Готовый перевод Сабинянские воины / Сабинянские воины: Глава 7. Проступок

Я проснулся в сизых утренних сумерках. Справа от меня мирно посапывал Треххвостый. Он так и не прикрылся одеялом. Его спящее лицо казалось совсем детским; спутанные светлые пряди от дневных хвостов разметались по изголовью. За ним высился холмик из тряпья, внутри которого уютно угрелся Ержи.

Я осторожно выбрался из постели, отодвинул внешний полог «стены» и ступил босыми ногами на вытоптанную траву, мокрую от росы. На дворе было пусто и тихо, если не считать легкого ветерка и щебета первых птиц. Я сбегал к отхожему месту и вернулся, подпрыгивая на замерзших ногах. Снова забрался под уютное одеяло, но вскоре понял, что столь рано покинувший меня сон уже не вернется. Тогда я встал, обулся, натянул кофту и осторожно высунулся за занавеску во внутренний «коридор». Там было еще темно, но кое-что уже можно было разглядеть. Пол был земляным, как и в нашем «боксе»; грязноватые края занавесок лежали на нем складками. Они были разных цветов и размеров, что делало коридор похожим на длинные линии вывешенного на просушку белья. Похоже, местами на занавесках и впрямь сушились нательные обмотки и покрывала. Кое-где вдоль тряпичных стен стояли сандалии. Вдруг я заметил среди них пару кроссовок. Не успел я решить, кто из наших спит в этом боксе, как щель между холстинами просунулась холеная женская рука явно не сабинянского происхождения. Следом показалась голова Йоки. Судя по всему, «женская половина» начиналась сразу за этим коридором.

- Ой, привет! Смотрю, тебе тоже не спится – прошептала она.

- Да вот, решил пройтись, посмотреть, как тут внутри.

- А я давно не могу уснуть. Все думаю, куда мне пойти сегодня. Знаешь, тут все все время куда-то движутся. Никто не стоит на месте. Это прекрасно!

Она осторожно выбралась в коридор.

- Поскольку транспорта почти нет – лошадей и мулов тут всего несколько десятков на всю страну, потому что пастбищ мало – то все таскают на себе, - шепотом сообщила она. - И поэтому приходится все время ходить туда-сюда между стойбищами. В одном месте не хватает зерна, а в другое нужно мясо и молоко отнести. А так как холодильников нет, а многие продукты - скоропортящиеся, то приходится спешить. Наверняка наши господа экономисты сочтут эту логистику нерентабельной: большинство людей все время находится в движении, бегают туда-сюда с тележками и котомками. Ну а может, в этом движении – смысл жизни? Ты не находишь?

- Тут все так не похоже на нашу жизнь, что я уже перестал удивляться, - ответил я. – Только знаешь, остальные, наверное, хотят еще поспать, а мы мешаем. Может, выберемся отсюда?

Но это оказалось не так-то просто. Мы направились вдоль коридора сначала в одну, а затем в другую сторону, но в обоих случаях он начинал поворачивать и разветвляться, и в конце концов упирался в тупик. То есть в занавеску, за которой тоже кто-то спал. Тогда я предложил вернуться и выбраться через нашу комнату. К счастью, мы узнали его благодаря приметным сандалиям с красными деревянными бусинками на завязках, которые стояли около соседнего отсека. А около входа в комнату Йоки не было ни одной пары обуви, хотя, когда мы уходили, там были нечто вроде плетеных лаптей и еще одна пара классических местных «сапог-мешков» из кожи.

- Ну надо же, девушки уже ушли… Кен и Абий их зовут. Они говорили мне, что утром их отправляют на коровью ферму, там не хватает рук. Но я не знала, что они уйдут так рано.

Она подняла занавеску. Внутри на двух боковых матрацах лежали аккуратно сложенные одеяла и прочее постельное тряпье. Посередине валялось йокино одеяло, а в ногах его лежал ее рюкзачок.

- А ты не запомнила вчера вечером дорогу? Как тебя сюда привели?

- Думала, что запомнила… Знаешь, наверное, тут просто изменилась форма коридора. Помню, мы шли довольно долго прямо, а сейчас вижу, что посередине появилась перегородка. Зато убраны занавески по обеим сторонам, и там теперь проходы.

