Готовый перевод Sui Yu Tou Zhu / Бусины из битого нефрита: Глава 21. Что имеем — не храним, потерявши — плачем

Боль пришлось терпеть очень долго, рана в уязвлённом месте заживала медленно, а летние каникулы закончились.

За день до начала занятий Цзи Шенью отправился к Дин Яншоу, чтобы тот разрешил ему не ходить в школу. Путь от спальни до кабинета занял полчаса, а его шаги были мельче, чем у древней старушки с больными ногами. Хотя боль уже притупилась, он всё равно с трудом поднимался с кровати.

В кабинете царил хаос: учебная литература, кисти, тушь и краски — всё это было разбросано в беспорядке. Дин Яншоу сидел за столом, и только макушка головы виднелась над завалами, а лицо скрывалось за куском нефрита.

— Учитель, — окликнул Цзи Шенью, — вы заняты?

— Независимо от того, насколько я занят, выслушать, что произошло у моего ученика, — моя обязанность, к тому же не сильно-то я и загружен работой, — оторвался от своего дела Дин Яншоу.

Цзи Шенью временно забыл о мучениях, и его лицо засветилось от счастья. Ему снова потребовалось много времени, чтобы подойти к Дин Яншоу. Только тогда он ясно увидел чистый, без примесей и вкраплений, материал: ровный квадрат тёмно-зелёного нефрита, одну треть которого покрывал пейзаж из гор и хвойных деревьев.

— Учитель, вы делаете панно? — спросил он.

Дин Яншоу кивнул.

— Как ты себя чувствуешь? Почему бы тебе не присоединиться ко мне за работой, чтобы не скучать?

Цзи Шенью тут же засучил рукава, вымыл руки, взял кисть и спокойно принялся за наброски. Уже изготовившись наносить рисунок, он вспомнил о цели прихода и сказал:

— Учитель, я пришёл, чтобы попросить у вас позволения ещё некоторое время не ходить в школу.

Дин Яншоу быстро отложил кисть и взял в руки телефон.

— Я сообщу о твоей травме, пока отпросим тебя на неделю, хорошо?

— Нет! Какой нормальный человек получит ранение в таком месте? Школьный учитель будет думать обо мне плохо... — тревожно пробубнил Цзи Шенью.

Дин Яншоу посмотрел на него.

— Мой учитель с самого детства воспитывал меня, что лгать недопустимо.

Эти слова повергли Цзи Шенью в смущение, в то время как Дин Яншоу уже набирал номер. Юноша спешно выхватил у него из рук трубку телефона и повесил обратно, а затем, запинаясь, объяснил:

— Я попрошу кого-нибудь другого, семья Дин большая, вам не придётся лгать.

Дин Яншоу попросил его замолчать и продолжил наносить рисунок в тишине, прямо-таки как обиженный ребёнок. Стоя рядом, Цзи Шенью выводил контуры гор и облаков, взмахами кисти распушал на ветвях сосновые иголки, прорисовывая всё чётко и детально. Дин Яншоу взглянул и, не удержавшись, заметил:

— Красиво получается, ты многому научился у Фансю.

Цзи Шенью скромно произнёс:

— Шигэ рисует гораздо лучше, он намного превосходит меня в этом.

— Не упоминай его. Живопись требует хорошего образования. Как-то давно я позволил ему учиться, даже отправил за границу, но кто мог знать, что там он будет всего лишь бездумно тратить деньги, а другим лапшу на уши вешать, говоря, что получает профессию, — ворча, поделился Дин Яншоу.

Цзи Шенью только сейчас узнал, что Дин Ханьбай учился за рубежом, поэтому спросил:

— А чему учился шигэ?

— Как же это звалось-то?.. а, деловое администрирование! — Дин Яншоу был так зол, что постучал инструментом об полоскательницу для кистей. — Он рассчитывал, что эта специальность поможет управлять тремя магазинами, ещё и свой хотел открыть!

* * *

Дин Ханьбай, сидя в офисе управления по вопросам культурного наследия, в очередной раз чихнул. Следуя народной примете, оставалось предположить, что кто-то опять исподтишка ругает его. Однако ему было всё равно, он вынул из кармана маленькую изящную коробочку, достал печать, бережно окунул её в красные чернила и проштамповал белую бумагу, на которой расцвела надпись «печать Дин Ханьбая» в стиле шоуцзиньти*.

