Странно – оттого ли, что у драмы нет зрителей, не слышны рукоплескания и сочувственные вздохи, она не кажется эпичной? Все так буднично: Ержи пошел навсегда попрощаться с любимой. Завтра он перейдет Стену и никогда больше не увидит ее. Вряд ли жрецы (или это тоже решает Душа?) захотят впустить его сюда по второму разу. Хотя… Тошук вот говорил, что был здесь раза три-четыре, если не ошибаюсь. «Душа» почему-то пожелала видеть его здесь регулярно. Значит, он какой-то особенный. Избранный.

Интересно, где он сейчас? К ужину пришел, быстро съел миску каши и ушел назад в мужской дом. Я знал, что вопросы задавать бессмысленно. Но тут он сам сказал, обернувшись на ходу: «В ноутбуке заряд на исходе. Хочу закончить переписку, пока можно. Завтра будем у Стены, сяду за стационарный компьютер. В таких делах важно не упустить время».

И поспешил в свою спаленку. Кажется, трофейный ноутбук тоже передадут на ту сторону, вместе с товарами и пленными. Неожиданный ассортимент для дикарей – рыбные деликатесы, оргтехника с севшим аккумулятором и связанные пленники… Интересно, а Тошук уйдет вместе с нами? Или останется? Он здесь выполняет функции дипломата. Это ясно, несмотря на все разговоры про «полифункциональность» мега-Души. Как бы не блистали сабиняне интеллектом и проницательностью, а ответственные переговоры все же лучше доверять профессионалу. Какова, кстати, сейчас международная обстановка? Ержи вот считает, что все плохо. Тошук ничего не говорит, но его молчание и мрачность красноречивей всяких слов. Неужели к нам все-таки решили высадить «гуманитарную миссию»? …Хм, я еще говорю «к нам». Никак не могу привыкнуть к мысли, что я уже почти «чужой». Послезавтра буду на той стороне.

Я отнес котлы к ручью и принялся полоскать, по очереди набирая в каждый воду с трепещущими лунными бликами. От болтания блики превращались в сплошное сверкающее месиво. Мне вдруг представилась Меб. Где-то она сейчас? По-прежнему на «Ойте»? Готовит еду, грустит по безответной любви и готовится грустить до самой смерти? Или она тоже думает о сгущающихся тучах, и гадает, сколько еще осталось ее миру? Миру, где ее счастьем будет лишь вечная грусть. Я поднял голову и вгляделся в черную массу ветвей, отделявшую женский дом. Ержи давно там. Интересно, что они там… Бог мой, да о чем это я. Ему же нельзя это, они же не женаты. А разрешили бы ему жениться и остаться, если бы он попросил? Да нет, конечно. Это бы обесценило Сабинянию. Говорят ведь, что прием в общину «внешних» претендентов - исключительные случаи, такое бывает раз в сто лет. Ну, или в тридцать. В противном случае закрытый мир превратится в банальную достопримечательность для брачного экзотуризма. Интересное, кстати, пришло в голову выражение – брачный экзотуризм. Видимо, это когда скучающие белые люди ради разнообразия женятся на диких островитянках. Как там у Моэма? Они, конечно, думают, что у них все всерьез и навеки, что они мечтают порвать с миром цивилизации, раствориться с первозданной природой и т.п. Но почти всегда они в итоге разводятся и уезжают. Потому что искренним и глубоким такое желание может быть только раз в сто лет. Ну или в тридцать. Какова вероятность, что у Ержи и Ру – тот самый случай?

Я смотрел, смотрел сквозь непроглядную темень, и вдруг… оказался у женского дома. Это было непостижимо: я словно за мгновение прошел насквозь гущу кустов, не почувствовав и не задев при этом ни одной ветки. Лампы освещали знакомые комнатки-скворешники на втором ярусе. Где-то свет сочился сквозь плотно задернутую холстину, а где-то лампы еще висели на фасаде, освещая высунувшиеся лица женщин и стоящие внизу, с вытянутыми шеями, фигуры мужчин. Странно, я ничуть не удивился, что оказался здесь; да и на меня никто и не обращал внимание. Не касаясь земли, ничего не ощущая ногами, я проплыл взглядом мимо длинного фасада. Снаружи было около десятка пар. Одни шептались, другие робко ласкались. Я узнал со спины Гора: с его длинными черными косами играли две маленькие ручки, увитые стеклянными браслетами. Ну надо же, строгие философы тоже не чуждаются любви… А кто это одним прыжком забрался в скворешник? Ба, это же Чит! Выходит, он женат. Иначе было бы нельзя… Полог быстро задернулся, и я не успел разглядеть лица его жены.