Похоже, внутреннее пространство дома и впрямь организовывалось по принципу, который так любят модные дизайнеры – оно все время трансформировалось в зависимости от текущих потребностей. Каркас состоял из вертикальных жердей и укрепленных между ними перекладин, к которыми были пришиты или привязаны холщовые полотнища. При необходимости они опускались, образуя закрытые ячейки для сна. При необходимости – поднимались, отодвигались или сворачивались, образуя проходы и коридоры. Я решил узнать ширину дома и заглянул за занавеску, которая служила задней «стенкой» йокиной комнаты. Как я и предполагал, там был еще один коридор, но короткий: направо он сразу упирался в очередную занавеску, а налево продолжался еще на длину трех отсеков и тоже заканчивался. Все это было похоже на динамичный лабиринт, который постоянно менял свою конфигурацию без какого-то особого плана (впрочем, может, план и был). Местные обитатели, вероятно, знали наизусть каждую занавеску и не способны были заблудиться, чего нельзя было сказать обо мне. Идти напролом через занавески было нельзя: за каждой, вполне возможно, спали люди. Я прошел вдоль стен коридора и прислушался: везде слышалось чье-то дыхание. Лишь в одном месте было тихо. Я рискнул отодвинуть полог и заглянул туда. Там было светлей, чем в коридоре: видимо, противоположная внешняя стена была уже близко. В этой ячейке не было ни людей, ни матрацев. На земляном полу были аккуратно составлены несколько печек и сложены разобранные на части трубы. Наверное, в холодное время их переносят в жилые отсеки, решил я. Посередине комнатки лежало что-то вроде сколоченного из досок поддона. Приблизившись, я понял, что это дверца в подпол. Она была закрыта на цепь, сомкнутую с помощью большого амбарного замка (причем вряд ли то и другое было местного происхождения). Приподняв крышку, насколько позволяла цепь (сантиметров на десять), я увидел черную щель. Из нее разило сырым душным холодом.

- А может, девушки ушли через этот люк? – простодушно предположила Йоки, забравшись вслед за мной. – Так им было бы быстрее, чем по коридорам плутать.

- Может быть. Интересно, где этот ход выходит на поверхность? Вблизи стойбища я что-то никаких люков не видел.

- А может, он идет прямо до соседнего стойбища? Может, они все подземными ходами соединены? – шепнула мне в ухо Йоки. – Так удобнее, особенно когда дождь или холодно.

- Ага, а по верху они ходят просто напоказ, или для отвода глаз нашим спутникам-шпионам, - сказал я, округлив глаза.

Йоки хмыкнула. Тут мы услышали легкое движение за занавеской – как будто кто-то прошел по коридору. Хотя мы ничего такого не сделали, но все равно стало немного не по себе: вроде как нас сюда не приглашали.

- Пойдем назад, - я тронул Йоки за локоть.

Мы вернулись в коридор и с удивлением обнаружили, что он стал длиннее: справа и слева от нас занавески были уже убраны. Там, откуда еще десять минут назад доносилось посапывание, теперь было пусто, и лишь свернутый в углу тощий матрасик намекал, что здесь мог кто-то спать. Как они успели сделать это так быстро, да еще и совершенно бесшумно? Я недоумевал. Теперь коридор тянулся на семь-восемь отсеков, а справа от нас еще и поворачивал. Повсюду за занавесками слышался легкий шелест ступающих ног. Еще немного, и я позабуду, откуда мы пришли, подумал я - так быстро тут меняется пространство. Куда ж теперь идти? Ага, вот эту занавеску я, кажется, помню: на ней еще было большое темное пятно. Точно: отодвинув ее, мы вновь попали в комнатку, где спала Йоки. И вдруг откуда-то сбоку просунулась рука в браслетах из стеклянных бусинок. Мы замерли. Рука отодвинула занавеску и… комнатка вдруг превратилась в торец очередного коридора! А перед нами возникла Сэн. Во второй руке она держала веник и совок.

- Доброе утро, - слегка поклонилась она, заметив меня. – Я уже заходила, но ты куда-то ушла, поэтому я пока решила пойти подметать в другом направлении.

- Уфф, у вас тут все похоже на какой-то фильм ужасов по меняющийся лабиринт, - пошутил я.

- Да, я видела что-то подобное, но уже не помню, как назывался, - улыбнулась Сэн. – Я бы с радостью поддержала для вас атмосферу таинственности, но увы – дом нужно проветрить и подмести. Так что скоро почти все занавески поднимутся, и загадочность как рукой снимет.

«Интересно, а в комнате с люком, который ведет в подземелье, занавески тоже поднимут?» - подумал я. Вслух я сказал, что надо бы разбудить Ержи, чтобы он не испугался слишком резких изменений. Однако, выглянув в наш первый коридор, я понял, что у меня нет шансов что-либо тут найти: за каких-то пятнадцать минут пространство успело измениться до неузнаваемости. Коридора больше не было, а было большое – наверное, занимающее в длину почти весь дом - помещение с висящими то там, то здесь одинокими полотнищами занавесок, которые уже ничего не перегораживали. Единственное, что вдалеке можно было заметить несколько закрытых «кабинок». Либо там прятали что-то секретное (вроде подземных ходов), либо за ними спали мои товарищи, и деликатные хозяева не стали их будить. О коридорной архитектуре теперь напоминали только ряды жердей и перекладин. Оказалось, что они не везде идут параллельно-перпендикулярно: попадались и «неправильные» повороты. Вот уж где бы я точно заплутал. Но не похоже было, что эту сложную планировку задумали специально: скорее всего, дом собирали из жердей постепенно, наращивая объем по мере увеличения числа постояльцев. Сумерки постепенно рассеивались, и я смог разглядеть потолок. Это было просто нагромождение из жердей и досок, положенных в два ската, причем везде – под разными углами. Видимо, нам повезло, что сегодня не было дождя: вряд ли это хлипкое сооружение защитило бы от воды. «Возможно, в случае дождя под ним делают какие-то навесы», - рассудил я.

