Готовый перевод A casual romantic comedy with a girl in the library. / После уроков в библиотеке. Непримиримая любовная комедия моей благонравной девочки: Глава 1. Макабэ Сидзуру и его старшие подруги

1.

Примерно неделю назад, в начале июня, моя мама умерла.

Попала в аварию.

Мы жили вдвоём, только я и мама.

То есть я потерял единственного родного человека и остался совершенно один.

И это случилось в тот самый день, когда с помощью родственников мы закончили похороны.

Вечером я сидел в нашей квартире, не зная, что делать.

Перед телом матери я, конечно, расплакался. Да, я парень, но мне всего семнадцать, я ещё учусь в старшей школе. Надеюсь, меня можно понять.

Но потом начались поминки, похороны, и мне стало не до слёз.

Всё произошло так быстро, что, когда я вернулся домой с урной, фотографией и посмертной табличкой, у меня не осталось сил плакать. Я просто стоял в пустой квартире, не зная, что делать дальше.

Пока я пытался собраться с мыслями, раздался звонок в дверь.

Я медленно поднялся. Только сейчас заметил, что стемнело, и включил свет.

— Кто там? — спросил я, открывая дверь, не особо задумываясь о безопасности.

На пороге стоял мужчина средних лет в дорогом костюме.

— Ты Макабэ Сидзуру? — спросил он, глядя прямо на меня.

Макабэ Сидзуру — это действительно моё имя.

— Да, а вы кто?

— Понятно… — сказал он задумчиво и снова посмотрел на меня.

— Извините, а как вас зовут? — переспросил я.

— Ах, да. Я коллега твоей матери, вот, — он достал из внутреннего кармана пиджака визитницу, вынул оттуда карточку и протянул мне. Я не знал, как правильно брать визитки, поэтому принял её обеими руками, стараясь быть вежливым.

На визитке было написано его имя и название университетской больницы, расположенной неподалёку. Он был врачом-кардиологом.

Моя мама работала медсестрой в той же больнице. Врач и медсестра, в разных отделениях, но, пожалуй, их можно назвать коллегами.

— Я был за границей на конференции. Только что узнал о смерти твоей матери, — сказал он.

— Понятно, — если верить его словам, он примчался сюда сразу, как только узнал о смерти мамы.

— Я не смог присутствовать на похоронах, но могу ли я хотя бы поклониться её фотографии?

— Конечно. Спасибо, что пришли. Мама была бы рада… Прошу, — я пропустил его в квартиру.

Мама растила меня одна, но, будучи старшей медсестрой, она неплохо зарабатывала, поэтому у нас не было особых проблем с деньгами.

Наша квартира, хоть и двухкомнатная, была довольно просторной для семьи из двух человек.

В углу гостиной стоял небольшой алтарь с фотографией мамы. Мужчина сел перед фотографией на колени и сложил руки в молитве.

Я решил приготовить чай.

Мама много работала, поэтому я часто занимался домашними делами и мог справиться с этим даже с закрытыми глазами.

Когда я вернулся в гостиную с чаем, мужчина всё ещё сидел перед фотографией.

— Кэйко… — услышал я его шёпот.

Это было имя моей матери.

— Я принёс чай, пожалуйста, — сказал я, сделав вид, что не слышал его слов.

Он, видимо, не заметил моего возвращения, или забыл обо мне, потому что вздрогнул от неожиданности.

Некоторое время он молчал.

Потом прижал к глазам скомканный платок. Я не видел, но, наверное, он вытирал слёзы.

— …Спасибо. Сейчас выпью, — наконец ответил он немного дрожащим голосом.

Однако, несмотря на свои слова, он не сдвинулся с места.

Он опустил руки на колени и продолжал смотреть на фотографию мамы.

Я немного подумал… и решился:

— Извините, если я ошибаюсь… Вы мой отец?

Его тело мгновенно напряглось.

— …Почему ты так решил? — осторожно спросил он, не поворачиваясь.

Почему?

Было несколько причин.

Во-первых, его взгляд.

Во-вторых, то, как он смотрел на фотографию мамы.