Все было, как в прошлый раз, но не было смеха, не было беззаботного флирта. В воздухе чувствовалась тревожное ожидание. Я не сразу заметил Ержи – хотя, казалось, по одежде его сразу можно было бы отличить. Надо же, как он слился с другими мужчинами. Ру высунулась из кабинки и наклонила голову как можно ниже, чтобы приблизиться к нему. Он правду сказал – подтянуться на руках он не смог, и лишь изо всех сил тянул вверх шею, вставая на носки. Длинные волосы Ру касались его лица, а пальцы – его плеч. Губы их молчали, но глаза жадно впивали друг друга, словно надеясь насытиться на всю грядущую жизнь. Я поскорей прошел мимо; мне сделалось страшно неловко. Я хотел уйти, но не мог: у меня не было ни рук, ни ног, один только взгляд. Как мог, я пытался отвести его в сторону, но все равно видел все эти глаза, волосы, руки и плечи. И вдруг я краем зрения заметил кабинку, перед которой никого не было, но полог был отодвинут. Внутри, освещенная лампой, сидела девушка. Это была Меб. Она была так безнадежно одинока среди влюбленных пар! Почему же она не закрыла полог? Просто забыла, потому что не знала чувства стыда за свое одиночество, или по-прежнему ждала того, кто был ей дорог? Я напряг все силы, чтобы видение исчезло, но тут она подняла глаза и встретилась со мной взглядом. Она определенно видела меня, хотя все другие - нет. Я хотел бежать, исчезнуть, хотел хотя бы выговорить что-то в свое оправдание, но - оставался нем. Меб задумчиво посмотрела на меня, а затем улыбнулась.

- Иди спать. Завтра будет трудный день, - сказала она, протянула руку и задвинула холстину.

В тот же миг все закружилось у меня перед глазами и пропало. А когда зрение вернулось, а обнаружил себя вновь сидящим у ручья. Мои руки, уже посиневшие от холодной воды, все еще машинально полоскали котел. Я медленно встал, встряхнулся и огляделся. За кустами, где был женский дом, почти не осталось огней. Мимо меня по мосту прошли несколько сабинян – должно быть, возвращались со свидания. Я подождал, пока они скроются в темноте, и стал собирать посуду. Тут вдали замаячила еще одна фигура. Этот посетитель дома был без лампы, но я легко разглядел его благодаря светлому пятну футболки.

- Ержи, это ты?

- Я. Я думал, ты уже спишь. – Он вошел в круг света. Это был точно он, но голос стал каким-то другим – глухим и далеким. – Как много котлов. Тебе не унести все сразу.

Он подхватил половину моей ноши и поспешил вперед, словно не хотел, чтобы я видел его лицо.

Весь следующий день наша колонна увеличивалась в размерах. Первое пополнение пришло еще утром, до отхода – человек пятьдесят, навьюченных узлами. Было много детей, и почти все лица были новыми для меня. Лишь двое коренастых мужчин в конце шествия показались мне знакомыми: кажется, я видел их во время боя на Стене. Новоприбывшие были явно не прочь отдохнуть; негромко здороваясь, они расселись на поляне, рядом с нашим приготовленным грузом.

- Мне сказали, они с восточных стойбищ, где мы не были, - объяснил Тим, когда мы все присели в кружок в ожидании выхода.

- Немаленький у нас обоз получается, - шепнул Марк, просовывая руки в свои лямки. – Не помню, чтобы на Обмен возили так много продуктов.

Насколько я мог судить по фотографиям, объемы ежегодного Обмена и обычно вправду были намного меньше.