Будучи оголенными, опорные жерди оказались сплошь утыканными гвоздями: видимо, на них ночлежники сушили свое нательное тряпье. Кое-где еще висели всевозможные мешочки, кошелечки на шнурках и котомки. Логично было предположить, что воровства здесь не боятся. Кроме нас, под навесом виднелись еще несколько человек: они прибирали скудный скарб и подметали. Вдруг внутрь ворвался луч света - это кто-то поднял один из наружных пологов. Затем поднялся второй, за ним третий. Вскоре почти вся внешняя стена дома исчезла, оставив на память о себе ряд жердей, которые чернели на фоне розовеющего неба и леса. Нетронутой оставалась лишь одна «кабинка» у наружной стены: я без труда догадался, что это и было мое ночное пристанище.

Как и следовало ожидать, Треххвостого внутри уже не было: его матрасик был аккуратно скручен у изголовья. Зато Ержи, похоже, не чувствовал всеобщей суеты: он сладко сопел, закрывшись одеялом с головой. Я осторожно потряс его за плечо.

- Все уже встали, - сообщил я, когда Ержи повернул ко мне заспанное лицо. – Торопись, а то, того гляди, и дом разберут.

Выйдя наружу, я убедился, что был недалек от истины: действительно, несколько мужчин как раз в этот момент разбирали торцевую часть конструкции. Среди них мелькали знакомые белокурые хвосты. Наш товарищ по комнате уже успел восстановить свою щегольскую прическу. А рядом – вот его я не видел вечером – был товарищ Треххвостого, обладатель двух кос. Должно быть, это его звали Гором.

- Дом переезжает? – спросил я по-английски у пробегавшего мимо мальчика.

Я тут же подумал, что ребенок, возможно, еще не успел овладеть иностранными языками, как его родители, и что я вряд ли получу ответ. Однако мальчик секунду подумал и ответил тоже по-английски:

- Нет, просто на другом стойбище сегодня прибавится людей, а жердей и досок там не хватает. Тут есть лишние – мы их снимем и отнесем туда.

И он побежал помогать взрослым.

- Абсурд! Они все время куда-то идут и что-то куда-то несут, - услышал я из-за спины голос Марка. У него были мокрые волосы – видимо, уже успел окунуться в ручей. – Даже для традиционного способа производства их экономика является абсолютно нерентабельной. Обратите внимание: они не делают никаких долговременных запасов. Никакого хозяйственного плана. Потребовалось зерно к завтраку в точке А – его тут же тащат из точки Б, причем ровно столько, сколько требуется на одну порцию каши. Не больше. Хотя можно было бы заранее продумать, кому, где, когда и сколько потребуется того или иного ресурса, заранее все спланировать, определить людей, которые будут таскать, наладить снабжение. Тогда бы не пришлось все время суетиться, как муравьям.

- Ну, в целом они что-то планируют, - сказал я, вспомнив свою интерактивную схему. – Но, видимо, всего предусмотреть не удается. Сказывается отсутствие связи – интернета, мобильников.

- А может, – он сощурился, глядя на восходящее солнце, - это и есть их цель?

- Какая цель?

- Не давать людям ни минуты покоя. Загружать всех беспрерывными задачами, как разумными, так и не очень. Чтобы они не успевали задуматься о том, как им тяжело живется.

- Тогда бы они не успевали и познать в совершенстве нашу литературу, философию, социальную проблематику, все на свете языки, историю американского кино, последние исследования в сфере IT и еще многое, многое другое, - усмехнулся я. - Я не представляю, как они справляются с этим даже без учета беготни. А с беготней это и вовсе похоже на чудо.

Мимо пробежала Мария, неся в руке котел. Если бы не одежда, я, пожалуй, не узнал бы ее: такое умиротворенное у нее было выражение лица. Почти как у местных женщин.

- Пожалуй, нам тоже пора присоединиться к суете, - сказал я. – Отвратительно чувствую себя, когда все вокруг работают, а я отдыхаю.

- Это нервы, - смеясь, отмахнулся Марк. – Здесь рабочих рук и без вас достаточно. Не будем отнимать у сабинян смысл жизни.

И он неторопливо направился к пригорку, намереваясь, видимо, снова развернуть свой блокнот. Я же поспешил за Марией. Оказалось, она шла за водой к ручью. Еще вчера я приметил наверху, под скалистым выступом, выдолбленную водопадом естественную ванночку. Забрав у Марии котел, я направился к ней. Борта ванночки были аккуратно выложены камушками, а сама она была полна сверкающей на солнце, кристально чистой водой. Журча, она переливалась через край и бежала к следующей ванне, расположенной ниже по склону. Та была раза в три больше и предназначалась для омовений. Как раз сейчас группа сабинян, окружившая ее, добродушно наблюдала, как Тим в страхе собирался прыгнуть в ледяную воду.

- Если кажется холодно, то можно попробовать чуть позже, когда солнце взойдет, - советовал мальчик лет двенадцати.

