Готовый перевод Sui Yu Tou Zhu / Бусины из битого нефрита: Глава 42. Ты всё-таки любишь меня?

Ясный зимний день, веранда. Дин Ханьбай, столкнувшись с Цзи Шенью, невозмутимо спросил:

— Как тебе? Мои навыки рисования на высоте, правда же?

Младший вытаращился на него и сунул ему в руки альбом, вернув вещь законному владельцу.

— Ты играешься со мной, но в этот раз я не буду с тобой спорить, — Цзи Шенью был силён на вид, но слаб внутри. — Учитель и тётушка такие хорошие, как они могли воспитать такого хулигана?

— При чём тут мои родители? Разве не ты соблазнил меня? — Ханьбай стал листать альбом. Они стояли лицом к лицу перед сиренью и бамбуком счастья. — Эта поза называется «наездница», её преимущество в том, что проникновение достаточно глубокое. А эта называется...

Цзи Шенью кинулся закрыть ему рот. Он использовал всю силу, не жалея товарища. Дин Ханьбай одной рукой обнял его, закрыл альбом и сказал:

— Чжэньчжу, я всю ночь не спал, рисовал, и вовсе не крепкий чай придавал мне энергии. Я смог это сделать, только всё время думая о тебе.

У Цзи Шенью уже не осталось сил терпеть, он был похож на кролика, которого положили в котёл и опалили шерсть, не давая возможности спастись. Ему так и хотелось сбежать во двор, чтобы найти норку. В итоге Шенью удалось скрыться, но, убегая, он опрокинул невезучий бамбук счастья.

Юноша мечтал о том, чтобы спрятаться. Но ещё сильнее оказалось желание обернуться и незаметно, тайком посмотреть на Дин Ханьбая.

Он украдкой бросил взгляд на старшего — будто воришка, который снова и снова с надеждой ищет глазами своё любимое сокровище.

Эта маленькая шалость Дин Ханьбая и впрямь сработала, всколыхнув чувства Шенью. Успех был очевиден, но всё же недостаточен.

После завтрака Ханьбай взял ту готовую квадратную печать и поволок с собой Цзи Шенью на антикварный рынок «Даймао». Они множество раз были тут по отдельности, но вместе пришли только во второй раз.

Раньше каждое его слово было направлено на то, чтобы скрыть от Шенью свои мысли и чувства. Сейчас же он не оставил секретов.

Людей постепенно становилось больше, Дин Ханьбай искал просторное и светлое место. Другие просто расстилали на земле войлок и старую одежду, но он не мог так сделать, поэтому развернул атласную ткань с тиснёным рисунком. Поверх неё разместилась квадратная печать со скруглённым, яйцеобразной формы навершием. Под солнечными лучами тонкие линии и следы старения были заметными и аккуратными. Цзи Шенью стоял рядом, держа в обеих руках бутылку тёплого молока, и молчал.

Дин Ханьбай повернулся и посмотрел на него:

— Почему не допытываешься, что я собрался сделать?

— Ты говорил, что хочешь выставить печать на продажу в лавке «Резьба по нефриту», так что сегодня ты определённо не продаешь её. Предположу, что это рекламный ход? — ответил младший.

Дин Ханьбай улыбнулся, засунул руки в карманы и стал спокойно ждать. Он уже очень давно восхищался талантливым учеником учителя Лян, даже намеревался подружиться с ним, чтобы работать вместе, а ещё втайне мечтал заполучить родственную душу. Тот всё время убегал, но теперь стоит рядом с ним, по-настоящему понимая его мысли.

Они оба сохраняли душевное спокойствие и притом находились в полной боевой готовности, уверенные не только в своём мастерстве, но и в этом изделии — точно так же, как отличники, ожидающие увидеть оценки по успешно сданным экзаменам и обязательно забрать первое и второе места.