Мне показалось, что это не взгляд просто коллеги или сына коллеги.

Я не очень разбираюсь во взрослых отношениях. Но разве обычный коллега называл бы её по имени и так горевал, глядя на фотографию? Разве обычный коллега знал бы имя её сына и смотрел бы на него с такой любовью? Я вырос без отца. Но разве это не взгляд отца?

— Просто так, — ответил я, решив, что сейчас не время для объяснений.

Если уж говорить, то это была интуиция, связь крови. Можно сказать, что я сначала почувствовал это, а потом стал искать объяснения.

— Что мама рассказывала об отце? — спросил он.

— Ничего особенного. Но, если подумать, она ни разу не сказала, что он «умер».

— Понятно… — он наконец поднялся и подошёл к дивану. Сел.

Я стоял с тех пор, как поставил чашки на стол.

— Я тогда уже был женат. Наши с твоей матерью отношения… ну, не были такими, о которых можно открыто говорить, — начал он, сделав глоток чая.

— Поэтому, естественно, они не могли долго продолжаться. Я знал, что у неё от меня родился ребёнок, но всё равно расстался с ней.

Я не удивился, возможно, потому что сам догадался.

(Этот человек — мой отец…)

Я принял его признание… и в то же время хладнокровно подумал, что, возможно, наши с мамой расходы покрывались его алиментами. Это моя плохая привычка, или, скорее, черта характера.

— Ты видел нашу больницу?

— Несколько раз.

Университетская больница находилась в пяти станциях метро отсюда.

Но я бывал там не как пациент. В японской системе здравоохранения нельзя просто так пойти в большую больницу, если это не скорая помощь. Я просто обедал там с мамой в кафетерии.

— Это большая больница, верно? Поэтому, работая в разных отделениях, мы могли легко не встречаться. Но я и представить не мог, что мы действительно больше никогда не увидимся… — грустно пробормотал он, глядя в чашку.

Наверное, тяжело терять человека, даже если вы давно расстались и не общались.

Я сел на диван, под прямым углом к нему.

Он, словно ждал этого, поднял голову.

— Что ты собираешься делать дальше?

— Дальше? — переспросил я.

— Да. Жить одному в старшей школе будет сложно. У тебя есть родственники, к которым ты можешь обратиться?

— Дедушка с бабушкой предлагали свою помощь.

«Предлагали» — ключевое слово.

— Понятно. Если тебя это устраивает, то хорошо, но… — он замялся.

— Если ты не против, может, переедешь ко мне?

Он наконец озвучил своё предложение.

— Я уже ничего не могу сделать для неё. Но я считаю своим долгом как родителя позаботиться о тебе… Как ты думаешь? Не хочешь ли пожить у меня?

Похоже, он хотел взять меня к себе.

Фраза «не хочешь ли пожить у меня?» говорила о его чувстве ответственности.

— К счастью, или к несчастью, моей жены уже несколько лет как нет. Так что тебе не о чем беспокоиться, — добавил он, пытаясь убедить меня.

— У меня есть дочь, примерно твоего возраста. Думаю, вы подружитесь.

— …

Нет, это скорее проблема. Вряд ли она обрадуется, если в доме вдруг появится сводный брат её возраста.

Теперь моя очередь была опускать глаза.

Я задумался.

— Понимаю, тебе сложно сразу согласиться…

— Да.

Мама была матерью-одиночкой и упорно отказывалась говорить, кто мой отец. Из-за этого родственники, придерживающиеся старых традиций, не очень-то жаловали нас. Тем не менее, они всё же пришли на похороны, потому что мы всё-таки родственники, и потому что мама умерла слишком рано, в сорок пять лет. Они даже помогли мне с организацией похорон, что было бы мне не под силу. Как говорится, «изгой в деревне».

Но что делать дальше, я не знал.

В наше время не так-то просто взять на себя ответственность за ещё одного человека. Тем более, если это далёкие родственники. Дедушка с бабушкой, конечно, предложили помощь, но я, по своей привычке, почувствовал, что они не совсем искренни, и не дал определённого ответа. Если я сам не попрошу о помощи, никто не захочет со мной связываться.