Ни единой нотки насмешки не слышалось в его голосе: он, очевидно, действительно сочувствовал Тиму. Зато Ченг, случившийся тут же, был куда более суров и настаивал на немедленном мужском самоутверждении бедного американца:

- Дорогие друзья, для такого молодца, как наш Тим, это не холод!

Наконец, Тим решился и прыгнул в воду с небольшого валуна, возвышавшегося над ванной. Поднялся столб брызг, скрывший его с головой. Но, когда вода улеглась, оказалось, что там совсем неглубоко: Тим стоял в ванночке по пояс, сжавшись от холода. Ченг рассмеялся. Один из молодых мужчин, с узелком волос на голове, заботливо подал голос:

- Вылезайте, а то ноги замерзнут.

Тим поскорее выбрался, дрожа и стуча зубами.

- Я думал, тут не так холодно, - поспешил он оправдаться, когда заметил меня.

Стоило ему вылезти, как его место в ручье занял парень с узелком. Он даже не снял своих обмоток. Спокойно и не торопясь он опустился на колени, скрыв голову под водой, а затем так же неторопливо поднялся и одним махом выскочил, упершись руками в края ванны. Следом за ним, повинуясь какой-то неписаной очередности, стали окунаться все остальные. Как всегда – молча, едва переговариваясь своим тихими согласными звуками.

Наполнив котел, я потащил его к кухне. С другой стороны за дужку схватилась Мария – и очень кстати, а то бы я все расплескал. Хоб уже давно, видимо, крутился у огня: два котла у него уже кипели. Марино успел занять свое место у дровокольной чурки, и старательно приканчивал вчерашние остатки неколотых бревен. Он уже немало поднаторел в этом занятии. Хоб, не здороваясь, сунул мне мешок с измельченной травой и какими-то семенами.

- Закидывай в кипяток, - сказал он деловито. – С утра людям хорошо сперва попить горяченького. А там и завтрак поспеет.

- Да-да, конечно… А я думал, что чай – вон в том котле. Там тоже какая-то трава.

- Нет, там у меня варится шампунь для волос, - невозмутимо ответил Хоб и тут же рассмеялся. – Всякие коренья, которыми хорошо мыть голову. Это для наших женщин, ну и модников из числа мужчин. – Он скосил глаза на пробегавших мимо двух парней, чьи головы были украшены сложными прическами. - Как ты знаешь, у нас тут культ безопасности для окружающей среды, - он потешно округлил глаза. - Ну так вот, если вот этим жмыхом, когда остынет, - он показал на зелено-желтую кашицу в котле, - намазать волосы, а потом подержать голову в бурном ручье, чтобы смылось, но и волосы будут чистые, и рыбы очень довольны. Они любят поедать этот жмых. Перед обедом как раз остынет, и все желающие помоются. А потом и кушать. Красота!

Я успокоенно вздохнул, принявшись закидывать в котел пучки травы. Что поделаешь – да, я очень мнителен, и мне важно чувствовать себя при деле. Наверное, стоит позавидовать Марку, который в этом не нуждается. Но тут уж каждому свое. Мария, устроившись поблизости, чистила морковь и вчерашние неизвестные клубни. Вдалеке прошла Йоки в компании с Сэн и другой женщины: они весело смеялись, тряся мокрыми волосами. Похоже, там, за цветущими кустами, был другой ручей, где купались женщины. Вдруг, откуда не возьмись, появились Треххвостый и Двукосый (пока я не был убежден, что его зовут Гор, я решил называть его так). Каждый нес на плече по довольно крупному бревну. Когда они успели? Ведь совсем недавно они разбирали жерди. Но эти бревна явно были не от дома. Они были слишком толстыми и, видимо, недавно спиленными. Сбросив ношу с глухим стуком на траву, Треххвостый вытащил из-за спины одноручную пилу длиной примерно с локоть, присел на одно колено и принялся отпиливать от бревна небольшой кусок. Да так проворно, словно в руках у него была бензопила.

- Может, помочь? – неуверенно спросил Марино, восхищенно следя за ним глазами.

- Ага, когда я в изнеможении упаду, - весело ответил Треххвостый, пытаясь перекричать визг своей пилы. – Подозреваю, что скоро это случится!

Я в этом сомневался. Поодаль устроился Двукосый и взялся за второе бревно; у него был точно такой же инструмент.

- Вы и спилили их одноручными пилами? – решился спросить я.

- На что только не пойдешь в жажде самоутверждения! – лучезарно улыбнулся Треххвостый, подкидывая отпиленную чурку поближе к топору Марино. – Хотя, если бы здесь водилась двуручная пила, я бы от нее не отказался. Но мы, - он вопросительно обернулся к Двукосому, - как раз недавно забрали местную двуручку на другое стойбище, верно? Инструмента у нас мало, а там было нужнее.

Товарищ подтвердил его слова свистящими и щелкающими звукам, и они снова заработали пилами.

