Готовый перевод Sui Yu Tou Zhu / Бусины из битого нефрита: Глава 37. Поездка в Чифэн (часть3)

Долговязый подошёл к капоту автомобиля и постучал по нему, приказывая им выйти из машины.

Дин Ханьбай смело и с некоторым оттенком горечи произнёс:

— Я выйду, а вы сидите.

Он не стал глушить мотор и быстро откинул сидение автомобиля. Если ситуация позволит, то Дин Эрхе будет легче пересесть с заднего сидения на водительское.

Было очень холодно, Дин Ханьбай закрыл дверь машины, поднял руки и стал спокойно ждать указаний. Однако бандиты явно были опытными, те двое здоровяков приблизились и грубо вытащили из автомобиля Цзи Шенью с Дин Эрхе.

Цзи Шенью колебался, он очень хотел подойти к Дин Ханьбаю, но их друг от друга отделяли машина и трое грабителей, поэтому ему оставалось лишь тихо наблюдать. Дин Ханьбай вытащил кошелёк, ловко бросил его на капот и сказал:

— В первый день мы решили просто прийти посмотреть на товар и обсудить цены. Мы не брали много денег.

Один из грабителей, хлопнув дверьми, проверил салон и обратился к долговязому:

— Всего лишь один необработанный жадеит.

Небо постепенно темнело. Высокий и худой бандит взял отданный кошелёк и молча устремил взгляд на нервничающего владельца. Сердце Дин Ханьбая сжалось: эти две тысячи явно не удовлетворили их аппетит. Ну кто приходит покупать без денег? Значит, они захотят похитить одного, угнать автомобиль и превратить всё это в похищение с целью выкупа!

Долговязый спросил:

— Кто из вас главный?

— Я, — отозвался Ханьбай. — Эти двое — мои компаньоны.

Верзила, державший Цзи Шенью, ухмыльнулся:

— Компаньон — и так хорошо одет? Кожаные ботинки, наручные часы... Что за работы ты выполняешь в таком юном возрасте?

Руки Цзи Шенью были до боли сжаты, он осознал, что это его возьмут в заложники, и также понял, что Дин Ханьбай захочет защитить его и Дин Эрхе. Внезапно долговязый подал знак, верзила одним махом скрутил Шенью и потащил к машине бандитов.

Дин Ханьбай с тревогой произнёс:

— Вам бесполезно хватать его, это парнишка с юга, у него нет ни дома, ни родных, я не стану за него платить выкуп, — он сделал шаг вперёд, и тут же дуло пистолета упёрлось ему в спину. Однако Ханьбай не испугался. — Я главный, если хотите брать заложника, то берите меня.

Дуло пистолета сильно ткнулось в его позвоночник. Стоящий сзади верзила сказал:

— Если мы схватим тебя, твои компаньоны бросят тебя, и всё. У того мальца такое же избалованное лицо, думаю, он твой младший брат!

Долговязый потребовал большую сумму выкупа, дал много предупреждений. Когда небо уже полностью почернело, схваченного Цзи Шенью поволокли к фургону. Дуло пистолета было нацелено на Дин Ханьбая, и стоило тому чуть приблизиться, как тут же около его ноги просвистела пуля.

Дин Эрхе негромко окликнул его:

— Ханьбай! Не делай глупостей!

Увидев, что Цзи Шенью вот-вот запихнут в кузов, Дин Ханьбай внезапно завопил:

— Я, блядь, ещё с вашими детьми и внуками расквитаюсь!

Снег на земле лежал мягкий, поэтому передвигаться было легко. Слова проклятий смешались с хаотичными выстрелами. Дин Ханьбай сам не был уверен, куда бежать, но налетел на одного из бандитов, повалил его, обхватил рукой за шею и плотно прижал лезвие того маленького ножика к артерии.

Трое на трое, в случае сопротивления у них есть шансы на успех.

Выстрелы прекратились, схваченный мужчина стал живым щитом. Дин Ханьбай крепко сжимал его горло, отчего у бандита полились слёзы. Он не мог стрелять из пистолета, поэтому со всей силы ударил прикладом назад. Дин Ханьбай, получив удар, стиснул зубы, при этом нож пробил зимнюю куртку и вонзился в плечо бандита.

Яростный рёв и вопли разносились в темноте по округе, словно эхо.

Цзи Шенью думал, что у него от страха душа в пятки ушла, но в этот критический момент в нём неизвестно откуда проснулась смелость, и он сцепился с долговязым. Шенью поднял необработанный жадеит и ударил им по лицу бандита. Хлынула кровь, жадеит превратился в агат*.

* Имеется в виду, что из зелёного камень стал красным.

Вдалеке показался смутный свет: это могли оказаться как случайно проезжающая мимо машина, так и пособники грабителей. Дин Ханьбай, рискуя жизнью, выхватил пистолет у противника и, используя его как дубинку, нанёс несколько ударов.

Цзи Шенью от головокружения упал на землю, его глаза слипались. Он был забрызган кровью, а далёкий свет тем временем сиял всё ближе и ярче. Юноша видел, как Дин Ханьбай бежит к нему.

Та машина угрожающе приближалась, а потом резко повернула и устремилась на грабителей.