Люди непрерывным потоком ходили туда-сюда, постепенно и задерживающихся около них стало больше, все желали внимательно изучить товар. Дин Ханьбай ничего не пояснял и позволял печати переходить из рук в руки то к одному, то к другому. В итоге столпилось много людей, они шептались и тихо переговаривались между собой.

— Эй, позвольте пройти, — раздался голос.

Цзи Шенью вытянул шею, чтобы рассмотреть: к ним приблизился старик в тёмных очках. Очки были сняты, один глаз визитёра оказался слепым. Старик смотрел на Дин Ханьбая. Дин Ханьбай же, в свою очередь, невозмутимо коснулся спины младшего, тем самым незаметно подавая тому знак: не показывай, что мы с ним знакомы.

Чжан Сынянь произнёс:

— Вокруг так много людей, здесь что, терракотовая армия*?

* «Терракотовая армия» — название захоронения по меньшей мере 8100 полноразмерных терракотовых статуй китайских воинов и их лошадей у мавзолея императора Цинь Шихуанди в Сиане.

Другие громко рассмеялись, передали ему печать и попросили Слепого Чжана проверить эту вещицу. Чжан Сынянь принял её, проверил на свету, легонько ударил ногтем, а затем понюхал соскребённый материал. Он внимательно всё изучил, поднял глаза на этих двоих продавцов и спросил:

— Не расскажете поподробней?

Дин Ханьбай не успел и рта открыть, как кто-то сказал:

— Похоже, она настоящая. Обычно Вы подделки издалека разглядеть можете. Даже подделки высшего качества, осмотрев, тут же ставите обратно, а эту не только осмотрели, но ещё и расспрашиваете — вероятно, она подлинная.

— Однако я пришёл первый, никто не может отнять это у меня, — произнёс ещё кто-то.

Никогда не существовало на рынке такого понятия как «кто первый пришёл, того и тапки», всегда действовала политика «тот, кто предложит наивысшую цену, тот и получит». Атмосфера становилась напряжённой, поэтому Дин Ханьбай произнёс:

— Такую печать с драконом самое то передавать по наследству: от отца к сыну, от сына к внуку. Хорошая идея.

Чжан Сынянь одобрил:

— Хорошая идея или нет — это другой вопрос, навыки резьбы действительно хороши, — он почти каждый день ошивался тут и не ожидал встретиться с собственным учеником, расположившемся с товарами. Взяв в руки посмотреть, он быстро определил, что эта печать поддельная, только лишь не решил, нужно ли помогать своему способному ученику.

Дин Ханьбай намеренно привлёк к себе внимание:

— В древние времена мастера были искусны — конечно, резьба хороша.

Чжан Сынянь всё понял и тут же спросил цену. Этот вопрос вызвал бурю: люди постарше знали, что его слепые глаза могут распознать золото и нефрит, и теперь один за одним азартно предлагали свою цену. Началась суматоха, в ушах звенело от гула множества голосов. Плечи Цзи Шенью напряглись, и Дин Ханьбай сказал ему:

— Достань и другую.

Две печати: одна светло-жёлтая, которая на солнце стала походить на золотую, а другая зелёная, сияющая слабым светом. При виде сразу двух выставленных изделий опытным людям не терпелось разузнать их историю. Неожиданно Дин Ханьбай сказал без утайки:

— Касаемо происхождения печатей: это настоящие балин и агальматолит, которые вырезал я, Дин Ханьбай.

Все вокруг загалдели: это вырезал человек, живущий в настоящее время, да к тому же по фамилии Дин. Любой дурак вспомнил бы о лавке «Резьба по нефриту».

Чжан Сынянь чересчур утрировал:

— Ты вырезал?! И эти следы старения — тоже твоих рук дело?!

Какой-то старик с седыми волосами сказал:

— Слепой Чжан, это состаренное изделие даже тебя смогло обмануть. Может, тебе пора на пенсию, как Шестипалому Ляну?

Молодёжь не понимала, о ком шла речь, но старики, наслышанные о них, без остановки подтрунивали.