- Уж не думают ли они задобрить мировое сообщество перевыполнением плана по осетрине?

- Какое тут перевыполнение. Им и самим еды не хватает.

- А ты у Тошука не спрашивал, что да как?

- Бесполезно. Когда он захочет, сам расскажет.

Колонна двинулась. Она стала так велика, что, когда голова уже скрылась за самым дальним холмом, хвост еще не стартовал. Мы оказались примерно в середине, но даже отсюда невозможно было понять, сколько еще народу за нами идет. Впереди я заметил еще два притока, впадавших в основное людское русло. К обеду, когда мы расположились вдоль широкого ручья, нас было уже не меньше пятисот человек, а то и больше. Сидеть всем вместе было бы неудобно, и колонна сама собой разбилась на группы. Воду для питья черпали очень осторожно, чтобы не замутить поток для тех, кто сидел ниже по течению. Костров, как обычно, не разводили. Для такой толпы было необычайно тихо; сегодня даже пленные почти не разговаривали. Видимо, поход все-таки утомил их. Я тоже прилег и закрыл глаза, проигнорировав предложенные мне размоченные лепешки – тело так устало, что не могло есть. Должно быть, я даже ненадолго заснул. Проснулся я как от толчка, но, оглядевшись, понял, что толкать меня было некому. Просто я каким-то образом почувствовал, что пора выходить. Мои товарищи еще увязывали свои грузы, а голова колонны уже шагала по тропе. Мне показалось, что людей еще прибавилось.

- Пока ты спал, пришла еще одна делегация с востока, - сообщил Ченг. - Можно подумать, что они все население к Стене сгоняют…

Она уже показалась впереди – теперь уже северная часть, куда нам было нужно. Это воодушевило моих друзей, особенно Ченга. Он так измучился, что, похоже, готов был избавиться от ноши любой ценой.

- Я бы с удовольствием погостил тут еще, но что делать – сабиняне ни для кого не делают исключений. Раз сказано – неделя, значит, ни днем больше! - веско говорил он, но я чувствовал, что в душе он ликует.

Остальные молчали, но по тому, с какой надеждой они посматривали на вьющуюся впереди среди гор серую полоску, было понятно, что и их терпение на исходе. Что до меня, то в этот последний ходовой день я почему-то уставал меньше. Нет, я тоже мечтал наконец-то сбросить лямки и расправить больные плечи, но это было уже не то, что прежде, когда я еле сдерживал себя, чтобы не закричать от отчаяния. Сегодня я твердо знал, что дойду и не уроню лицо, и потому чувствовал себя уверенно. Может, я привык? Я спросил у Ержи, когда поравнялся с ним. Он шел, опираясь на палку. Выслушав меня, он долго соображал, а потом удивленно сказал, что тоже почему-то позабыл сегодня об усталости.

- Помню, в первый день, когда на нас навьючили эти баулы, я начал жалеть себя почти сразу после старта. А сегодня собираюсь начать только сейчас, и то потому, что ты мне напомнил.

Я улыбнулся.

- У тебя есть такая мысль, которая легко вытесняет все остальные.

- Не советую завидовать этому.

Он оглянулся, ища кого-то. Я догадался, кого. Мимо нас быстрым шагом шли несколько женщин. Они тоже были нагружены, но не так обильно, как мы. Я узнал Меб и Кен. Позади всех, с большущим мягким узлом за спиной, шла Ру. Меб и Кен приветливо поздоровались, а Ру лишь качнула головой, да и то только мне. Мне показалось, она боится поднять голову, чтобы не встретиться глазами с Ержи. Он украдкой проводил ее взглядом, но тоже не сказал ни слова. Женщины затерялись в толпе.

Близился вечер. Тут, признаться, я снова пал духом. Груз давил на плечи все сильнее. Между тем стена надвигалась так медленно! Временами казалось, что она назло нам стоит на месте. Точнее, предательски отступает и отступает, по мере того, как мы, обессиленные, пытаемся ее догнать… Вдруг впереди показалось встречное движение: обходя колонну с двух сторон, к нам спешили солдаты. Поклажи на них не было; выходит, они уже дошли до финиша и разгрузились! Какое счастье! Значит, конец у этого пути есть!