Бандиты, взвыв, бросились спасаться бегством через сугробы. Автомобиль остановился. Вышедший из него мужчина подобрал пистолет и вмиг вытащил обойму.

Терпя острую боль в плече и шее, Ханьбай наклонился взять на руки Шенью. Вокруг уже настолько стемнело, что не было возможности что-либо разглядеть, и Цзи Шенью слабо спросил:

— Шигэ, ты не ранен?

— Не беспокойся обо мне, куда тебя ранили?!

Боль понемногу утихала, и Цзи Шенью сказал:

— Я в порядке... получил лишь пару ударов и пинков.

Все трое получили увечья. Юноши собрались в свете автомобильных фар. Человек, который помог им, показал лицо. Кто бы мог подумать, что им окажется продавец, торговавший тем дорогим балином? Дин Ханьбай сквозь боль улыбнулся:

— Теперь было бы неприемлемо не купить ваш балин, большое вам спасибо.

— Я увидел свет вдалеке, мой друг попросил меня проверить, — сказал мужчина.

Дин Ханьбай бросил взгляд на машину, там скрывался ещё один человек, лицо которого было плохо видно. После, узнав, что этот мужчина возвращается в Чифэн и как раз может составить им компанию, он произнёс:

— Господин, меня зовут Дин Ханьбай, эти двое мои братья. Как я могу вас называть?

— Меня зовут Тун Пэйфань, — ответил мужчина.

...Тун Пэйфань?!

Цзи Шенью выпучил глаза. Ранее Лян Хэчэн отправил его искать своего приятеля, у которого есть печь для обжига фарфора, того звали Тун Пэйфань. Поглощённый своими мыслями, Шенью больше не чувствовал боли и вплоть до того, как сесть в машину, неотрывно смотрел на этого мужчину.

Эрхе сел за руль, а Ханьбай, держась за плечо, устроился на заднем сидении. Они возвращались в Чифэн, следуя за впереди идущей машиной.

Вся эта тряска, донесение в полицию, лечение ран... В мгновение ока наступил рассвет. Босс Ву испытывал невероятное чувство вины и не мог перестать извиняться.

В коридоре больницы Дин Ханьбай сказал:

— Вы же допоздна работали, это мы ушли первыми, как мы можем вас винить? — Травм у него было мало, он твёрдо стоял на ногах. — В ту сторону ехала не одна машина, так что, предполагаю, они специально сбивали с пути людей и нападение было спланировано заранее.

Инциденты возникали и разрешались во все времена, как неудачно, так и удачно, и думать об этом — пустая трата времени. Дин Ханьбай отодвинул занавеску, подошёл к доктору и наблюдал, как тот даёт Цзи Шенью лекарства. На прекрасном лице его шиди красовались синяки, отчего сердце молодого человека сжалось.

Цзи Шенью вытянул руку, зовя его.

Дин Ханьбай с равнодушными видом приблизился, кончиком пальца легонько коснулся окровавленного носа, а после сжал руки младшего. Цзи Шенью прошептал:

— Шигэ, Тун Пэйфань — друг учителя Лян, это у него была печь для обжига фарфора в деревне Тун.

Дин Ханьбай пару мгновений никак не реагировал.

— Друг учителя Лян? — через несколько секунд его внимание переключилось с Внутренней Монголии на родной город. — Так изначально мы поехали в деревню Тун, чтобы найти его? А не из-за того, чтобы ты встретился с одноклассницей?!

Цзи Шенью растерялся: какая ещё «одноклассница»?

Дин Ханьбай сделал вид, что кашляет:

— Он спас нас, нужно обязательно его отблагодарить. Завтра мы встретимся с ним, давай тогда и обсудим это?

Цзи Шенью кивнул, и они с Дин Ханьбаем вернулись домой. Вероятно, он уже акклиматизировался, к тому же страшно замёрз и пережил огромный стресс, поэтому ощутил сытость только после двух тарелок лапши с тушёной бараниной.

Его багаж всё ещё был в другой спальне, Цзи Шенью пришёл туда взять вещи, чтобы помыться, и наткнулся на Дин Эрхе. Тот сегодня тоже получил ранения и вяло позвал его вернуться спать сюда, но юноша пропустил эти слова мимо ушей и, повинуясь своему внутреннему я, пошёл искать Дин Ханьбая.

Дверь в комнату открылась, и стоявший с голым торсом Дин Ханьбай беспричинно ойкнул.

— Шигэ? — Шенью приблизился и коснулся плеча товарища. — Я принёс тебе травяную настойку для растирания.

Эта травма была серьёзнее, чем в тот раз, когда они врезались в дерево. Цзи Шенью, не осмеливаясь применять силу, растёр настойку и несколько раз подул. Можно было невооружённым глазом увидеть, что Дин Ханьбай дрожал. Он вовсе не хотел этого показывать, но тёплый воздух дул на больное место, поэтому сдержаться не удалось.

Дин Ханьбаю следовало заткнуть рот и терпеть, но он был слишком дурным.

— Ты съел две миски лапши с бараниной, весь пропах.

Цзи Шенью замер.

— Да? Чем пахну?