Я замолчал, глядя в котел. Трава кончилась, и я снова почувствовал неловкость от своей бесполезности. Подошел Хоб, и я осторожно спросил:

- Хватает ли вам древесины? На готовку, на отопление? Леса вроде бы вокруг много, но ведь и народу у вас немало…

- Если бы не сажали, то давно бы все извели, понятно, - ответил Хоб. – Все зрелые деревья, запланированные на поруб, мы заранее помечаем. И следим, чтобы на смену подрастали молодые. К счастью, обычно удается поддерживать баланс. Но если становится очень холодно или дождливо, то дров не хватает. Тогда приходится поэкономить, потерпеть. Хорошо, что у нас есть ребята, которые не боятся холода, - он уважительно кивнул в сторону «спецназовцев». – Ну еще для домов нужны жерди, и на изгороди для скота. Жерди мы бережем, переносим с места на место. Они дубовые, долго не гниют.

Мне пришел в голову вопрос, который я давно хотел задать.

- Правда ли, что вы не убиваете свой скот, и потому не едите мяса?

- Правда. Нечестно отнимать жизнь лишь ради того, чтобы полакомиться чьими-то внутренностями. При том, что у нас есть и другая еда. Хотя, не спорю, жареные мышечные волокна очень вкусны, и иногда мы съедаем павших животных, если они умерли не от серьезных болезней. Но молоко, масло, яйца и все прочее – это нужно, особенно детям. Ну и рыбу мы, конечно, активно лишаем жизни. Так что ваши просветленные веганы должны предать нас анафеме.

Он улыбнулся, и вокруг его глаз собрались веселые морщинки.

- За что-то они превозносят вас до небес, а за что-то предают анафеме. Всякая абсолютизация приводит к конфликту, - попробовал я изречь что-нибудь пафосное.

- А главное, что она неприменима к жизни. Эти ваши веганы ведь сами себе еду не выращивают. Ну, во всяком случае, не всю еду. Они сидят за своими компьютерами, а потом идут в магазин и покупают разную хитрую веганскую еду, которую им привезли из разных стран. Окажись они тут зимой на одной картошке и капусте – сразу бы начали пить молоко! Впрочем, что это я разворчался.

- Совсем как наши ура-традиционалисты, - заметил я. – Это любимый тренд их постов в соцсетях – оторванность от жизни всяких рафинированных веганов, кришнаитов и т.д.

- Может, это мои посты и были, - сказал Хоб. – Признаться, случалось мне писать в таком духе… Ну вот, готов чай.

Он сказал это, даже не попробовав – просто мельком взглянул на густой пар над моим котлом.

- Позвать всех? Может, постучать обо что-то? – предложил я.

- Да зачем. Смотри, они уже сами идут.

И точно. Со всех сторон, словно по команде, к кухне потянулись люди. Кто-то шел с купания, мокрый, кто-то – отложив уже начатую работу. Однако труженики не смотрели досадливо на купальщиков, как это наверняка случилось бы у нас. Нет, все было одинаково довольны, словно так и было заведено: сегодня ты отдыхаешь утром, а завтра – я.

Я снова раздавал пробирки с зеленоватой жидкостью и снова пил сам, пристроившись на бревне в стороне от всех. Ченг, свежий после купания, держа пробирку наподобие кубка с вином, пожелал произнести нечто вроде тоста:

- Друзья мои! Я знаю – многословие здесь не в чести, и это правильно. Но я, увы, представитель иной культуры. Поэтому я не могу не сказать: ваша здешняя жизнь подтверждает мои самые смелые надежды и посрамляет самые каверзные инсинуации ваших противников из нашего так называемого мира цивилизации. Там, у нас, многие считают, что коммунистическая экономика невозможна, что она-де содержит неразрешимые противоречия и поэтому неминуемо должна развалиться. Но на вашем примере я был счастлив убедиться, что это не так. Я вижу здесь блистательную организацию производства и труда. Тот минимум потребностей, который, на самом деле, и должен быть у человека, здесь успешно удовлетворен. Ваш опыт показывает – рай на земле возможен! Властителям нашего мира выгодно доказывать, что это не так, что человечеству почему-то непременно нужен рынок и капитализм. Но на самом деле капитализм нужен только капиталистам, иначе они не смогут обогащаться… Я верю, что доживу до тех времен, когда ваш опыт будет применен и в других местах земного шара!

Не знаю почему, но я сгорал от стыда. К счастью, мои страдания быстро прекратились: у Ченга внезапно появился критик, причем из числа сабинян!

- Но тогда, боюсь, придется уничтожить половину человечества, а то и больше, - дружелюбно заметил Двукосый, отхлебывая из своей пробирки. – К сожалению, территориальных ресурсов планеты на прокорм такого количества народа не хватит. В смысле, если вести натуральное хозяйство. Ваших спасают только технологии и массовое производство. Что, в свою очередь, и привело к экспоненциальному росту населения.

- Да-да, конечно, - усмехнулся Ченг, которого трудно было сбить с толку оппонированием. – Перенаселение, Римский клуб и так далее. Не забудьте также сказать о вредоносном изобретении антибиотиков. Законы жанра того требуют! И тогда вы будете рассуждать, как заправский защитник ГМО.