* Шоуцзиньти — «стиль тонкого золота», название стиля в каллиграфии, отличающегося размашистостью, тонкостью и свободой линий, применялся в эпоху династии Сун.

Целый день он неутомимо и с азартом работал: закончил отчёт по ревизии культурных памятников, поставил печать; написал заявление с просьбой разрешить вывезти исторические реликвии за границу, поставил печать; сделал превосходную презентацию по культурному наследию для собрания, поставил печать; составил письмо, где предложил подавать в столовой острое тушёное мясо в соевом соусе и перепелиные яйца, поставил печать...

Красная печать была использована по назначению несколько раз подряд, и Дин Ханьбай вновь и вновь любовался ею. Выйдя из кабинета директора, он чувствовал себя расслабленным и счастливым в ожидании утверждения документов. Прождав весь день, Дин Ханьбай молча бранил Чжан Иня за его медлительность и рассуждал, сколько ещё дней потребуется для разрешения этих вопросов.

Только за пять минут до выхода с работы Чжан Инь наконец показался:

— Дин Ханьбай, зайди ко мне.

Дин Ханьбая во время учёбы учителя часто вызывали в кабинет директора, но он не ожидал, что и на работе будет то же самое. Зайдя, он плотно прикрыл за собой дверь и спросил:

— Директор Чжан, по какому делу вы позвали меня?

На столе как раз лежали те самые документы. Чжан Инь поинтересовался:

— Что за печать ты ставишь? Возомнил себя начальником бюро управления по вопросам культурного наследия? Забери документы назад, заново напечатай и нормально подпиши.

Дин Ханьбай не сдавался:

— А вам не кажется, что печать тут смотрится красивее?

— Разве это не стиль шоуцзиньти? — с наигранным недоумением протянул Чжан Инь. — Или, может, император Сун Хуэй-цзун восстал из мёртвых и подписал бумаги вместо тебя? Из-за этого, между прочим, я задержался на работе.

Этот инцидент ничуть не повлиял на хорошее настроение Дин Ханьбая. Он неспеша ехал на велосипеде домой, перекинув сумку через плечо. Скоро наступит сентябрь, лето сменится осенью, а после короткого бабьего лета потянутся холодные деньки.

Уже дома он отправился принять душ и, проходя мимо соседней двери, увидел, что она открыта, но в комнате никого нет.

Цзи Шенью и Дин Яншоу как раз совместными усилиями закончили обрисовывать нефритовое панно. Работа была выполнена великолепно, однако к Шенью снова вернулась боль. Добредя до комнаты, он запер дверь, свернул мокрое полотенце, чтобы протереть то место; снял обувь, лёг на постель, задрал рубашку, расстегнул штаны и немного приспустил их — всё это он проделал чрезвычайно осторожно.

Дин Ханьбай возвращался из душа после мытья и, поднимаясь по ступенькам, замер: почему дверь закрыта? Медленно подобравшись к окну и желая посмотреть, есть ли кто в комнате, он использовал всего один палец, чтобы создать небольшую щёлочку.

Действительно, казалось бы, ну кто ещё мог запереть дверь? Но к тому моменту, как эта здравая мысль оформилась в голове, реагировать было уже поздно.

Внутри нечёткими пятнами смешивались свет и тень. Юноша лежал на боку, расслабленно склонив белую, как нефрит, шею. Мягкие складки рубашки, стянутой до талии, не могли скрыть ровным счётом ничего. Непонятно откуда падавший тонкий луч высветлял небольшую полоску кожи, слегка касаясь танцующими пылинками интересного места. Казалось, будто сияющая тёплым золотом верёвка обернулась вокруг поясницы, подчёркивая круглые холмы, обычно находившиеся в тени.

Палец медленно выскользнул из створок окна, щёлочка постепенно закрылась. Дин Ханьбай стоял снаружи, тяжёло сглатывая слюну и чувствуя, как тело покрывается испариной.

Он переминался на вдруг почему-то одеревеневших ногах и недоумевал: в конце концов, разве ему нельзя смотреть? Разве забота о больном не само собой разумеющееся дело? Он всё ещё хотел более чётко и ясно рассмотреть эту картину.

Скрипнуло окно, настежь распахнутое Дин Ханьбаем. Цзи Шенью, уже одетый и сидящий у изголовья кровати, поднял на него взгляд. Нежданный гость перемахнул через подоконник, закрыл окно, подошёл к кровати и, смотря на Цзи Шенью сверху вниз, спросил:

— Зачем ты запер дверь?