— Бараном.

Ханьбай развернулся. Цзи Шенью наклонил голову, обнюхивая себя, и он придвинулся, чтобы понюхать вместе с ним. Дин Ханьбай дотронулся до влажных волос младшего, а ещё до покрасневших после мытья кончиков ушей.

Цзи Шенью вытянул руку, чтобы оттолкнуть его, но рука повисла в воздухе.

— Почему не отталкиваешь? — спросил Дин Ханьбай.

— У тебя рана на плече.

Дин Ханьбай протяжно произнёс:

— Рана на плече значит, что мне можно делать всё, что заблагорассудится? — он неповрежденной рукой обнял товарища и быстро отодвинулся. Не моргая уставился на Цзи Шенью и звонко заявил: — Когда тебя хотели увезти, я до смерти испугался, — а потом добавил: — Ты был очень смелым. Даже будучи схвачен, ты осмелился дать отпор.

Цзи Шенью поднял голову. Он никогда не был храбрецом, но в тот момент Дин Ханьбай ради него решился оказать сопротивление, и парень хотел сражаться вместе с ним. Прямо сейчас он ничего не говорил, пылающий и сосредоточенный взгляд Дин Ханьбая заставил его робеть. Все слова напрочь застряли в груди.

Была ночь, они лежали спина к спине и, раскрыв глаза, слушали метель. Только спустя долгое время оба заснули.

На следующий день они проснулись на расстоянии полувытянутой руки и оказались лицом друг к другу.

Было решено отложить на время все дела. Сегодня они не пошли на рынок редких камней, вместо этого, дождавшись полудня, помчались посмотреть на чифэнскую статую белой лошади. Там было весьма оживлённо. Они решили зайти в ресторан, чтобы затем позвать спасителей и выразить им благодарность.

Было подано последнее блюдо, Тун Пэйфань пришёл с опозданием, а следом за ним появился тот его друг.

Дин Ханьбай смерил их взглядом и предположил, что одному из них около сорока, а другому за тридцать. Тун Пэйфань снял куртку, он был хорошо сложён. Другой человек казался очень холодным. Мало того, что он не снял пальто, так и руки его были полностью скрыты рукавами.

Тун Пэйфань представил его так:

— Это мой друг, мы вместе занимаемся продажей камней.

Он не раскрыл его имя и фамилию. Дин Ханьбай и Цзи Шенью сообразили, что случившееся было для них не более чем однократной помощью и даже за знакомство не считалось. Сперва они подняли тост за своих спасителей, поблагодарили за вчерашнюю помощь, обменялись любезностями, поели и немного поболтали о балине.

После третьей рюмки и уже немного познакомившись, Дин Ханьбай прямо заявил, что делает заказ на камни у Тун Пэйфаня. Улыбаясь, он взглянул на Цзи Шенью, тот понял намёк и сказал:

— Господин Тун, осмелюсь спросить, вы знакомы с Лян Хэчэном?

Друг Тун Пэйфаня вдруг поднял голову и насторожился. Он всё это время не пил, не притронулся к палочкам для еды, так и не вытащил сжатые руки из рукавов, свесил голову и вообще оставался в стороне. Этот заинтересованный взгляд был настолько очевиден, что Цзи Шенью опешил. Тун Пэйфань, оценив положение, ответил:

— Он мой старый друг. А вы тоже знакомы с учителем Лян?

Дин Ханьбай задал встречный вопрос:

— Господин Тун, вы раньше жили в древне Тун?

Слова были загадочными и откровенными. Тун Пэйфань посмотрел на него и ответил:

— Там у меня была печь для обжига фарфора, но в позапрошлом году я оставил её, — первоначально он думал, что два брата были просто бизнесменами, которые пришли покупать товары, и никак не ожидал, что они глубоко о нём осведомлены. — Тогда я тоже позволю себе задать вопрос. Раз вы знаете учителя Лян и также знаете, что у меня была печь для обжига фарфора, в каких вы отношениях с учителем Лян?

— Я его ученик, — ответил Цзи Шенью.

Тун Пэйфань взглянул на своего друга, а затем снова повернулся. Цзи Шенью решил, что лучше всё объяснить: как Лян Хэчэн болел и отправил его на поиски в деревню Тун. Он рассказал обо всём по порядку.

После того как Шенью закончил рассказ, Тун Пэйфань тоже поведал без всяких предисловий:

— Моя печь для обжига фарфора была очень большой. Работая с Лян Хэчэном, я был полностью впечатлён его мастерством. Но в дальнейшем учитель Лян надолго бесследно исчез, и в тот период мой гончарный цех закрылся.

Эта отрасль стремительно развивается, маленькие гончарные мастерские не в силах соревноваться с массовым производством. Им либо приходится переходить в подчинение к крупным игрокам, либо остаётся закрыться. Но Тун Пэйфань, напротив, не сожалел. Он продолжил:

— Позже я решил продавать камни, мотался за тридевять земель, что было довольно интересно, — он бросил взгляд на них двоих. — И... — прежде чем сказать, он сглотнул, — передайте от меня привет учителю Лян.