Еще издали я узнал черные косы Гора и светлые хвосты Эгра.

- Ну как, ребята, вы тут еще живы? – крикнул Эгр нарочито весело, хотя тоже, как мне послышалось, с одышкой.

Гор, подойдя поближе, оценил взглядом нашу поклажу и выбрал Марино.

- Снимай поклажу. Снимай, снимай! Мы свое уже дотащили. Что нам теперь делать? До ужина все равно далеко. Надо себя как-то занять.

Я не сомневался, что он нашел бы, чем заняться до ужина – например, растянуться, где был, на траве, и провалиться в сон. Но долг предписывал поступать иначе.

- Может, просто располовиним? – прохрипел Марино, робко надеясь, что Гор махнет рукой и заберет весь баул.

Гор его не разочаровал.

- Да ладно, дольше отвязывать! Помоги-ка… вот так.

Чит уже снимал вьюки с Марка, Многокосый – с Йоки. Эгр остановился перед Марией.

- Да я… я ничего, дойду…

- Дойдете, но без тележки. Ваши муки закончились.

Мария посмотрела на него и благодарно кивнула. Она выглядела не лучше Йоки – бледная, потная, волосы спутаны. Но она еще пыталась бодриться.

- Гм, дорогой друг! – заговорил Ченг. – Я, конечно, понимаю, что с тележкой у меня и так преимущество, но, если уж появились свободные руки, то я бы не отказался немного разгрузиться напоследок. Иначе, боюсь, просто рухну.

Мария отупело посмотрела на него, но ничего не сказала. Эгр хозяйским глазом оглядел наши нестройные ряды, и быстро принял решение.

- Ладно. Надеюсь, что корыто не развалится.

С этими словами он подхватил тюк Ченга и осторожно опустил его в тележку Марии поверх другой поклажи. Тележка стала похожа на высокую гору, которая вот-вот обрушится. Чит, Эгр и Многокосый принялись утягивать ее веревками, и вскоре она превратилась в иссеченный долинами пологий хребет, относительно устойчивый. Когда все было готово, Эгр укрепил на плечах вожжи и попробовал сделать несколько шагов. С трудом, опасно покачиваясь из стороны в сторону, телега покатилась. «Коню» пришлось наклониться вперед, чтобы тянуть всем телом.

- Погоди… Давай я помогу!

Я с удивлением услышал свой голос. А следом с удивлением увидел, как мои руки стаскивают с Эгра одну из вожжей и напяливают на мое плечо. В своем ли я уме? Я же и так еле ползу! Но Эгр не стал спорить.

- И правда, помощь будет нелишней. Но ты все-таки скажи, если совсем помирать начнешь. Тащить еще и тебя – это точно будет слишком!

Теперь нас обгоняли даже самые медленные. Постепенно спины моих товарищей скрылись среди серых рубищ сабинян. Последними в колонне шагали пожилые, женщины и дети, тащившие облегченные котомки. Но вот и они ушли вперед. Лишь мы с Эгром, хрипя на каждом шагу, переваливали телегу с камня на камень. Каждый из них отдавался в моем теле, как тот холм, что виднелся вдалеке.

- Отдохнем? – спросил Эгр, когда вокруг никого не осталось.

- Уфф… А разве так можно?

- Отчего же нельзя? Еды нам оставят. Поспать успеем. Можно спокойно тащить в свое удовольствие!

- Гм, просто я думал, что сабинянские воины считают ниже своего достоинства показать хоть малейшую слабость… Нет, ты не думай, я вовсе не против отдохнуть. – И я поскорей стал выпутывать плечо, боясь, как бы Эгр не передумал. – Просто я никак не могу понять вас.

- Что тут понимать? – усмехнулся Эгр, с удовольствием выпрямляя спину. – Мы идем, когда можем. А когда не можем, не идем. Если можно отдохнуть, мы отдыхаем. А если нельзя, то не отдыхаем.

Я посмотрел на него и вдруг рассмеялся.