- Я и без того так регулярно рассуждаю, - учтиво сказал Двукосый. – Даже, помнится, и с вами как-то раз в сети дискутировали. Вынужден повторить мой тезис, который показался вам таким циничным: рай на всей земле неосуществим. Он возможен только в отдельно взятом малом сообществе, причем за счет всех остальных, которые при этом будут страдать. Конечно, мы не отнимаем у населения Земли еду, но мы в пересчете на человекоединицу занимаем чудовищно много благодатной плодородной земли. Эта – как раз та норма, которая требуется для ведения натурального хозяйства. Таким образом, наше счастье эгоистично. Сознание этого мешает мне наслаждаться им вполне. Но я знаю, что для безопасности Сабинянии нужно, чтобы весь остальной мир вел именно такой образ жизни, какой ведет сейчас. То есть – страдал. Тогда ему хватит ресурсов еще на какое-то время, и он сможет терпеть существование такого исключения из правил, как моя страна.

- Но ведь потом они все равно закончатся! – воскликнул Тим.

- Да, но если ваш мир переймет наш образ жизни, то ресурсы закончатся уже сейчас, - сказал Двукосый и виновато улыбнулся Ченгу. – Простите. Похоже, это не вы многословны, а я.

Ченг был смущен, но, к его чести, пытался не подавать виду.

- Не у меня, ни у вас нет достаточной статистики, чтобы доказать наши утверждения, - произнес он с примирительной улыбкой. – Уверен, что ее нет ни у кого: элиты ее старательно скрывают. Остаюсь, тем не менее, с уверенностью, что мои интуитивные догадки верны.

Двукосый вежливо поклонился, и на том разговор завершился. Хоб тем временем знаком подозвал меня помогать раскладывать кашу. Она была такой же плотной, что и вчера, только более съедобного цвета – бело-желтого. Вкус, правда, был столь же… э-э… непривычный. Если представить в страшном сне, что в Сабинянию организованы настоящие коммерческие экскурсии – типа толпы орущих китайцев с селфи-палками – то гастрономических туров точно не получится. Впрочем, о чем это я? Какие еще китайцы, упаси Бог? И, кстати, здесь есть привычные нам овощи и фрукты, а местные каши… к счастью, их не нужно есть много. Я съел объем столовой ложки, который поместился в моей микромисочке, похожей на подставку для яйца, и совершенно насытился.

За завтраком колхозники – так я стал называть про себя обитателей Трех Ручьев – переговаривались между собой больше, чем вчера вечером. Я догадался, что они обсуждают сегодняшний объем работ и грядущие переброски. Поев, часть людей направилась к своим рабочим местам - то есть на грядки. Другая часть, похоже, стала готовиться к отходу. Откуда не возьмись, на поляне перед кухней появились плотно набитые котомки: внутри угадывалась картошка и другие овощи. Несколько мужчин приволокли жерди и доски, приготовленные для переброски в другое место. Они уже были туго увязаны друг с другом, а на концах связок были сделаны петли: видимо, так их предполагалось нести. Я не завидовал тем, кому это предстоит. Но, судя по тому, как суетились Треххвостый и Двукосый около связок, как минимум одну из них они готовили под себя. Рядом собирались и другие тяжеловозы. Все они были сплошь в худых обмотках, с исцарапанными ногами и без обуви. По этим признакам я уже научился определять «спецназовцев». Вчера за ужином я их не видел, хотя припоминал кое-кого по пути на стойбище. Похоже, они вместе с Треххвостым успели забежать куда-то еще, а потом пришли перед самым отбоем. Закончив с подготовкой поклажи, двое из них подсели к нам с Марией и предложили помочь с мытьем посуды. Котлы еще раньше кто-то унес, и теперь они стояли, блестя как новенькие, доверху наполненные свежей водой.

Со стороны могло показаться, что все делается само собой, без команды; как будто несколько десятков людей понимали друг друга без слов. Впрочем, почему без слов? Просто я не знал их удивительного шипяще-стрекочущего языка, а половину звуков и вовсе не улавливал. Так что, вполне возможно, невидимая организация труда существовала. Но кто был главным, кто отдавал распоряжения, было непонятно. Можно было предположить, что на стойбище верховодит Хоб; должность «при котле», казалось бы, к этому располагала. Но я убедился, что дальше приготовления еды Хоб свою юрисдикцию не простирал. Как ни странно, он даже не заведовал съестными припасами. Видимо, ими распоряжался кто-то другой, потому что во время мытья посуды я заметил, как две женщины подошли к продовольственному складу (он помещался позади котлов, под навесами), уверенно взяли по мешку (видимо, с крупой) и перенесли туда, где паковалась поклажа. Хоб на это даже не отреагировал. Следом подошел еще парень со сложной прической из косичек (может, тоже служивый, а может, модник из «гражданских»), и тем же манером утащил большой мешок с картошкой.

- Хоб, я тут хватит еды? – неуверенно спросил я нашего повара, когда он случился поблизости. – Смотрю, часть ее куда-то уезжает.

- Разумеется, все под контролем, - в обычной шутливой манере ответил Хоб. – Ребята хорошо знают, сколько и чего нужно на каждом стойбище. Лишнего не заберут, не бойся!