Разговор шёл своим чередом. Дин Ханьбай особо не участвовал в нём, молча ел, спокойно слушал и долгое время боковым зрением внимательно наблюдал. Внезапно он налил выпить другу Тун Пэйфаня, чтобы поднять за него тост.

Тот человек неподвижно уставился на рюмку и только через какое-то время произнёс:

— Господин Тун, помогите мне.

Тун Пэйфань поднял рюмку, поднёс ко рту друга, тот залпом выпил и встретился взглядом с Дин Ханьбаем. А после снова попросил:

— Господин Тун, мне жарко, помогите мне снять пальто.

Дин Ханьбай и Цзи Шенью смотрели не отрывая глаз: плотное пальто было снято, под ним оказался чистый шерстяной свитер, манжеты закатаны в несколько слоёв, а ниже предплечий — пустота, только два шрама от заживших переломов. Обе кисти отсутствовали.

Тот человек сказал:

— Моя фамилия Фан, Фан Хуайцин, — он посмотрел на Цзи Шенью. С ног до головы он выражал незаинтересованность, и его интонация, разумеется, тоже была равнодушной. — Шиди, учитель слишком много курит, всю ночь кашляет, тебя это беспокоит?

Цзи Шенью выпучил глаза и разинул рот. Этот человек тоже ученик учителя Лян? Лян Хэчэн говорил, что навыки его прежнего ученика не сравнятся с его жадностью. Он сморщил нос — неужели речь шла о Фан Хуайцине?!

Дин Ханьбай был потрясён не меньше. Поразившись двум отрезанным рукам, он бесцеремонно и торопливо спросил:

— Господин Фан, вы в своё время учились у учителя Лян? Не сочтите за грубость, но имеет ли отношение к вашему мастерству то, что стало с вашими руками?

— Я подделывал ради денег, обманул опасную личность и чуть не лишился жизни, — его слова были лёгкими, словно он рассказывал о каких-то пустяках. — К счастью, я спасся, мне только руки отрубили.

У Цзи Шенью резко заболела правая рука. Это Дин Ханьбай внезапно схватил его с такой силой, что он не мог пошевелить пальцами, а его кости хрустнули.

— Шигэ... больно, — прошептал он. Однако Дин Ханьбай стиснул ещё сильнее, будто боялся, что если отпустит, то эти руки тут же будут отрезаны.

Алкоголь и блюда уже остыли, Фан Хуайцин неспешно рассказывал о том, сколько трудностей он пережил, изучая ремесло, за какую сумму была продана его самая удачная работа и каково это было, когда он поссорился с Лян Хэчэном. Затем, увешанный драгоценностями, он бежал, словно бездомная собака, лежал в луже крови, и, когда на его глазах отрубали руки, молил о смерти.

К счастью, он нашёл убежище у Тун Пэйфаня и вернулся к своей бесполезной жизни.

Дослушав, Дин Ханьбай сказал:

— В определённой степени это всё ваша алчность, и вы, вероятно, закончили бы так же, независимо от того, в какой сфере деятельности работали бы.

Фан Хуайцин не стал отрицать:

— Я пожинаю то, что посеял, и я виноват перед учителем, — он натянуто улыбнулся и повернулся к Цзи Шенью. — Шиди, пожалуйста, будь в полной мере почтителен со стариком для меня, и большое спасибо тебе за это.

Даже выходя из ресторана, Цзи Шенью всё ещё был сбит с толку, а его правая рука не перестала болеть. Машина Тун Пэйфаня и Фан Хуайцина отъехала уже далеко. Завтра они снова увидятся с ними в Байрин-Юци. Он глянул на старшего и сразу резко отвернулся.

Настроение Дин Ханьбая испортилось:

— От чего ты прячешься?

Цзи Шенью молчал, и Дин Ханьбай снова заговорил:

— То, что я только что услышал, даже если не видеть результат, сильно шокирует. Обе кисти отрублены, за все оставшиеся десятки лет он не сможет поесть сам.

— Я знаю, — отреагировал Цзи Шенью. — Я знаю...

Дин Ханьбай неожиданно разозлился:

— Ни хрена ты не знаешь! — он схватил Цзи Шенью за руку и зашагал вперёд. Дойдя до машины, толкнул к ней младшего и стал ругаться на всю улицу: — Не надо этой пустой вежливости, ты обычный человек. У кого не было бы тёмных мыслишек? Сейчас ты не жаден, но постепенно изучишь особое мастерство, сможешь ли тогда устоять перед соблазном? Если нет, то навлечёшь на себя беду и закончишь так же, как твой предшественник!

— Не закончу, я не стану так делать, — с обидой произнёс Цзи Шенью.

Но Дин Ханьбай не стал терпеть возражений:

— Я повторю это снова. Сейчас ты не хочешь, но кто гарантирует, что и в дальнейшем не пожелаешь? Эта ситуация напомнила мне, что, когда я вернусь, надо бы спросить Лян Хэчэна, который остался без средств к существованию, как это с ним произошло. Возможно, его опыт не уступает истории Фан Хуайцина!