— Чтобы осмотреть свой пах, — честно ответил тот.

Дин Ханьбай сел на кровать и оглядел собеседника. Соблюдение постельного режима на протяжении многих дней, невозможность толком поесть и выспаться сделали его худым и измождённым. После долгого и упорного разглядывания Дин Ханьбай поднял руку и крепко сжал плечо Цзи Шенью, убедившись, что на его теле попросту не осталось мышц.

Но его ягодицы были... такими упругими.

Под вопросительным взглядом Цзи Шенью Дин Ханьбай невольно смутился, поэтому встал и отошёл на расстояние вытянутой руки. Только тогда Шенью смог ясно рассмотреть мокрые кончики волос Дин Ханьбая. Подумав, он спросил:

— Шигэ, уже завтра начинается учёба, не мог бы ты помочь мне и попросить у учителя несколько отгулов?

— Ты способен вставать с постели и ходить, но не намерен посещать школу? — поднял бровь Дин Ханьбай.

— Я хожу слишком медленно и не подолгу. Одноклассники могут обо всём догадаться, когда увидят, как я передвигаюсь по школе, — объяснил Цзи Шенью.

Дин Ханьбай кивнул.

— Тогда дай мне взглянуть.

Дверь и окно были плотно закрыты, ветер совершенно не проникал внутрь. Мысли Цзи Шенью, следуя примеру воздуха, полностью застыли. Взглянуть? Он подумал, что с Дин Ханьбаем что-то не так: на что смотреть-то? Однако лицо старшего товарища оставалось донельзя серьёзным, не было похоже, чтобы он шутил. Неужели он и вправду желал посмотреть?

— Вот только непонятно, как долго продлится такое состояние, сколько дней отгула стоит попросить? И что следует сказать учителю?

— И вправду...

Дин Ханьбай наблюдал, как Цзи Шенью поднял руки и потянул вверх рубашку, давая знак подойти к нему. Он придвинулся ближе, зажав Шенью между собой и изголовьем кровати, опустил голову и приготовился смотреть.

Цзи Шенью сбросил рубашку, обнажив сначала часть живота, затем расстегнул пуговицу и немного приспустил брюки. Дин Ханьбай только что открыто заявил, что хочет рассмотреть то место, и сейчас считал себя гораздо большим извращенцем, чем те хулиганы, поэтому, бросив быстрый взгляд, он отвернулся, притворившись джентльменом.

Неожиданно Цзи Шэнью спросил:

— У меня большой?

— Зад большой, — неразборчиво пробубнил Дин Ханьбай.

Они оба не издавали ни звука, в комнате было тише, чем в морге. Цзи Шенью склонил голову и провёл кончиками пальцев по тонким черным волосам на своей макушке. Дин Ханьбай наконец повернулся к нему лицом и полюбопытствовал, отчего он вспотел.

Цзи Шенью ответил:

— С учителем гравировали нефритовое панно и инкрустировали его золотом, — сказав это, он вспомнил об их недавнем уговоре. — Ты должен быстрее позвонить школьному учителю.

Дин Ханьбай встал с кровати и взял телефон. Как только он набрал нужный номер, Цзи Шенью подошёл к нему, боясь, что тот наговорит ерунды. Дозвонившись, он прямо сказал:

— Здравствуйте, учитель Ду, я старший брат Цзи Шенью, у него ветрянка, едва ли он сможет пойти в школу, ему следует отдохнуть недельку.

Цзи Шенью остался очень доволен:

— Спасибо, шигэ.

Звонок сделан, слова благодарности сказаны, комнату снова накрыла гробовая тишина.

Дин Ханьбай ещё долго наблюдал, сидя без дела, и чувствовал непонятно откуда взявшееся раздражение из-за даром потраченного времени. Без слов и пояснений он встал и отправился восвояси, но, уходя, понял, что не хочет возвращаться к себе, поэтому решил посмотреть на новое нефритовое панно.

Цзи Шенью остался в комнате один, лёг и начал играться с колокольчиком.

* * *

В доме наконец-то наступило блаженное спокойствие, правда, всего на неделю. В выходные с утра пораньше Дин Яншоу разбудил всех, крича от ярости. Пропали две бережно хранимые бутылки маотай.