- Ты шутишь, верно? Опять изображаешь глубокомысленного вождя краснокожих?

- Нет, это не мой стиль. Мой называется «простодушный, честный и смелый воин». Разве не похоже?

Он сбросил вожжи и присел на землю, отдуваясь. Я уселся рядом.

- Скажи, зачем тащить столько вещей? Неужели все это будет обмениваться на железо? Или… вы хотите выменять себе огнестрельное оружие?

Мне это только сейчас пришло в голову, и от этой мысли я похолодел.

- Нет. Да нам и не продадут оружие. Я бы на их месте не продал. – Эгр почесал в затылке, отчего его хвосты смешно зашевелились. – А если бы я узнал, что сабиняне пытаются вооружиться, то точно объявил бы нас террористами и уничтожил.

Он говорил спокойно, без единой толики горечи, как будто речь шла не о его стране.

- Зачем же тогда столько поклажи и столько людей?

- А как ты думаешь, сколько там сейчас людей? Там, под Стеной, у двери наружу?

- Днем, по моим прикидкам, было пятьсот. Но они все добавлялись, добавлялись. Под конец я уж и считать перестал. Сейчас, должно быть, уже тысяча!

- Тысяча триста. – Эгр, сощурившись, посмотрел вперед. В сгущающихся сумерках вдали под стеной завиднелись первые огоньки. – Но завтра будет больше. Будут две тысячи.

- Но… Ведь это все население Сабинянии?

Он кивнул.

- Зачем же они идут к Стене? Они что, хотят напасть на соседей? – Я недоумевал. – Или, может, вы решили всем населением просить на той стороне убежища?

Мы были одни на тропе, усталость расслабила меня. Иначе я бы ни за что не решился на столь дерзкие речи перед лучшим из здешних воинов. Эгр посерьезнел, однако не рассердился.

- Нет. Просить убежища никто не будет. И нападать на внешний мир – тоже. Мы собираемся здесь все вместе, чтобы праздновать. И поэтому нужно много еды и утвари. Мы поставим временный лагерь.

- Праздновать? Сейчас? Но что? – Я вытаращил глаза от изумления.

- Свадьбу. Точнее, свадьбы. Несколько десятков свадеб. Мы устраиваем их раз в году, все вместе. Так сказать, оптом.

- Свадьбы? Разве сейчас – время для праздников?

- Свадьба – это, вобщем-то, не праздник, - невозмутимо ответил Эгр. - Это необходимый этап жизни, как рождение и смерть. Если мы отменим свадьбы, то отменим саму жизнь. Тогда ради чего мы сейчас сражаемся?

- Да, но… Зачем так пышно? С учетом всех обстоятельств, можно было бы обойтись скромной церемонией!

Эгр вздохнул, видимо, сокрушаясь моей непонятливости.

- Жаль, что ты не успел узнать нас получше. А то бы не спрашивал. Видишь ли, сабиняне очень чтут традиции. Пусть и по своему выбору, но чтут. Мы издавна праздновали совместные свадьбы. Знаешь, люди весь год этого ждали. Когда нас стало так много, что стойбища – даже самого большого – для праздника стало не хватать, то придумали ставить отдельный праздничный лагерь, а потом разбирать…

Я посидел немного, представляя себе все это. Ну и толпа, должно быть, на этих свадьбах. Все население страны в одном месте! Одних костров, наверное, разводят штук сто. Я не выдержал и спросил:

- Только вот как бы с кострищами? Вы же экоответственные, а сколько будет выжжено прогалин под такое количество костров!

- Все правильно, поэтому для свадеб выбирается скалистое место, чтобы разводить костры на камнях.

- Но почему на сей раз место выбрано точно напротив двери в Стене? Разве это безопасно?

- С учетом сложной международной обстановки это как раз самое безопасное. Нельзя уводить людей от Стены, а тем более – от такого уязвимого места. Мы все равно тащим к двери рыбу и ведем пленников. Отчего бы не справить там же и свадьбы? Как говорится у вас, совместить приятное с полезным?