— Прошу прощения, это уже работа последователя наставника лавки «Резьба по нефриту», — проговорил Дин Ханьбай.

Цзи Шенью вздрогнул. У лавки «Резьба по нефриту» была градация среди учителей. Дин Ханьбай раньше ходил на другую работу, поэтому статус наставника мог иметь только Дин Яншоу. В этой кратковременной афере Шенью в полной мере удовлетворил своё тщеславие, а когда все перестали обращать на него внимание, продолжил молча восторгаться происходящим.

К его удивлению, после того, как было раскрыто, что две печати являются имитациями, всеобщий интерес как будто не уменьшился, а даже возрос. Пока вокруг велись обсуждения, Дин Ханьбай шепнул ему на ухо:

— Качество имитации определяют посетители. Если оно недостаточно хорошее, то лишь спровоцирует насмешки, а если, наоборот, отличное, тогда вызовет восхищение.

— Ты что, хвалишь меня? — с энтузиазмом спросил Цзи Шенью.

— Разве это похвала? Да я превозношу тебя до небес.

В итоге печати так и не были проданы. Достаточно продемонстрировав товар, юноши убрали печати и заявили, что купить такие можно только в лавке «Резьба по нефриту». Таким образом они посетили каждый рынок антиквариата в городе. Позже Цзи Шенью неожиданно заметил, что ему нравится такой маркетинговый ход.

Следующий шаг — ждать. В городе есть свои общины для всех профессий и специалистов: к примеру, сообщество преподавателей, сообщество врачей и — тем более! — антикваров. Теперь нужно ждать, когда новость распространится, чтобы ещё большее количество людей думало об этих двух печатях.

* * *

Наконец выпал снег. Улица Инчунь стала полностью белой. Лавка «Резьба по нефриту» была временно закрыта, проводились реорганизационные работы. Дин Ханьбай велел персоналу заново переставить товар и не обращать внимания на указания Дин Яншоу, хоть тот и продолжал параллельно координировать перестановку. Хозяин лавки величественно, словно кот, сидел за прилавком и вырезал няньхуа*.

* Няньхуа — китайские народные лубочные картины. Оттиск наносится на бумагу с картинки, вырезанной на деревянной доске.

Цзи Шенью сидел подле Дин Яншоу, играя с его связкой ключей. Он поднял самый маленький латунный ключик и спросил:

— Учитель, это от ящика, который стоит в углу на складе?

Он слышал, что в том ящике хранятся высококачественные камни и только у наставника Дина имелся ключ. Цзи Шенью держал его, не желая выпускать из рук, и Дин Яншоу сказал:

— Так понравился? Позже дам тебе один.

— Правда? Даже если я не стану наставником?! — воскликнул Цзи Шенью.

— Рано или поздно ты и твой шигэ станете главными. Кроме того, наша семья заботится только об уровне навыков, а не о формальных статусах.

С тех пор, как Дин Яншоу узнал, что Шенью обладает навыками подделывания, он много думал и, пораскинув умом, всё же решил, что гравирование — самая надёжная специальность.

Цзи Шенью понимал трудности Дин Яншоу. Юноша взял ножницы, чтобы тоже начать вырезать из красной бумаги. Он одновременно резал и говорил:

— Учитель, я вырежу вам новогодние няньхуа с рыбками*. В следующем году вырежу для вас деревья персика и сливы**, а через два года вырежу летящего дракона и прыгающего тигра***... Я хочу стать наставником и хочу каждый год вырезать для вас новогодние няньхуа.

* Рыба является символом процветания и богатства в Китае.

** Сливы и персики считаются символами бессмертия, здоровья и любви.

*** Дракон и тигр символизируют жизнь, здоровье и богатство.

Дин Яншоу повернулся посмотреть на него, и Цзи Шенью в ответ улыбнулся. Перед глазами ясно встала картина их встречи в Янчжоу. После похорон мальчишку, ещё даже не успевшего снять траурные одежды, сразу же выгнали из дома. В тот момент Дин Яншоу предложил ему поехать с ним, что Шенью и сделал.