(Так что же я думаю об этом человеке?)

Я задал себе этот вопрос.

Он мой отец. Я не знаю всех обстоятельств и чувств моей матери, поэтому не буду обвинять его в том, что он бросил её. Но факт остаётся фактом: он был женат и встречался с моей мамой.

И тут он сказал:

— Может, попробуешь пожить у меня месяц?

— Месяц? — я удивлённо посмотрел на него.

— Похороны закончились, но тебе ещё предстоит много хлопот. У тебя своя жизнь, учёба…

— Это точно.

Именно это меня и беспокоило. Похороны закончились, но это ещё не всё. Скоро сороковины, нужно решать вопросы с могилой, с захоронением. Родственники сказали, что семейная могила находится не здесь.

В то же время мне нужно ходить в школу, учиться, сдавать экзамены. Школа не будет подстраиваться под мои проблемы.

— Поэтому, если ты поживёшь у меня хотя бы месяц, до начала летних каникул, тебе будет гораздо легче.

— Наверное.

Если всё будет так, как он говорит, то, по крайней мере, бытовые проблемы отпадут.

— А потом решим, что делать дальше. Если тебе понравится, можешь остаться… ну, если ты не захочешь иметь со мной ничего общего, можешь выбрать другой вариант. Конечно, я всё равно буду помогать тебе, чем смогу.

Он смотрел на меня скорее с мольбой, чем с требованием. Он чувствовал себя обязанным что-то сделать.

В обычной ситуации я бы, конечно, не захотел иметь с ним ничего общего. Но если я буду обвинять его в том, что он, будучи женатым, встречался с моей мамой, то должен буду обвинять и её. Это будет справедливо.

И, если честно, я, кажется, ничего к нему не чувствую.

У меня просто нет причин ненавидеть его. Я никогда не слышал, чтобы мама жаловалась на него. И, судя по тому, что она ничего не предпринимала, работая с ним в одной больнице, они расстались по обоюдному согласию.

Он приехал сюда, хочет взять меня к себе — по крайней мере, он чувствует ответственность за то, что случилось.

Так что же мне делать?

Я, как обычно, хладнокровно взвесил все «за» и «против»…

— Хорошо. Я поживу у вас месяц.

— Правда?! Спасибо! Мне стало гораздо легче, — он радостно пожал мне руку.

Наверное, это лучший вариант.

Я не знаю, что делать дальше. Обращаться к родственникам, которые не хотят, чтобы их беспокоили, — не лучший выход. И, самое главное, он сам этого хочет. Так что пусть будет по-его.

Да и для меня это не так уж плохо.

2.

В то воскресенье я поехал к нему домой.

Его дом находился в Мэйдай, части Сума Нью Таун, в трёх остановках метро от моей станции Син-Нагата.

Это был большой особняк. Всё-таки врач.

Он предлагал встретить меня, но я отказался. Я хотел спокойно всё обдумать по дороге. И ещё я думал купить что-нибудь к чаю. Поэтому в моих руках была большая спортивная сумка с необходимыми вещами и пакет с японскими сладостями из магазина у станции.

Я посмотрел на часы — 13:00, время нашей встречи. Сделал глубокий вдох и позвонил в дверь.

— …Да? Кто там? — послышался вялый женский голос из домофона.

— Макабэ, — ответил я.

— … — молчание.

Мне показалось, что я услышал тихий вздох.

— …Входи. Ворота открыты. Я сейчас открою дверь, — сказала она через некоторое время, и домофон отключился.

Я так и сделал.

Ворота действительно были открыты… Когда я подошёл к крыльцу, дверь открылась.

Из дома вышла девушка в топе с открытыми плечами и джинсовых шортах. Короткие каштановые волосы, большие глаза. Видимо, потому что сегодня воскресенье, макияж был лёгким, и она выглядела как спортсменка…

Я невольно распахнул глаза.

Это была Хасами Сион.

Но от её обычной жизнерадостности не осталось и следа. Она смотрела на меня без тени улыбки, с хмурым лицом. Короче говоря, она выглядела очень недовольной. Совсем не так, как встречают гостей.