Я поднялся. Чем больше, как мне казалось, я понимал сабинян, тем больше возникало новых загадок.

- Но это же самоубийство! Вы стягиваете толпу народа в одну точку и опустошаете остальную территорию. А побережье? Оно же становится беззащитным! Туда в любой момент может высадиться очередной десант любителей острых ощущений. И что же – позволить им захватить Сабинянию, пока кто-то где-то женится?

Эгр неторопливо встал на ноги. Но не успел он раскрыть рот, чтобы произнести что-то в ответ, как впереди в темноте – я и не заметил, как быстро спустилась ночь! – блеснул огонек. Сразу за этим послышался стук колес по камням: кто-то катил нам навстречу порожнюю тележку.

- Добрый самаритянин идет нам на помощь, - заметил Эгр. – Точнее, добрый сабинянин.

- Ты послал телепатический сигнал? – усмехнулся я.

- Хм, как раз собирался послать. Но меня опередили.

Мы подождали, пока свет и стук приблизятся. В качающемся свете лампы показалось лицо Сота. Остановившись, он обратился было к Эгру своим сабинянским скрежетом, но тот махнул рукой и кивнул на меня – мол, от этого человека у нас нет тайн. Я внутренне загордился.

- Что-то вы перегрузили себя, - сказал Сот на моем языке. – Давайте-ка мне половину.

- Я бы, конечно, оказался, чтобы не упасть в глазах нашего гостя. – Эгр состроил комичную гримасу. - Но между тщеславием и ужином я выбираю второе. Так уж и быть, забирай!

- И правильно. Хоб обещал, что каша будет готова через час. За это время мы с вами как раз доползем, и ты еще успеешь залезть под Громовой водопад, чтобы он смыл с тебя всю твою грязевую корку.

«Хоб здесь!», обрадовался я.

- Неправда, я регулярно купаюсь! – притворно возмутился Эгр.

- Пачкаешься ты еще быстрее. Но ничего, не огорчайся – ты там такой не один. Когда я уходил, сотня братьев ждала своей очереди, и столько же грелось у костров после купания. Вода – ледяная. Все кусты и деревья вокруг водопада завешаны выстиранной одеждой. Кажется, что находишься в одном большом холщовом доме, только вот крыши нет.

- А сестры? Где они купаются? – Эгр сделал хитрое лицо.

- Гм, кажется, в озере, что ниже по течению. Но они же и так чистые, не то, что ты…

- Чувствуешь, какое у нас царит возбуждение? – Эгр подмигнул мне. – Знай, что такое бывает только раз в год. Это свадьба! Все моются дочиста, стирают свое тряпье и ждут завтрашнего дня, когда начнется торжество. Право, это наш самый счастливый день в году!

Теперь по камням подпрыгивали две телеги. Сот разделил наш груз и сам тащил одну, мы с Эгром – другую. Точнее, он тащил, а я делал вид, что помогаю.

- И правда, счастливый день. Совсем как у нас Новый год или Рождество. Или день рождения. Кстати, а у вас отмечают дни рождения? Наверняка нет?

- Точно. Мои родители запомнили лишь, что я родился примерно в феврале. Исходя из этого отсчитывали мой возраст.

- Ну, а дни рождения Сабины?

- Ты о чем? Ты же сам знаешь, что в культурах, подобной нашей, такое невозможно. Наш мир начался с ее рождения. До нее просто ничего не было.

- Но хотя бы когда примерно она родилась? Сотню, тысячу, десять тысяч лет назад?

- Она возникла не во времени. Она создала время специально для людей, чтобы нам было легче существовать… Знаешь, я правда не мастер объяснять такие вещи. Завтра спросишь у жрецов.

- О, так там будут жрецы? Ну да, логично, они же проводят брачный обряд. Верно? И все остальное, как на обычных свадьбах, будет – танцы, угощение?

- В особенности угощение. – Эгр мотнул головой назад. – Теперь понимаешь, зачем такие тюки?