До приезда сюда парень думал, что будет пахать как конь, но после понял, насколько ему стало комфортно и счастливо жить.

Цзи Шенью не смог сдержаться, чтобы не посмотреть на Дин Ханьбая. Отец и сын: один был добр к нему, другой любил его. Он действительно находился в трудном положении.

Пока он пребывал в подобных раздумьях, к нему подошёл Дин Ханьбай с пальто в руках и сказал, непринуждённо вскинув брови:

— Я собираюсь встретиться с сестрицей Минь, и сегодня вечером меня не будет дома к ужину.

«Конечно, он же свободен», — подумал Цзи Шенью.

— Иди, после ужина посмотрите ещё кино. Покупай не только себе, но и другим что-то возьми, — проговорил Дин Яншоу.

Дин Ханьбай изначально хотел подготовиться заблаговременно: государственные учреждения всегда всё узнают первыми, поэтому он хотел получить информацию о планах музея на начало весны следующего года. Когда обращаешься к людям по такому делу, угощать их едой — неизбежно.

— Понял, нужно ли мне прикупить новогодние подарки и для её семьи? — он сразу догадался, что имел в виду Дин Яншоу, и краем глаза взглянул на Цзи Шенью. — В любом случае мы проведём вместе много времени. Удивительно, что мы с ней так долго не виделись.

Договорив, он ушёл, держа пальто и поигрывая ключом от машины. На улице стояла неблагоприятная погода, но выглядел Ханьбай вполне счастливым.

Снаружи завёлся мотор, и вскоре автомобиль отъехал. Когда его перестало быть слышно и видно, Цзи Шенью наконец поднял голову, уставился на дверной проём и разозлился. Он отложил ножницы, которыми вырезал из красной бумаги, уныло поплёлся в мастерскую и погрузился с головой в работу. Ему очень хотелось поскорее стать наставником.

Он рисовал картину, где старик опирался на трость, а его сын играл на лютне... и размышлял, встретился ли Дин Ханьбай с Шан Миньжу или нет? Потом рисовал красивый пейзаж: далёкие горы, море, зелёные деревья и старинный колодец... и думал, что будут есть Дин Ханьбай с Шан Миньжу? Может, чачжанмён? Если она захочет поесть другого, Дин Ханьбай согласится? А если у Шан Миньжу испачкается лицо в соусе, Дин Ханьбай станет его вытирать?

Цзи Шенью закончил рисовать после полудня. Он понемногу что-то мастерил и услышал, как сотрудники говорили, что выпало много снега. Как бы много его ни было, с прекраснейшими заснеженными пейзажами Внутренней Монголии это не сравнится. Он затачивал стеклорез и внезапно остановился. Почему он не мог не думать о том дне, когда ехал верхом на лошади?

Что сейчас делает Дин Ханьбай? Болтает и любуется свежевыпавшим снегом с Шан Миньжу? Если она по неосторожности поскользнётся, воспользуется ли Дин Ханьбай случаем, чтобы обнять её и упасть вместе? Когда их взгляды встретятся, какую ловкую отговорку сочинит Дин Ханьбай? Цзи Шенью накручивал воображаемые ситуации, постепенно теряя контроль. Стеклорез соскользнул, и только тогда юноша обнаружил капельки пота на ладонях.

Стемнело. Магазин закрылся, а его работа была закончена лишь на одну треть.

Шенью вышел из автобуса и двинулся по улице Шаэр. Ещё издалека он заприметил, что рядом с воротами не было машины Дин Ханьбая. Он в одиночку медленно пробирался вперёд сквозь глубокий снег, как вдруг в него попал снежок, больно ударив по плечу.

— Ты тащился до того медленно, совсем как черепаха, — подбежал к нему Цзян Тинген.