Цзи Шенью всегда был хоть и мягким, но упрямым, и сейчас ему до слёз хотелось разругаться с Дин Ханьбаем. Не в состоянии твёрдо стоять на ногах, он оперся на машину и спросил:

— Тогда чего ты от меня хочешь? Чтобы изобличить вора, нужно сначала найти у него ворованное, а я пока ещё ничего не совершил.

Дин Ханьбай прорычал:

— К тому моменту, когда ты «возьмёшь ворованное», будет уже поздно! Ты знаешь, что я весь покрылся холодным потом? Отрубленные руки?! Да даже когда ты пальцы на своих клешнях натираешь, мне невыносимо. Опасности трудно избежать, и если в будущем что-то случится, то, даже расшибись я до смерти, буду чертовски бесполезен!

Шенью поднял голову:

— Шигэ...

Дин Ханьбай не плакал, но глаза его предательски покраснели.

Шенью испуганно спросил:

— Почему тебе невыносимо, когда я натираю пальцы? Заслуживаю ли я такого твоего внимания?

В душе Дин Ханьбая смешались сотни чувств:

— Это я схожу с ума, веду себя неразумно!

Самым большим страхом в жизни Шенью были перемены, и встреча с Тун Пэйфанем и Фан Хуайцином стала для него именно таким неожиданным событием. Пронизывающая история, рассказанная Фан Хуайцином, вселяла в слушателей ужас и бессилие, словно протяжный сигнал тревоги.

И снова Дин Ханьбай ругал его на чём свет стоит. Однако с тех пор, как они встретились и познакомились, это был первый раз, когда старший сказал ему такие резкие слова. У Цзи Шенью в голове было пусто. Стемнело. И внезапно он соскучился по дому: вспомнил, как Дин Яншоу частенько что-нибудь говорил ему, похлопывая по плечу, захотелось посмотреть, курит ли тайком Лян Хэчэн.

Сумерки были пасмурными. За обеденным столом было на одного человека меньше — Дин Ханьбай пояснил для всех, что Цзи Шенью ещё не акклиматизировался. На самом деле у него самого тоже не было аппетита, а закрывая глаза, он видел две отрезанные руки Фан Хуайцина. После такой физической потери станет ли человек чаще болеть?

Никто не может предвидеть, что будет дальше. Он тоже всегда представлял для себя только светлое и прекрасное будущее. Но прямо сейчас еда была безвкусной, будто он жевал воск, у него не получалось не думать о плохом. Спустя какое-то время босс Ву нашёл его, чтобы обсудить завтрашние покупки. Дин Ханьбай слушал его, но не понимал ни слова.

Дин Ханьбай неспешно вернулся в комнату. Там было темно и пусто, ничего не изменилось, за исключением того, что в чемодане не хватало упаковки конфет. Он не планировал выдвигать обвинения, но совсем недавно у Цзи Шенью был такой трусливый вид, что невозможно было не вразумить его. Ханьбай проследовал до соседней комнаты, там тоже было темно, поэтому он включил свет. Шенью сидел на кровати, уставившись в одну точку, а вокруг валялись десятки фантиков.

— Снова переехал в эту комнату, прячешься от меня? — спросил Ханьбай.

Цзи Шенью поник, несправедливо обвинённый.

Дин Ханьбай продолжил:

— Прячься, если хочешь, но ты забрал мои конфеты. Я разрешал тебе их есть?

Разрешал не разрешал, а они уже были съедены, нельзя же их просто выплюнуть. Цзи Шенью молчал, словно неживой, затем провёл ладонью по простыне, собрав все фантики. Дин Ханьбай подошёл, решительно поднял лицо товарища за подбородок и, не пытаясь щадить его чувства, заключил:

— Вижу, ты понимаешь все риски, это обнадёживает. Что, боишься? — он присел рядом.— Такой же трусишка, как Цзян Тинген.

Шенью медленно поднял лицо:

— Я не боюсь, — его взгляд был серьёзным, но толика страха в нём всё же просматривалась. — Пусть Фан Хуайцин и пошёл по неверному пути, но это не даёт тебе права считать, что я тоже сверну на кривую дорожку. Ранее я доверился учителю Лян, поскольку не хотел запускать навыки, которым меня обучил отец, и я не планировал делать ничего другого. Тем более в будущем я хочу отдавать все силы лавке «Резьба по нефриту», а иначе ранее я бы не просил учителя отвергнуть твою просьбу о знакомстве.

Шенью изложил целый ряд аргументов, ясно выражая своё отношение. Но всё же этого ему показалось недостаточно, и он снова опроверг слова, сказанные днём:

— Ну а ты? Первым любезничал с моим учителем, предлагая сотрудничество. Я подделывал вещи, а ты их перепродавал и при этом втирал, какая мы подходящая пара. По-моему, это ты в будущем столкнёшься со множеством опасностей.

Дин Ханьбай после этих слов не мог не захлебнуться от гнева, но, набравшись терпения, объяснил:

— Кто сказал, что ты подделывал, а я перепродавал? Девяносто девять процентов антикварного рынка заполнено подделками, и без «поддельщиков» этот бизнес, по сути, пуст, но подделывать — не значит иметь дурные намерения и охотиться за чужими деньгами.