- А кто эти ребята? - спросил я, по привычке оглянувшись на солдат, прилежно мывших мисочки. Правда, я был уверен сейчас, что речь не о них. – Кто у вас руководит, скажем так, продовольственным планированием?

- Если я тебе отвечу, что никто не руководит, что это пример высочайшей самосознательности народных масс, ты, думаю, не поверишь.

- Не поверю, - засмеялся я. – Ибо хорошо знаю цену таким формулировкам.

- Ну, а какова твоя версия?

Я задумался.

- Может, опять всесильные жрецы? Они создали некий огромный продовольственный план. На наделю, на месяц, на год. Может, и на пятилетку, как в Советском Союзе. Задача, конечно, не из простых, но если учесть количество народу и размеры территории – то осуществимо. Правда… в это случае было бы резонно централизовать хранение припасов: сделать бы что-то вроде больших складов, поставить там заведующих, и раздавать оттуда всем по мере необходимости. Хотя нет, это приведет к выделению привилегированного класса «распределителей продуктов». Знаем, проходили. К тому же один большой склад более уязвим, чем множество мелких, где всего понемножку. И с точки зрения возможного нападения врагов, и с точки зрения защиты от пожаров и грызунов…

Хоб одобрительно кивнул.

- Таким образом, получаем нечто вроде «динамического склада» размером со всю территорию Сабинянии. Продукты хранятся в разных местах, и постоянно переносятся туда-сюда. То есть как раз то, что мы видим. Но тогда нужна сложнейшая логистическая схема. Наверняка она регулярно дает сбои, плюс это невероятные временные и трудозатраты. И как организовать это без телефона и интернета?

Мне пришло в голову, что это похоже на огромную нейронную сеть. Ведь как хранится информация в головном мозге? Она не лежит мертвым грузом, а все время перемещается. То есть перемещаются импульсы, совокупность которых и есть целостная информация. Может, логистика в Сабинянии – это такой же мега-мозг? Но как он работает? Где локализуется? Все в тех же загадочных компьютерах?

Я ждал от Хоба подсказок, но он, похоже, предпочитал, чтобы я изобрел эту гениальную схему сам.

- Идея интересная, - только и сказал он.

Непонятно, к чему это относилось. К моим словам? Или к мыслям?

Тем временем со стороны ручья показался довольный и улыбающийся Ержи. На завтраке его не было – видать, он снова уснул и проспал. Сейчас он, очевидно, возвращался с купания – волосы и шея были мокрыми – и надеялся перехватить какой-нибудь остаток еды.

- Доброе утро! – он смущенно улыбался, хотя, видно, не сомневался, что голодным его не оставят. – Простите, друзья - не привык к здешнему суровому режиму! Проснулся, когда завтрак уже закончился. А так как все равно опоздал, решил не лишать себя наслаждения погрузиться в ледяные воды ручья. Найдется ли для бедного ослушника ложечка вашей мега-сытной каши? Или хотя бы сырая картофелина?

- Я припас тебе лишнюю порцию, - приветливо улыбнулся Хоб, доставая откуда-то полную мисочку. – У нас так не делается, но тебе, так и быть, можно – ты же все равно нас сегодня покидаешь.

Улыбка вмиг сползла с лица Ержи.

- Вы хотите сказать, что мы переходим куда-то еще? На другое место? – с надеждой пролепетал он.

- Нет, это другие переходят на новое место. А ты возвращаешься за стену. - Лицо Хоба, напротив, озаряла невозмутимая улыбка.

- Но… почему? – Ержи испуганно посмотрел на меня, на Марию и на солдат. Не найдя ответа, он снова перевел взгляд на Хоба. – Я проспал, простите меня… Но ведь это не преступление! Хорошо, как скажете, я ничего не буду есть – пусть это будет мое наказание. Но почему вы из-за этого хотите выгнать меня? – Его голос чуть дрогнул.

Хоб пожал плечами и отвернулся к костру.

- Ты же знаешь, - сказал он через плечо.

Ержи побледнел и замер.

- Ты нарушил правило, которые дал слово не нарушать, - негромко сказал парень со сложной прической, не поднимая головы. – Это и есть преступление. – С этими словами он поднялся.

- Ты, кажется, собирался идти с нами? – он повернулся ко мне и, кажется, уже начисто забыл о Ержи.

Я смущенно кивнул, искоса поглядывая на него и на Ержи. Хоб все так же смотрел на огонь. Мария удивленно воззрилась на нас, но не решалась ничего спросить.

- Идем, все уже готовы, - сказал парень с прической.

Он убрал последнюю вымытую пробирку на поставец, поднялся и двинулся туда, где собирались отходящие. Второй солдат, который закончил работу на удивление синхронно с ним, молча передал Марии котел с водой после полоскания и пошел вслед за товарищем. Еще прежде они предупредили нас, что эту воду следует вылить на ближайшие грядки. Я минутку помедлил, но потом тоже поспешил за ними. Следом за мной побежал Ержи.