Цзи Шенью рассеянно кивнул: ладно, пусть он будет считаться черепахой. Цзян Тинген продолжал болтать:

— Ты чего такой угрюмый? Я попал в тебя, а ты совсем не отреагировал. Давай позже покидаемся снежками с Дин Эрхе и Дин Кейю? Но сначала мне нужно найти пару перчаток. Тётя всю зиму вязала их для старшего брата, женщины такие необъективные.

Цзи Шенью наконец ответил:

— Тётя связала мне пару, я одолжу тебе одну перчатку.

Цзян Тинген всю дорогу бормотал и жаловался, почему Цзян Цайвэй не любит своего родного племянника. А увидев перчатки, о которых Цзи Шенью упомянул ранее, изумлённо воскликнул:

— Почему они у тебя? Они же явно были сделаны для старшего брата!

Цзи Шенью попытался переубедить его, говоря, что вязались они для него.

Цзян Тинген расшумелся на всю округу:

— Когда тётя покупала пряжу, она сама сказала об этом. Старшему брату нравится серый цвет. Тогда она ещё добавила заячью шерсть, чтобы он носил их, когда едет на работу на велосипеде, — он подошёл ближе и сравнил перчатки с ладонью Шенью. — По размеру понятно, что они для старшего брата, разве они тебе не велики?

— Большими они сделаны для того, чтобы добавить побольше хлопка, и теперь они в самый раз, — всё ещё противился тот.

Цзян Тинген пропыхтел:

— Так набиты, что я даже пальцы не могу согнуть.

В итоге перчатки были одолжены.

Цзи Шенью в замешательстве сел на край кровати. Слова Цзян Тингена были настолько убедительными, что он не мог им не поверить. Но, независимо от того, кому первоначально были предназначены эти перчатки, сейчас они были у него, и он по-прежнему благодарен Цзян Цайвэй.

Снегопад не прекращался. Дин Ханьбай и Шан Миньжу сходили в ресторан и по магазинам, а потом продолжили гулять. На самом деле Шан Миньжу надела туфли на высоком каблуке и уже давно устала. Она неоднократно предлагала разойтись по домам, но её спутник всё время отказывался.

Ему стоило большого труда заполучить возможность поиграть на нервах у того бесчувственного человека, и он не мог её упустить.

После лёгкого ужина Шан Миньжу не переставая зевала:

— Я передала тебе всю информацию, даже подарила несколько брошюр. Когда всё это закончится?

Дин Ханьбай взглянул на наручные часы:

— Ух ты, уже больше десяти часов, не сердись на меня, если завтра опоздаешь на работу, — он подвёз Шан Миньжу до дома, но дверь автомобиля пока не открыл. — Сестрица, какими духами ты пользуешься?

Шан Миньжу достала их из сумочки:

— С нотами сосны и жасмина.

Дин Ханьбай схватил пузырёк, сделал вид, что рассматривает, и яростно распылил их, нанеся на половину своего тела. Шан Миньжу недоумённо спросила:

— Что ты делаешь?.. Зачем тебе на ночь глядя распылять мои духи?

— У тёти скоро день рождения, собираюсь подарить ей флакончик — вот так проверяю.

Эта утомительная встреча наконец подошла к концу. Шан Миньжу зашла домой и только тогда поняла: Цзян Цайвэй родилась летом, какой день рождения зимой?

Всё тело Дин Ханьбая пахло духами, и было уже одиннадцать часов, когда он вернулся домой. Притворившись пьяным, молодой человек тихо подошёл к воротам. Нарочито покашляв, он тут же услышал во дворе торопливые шаги, словно кто-то убегал прочь.

Цзи Шенью влетел в комнату. Он ждал с восьми часов и до сих пор. На снегу он оставил цепочки следов, на каменном столе — отпечатки рук. Но внезапный кашель Дин Ханьбая вспугнул его.

Ханьбай постоял некоторое время. Когда он вошёл во двор, фонари уже погасли, кругом царила кромешная тьма.