Тут я вспомнил, что на визитке, которую он мне дал, было написано «Хасами». Я почему-то сразу не обратил на это внимания.

— По твоему лицу… — начала Хасами-сэмпай.

— …видно, что ты меня знаешь.

— Ну, ты же знаменитость.

Одна из двух самых красивых девушек нашей школы, наряду с Такина́ми Руикой. Её знают все.

— Значит, ты из нашей школы… Если я не ошибаюсь, ты член библиотечного комитета?

— …

Похоже, Хасами-сэмпай тоже знала меня. Да, я был в библиотечном комитете, и несколько раз видел Хасами-сэмпай в библиотеке. Мы даже пару раз перекинулись словами.

— Ох, просто ужас… — она посмотрела в потолок.

Но тут же повернулась ко мне.

— Ладно… Входи, — она отпустила ручку двери и направилась в дом. Я схватился за ручку, чтобы дверь не захлопнулась, и последовал за ней.

Меня провели в гостиную.

Она была огромной, как и сам дом. Конечно, наша квартира не шла ни в какое сравнение с этим особняком. Он был больше, чем любой другой дом, который я видел.

И здесь никого не было.

Я думал, что Хасами-сан будет дома.

— Садись где хочешь, — сказала Хасами-сэмпай.

— Спасибо, — я сел на диван и поставил рядом сумку и пакет со сладостями.

— Извините, а где ваш отец?

Хасами-сэмпай смерила меня ледяным взглядом.

Я сразу понял, что её разозлило.

— Я имел в виду «отец Хасами-сэмпай». Я же не могу сразу начать называть его отцом, после того, как только что узнал об этом. Мне нужно время, чтобы привыкнуть.

— …Отец в больнице. Его срочно вызвали к пациенту. Так часто бывает, — ответила Хасами-сэмпай и пошла на кухню.

Часто бывает…

Наверное, пациенту стало хуже. Надеюсь, с ним всё будет хорошо. Внезапная смерть близкого человека — это всегда тяжело. От этой мысли у меня сжалось сердце.

— Мне тоже нужно время, чтобы привыкнуть, — сказала Хасами-сэмпай.

Я поднял голову. Она шла из кухни с подносом, на котором стояли два стакана с холодным чаем.

Она молча поставила стаканы на журнальный столик и села на диван.

— Я очень любила маму. Она умерла пять лет назад.

— …

— Отца… ну, я не ненавижу его. Я единственный ребёнок, и нам нужно было жить дальше, — сказала она.

Я рос без отца, а она потеряла мать.

Ей, наверное, было очень тяжело. Я понимаю её чувства, хоть и не знаю, каково это — потерять мать.

— Но… и что? Теперь оказывается, что у отца был роман, и у меня есть брат? — с горечью сказала Хасами-сэмпай.

— И этот брат — мой младшеклассник. Это просто не смешно.

Она откинулась на спинку дивана и твёрдо заявила:

— Извини, но я не готова сразу принять тебя как члена семьи. Просто знай это.

— …

Я молчал, не зная, что ответить… и тихо вздохнул. «Думаю, вы подружитесь», — как же. Ничего подобного. Похоже, Хасами-сан не удалось убедить дочь.

Но я, скорее, понимал Хасами-сэмпай. Вряд ли кто-то обрадуется, если родитель вдруг признается в измене и сообщит о существовании сводного брата. А если ещё и предложит взять его к себе, то реакция «это не смешно» вполне естественна.

Я бы тоже растерялся, если бы вдруг появилась сводная сестра примерно моего возраста, которая будет жить с нами. Совместная жизнь незнакомых парня и девушки под одной крышей — это только в романах бывает.

Но в то же время я чувствовал, что должен поддержать Хасами-сана, сделать так, чтобы он не чувствовал себя виноватым. Я мог бы войти в положение Хасами-сэмпай и просто уйти. Но тогда Хасами-сан не смог бы выполнить свой родительский долг.

У меня не было особого выбора.

(Через месяц я уйду…)

Я принял это решение.

Тогда Хасами-сэмпай вернётся к своей прежней жизни, а Хасами-сан будет спокоен, зная, что сделал всё, что мог.