- Погодите, послушайте, как же так? - тараторил он, глядя то на одного, то на другого.

Однако собравшиеся уходить как будто не замечали его. Одни навьючивали на себя тяжелые мешки и котомки; другие, покончив со своей поклажей, помогали с этим соседям. Восемь мужчин, среди которых были Треххвостый, Двукосый, парень со сложной прической (я начал называть его про себя Многокосым, потому что в составе хитроумного переплетения на его голове усматривалось несколько косичек, завязанных в один узел), а также его товарищ прилаживали к себе ремни, на которых должны были ехать связанные вместе жерди и доски. На каждую вязанку приходилось по четверо носильщиков, двое спереди и двое сзади. Эти четверо встали наизготовку около наиболее массивной из них. А Ержи в растерянности бегал по поляне, путаясь между людей, и все повторял:

- Слушайте, я все понимаю… Да, я виноват. Но как же так? Вот так просто и выгнать? Ну да, да, я не смог себя сдержать, мне стыдно… У меня нет силы воли. Я не оценил… не оценил, что все так серьезно… Я не знал, что вы меня действительно выгоните!

Женщины о чем-то деловито перещелкивались, не глядя на Ержи. Мужчины смотрели сквозь него. Треххвостый, как мне показалось, на миг скосил на него глаз, но тут же отвернулся. Девушка – кажется, ее звали Кен, и ее жених трудился на каком-то другом стойбище – с улыбкой указала мне на самую маленькую котомку, которая еще оставалась на земле. Я поспешно поднял ее – она оказалась не такая легкая, как на вид – однако все не мог отвести глаз от Ержи. Вдруг он замолчал, упал на колени и заплакал, уже ни на кого не глядя.

- Простите меня… Не выгоняйте меня, прошу… Я так мечтал оказаться здесь…

И тут все повернулись в его сторону. Носильщики жердей, которые уже успели одеть ремни и поднять тяжелую ношу, словно по команде опустили ее на землю. Не говоря ни слова, вся группа сделала чуть заметный шаг к Ержи, окружив его со всех сторон. Все молчали. Я испуганно протолкнулся в середину круга, поближе к нему. На нас глядели серьезно и внимательно. Кажется, даже с сожалением. Я понял, что надежды нет – его прогонят. А, может, и меня вместе с ним. Но именно потому, что терять было уже нечего, я вдруг перестал себя сдерживать. Слова вырвались у меня из горла сами – я даже не обдумывал их:

- Умоляю вас, не выгоняйте… Дайте еще один шанс… После такого человек никогда не повторит свою ошибку!

Кажется, я тоже заплакал.

Одна из девушек что-то прострекотала себе под нос, глядя под ноги. Потом то же самое – я уверен, это были те же слова – повторил кто-то за моей спиной. Потом их подхватил Двукосый. Потом еще кто-то. А следом первая четверка снова накинула на плечи ремни и поднялась вместе с ношей. За ней – вторая, потом третья. По очереди поднялись одиночные носильщики. Группа начала медленно выходить на тропу, обходя нас. Мы стояли и смотрели – я на ногах, Ержи на коленях – и провожали глазами одного за другим. Но последний, поравнявшись с нами, вдруг остановился. Сняв с плеч свою котомку, он поставил ее рядом с Ержи, хлопнул его по плечу и, повернувшись, устремился к картофельному полю – да так уверенно, как будто с самого начала собирался так сделать. Мы сначала замерли, недоумевая. Но уже в следующий миг я все понял, подхватил котомку и принялся навьючивать ее на спину проворно вскочившему Ержи. Что делать дальше? Бежать ли за остальными? Они уходили все дальше. Тут я услышал голос Многокосого.

- Поторапливайтесь! – крикнул он, обернувшись.

И мы припустили бегом. Котомки были тяжелые, но я не сразу это понял – первое время я летел, словно на крыльях. Уже отойдя шагов на триста, я вспомнил, что ни с кем не попрощался - ни с Хобом, ни с нашими. Виновато обернувшись, я увидел огороды, а на их фоне - россыпь фигурок, каждая из которых была погружена в свое занятие. Я вздохнул. Им явно не было дела до моих любезностей. Посреди поля, по цвету одежды я отличил Йоки и Тима. Похоже, они окучивали картошку. И вдруг все фигуры – кроме них двоих – внезапно выпрямились и, кажется, развернулись в нашу сторону. Над головами поднялись руки и помахали. Мне? Не может быть! Но кому же еще, ведь из нашей группы я один смотрел на них! Я узнал Хоба около кухни – он изо всех сил махал полотенцем. Я принялся махать в ответ, чуть не подпрыгивая от радости. Лишь в самый последний момент, поняв причину всеобщего движения, к прощальному ритуалу присоединились Йоки с Тимом. Кажется, я увидел и запоздалые руки Марии, Ченга и Марка. А через секунду, словно повинуясь невидимому приказу, руки огородников опустились, и они снова отвернулись к своим грядкам. Лишь Йоки и Тим продолжали смотреть на нас, пока мы не скрылись за деревьями.

http://tl.rulate.ru/book/60095/1559724