— Чжэньчжу... — протянул он, притворяясь пьяным. — Спишь? У меня есть одна хорошая новость, которую нужно тебе рассказать...

Дверь со скрипом отворилась. Цзи Шенью накрылся с головой одеялом и слушал приближающиеся шаги. Он задержал дыхание и прищурил глаза, как будто встретил медведя и решил притвориться мёртвым. Ханьбай остановился у кровати, включил настольную лампу и продолжил говорить:

— Я вернулся поздно, но это ведь свидание, так что ожидаемо.

Цзи Шенью открыл глаза, не желая слушать бред этого человека.

Дин Ханьбай спокойно сказал:

— Я знаю, что ты не спишь, поэтому я не буду ждать до завтра, чтобы рассказать об этом, — не отрывая взгляда, он пьяным голосом продолжил: — В эти дни я постоянно приставал к тебе. Вероятно, потому, что, чем дольше я не могу получить желаемое, тем больше хочу этого, словно одержимый. Если хорошо подумать, то это, должно быть, тяжело и продолжает беспокоить тебя. Прости.

У Цзи Шенью внезапно участилось сердцебиение... Что имеет в виду Дин Ханьбай?

— Впредь мы будем как раньше: старший и младший соученики. Я больше не буду приставать к тебе. Думаю, мне это совсем не по душе, мне всё же больше нравится сестрица Миньжу.

В голове Цзи Шенью было пусто: он переживал весь вечер и дождался вот таких «хороших новостей». Он услышал, как Дин Ханьбай пожелал ему спокойной ночи, а затем — звук уходящих шагов... Шенью схватился за одеяло, за сердце, за несчётное множество натянутых нервов. Ему больше не нужно было беспокоиться об этом чувстве. Поскольку сейчас он уже проиграл.

— Дин Ханьбай! — громко крикнул Цзи Шенью, высунувшись из-под одеяла.

Этого было недостаточно, поэтому он ринулся к двери, преграждая старшему путь. Дин Ханьбай спокойно смотрел на него, моргал и ждал вопросов. Ноги младшего слегка подкосились, и он пробормотал:

— От тебя так вкусно пахнет.

— Мгм, это духи.

— Это насколько же близко нужно находиться и что делать, чтобы от тебя так сильно пахло?

— Обниматься, конечно же.

Ресницы Цзи Шенью дрогнули. Часть его уверенности исчезла: несомненно, обнимать милую и нежную девушку приятней, чем его. Он отступил и уныло поплёлся назад, под одеяло, однако Дин Ханьбай не пощадил его и продолжил:

— Через пару лет я и сестрица Минь поженимся, тебе будет неудобно жить здесь, поэтому...

Наконец Цзи Шенью не сдержался:

— Сейчас вы ещё не женаты, рано говорить об этом! — он повернулся лицом к Дин Ханьбаю и поднял голову, эмоционально вскинув брови. — Когда такой день действительно настанет, разве смогу я нахально отказаться уйти? Ты же хочешь обустроить здесь уютное семейное гнёздышко? Не волнуйся, я не только живо перееду, но ещё и вырежу для вас дракона и феникса!

— Дракон и феникс — это хорошо. Пожелаешь нам скорого рождения ребёнка — тоже подойдёт. Что ты преподнесёшь, то я и приму.

Цзи Шенью потерпел окончательное и бесповоротное поражение. Он не мог каждый раз оставлять последнее слово за собой, поэтому предпочёл остановиться. Но желая услышать слова утешения, прошептал:

— Ранее ты говорил, что я нравлюсь тебе. Это было ложью?

Вопрос, равносильный трещине в сердце. Поскольку вернуть слова назад уже было нельзя, ничто не мешало пойти до конца. Шенью распалился:

— Независимо от того, правда это или нет... всё, что ты сейчас сказал... ты действительно это и имел в виду — что подарят, то и примешь? К чёрту пожелание рождения ребёнка! Я подарю твоей жене зелёную шапку!*

* В Китае зелёная шапка считается одеждой жертвы измены.