Он наклонился ближе:

— Причина того, что подлинных изделий мало, в том, что при переходе из рук в руки на протяжении сотен лет сохранить их трудно, в результате подавляющее большинство предметов имеют повреждения. Твои навыки включают в себя умение реставрировать, так? Полученное дефектное изделие ты ремонтируешь так, будто ничего с ним и не было. Пусть даже покупатель и скажет, что это подделка, цена всё равно может вырасти вдвое.

Чтобы распознать подлинные вещи, Дин Ханьбаю достаточно было лишь взглянуть на них, а для реставрирования — чтобы Цзи Шенью принялся за работу. Это достойное дело, которым не каждый человек сможет заняться. От услышанного Цзи Шенью опешил, не поверив своим ушам:

— Но днём ты так ругался на меня, я думал, ты больше не позволишь мне учиться у учителя.

Дин Ханьбаю стало немного неловко:

— Тогда меня потряс Фан Хуайцин, сложно было не волноваться.

— Ты правда хочешь, чтобы я этим занимался, и мечтаешь в будущем открыть торговый центр антиквариата? — спросил Цзи Шенью.

— Да.

Жадность есть у всех. Однако даже вне сферы искусства можно идти по правильному пути или же зарабатывать нечестным трудом — всё зависит от человека. Ханьбай хотел взять за руку Цзи Шенью, но тот неожиданно увернулся, шанс был упущен. Тогда низким голосом молодой человек проговорил:

— Если ты будешь делать то, что я говорю, в будущем антикварном торговом центре — или в чём бы то ни было — у тебя будет своя доля.

Это предложение звучало заманчиво, но Цзи Шенью понимал: благодаря острому, как у орла, зрению у Дин Ханьбая будет всё хорошо даже и без него. Поэтому он задал вопрос:

— А если я не соглашусь?

Однако Дин Ханьбай неправильно его понял:

— Если не согласишься, тогда пообещай мне, что не будешь заниматься чем-то другим, и у тебя по-прежнему будет доля.

Не успел Цзи Шенью расспросить подробнее, как дверь распахнулась, и вошёл Дин Эрхе. Дин Ханьбай мгновенно превратился в незваного гостя. Он встал, собрал оставшиеся конфеты и небрежно поинтересовался:

— Не пойдёшь спать ко мне?

Одеяло уже было перенесено, переезжать ещё раз казалось неловким, поэтому Цзи Шенью сказал:

— Угу, я посплю в этой комнате.

Дин Ханьбай остался внешне безразличен, однако его слова прозвучали, как всегда, с упрёком:

— Тайком съел мои конфеты и думаешь, раз спрятался, то всё? Как воспитанный человек, иди-ка со мной, намажешь мне плечо мазью. И не вздумай нигде пропустить.

Цзи Шенью второпях последовал за ним... и снова уснул с Дин Ханьбаем.

Шёл третий-четвёртый день поездки, а на рынке были всё те же камни. В последний день в Байрин-Юци они окончательно определились с покупками. Дин Ханьбай снова встретился с Тун Пэйфанем, купил несколько камней высшего качества по сниженной цене. Расплатившись, он повернулся и увидел около автомобильной двери Цзи Шенью, который, в свою очередь, уже высмотрел Фан Хуайцина.

Тот с трудом опустил окно машины:

— В чём дело?

— Шигэ, я хочу узнать у тебя об учителе — о том, что с ним произошло, раз он так обеднел.

Фан Хуайцин понял, что Цзи Шенью не терпится выяснить прошлое Лян Хэчэна, и порывисто начал:

— Практически то же, что и со мной. Его безжалостные руки обманули человека с зоркими глазами. В свою очередь, тот разрушил его жизнь. В те годы он сбежал на все четыре стороны от греха подальше. Я разочаровал его, но и он тоже едва ли прожил бы всю свою жизнь припеваючи. При таком мастерстве, доведённом до совершенства, кто бы смог удержаться, чтобы не нажиться нечестным путём? — Фан Хуайцин договорил и улыбнулся. — Учись на чужих ошибках, не наступай на те же грабли.

— Не буду, — пообещал Цзи Шенью. — Даже если мои желания изменятся, мой шигэ присмотрит за мной.

Фан Хуайцин посмотрел на него из-под полуопущенных век:

— Шигэ не родной старший брат, с какой стати ему заботиться о тебе? Почему ты должен волновать его?

Эти слова прозвучали равнодушно, но, тщательно подумав, в них можно было найти и иной смысл. Цзи Шенью хотел было поспорить, но Фан Хуайцин прикрыл глаза, не желая отвечать. Шенью никогда не подлизывался и не был назойлив, поэтому при виде этого отошёл и присоединился к Дин Ханьбаю, который, следуя списку заказа, собирал балин и агальматолит.

Они попрощались с двумя людьми, встреча с которыми была чистой случайностью.

Принимая во внимание, что все необходимые камни были уже куплены, вечером молодые люди созвонились с семьёй и решили возвращаться назад.

На другой день трое братьев с лёгкой душой катались на микроавтобусе по Чифэну. Сперва заехали в торговый центр: семья большая, каждому нужно было прикупить множество разных сувениров. Дин Ханьбай, как их «денежный мешок», оплачивал все покупки. Дин Эрхе и Цзи Шенью по-настоящему стали приятелями и таскали пакеты со счастливыми лицами.