Все члены семьи собрались возле Дин Яншоу, кроме Дин Ханьбая, так что вычислять вора долго не пришлось. Толпа постепенно разошлась по своим делам, осталось лишь трое человек. Цзян Шулиу успокаивала мужа:

— Может, он снова сделал подарок директору, чтобы стать руководителем?

Дин Яншоу сжал пульт от телевизора и прорычал:

— Если он так и не добьётся повышения, сколько ещё бутылок мне придётся «подарить» незнакомым людям?

Цзи Шенью облокотился о подоконник, не издавая ни звука. По телевизору шла комедия, и ему с трудом удавалось сдерживать смех. Цзян Шулиу замолчала на какое-то время, а затем внезапно высказала другую точку зрения:

— Может, у него появились отношения, и он пошёл знакомиться с будущим тестем?

У Дин Яншоу тут же улучшилось настроение:

— А он не промах! Как вернётся, расспрошу этого льстеца.

То ли Цзи Шенью слишком долго сдерживал смех, то ли фильм в этот момент абсолютно перестал быть смешным, но улыбка сошла с его лица. Он больше не желал смотреть кино.

— Учитель, тётушка, у шигэ есть девушка?

— Точно не скажу, он ещё не говорил мне, но у Эрхе и Кейю есть девушки. Возможно, и Тинген встречается с кем-нибудь в школе. А ты? Есть одноклассницы, которые тебе нравятся?

Этот вопрос прозвучал слишком неожиданно, Цзи Шенью был застигнут врасплох. Глядя на своих опекунов, он не мог вымолвить в воцарившейся тишине ни слова.

Они веселились, сплетничая о других, а тем временем Дин Ханьбай, держа в руках маотай, уже стоял около дома Чжан Сыняня. Он давно собирался прийти, но всё откладывал, а теперь не знал, разозлит ли старика, создав себе новые неприятности.

Дин Ханьбай вошёл во двор.

— Дедушка Чжан?

— Как ты назвал меня? — крикнул издалека Чжан Сынянь, отдёрнув дверную занавеску.

Дин Ханьбай, недолго поразмышляв, произнёс:

— Дядюшка Чжан?

— Похоже, я вижу перед собой настоящего идиота! — пристально буравил его взглядом Чжан Сынянь.

Дин Ханьбай едва ли не вскипел: неужели он должен был назвать его братом? Тогда старикану следовало бы сначала закрасить свою седину. Проглотив зарождавшуюся злость, он шагнул вперёд и протянул маотай. Но неожиданно Чжан Сынянь со всей силы швырнул напиток об землю. Алкоголь расплескался вокруг, волнами разнося запах по всему двору.

— Эй, это коллекционный алкоголь!

У Дин Ханьбая сложилось впечатление, что Чжан Сынянь частенько употреблял спиртное во время еды, а это значило, что ему нравятся горячительные напитки. Он жил в убогой лачуге, собирал мусор, но ему не пришёлся по вкусу высококачественный маотай. Дин Ханьбай уставился прямо на собеседника, не отводя взгляд от его слепого глаза, и спросил:

— Что бы вы хотели выпить? Я добуду это.

— Я не твой отец, — поджал губы Чжан Сынянь.

— Не похоже, что у вас есть сын. Будь вы моим отцом, я бы не позволил вам так жить.

Дин Ханьбай говорил неспешно, изучая, как от его слов меняется выражение лица собеседника. Этот человек был слишком странным. Какие-то переделанные вещи в его доме были уже готовы, какие-то ещё нет; к тому же лишь половина здешнего антиквариата была подлинная, а другая ненастоящая. Очевидно, что этот человек эксперт. И это не то, чему можно научиться из книг. Чтобы отличать оригинал от подделки, необходимо соприкасаться со множеством подлинников — чем больше, тем лучше. Так что Чжан Сынянь не просто сборщик мусора или, вернее сказать, не всегда был им.

После долгого молчания Чжан Сынянь спросил:

— А какой жизнью, ты хочешь, чтобы я жил? Вечно пил маотай?

— Неважно, что вы пьёте, главное, когда вам скучно, пить в компании, — сказав так, он подошёл на шаг ближе. — В первый раз вы пригласили меня, поскольку я понял, что светло-зелёная фарфоровая ваза, столетняя ваза с узором и маленькая курильница — фальшивки, не так ли?

Увидев, что Чжан Сынянь молчаливо соглашается, он продолжил:

— Вы ведь просили меня выбрать себе одну вещь, чтобы проверить меня, я прав?