Вот что произошло за последние несколько дней.

Всё изменилось так стремительно, как в каком-то сериале.

3.

После уроков, в первый день после моего возвращения в школу, я пошёл в библиотеку.

Не как читатель, а как член библиотечного комитета.

Как заметила Хасами-сэмпай, я состоял в библиотечном комитете. Более того, я был единственным его членом.

Работы у меня было немного. Открыть библиотеку после уроков и закрыть в шесть вечера. Выдавать и принимать книги, расставлять их по полкам. Подбор книг, закупка, приёмка — это уже работа учителей.

Пока меня не было, библиотеку открывал кто-то из свободных учителей.

Я открыл библиотеку ключом, который взял в учительской, и первое, что бросилось мне в глаза, — это гора книг на стойке.

— Ну, я так и думал… — учитель, который меня заменял, наверняка только выдавал и принимал книги, не утруждая себя их расстановкой.

Пока я смотрел на эту гору, кто-то прошёл мимо меня.

Это была старшеклассница, которая всегда приходила первой.

Она прошла к своему обычному месту у окна, развевая длинные прямые чёрные волосы… Мы давно не виделись, можно было бы и поздороваться. Мы же знакомы.

Я включил компьютер. Пока он загружался, решил расставить часть книг.

Пока я работал, стали появляться ученики. В основном постоянные посетители. Некоторые из них спросили, где я был. Я отшутился: «Да так, кое-что случилось». Не хочу грузить их своими проблемами.

Когда я почти закончил с расстановкой книг, услышал:

— Макабэ, — мелодичный голос произнёс моё имя.

Я поднял голову. Передо мной стояла красивая девушка с аккуратно уложенными волосами. Мягкие линии глаз придавали ей добрый вид.

Такина́ми Руика.

Вторая из двух самых красивых девушек нашей школы, наряду с Хасами Сион.

— Я видела тебя в коридоре во время обеда, так что знала, что ты вернулся… Рада снова видеть тебя здесь, — сказала она.

— Не мог же я вечно прогуливать, — ответил я.

— Но я слышала, что твоя мама умерла. Макабэ, ты как? — её улыбка погасла.

Похоже, она знала о случившемся. Наверное, спросила у моего классного руководителя или у куратора библиотечного комитета, почему я так долго отсутствовал.

— Не могу сказать, что всё хорошо. Я потерял единственную маму. Но я не могу вечно горевать, нужно взять себя в руки.

— Да, ты сильный. Если тебе понадобится помощь, обращайся. Я помогу, — сказала Такина́ми Руика.

Она такая.

Не такая простая в общении, как Хасами-сэмпай, но всегда готова помочь. Наверное, поэтому она так популярна.

— Спасибо, — искренне поблагодарил я.

(Как-то фальшиво получилось… с обеих сторон. Хотя уже поздно что-то менять.)

Я посмотрел на часы — 17:50. Через десять минут закрытие. Время пролетело незаметно, пока я расставлял книги.

В библиотеке осталось всего два человека: старшеклассница, которая пришла первой, и усердный парень, который, похоже, собирался уходить. Он как раз встал, беря сумку.

Мы с Такина́ми-сэмпай молча проводили его взглядом.

Как только он скрылся из виду, Такина́ми-сэмпай, словно только этого и ждала, спросила:

— Слушай, Сидзуру, тебе не кажется, что некрасиво не сообщать мне ничего? Я волновалась!

Нежная улыбка исчезла, и она смотрела на меня с явным недовольством, перегнувшись через стойку. Будь на мне зимняя форма, она бы, наверное, схватила меня за галстук.

— Я не обязан отчитываться перед посторонними, — отрезал я.

— Понятно. Тогда давай встречаться! Тогда я не буду посторонней.

— Ты опять за своё… Нет уж, извини.

Такина́ми Руика была такой.

На людях — примерная ученица, вежливая и сдержанная. Но наедине она превращалась в совершенно другого человека.

У нас с Такина́ми-сэмпай было кое-что общее.

А именно…

§§§

Я познакомился с Такина́ми Руикой совсем недавно, этой весной, когда перешёл во второй класс.