Около магазина с разнообразными монгольскими шляпами Дин Ханьбай остановился. Он вспомнил, что у него была одна такая: когда в первый раз приезжал во Внутреннюю Монголию, Дин Яншоу купил ему. У Дин Эрхе тоже была, Дин Хокан покупал... Прикинув так и этак, получалось, что только у Цзи Шенью не было шляпы.

Два брата семьи Дин смотрели на Цзи Шенью. Тот почувствовал некий подвох, но стоило ему отвлечься, как на голову что-то опустилось — на нём оказалась ярко-синяя шляпа. Он вытянул тонкую шею, позволяя тем двоим осмотреть его.

Дин Ханьбай недовольно цыкнул:

— Плохо выглядит, возьмём ту, вышитую жемчугом.

Дин Эрхе тут же потянулся за ней, а Цзи Шенью мгновенно запротестовал:

— Она же женская!

— И что, что женская? Разве ты не носил юбку, не надевал парик — с чёлкой, с длиной волос аж до груди? Приобнимешь и как начнёшь махать руками по моему лицу, — поддразнивал Дин Ханьбай.

Цзи Шенью подскочил к Дин Ханьбаю, чтобы заткнуть ему рот, сорвал с себя шапку и вылетел из магазина. Пробежав пару шагов, он обернулся, немного сожалея. Он впервые видел такие головные уборы, они казались ему интересными, и если бы не поддразнивания тех двоих, он мог бы ещё долго примерять.

Дин Ханьбай увидел, что младший недалеко отбежал, и, довольный, окликнул продавца, чтобы оплатить покупку.

Утренней прогулки им было мало, и трое человек отправились посмотреть на открывающуюся за городом равнину. Постепенно их взглядам открылась кажущаяся бесконечной даль. Степь уже покрылась снегом, вдалеке виднелось несколько юрт.

Всё вокруг было белым, даже пар от горячей еды. У Шенью аж глаза разбегались. Он опустил оконное стекло в автомобиле и высунул голову, с возбуждением указывая то Ханьбаю на стадо овец, то Эрхе на пасущихся лошадей.

Дин Ханьбай снова припомнил старую историю:

— Надо было здесь учиться вождению. Деревьев нет, ни во что не врежешься.

Цзи Шенью натянул поглубже шапку и, как был, в валенках, не обращая внимания на людей, без оглядки помчался по безбрежно-белым просторам. Он впервые видел такую чудесную картину и едва не ослеп. Наступил в яму, споткнулся, но не почувствовал боли. Он громко и счастливо закричал, находясь в таком необъятном раздолье.

— Цзи Чжэньчжу!

Юноша повернул голову. Дин Ханьбай тянул за собой с пастбища двух крупных лошадей с развевающимися гривами. Шенью ещё никогда не катался на лошади, но моментально представил, как стремительно мчится, сидя верхом.

У каждого из троих была лошадь. Сначала они ехали медленно, словно сдали экзамен на высокую должность и сейчас демонстративно шествовали*.

* В древнем Китае люди, сдавшие экзамен на престижные государственные должности, приезжали в свои города и устраивали показательное шествие, представляя себя.

У Дин Ханьбая и Дин Эрхе уже был опыт верховой езды, поэтому постепенно они начали терять терпение и, стянув поудобней поводья, увеличили скорость. Цзи Шенью сперва не хотел повторять за ними, но затем крепко сжал ногами брюхо лошади и тоже помчался.

Трясло его безумно, даже казалось, сейчас вырвет чаем с молоком, но Цзи Шенью громко прокричал: «Еху!» — и через какое-то время обогнал тех двоих.

Дин Ханьбаю нужно было быть лучшим во всём, поэтому он постоянно взмахивал кнутом, подгоняя животное, и вырвался вперёд.

Скоро он отъехал достаточно далеко и, окутанный морозным воздухом, замедлил темп. Копыта его лошади топтали снег, поднимая белую взвесь. Когда он оглянулся, Цзи Шенью уже стал маленькой точкой. Дин Ханьбай остановился и стал ждать. Снежные вихри завывали вокруг него, но он терпел, дожидаясь, когда то маленькое пятнышко приблизится. И постепенно облик всадника прояснился.

Цзи Шенью с завистью сказал:

— Шигэ, ты ездишь так быстро, будто в кино снимаешься.

— Хочешь попробовать так же? Я буду поддерживать тебя.

Он усадил Цзи Шенью на свою лошадь и крепко обнял поверх куртки. Было так мягко. Дин Ханьбай натянул поводья и с криком «Но!» пустил животное вскачь, как бы невзначай тесно прижавшись грудью к плечам Цзи Шенью.

Шенью раскрыл рот, вдыхая прохладный воздух, из-за бешеной скачки внутри всё пылало. Когда Дин Ханьбай, окликая, хлопнул его по плечу, он до смерти испугался. Стада овец, стога сена, — все эти вещи очень быстро остались позади, и, находясь в объятиях старшего, он уверенно смотрел вперёд.