На этот раз, не дожидаясь реакции Чжан Сыняня, Дин Ханьбай развил наступление:

— Если я выберу подлинник, что тогда планируете делать?

Чжан Сынянь задумчиво произнёс:

— Ты слишком молод. Чтобы распознать подделку в фарфоровой вазе и маленькой курильнице, нужны опыт и талант, но для столетней вазы этого было недостаточно. У тебя есть учитель?

— Мой учитель — это мой отец, он обучает резьбе по нефриту. Даже в детском возрасте я мог понять качество драгоценных камней и древесины, а коллекционирование антиквариата — моё тайное хобби. Не буду вам врать, я распознал подделку в столетней вазе с узором только потому, что настоящая находится у нас дома, — откровенно сказал Дин Ханьбай.

Свет в комнате был выключен, стояла кромешная тьма, Чжан Сынянь попросил его войти и, не говоря ни слова, выбрать предмет. Дин Ханьбай, отдёрнув шторы, наконец-то смог более тщательно рассмотреть вещи внутри: настоящие и фальшивые, подлинные и поддельные... От всего этого у него зарябило в глазах, он буквально обомлел.

Дин Ханьбай взял белую нефритовую подставку для кистей с изображением безрогого дракона. Она была небольшой, но очень тяжёлой. Не долго думая, он поинтересовался её подлинностью, на что Чжан Сынянь ухмыльнулся:

— Этот вопрос действительно доказывает, что я не ошибся, ты ещё профан. Если попросишь, я стану твоим учителем. Это фальшивка, но ты хочешь составить мне компанию за выпивкой. Я тронут. Попроси, и бонусом я научу тебя пить.

Он ничуть не сомневался, что Дин Ханьбаю пришлась по душе идея с ученичеством. Не захочет, и ладно, значит, не судьба. Так или иначе, он ничего не потеряет.

Весь алкоголь был пролит на землю, но Дин Ханьбай опьянел. Он должен нести ответственность за лавки «Резьба по нефриту» всю свою жизнь, у него нет выбора, поэтому прямо сейчас он молча ликовал. Но зачем этот господин даёт ему такую возможность? Чжан Сынянь поставил его в безвыходное положение.

Дин Ханьбай, держа подставку для кистей, согревал её ладонями. В его душу закрались сомнения, они медленно закипали тягучей смолой и уже понемногу начинали бурлить.

Человек не имеет права прожить жизнь напрасно. Может, и не нужно совершать чего-то грандиозного и великого, однако нельзя состариться, жалея о несделанном. Дин Ханьбай наступил на хрустнувшие бутылочные осколки и, принимая подарок судьбы, торжественно сказал:

— Учитель, отныне я буду пить вместе с вами.

Дин Ханьбай покинул район улицы Чуншуй. Придя домой, он всё ещё был ошеломлён недавним поворотом судьбы, а увидя Дин Яншоу, начал испытывать угрызения совести.

Дин Яншоу поморщился:

— А вот и человек, укравший маотай. Даже стоя на страже день и ночь, сложно уберечься от домашнего вора*. Кому ты его отдал? Или мне притвориться, что я не знаю?

* 家贼难防 — китайская поговорка «От домашнего вора не убережёшься», означающая, что в близких людях сложно распознать предателей.

Дин Ханьбай застыл от страха: неужели отец обо всём узнал? Его разоблачили?

— Ты подарил его отцу Миньжу*? — спросил Дин Яншоу. — Раньше ты говорил, что тебе никто не нравится. Мне казалось, что ты с самого детства был толстокожим, а сейчас ты так смущаешься, скрывая от нас свои отношения.

* Кто забыл, Шан Миньжу — работница музея и подруга детства Дин Ханьбая из 8-й главы.

Что и кого он скрывает?.. Дин Ханьбай нерешительно кивнул головой. Пусть так, во всяком случае Дин Яншоу не знает, что у него есть другой учитель.

В маленьком дворике Цзи Шенью и Цзян Тинген, вопреки ожиданиям, играли в покер, у каждого в руке был мешочек с самодельными фишками из кристалла. Цзи Шенью увидел своего спасителя:

— Шигэ, я скоро проиграю весь мешочек!

— Мне это не интересно. Птичке-невеличке больше не больно? — без энтузиазма спросил Дин Ханьбай, проходя мимо.