Я шел и переваривал услышанное. Свадьба, жрецы… В начале путешествия это было пределом моих мечтаний – увидеть свадебный обряд, которого прежде никто их экскурсантов не видел, познакомиться и поговорить со жрецами. И вот они сбываются. Рад ли я? Хм… Даже не знаю, чего я теперь хочу. Вес телеги стал легче, но взамен вернулась грусть. Когда я навсегда покину Сабинянию? Завтра? Послезавтра? Кто это решает? Если не жрецы, то кто? А может, пока этого вообще никто не знает?

- Почему ты не хочешь спросить, кто на ком женится? – перебил мои мысли Эгр. – Я думал, это покажется тебе самым интересным.

- В сущности, какая разница. Ведь я скоро вас покину, и больше не увижу ни женихов, ни невест. Хотя… ты прав, интересно. Сколько всего будет пар? Будет ли кто-нибудь из моих знакомых?

- Всего 22 пары. В разные годы бывало больше, а бывало и меньше. Средненько. Из твоих знакомых выходит замуж Снип…

- Поэтесса? Ну надо же, ни за что бы не подумал.

- Почему? Потому что невзрачная?

- Ну… не только. Я не видел никого, кто бы ухаживал за ней. Впрочем…

- Здесь никто не показывает своих чувств на людях. Только с глазу на глаз. На самом деле в нее уже год влюблен Оти, из восточного отряда. Да ты помнишь его на Стене. Черненький такой. И вот, наконец, ее сердце растаяло!

- Тут чье угодно бы растаяло. А кто еще?

- Еще Рамп и Ши. Ты тоже мог их видеть…

Я вдруг подумал, что не те ли это двое влюбленных, которых я видел подле Женского дома на «Ойте». Он еще так лихо подтягивался на руках… Хотя – почему я так решил?

- Ты прав, - неожиданно сказал Эгр. – Это они.

- Они? Кто они? Те, о которых я подумал?… - Я повернулся, пытаясь разглядеть его глаза в темноте. - Ты что, слышишь мои мысли? Но объясни, как это возможно?

- Не все, так что ты не беспокойся. – Он, смеясь, коснулся моей руки. – Но иногда ты думаешь так… так громко, что невольно все слышат.

- Но если мои мысли сообщаются с твоими, то значит, что и я нахожусь… в этой самой Единой Душе, верно?

- В ней, вобщем-то, все находятся.

- Даже те, кто не… Те, кто живет во внешнем мире? Не только сабиняне?

- Все. Просто некоторые об этом не знают, а некоторые и не хотят знать. Но некоторые, кстати, знают. Или догадываются.

Я не стал продолжать, чувствуя, что разговор углубляется в какие-то бесплодные абстракции. Лучше уж подумать о тех двоих, счастливых… Я попытался представить их – смеющихся, отдавшихся первому в жизни глубокому чувству. Но почему-то вместо них перед глазами предстала другая пара. Я вспомнил Си - того немолодого курчавого мужчину, который уходил, и женщину, которая оставалась. Почему одни женятся, а другим нужно расстаться? Кто это решает?

- Они сами, - негромко сказал Эгр. – Извини, что снова вмешиваюсь, но ты опять подумал очень громко… Вобщем, их никто не разлучал насильно. Просто Си знал, что его жена полюбила другого, а тот – ее. Знал он также, что жена любит и его, Си, и ни за что не захочет сделать ему больно. Но она любит его уже не как мужа. Как брата, что ли. Он мучился года два, и она мучилась. И в конце концом он твердо сказал, что она должна выйти замуж за другого. В тот день, когда ты их видел, они расставались по собственной воле.

- И что, она завтра тоже выходит замуж?

- Пока нет. Она еще не переболела всем этим. Надеюсь, что через год раны затянутся - и его, и ее. Быть может, мы сыграем сразу две свадьбы. А может, и не одной.

- Как они так ухитряются?

- Ухитряются что? Быть такими альтруистами?

- Да! Альтруизм – это хорошо. Но для человека его собственные желания все-таки должны стоять чуть-чуть выше желаний других. Не сильно. Если сильно – то это уже эгоизм. Но если желания окружающих важнее твоих собственных, то это противоречит самосохранению.