Нервы Дин Ханьбая не выдерживали, он с трудом обуздывал порыв.

Шенью, снова оказавшись рядом, сжал губы, вцепился ему в плечи, ударил по выемке между ключицами и прокричал:

— Сволочь! Столько раз говорил мне о своей симпатии, боялся, что мне больно, защищал меня, даже хотел выделить мне долю в будущем бизнесе, — ты рассказал всё это своей будущей жене?! Подарил мне отражение луны в чашке, отдал мне последнее печенье с фиником, посадил розы, чтобы вернуть печать, — твоя жена знает об этом? Ты целовал меня, касался меня, ласкал меня везде, где только вздумается, осматривал моё мягкое место, ты рисовал для меня эротические картинки! Ты смог признаться в этом своей жене?!

Позлив немного этого маленького южного варвара, Ханьбай собирался открыть правду. Он резко подхватил Шенью на руки:

— Значит, я, сволочь этакая, сделал столько плохих вещей? Но сегодня именно ты спровоцировал меня: снова и снова талдычишь о жене, поэтому сегодня вечером я женюсь на тебе!

Цзи Шенью растерялся: не успел он моргнуть, а Дин Ханьбай уже обнимает его на кровати. Он что, играл в кошки-мышки?! Юноша мгновенно понял это и от стыда принялся барахтаться в постели. Дин Ханьбай схватил его за лодыжку и запястье, крепко удерживая. Ситуация изменилась, отбрасываемых теней не хватало, чтобы скрыть позор.

Дин Ханьбай придавил телом товарища:

— Не подтолкни я тебя, ты бы и до следующего года жил, втянув шею, не так ли?

Он не мог больше молча любить и тратить силы, тем более не мог поступиться собой ради мнения других. Ему так сильно нравится Цзи Шенью и, конечно, хочется, чтобы тот любил его в ответ. Наговорил кучу жёстких слов, действуя методом кнута, выждал момент и наконец действительно загнал в угол младшего. К чёрту отношения соучеников, ему нужно только, чтобы они любили и почитали друг друга как супруги!

— Чжэньчжу, — спросил Дин Ханьбай, — ты всё-таки любишь меня?

Шенью склонил голову, не осмеливаясь встретиться с этой аморальной любовью. Его соученик, родной сын приёмного отца... Гора препятствий стоит перед ними. Внезапно он снова поднял голову, порывисто обвил руками шею Дин Ханьбая и пристально посмотрел в его глаза. Даже мотылёк осмеливается лететь на огонь, так почему же он до сих пор боится?

Пусть даже в итоге он потерпит жестокое поражение, он признает это. Если впредь подведёт учителя, то безропотно примет воздаяние.

Цзи Шенью произнёс:

— Шигэ, ты мне нравишься, ты мне очень давно нравишься.

Дин Ханьбай обезумел, прижал его к себе, обнял изо всех сил и крепко поцеловал. «Шигэ»... Шигэ он был с лета до зимы, а теперь он будет возлюбленным.

Он хочет сердце этого человека, хочет его тело, хочет всю жизнь провести с ним.

Цзи Шенью, словно лоза, обвил любимого. Его безоглядные ласки и нежные слова подводили Дин Ханьбая к обрыву, где он видел луч надежды. Он действительно плохой, но кто может винить его за это? Вините небо и землю, вините этого южного варвара, что забрался в его сердце, но Дин Ханьбай не будет винить себя!

— Если ты доверишься мне, то никогда не пожалеешь, — прошептал Дин Ханьбай.

— Я весь твой, — ответил Цзи Шенью.

С красными глазами, он тихо вздыхал, сдерживая рыдания.

Проснувшись и лёжа в обнимку, они могли наблюдать за хлопьями снега.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: идёт перевод

http://tl.rulate.ru/book/48282/3313241