Проиграв все фишки, Цзи Шенью подошёл к окну кабинета, где Дин Ханьбай отдыхал, откинувшись на спинку стула, и чистил печать с розами. Цзи Шенью положил локти на подоконник и поинтересовался:

— Шигэ, ты встречаешься с той девушкой, с которой виделся в прошлый раз в музее?

Дин Ханьбай хмыкнул, не зная, отрицать или подтвердить сказанное. Дочистив печать, он произнёс:

— Я с малых лет знаю её, наши семьи тоже давно знакомы. Все говорят, если к брачному возрасту мы не найдём себе пару, они сведут нас, и шутят, что родители позаботятся об этом.

— Так вы не нравитесь друг другу? — продолжал расспросы Цзи Шенью.

— Я ещё не встретил того, кто бы мне понравился. Кто знает, когда такой человек появится? Однажды я всё же встречу его, просто подожду до тридцати или сорока. Хотя всё это неважно, потому что мне лень ждать, — высказался Дин Ханьбай.

Для Цзи Шенью чувство любви представлялось чем-то очень туманным и расплывчатым. Он незаконнорождённый сын, и Цзи Фансю толком никогда не выказывал ему свою любовь. Слушая поток речи Дин Ханьбая, он лишь ещё больше запутывался. Цзи Шенью решил, что лучше просто перестать об этом думать, и сменил тему:

— Удобная ли печать?

Дин Ханьбай взял со стола сюаньчэнскую бумагу и подошёл к оконному проёму.

— Удобная, недавно я поставил печать на многие вещи.

На бумаге были написаны две строчки в стиле синшу и цаошу*, которые оказались стихом Тагора**.

* Стили в каллиграфии. «Синшу» переводится как «бегущее письмо»; иероглиф может быть слегка вытянут, чаще по вертикали; наиболее употребляемый стиль в частной повседневной письменной речи, в эпистолярном жанре. «Цаошу» — «травяное письмо»; главный скорописный стиль, в котором иероглиф крайне упрощается; зачастую несколько иероглифов сплетаются в единую вязь; наиболее трудный стиль в написании и в прочтении.

** Рабиндранат Тагор — индийский писатель, поэт, композитор, художник, общественный деятель. Годы жизни 1861–1941 гг.

Каллиграфический почерк не очень подходил современным стихам, и Цзи Шенью нашёл это немного забавным. Сюаньчэнская бумага была расправлена на подоконнике, Дин Ханьбай опустил на неё печать с розами, чтобы оттиснуть своё имя.

Всё было хорошо, но, как известно, если дела идут слишком гладко, обязательно должно произойти что-нибудь неожиданное.

Сплетение белой и красной роз приготовилось распуститься на бумаге. Одна крошечная боковая ветвь выходила за границу печати, она была меньше, чем некоторые из шипов, нарисованных Цзи Шенью. Внезапно один стебель сломался, когда Дин Ханьбай крепко сжал пальцы.

На уцелевшей части ветки остались только шипы роз.

Всё произошло так быстро, что Дин Ханьбай застыл. Цзи Шенью среагировал раньше и выхватил у него печать. Дин Ханьбай, увидев перед собой пустую бумагу, был в недоумении:

— Что ты делаешь?

— Забираю обратно. Я не отдам её тебе, — категорично заявил Цзи Шенью.

— Так ты подаришь мне ещё одну такую же? — удивился Дин Ханьбай.

На бумаге лежал маленький цветочный обломок — стебель размером с грифель карандаша. Цзи Шенью подобрал его, размышляя, можно ли починить. Он слишком тонкий, даже клеем не получится соединить, максимум можно было бы примотать тонкой ниткой, но, как бы то ни было, всё это отныне превратилось в мусор.

Дин Ханьбай уверил Шенью, что починит печать сам, и протянул руку, прося вернуть её. Но тот в полнейшем расстройстве проговорил:

— Ты изначально сказал, что она тебе не понравилась. Если ты будешь чинить, то поранишь руки, а если даже отремонтируешь, будет брак, ты ещё больше разочаруешься, так что забудь.

И тут Дин Ханьбай резко вспомнил, как заявил, что ему нравится сирень. Меж тем Цзи Шенью подхватил печать с розами и ушёл.

Ну что за?.. Он же прямо-таки сам себя подставил с этой сиренью.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: идёт перевод

http://tl.rulate.ru/book/48282/2809436