Мир казался бескрайним, время остановилось. Четыре руки были переплетены на поводьях. Метель утихла, а две пары глаз покраснели от ветра.

Лошадь остановилась, вокруг, куда хватало взора, не было ни души. Дин Ханьбай, часто и тяжело дыша, спрыгнул на землю и зашагал по снежной целине, ведя лошадь в поводу. Найдя место с толстым слоем снега, он поднял руки и поймал летящего на него сверху Цзи Шенью.

Дин Ханьбай был измотан и в то же время рад, из-за этих смешанных эмоций у него, как обычно, появилась одна подлая идея. В тот же миг, когда он обнял товарища, его колени обмякли, и он упал назад, стиснув Цзи Шенью. Они шлёпнулись в снег, что вынудило Шенью покрепче прижаться к груди старшего.

Цзи Шенью ахнул, а после рассмеялся, уткнувшись в сползшую на глаза шапку. Он перекатился в сторону, рядом на спине лежал Дин Ханьбай. Небо было цвета голубого жадеита, а земля — похожей на белый нефрит, и только они двое могли лицезреть это, каждый слышал дыхание другого.

Дин Ханьбай повернул голову и сдвинул шапку Цзи Шенью, открывая его профиль.

— Сяо Цзи. Когда я впервые тебя встретил, то назвал тебя Сяо Цзи, — сказал он. — После дразнил тебя, зовя Цзи Чжэньчжу.

Шенью повернулся, чтобы посмотреть на него, его щёки покраснели от холода, а зрачки ярко сияли.

— Шигэ, мне кажется, ты немного изменился за эти пару дней, — он не решался продолжить. — Вернее, не так, я чувствую, что за последнее время ты изменился.

— Беспокоишься за меня? — спросил Дин Ханьбай.

Цзи Шенью опроверг это предположение. Краем глаза он увидел руку Дин Ханьбая, сжимающую его шапку, и покраснел. Он снял одну перчатку и неловко натянул её на товарища. В перчатке было много хлопка, но она была слегка маловата. Дин Ханьбай спокойно лежал, позволяя надеть. Когда одна рука согрелась, он произнёс:

— Твоей руке не холодно?

Притворившись, что нет, Цзи Шенью сжал кулаки и легко улыбнулся.

Дин Ханьбай отпустил шапку, взял голую кисть Цзи Шенью, плотно обхватил её ладонью и пробормотал:

— Это ремесло слишком вредит твоему здоровью, малейший риск может привести к инвалидности или, в худшем случае, к смерти. Даже если ты в безопасности и хорошо обучен, кожа на твоих пальцах стирается, появляются шрамы. Ты не боишься? Если не брать в расчёт то, что я говорил раньше, этого ты не боишься? Ты ведь опасаешься боли, как ты можешь терпеть такие страдания?

Цзи Шенью был словно во сне и позвал шигэ.

Вздох Дин Ханьбая растаял в снегу:

— Я говорил, что веду себя неразумно. Боялся за тебя, переживал за тебя. Я ругался и поучал людей несчётное количество раз — всё для того, чтобы излить гнев и почувствовать себя лучше. Но ты... всё это я говорил тебе потому, блядь, что заботился о тебе.

У Цзи Шенью внезапно участилось сердцебиение, он завертелся, желая вытянуть руку из тисков чужих пальцев. Это движение заставило Дин Ханьбая искоса посмотреть на него. Взгляд был огорчённый, злой, пожирающий. Конечно, Дин Ханьбай рассердился: он всей душой заботился об этом бесчувственном и неблагодарном человеке, а тот не понимает этого и хочет оттолкнуть его на тысячу километров.

Зачем?!

Почему?!

— Чжэньчжу, — начал он глубоким голосом и коварно улыбнулся, — вид такой хороший, твой шигэ оставит тебе кое-что на память.

Дин Ханьбай договорил, дождался ответного взгляда Цзи Шенью и — словно тигр, выследивший добычу — набросился! Действуя решительно, он навис над Шенью, так что тому трудно было сопротивляться. «Изменился за последнее время»? Он не просто изменился, его сердце пылало, и он уже не тот, что раньше.

— Шигэ? — Цзи Шенью в смятении позвал его.

Дин Ханьбай не ответил и наклонился вперёд. Его замёрзшие губы отпечатались на слегка приоткрытом рте Цзи Шенью, растопив снежинку. Всё было именно так, как он себе и представлял: разомкнув челюсти, лаская и проникая языком внутрь, он настойчиво, но нежно смешивал их слюну, упиваясь жарким дыханием и тихими стонами. Было мягко и головокружительно сладко — настолько, что сводило с ума.

Опомнившись, маленький южный варвар широко раскрыл глаза, взревел, стал сопротивляться и влепил ему слабую пощёчину. Дин Ханьбай перекатился на спину, смакуя сладкий вкус на губах. Его взгляд, как стрела, прочно пригвоздил Цзи Шенью к центру его поля зрения.

Он безумно расхохотался, бесстыдно и безмятежно.

«И эта степь, и эти люди, — подумал Дин Ханьбай, — вовсе не пустая трата времени».

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: идёт перевод

http://tl.rulate.ru/book/48282/3171012