Как обычно, я сидел за стойкой, и незадолго до закрытия она появилась в библиотеке.

Такина́ми-сэмпай вошла с немного напряжённым видом. Наверное, она нечасто сюда заходила. Но ей что-то было нужно… — хладнокровно подумал я.

Наши взгляды встретились.

Я улыбнулся.

— Здравствуйте, Такина́ми-сэмпай, — приветливо сказал я.

Но она не ответила. Вместо этого она посмотрела на меня холодным, изучающим взглядом, которого я раньше не видел.

(Надо же, и у Такина́ми-сэмпай бывает такое выражение лица…)

Я удивился.

И это была моя ошибка.

Я дал ей столько же времени наблюдать за мной, сколько сам наблюдал за ней. Вскоре я понял, что ей хватило и пары секунд.

— Здравствуйте, — наконец ответила Такина́ми-сэмпай, мягко улыбнувшись.

Хотя прошло, наверное, не больше десяти секунд.

— Вы что-то ищете?

— Давайте подумаем… — сказала Такина́ми-сэмпай, вставая у стойки.

Она выдержала паузу, словно наблюдая за моей реакцией, и продолжила:

— «Когда ты долго смотришь в бездну, бездна тоже смотрит в тебя».

— …

Я потерял дар речи.

Эти слова, сказанные именно сейчас, были словно отражением моих собственных мыслей. Что Такина́ми-сэмпай хотела этим сказать?

— Известная цитата. Кажется, у нас есть несколько сборников афоризмов Ницше, — всё же нашёл я, что ответить.

— Ты член библиотечного комитета? Как тебя зовут? — спросила Такина́ми-сэмпай.

— Макабэ Сидзуру.

— Хм. Макабэ Сидзуру… — она повторила моё имя, словно пробуя его на вкус.

— Ты знаешь меня?

— Конечно. Вы же знаменитость, Такина́ми-сэмпай. Все парни в школе знают вас.

— Правда? Не помню, чтобы я была настолько знаменитой, — сказала она, засмущавшись.

— Если вы ищете какую-то книгу, я могу вам помочь, — сказал я, стараясь вести себя естественно.

Мне показалось, что я ошибся, и она не наблюдала за мной… Но тут она неожиданно сказала:

— Нет, спасибо, книги мне не нужны.

Она покачала головой.

— Лучше скажи мне, Макабэ… ты можешь смотреть на себя и на всё вокруг отстранённо, со стороны?

— …

Я насторожился и промолчал.

— Похоже, что да, — Такина́ми-сэмпай улыбнулась, приподняв уголки губ. Это была необычная для неё улыбка.

— Когда я вошла, ты начал меня изучать.

— …

Она заметила.

Вот она, бездна Ницше.

— Потом наши взгляды встретились, и ты сразу улыбнулся. Но когда я показала тебе непривычное для себя выражение лица, ты тоже начал изучать меня.

То есть, заставив меня наблюдать за собой, она наблюдала за мной. Я не ошибся.

Всё, что сказала Такина́ми-сэмпай, было правдой.

Да, я могу смотреть на себя со стороны. Объективно оценивая себя и ситуацию, я могу выбрать наиболее подходящее поведение и выражение лица.

— Похоже, мы с тобой одного поля ягоды.

— Одного поля ягоды?

— Да, — Такина́ми-сэмпай кивнула.

— Я тоже могу смотреть на себя со стороны. Я знаю, как мне нужно себя вести. Поэтому мы одного поля ягоды.

— Я ещё не подтвердил ваши слова.

— Но и не опроверг. Если бы я сказала полную чушь, ты бы сразу возразил… Не думала, что, придя в библиотеку за книгой, найду здесь такое сокровище, — Такина́ми Руика радостно засмеялась.

— Знаешь, ты выглядишь гораздо круче, когда спокойно оцениваешь ситуацию, чем когда улыбаешься всем подряд как член библиотечного комитета.

— Я и сам это знаю, — тут же ответил я.

Я хорошо знаю себя. Объективно говоря, я неплохо выгляжу. Просто это заслуга моей мамы, а не моя, поэтому я не хвастаюсь.