- А если ты чувствуешь чужие желания, как свои? Тогда тебе также трудно противиться им, как и своим собственным. Выход один: сравнить все желания и выбрать наиболее разумное.

- Да, я где-то это читал. В русской классике.

- Я тоже.

Мы шагали дальше; тележка дребезжала у нас за спиной. Сот шел немного впереди – возможно, из деликатности. Мы давно перестали видеть полосу Стены на горизонте. Еще до того, как она слилась с черным небом, ее успел заслонить высокий холм, на который мы теперь, кряхтя, карабкались. Впереди расстилалась ночь с редкими звездами, и колыхалась лампа в руке Сота. Увидим ли мы Стену до того, как упремся в нее лбами? - гадал я. Стало прохладно: чувствовалось, что приближается осень. Впрочем, ветер холодил только мое лицо. Тело, разгоряченное походом, только радовалось свежему ветерку.

- Но если каждый из вас ощущает чужие желания, как свои собственные, то почему кто-то остается несчастным? Взять, например, Меб…

Я осекся. Но Эгр как ни в чем не бывало кивнул.

- Да, знаю. Она безнадежно влюблена.

Я невольно покраснел. Хотя было очевидно, что Эгр знает все и про всех гораздо лучше меня, мне стало неловко, что я первым заговорил об этом.

- Гм, не то чтобы я много с ней говорил… Так, один раз. Но я понял, что она хороший человек, достойный любви. Однако она ее не получила. Почему же тот, к кому привязано ее сердце, не «прочувствовал» ее любовь, как свою?

Эгр помрачнел.

- Поверь, он прочувствовал. И продолжает чувствовать и страдать вместе с нею. Но и она, и он знают, что они… ну, не подходят друг другу.

Я что-то заподозрил, однако рискнул продолжить.

- А кто это решает? Кто дарует одним парам гармонию и взаимность, а другим ставит клеймо «не подходят». Это при том, что вы все чувствуете друг друга? Кто выбрасывает фишки счастья? Опять богиня Сабина?

Эгр замедлил шаг.

- Я ее не люблю. Но при этом знаю во всех подробностях, что она чувствует. Я люблю этого парня с тремя претенциозными хвостами вместе с нею, понимаешь? Как бы люблю ею, за нее. Но при этом остаюсь еще и собой.

Я раскаивался, но сказанного не воротишь. Как я не догадался раньше? Не знаю почему, но в душе я был уверен, что возлюбленный Меб – именно Эгр. Ибо как могло быть иначе? Он, только он, всегда лишь он! «Да не влюбился ли ты в него сам, а?» - спросил я себя. Что ж, наверное, это можно было и так назвать. Но я был уверен, что это что-то другое, более сильное и важное.

- Наверное, нелегко быть одновременно собой и всеми остальными? Ведь эдак тебя разорвут противоречивые желания?

Эгр повернулся ко мне. В пляшущем свете лампы я увидел его грустную улыбку.

- Если бы я жил в вашем мире, то, верно, так бы и случилось. Но я живу в лучшем из миров, где не только я, но каждый из нас разрывается желаниями всех остальных. И это утешает, даже когда тебе очень тяжело.

Он хотел сказать что-то еще, но тут мы оба замерли, потому что с вершины холма, которого мы наконец-то достигли, открылось море – но не воды, а огней. Казалось, звезды спустились с неба и собрались на земле плотной россыпью. Среди них были большие – костры, и сотни маленьких, точно мотыльки, огоньков ламп. Эти мотыльки двигались, кружились, сливались друг с другом и разлетались вновь. Все это совершалось в полнейшей тишине, хотя до ближних костров было уже совсем недалеко. А над огненным скоплением доброй твердыней возвышалась Стена. Теперь я видел ее на фоне узкой полоски неба на горизонте, которая еще не успела почернеть и оставалась сапфирово-синей. Вся Сабиняния собралась под ней, чтобы возрадоваться вместе с влюбленными, которых завтра должны были отдать друг другу. И мы, позабыв о наших горестях, с новыми силами поспешили вперед – чтобы поскорей раствориться в сияющем созвездии счастья.

http://tl.rulate.ru/book/60095/1694353