— Да, хорошо знать себя, — довольно улыбнулась Такина́ми-сэмпай, не обращая внимания на мой самодовольный тон.

— Тогда я спрошу тебя, Макабэ… у тебя вообще есть своё «я»?

4.

С тех пор она стала часто заходить в библиотеку.

Конечно, ради меня.

Незадолго до закрытия, когда посетителей оставалось совсем немного, она приходила ко мне, которого считала «одного поля ягодой», и мы немного беседовали.

Сначала она вела себя как примерная ученица.

Но когда мы оставались одни, она сбрасывала маску.

— Для меня понимание того, как мне нужно себя вести, означает понимание того, чего от меня ждут окружающие. Поэтому я всегда оправдывала их ожидания, и стала такой, какая я есть, — рассказала она.

Если хвалили её внешность, она старалась быть ещё красивее.

Если хвалили её оценки, она старалась учиться ещё лучше.

Если хвалили её улыбку, она старалась улыбаться ещё чаще.

То есть Такина́ми Руика была красивой, умной и всегда улыбалась — она была воплощением идеала, который создали окружающие.

— Но однажды я задумалась: а есть ли у меня своё «я»? Может, я просто пустая оболочка?

Вот почему она спросила меня тогда:

«У тебя вообще есть своё «я»?»

Это был её главный вопрос.

Потом Такина́ми-сэмпай нашла на него ответ… и стала заходить в библиотеку ещё чаще, словно это было её ежедневным ритуалом. А в последнее время она даже стала предлагать мне встречаться. Ладно, одного поля ягоды, но что она во мне нашла?

— Извини, но я пока не собираюсь ни с кем встречаться, — ответил я.

Я считал Такина́ми Руику опасной. Она могла легко раскусить меня, потому что мы были похожи. И это меня пугало. Поэтому вскоре после нашего знакомства я перестал обращаться к ней на «вы».

Это может показаться странным, но, умея подстраиваться под любую ситуацию, с Такина́ми-сэмпай я был совершенно беззащитен. Именно поэтому я решил быть с ней самим собой.

— Что, я тебе не нравлюсь?

— Что ты, — если даже Такина́ми-сэмпай ему не нравится, то кто же тогда ему понравится? Голливудская актриса?

— Просто я не создан для отношений.

— Не создан? — удивлённо переспросила Такина́ми-сэмпай.

Да. Я не создан для отношений. Может, я вообще не способен дружить. Я думал, что она поймёт меня… ну да ладно.

— Я, кажется, уже говорил, но я только что потерял маму. Мне сейчас не до этого, — перебил я её.

— Именно поэтому сейчас самое время. Ты уязвим, — сказала она.

— Это ужасно.

Я невольно посмотрел в потолок.

— Расчётливых женщин не любят.

— Женщины всегда расчётливы, — заявила она так уверенно, что я даже восхитился. И ещё больше утвердился в мысли, что отношения — это не для меня.

— И ты меня не разлюбишь из-за этого.

— …

Откуда у неё такая уверенность?

Но, пожалуй, она была права. Мне даже нравилась эта её двойственность. Даже её дерзкие слова, за которые другого парня она бы уже ударила, меня не раздражали.

Макабэ Сидзуру испытывал симпатию к Такина́ми Руике.

В этом не было никаких сомнений. Но у меня были причины, по которым я не мог начать отношения.

У меня был фатальный недостаток.

Прозвенел звонок.

17:55. Предварительный звонок перед основным звонком в 18:00. В шесть нужно было уходить домой, если не было особых причин. Предварительный звонок напоминал об этом.

Библиотека тоже закрывалась в шесть.

Моя обязанность — попросить всех уйти. В том числе и Такина́ми-сэмпай.

— Библиотека закрывается, пожалуйста, собирайтесь, — сказал я.

— Пойдём вместе?

— К сожалению, у меня ещё есть дела. В другой раз.

Наверное, я был единственным в школе Аканедай, кто отказывал Такина́ми-сэмпай.

Как я уже говорил, учителя, которые меня заменяли, ничего не делали. Поэтому у меня накопилось много мелкой работы.

— Понятно. Тогда ладно. До встречи, — сказала Такина́ми-сэмпай и повернулась, чтобы уйти… но остановилась.

— Сидзуру, я знаю, тебе сейчас тяжело. Если тебе что-нибудь понадобится, обращайся, — сказала она.

Это было похоже на то, что она говорила раньше, но сейчас в её словах не было ни фальши, ни расчёта.

Она говорила искренне.

Это тоже была Такина́ми Руика, и это было нечестно.

— Спасибо. Я обязательно воспользуюсь твоим предложением, — ответил я.

Такина́ми-сэмпай довольно улыбнулась и вышла из библиотеки.

Проводив её взглядом, я сказал:

— Ну что ж… — я нарочно сделал ударение на этих словах.

В библиотеке остался ещё один человек.

Старшеклассница, которая пришла первой. Она всё это время сидела на своём месте, что-то обдумывая и записывая в тетрадь.

Я подошёл к ней.

— Кана́та-сэмпай.

— А, Сидзуру, — она подняла голову.

Мибу Кана́та. Высокая, с длинными прямыми чёрными волосами и раскосыми глазами. Не менее красивая, чем Хасами Сион и Такина́ми Руика.

Она могла бы быть наравне с ними, но из-за своего холодного вида и отстранённого поведения она считалась неприкасаемой. Это было негласным правилом нашей школы. Именно поэтому Такина́ми-сэмпай вела себя так раскованно, словно её здесь не было.

— Библиотека закрывается. Извини, что прерываю, но тебе пора уходить, — сказал я.

— У тебя, как всегда, интересные отношения с людьми, — сказала Кана́та-сэмпай, закрывая тетрадь и смотря на меня. Она проигнорировала мою просьбу уйти. На её губах появилась лёгкая улыбка.

Не могу не согласиться. Даже обычно сдержанная Такина́ми Руика показывает здесь своё истинное лицо.

— В последнее время они стали ещё интереснее.

— Что-то случилось? — в Кана́те-сэмпай проснулся интерес.

— Вы знаете Хасами Сион?

— Хасами? А, ту девочку. Конечно, знаю.

Даже такая отшельница, как Кана́та-сэмпай, не могла не знать её, проучившись в этой школе больше двух лет.

— Она стала моей сестрой. Теперь я живу у них.

— …

Кана́та-сэмпай прищурилась.

Не то чтобы она смотрела на меня с укором. Она просто обдумывала мои слова. Но если бы она была незнакома со мной, я бы точно растерялся.

Через несколько секунд она спросила:

— Твой отец оказался и её отцом?

— Спасибо, что сэкономили мне время на объяснения.

Кана́та-сэмпай была очень умной и сообразительной.

— Да, забавная история.

— Полностью согласен.

Забавная, но неприятная.

— Не прибедняйся. Две красавицы — это же здорово.

— Две красавицы…

Наверное, она имела в виду Хасами Сион и Такина́ми Руику.

— Хотелось бы, чтобы это было так, — отшутился я.

Внешне, конечно, всё выглядело прекрасно.

Но для Хасами-сэмпай это была неприятная шутка, и она меня ненавидела.

А Такина́ми-сэмпай… у неё сложный характер. То, что она считает меня «одного поля ягодой» и пытается со мной сблизиться, — это, наверное, хорошо. Но, к сожалению, я не создан для отношений, и меня пугает её напор.

Если это «две красавицы», то мне нужна ещё одна рука.

Я посмотрел на Кана́ту-сэмпай. Прекрасная и неприступная «императрица» спокойно собирала свои вещи.

— Я пойду, Сидзуру, — сказала она, убрав всё в сумку и направившись к выходу.

— Будь осторожна, — сказал я.

Как только она вышла, прозвенел звонок. Ровно шесть часов. Она как часы.

— Итак… — снова сказал я, делая ударение на этих словах.

Пора заканчивать с работой. Хорошо, когда есть дела. Пока я работаю, мне некогда думать о всякой ерунде.

http://tl.rulate.ru/book/47408/5166188