Готовый перевод Solo Leveling In Westeros / Поднятие уровня в одиночку в Вестеросе: Глава 1

Девятнадцать лет. И все они, по чести говоря, псу под хвост. Угробил на дурацкую фэнтези-игру, которая не столько помогала сбежать от постылой реальности, сколько ненасытно пожирала время. Ирония судьбы даже не зашкаливала – она глумилась, а тот факт, что я вообще здесь оказался, иначе как смехотворным и не назовешь. Застрял, как последний дурак, в нелепом мирке драконов, колдовства и набивших оскомину «благородных квестов».

«Надо же знать меру», — должно быть, запоздало стучало у меня в висках, прежде чем я с головой нырнул в очередной фэнтезийный роман и принялся зубрить какой-то темный, абсолютно бесполезный вымышленный язык. Эльфийский, кажется, или орочий — уже и не вспомнить. Может, надеялся кого-то впечатлить, найти ту самую пресловутую родственную душу, о которой так любят писать в книжках. Как бы не так. Стало только хуже. Девчонки на меня по-прежнему и носом не вели.

Часами напролет я пропадал в вымышленных мирах манги, среди чешуйчатых драконов и бородатых чародеев, грезя о великих приключениях и подвигах, от которых захватывало бы дух. Я проглатывал эти истории том за томом, заучивал дурацкие заклинания, воображая себя отважным героем в какой-нибудь тридевятой земле, с мечом наперевес и верной спутницей рядом. «Уж это-то точно выделит меня из серой толпы, — тешил я себя мыслью, — сделает привлекательнее, желаннее, черт побери». Вместо этого я превратился в ходячую энциклопедию никому не нужных фактов и знаний, от которых у нормальных людей сводило скулы.

Когда я наконец набрался смелости, чтобы выбраться в люди – на какую-нибудь тусовку или просто погулять, – меня ждало одно сплошное разочарование. Чем больше я пыжился произвести впечатление, тем сильнее, казалось, отталкивал от себя окружающих. Я сыпал названиями тайных заклинаний, как заправский колдун, вдавался в мельчайшие детали сотворения вымышленных вселенных, описывал генеалогические древа эльфийских королей, а в ответ получал лишь стеклянные взгляды и неловкое, тягучее молчание. Неудивительно, что я до сих пор один, как перст. Со временем становилось только паршивее. Мои тщетные попытки казаться интересным или хотя бы эксцентричным чудаком лишь ярче высвечивали, насколько я оторван от реальной жизни, словно космонавт без скафандра в открытом космосе.

«Какой же это абсурд, — билась в голове отчаянная мысль. — То, что я люблю больше всего на свете, стало моей главной слабостью, моим проклятием». Мои, с позволения сказать, «интересы» — изучение мертвых языков, вроде клинописи или санскрита, и яростные дебаты о политике в каком-нибудь вымышленном королевстве — все глубже загоняли меня в добровольную изоляцию. Я мечтал стать загадочной личностью, этаким носителем тайных знаний, с захватывающими историями в запасе, а в итоге превратился в социального изгоя, которого обходили стороной, как зачумленного. Словно с каждой новой попыткой стать кем-то другим, не собой, я лишь глубже закапывал себя в яму жгучей ненависти к себе.

Каждый прожитый день — как свежий шрам, новое напоминание о моих неудачах. Я смотрю на свою жизнь и не вижу ничего, кроме упущенных возможностей и горьких сожалений. Я застрял в этом порочном круге иллюзий и разочарований: сбегаю в вымышленный мир, пока моя реальная жизнь катится ко всем чертям. И все жду, наивный, что что-то изменится, верю в какое-то дурацкое чудо, но в глубине души, там, где совсем темно и страшно, понимаю — этому не бывать. Словно вся эта сложная, многоэтажная фантазия, которую я так старательно выстроил, чтобы хоть как-то справиться с действительностью, на самом деле лишь глубже затягивала петлю моей изоляции.

Сидя здесь, в продавленном кресле, и пялясь в монитор очередной бесполезной игры, я с ледяной ясностью осознаю жестокую правду: я позволил мечтам стать моей реальностью, и теперь застрял в жизни, которая не приносит ни капли удовлетворения, ни проблеска радости. Что за дьявольская, издевательская шутка — гнаться за мечтами, которые делают твою реальную жизнь еще более невыносимой, серой и тоскливой? И вот он я, снова погруженный в бесцельное отчаяние от того, что все мои жалкие попытки справиться с реальным миром, возможно, лишь глубже затягивают меня в бездну острейшего, убийственного недовольства собой и всем вокруг.

Пока он тонул в этой мутной пучине самобичевания, размышления Аэрона были внезапно и бесцеремонно прерваны пронзительным, как сверло дантиста, голосом матери, донесшимся из коридора:

— Аэрон! Ты все еще там, в своей берлоге? — осведомилась она таким тоном, будто ответ не был очевиден, как дважды два. В голосе слышалась привычная, до боли знакомая едкая смесь раздражения и материнской досады.

Он застонал, с трудом выныривая из виртуального мира в опостылевшую реальность, и потер слипающиеся глаза. Монитор все еще отбрасывал мертвенно-бледный свет на его лицо.

— Что опять, мам? — отозвался он, стараясь, чтобы голос не слишком предательски дрогнул от досады.

Дверь со скрипом приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова матери. Седые пряди выбились из-под платка, на лице застыло выражение вечной озабоченности.

— Мне нужно, чтобы ты сбегал кое-куда. В бакалейной лавке у старого Потапова, на нашей улице, распродажа товаров для выпечки. Муки купи пару кило и сахара. Я бы и сама сходила, но ты же знаешь, какие там будут толпы, не протолкнуться.

Сердце Аэрона камнем ухнуло вниз. Последнее, чего ему хотелось, — это выбираться во внешний мир, особенно ради такого до тошноты обыденного, приземленного дела. Печь она, видите ли, собралась.

— Серьезно, мам? Опять? — проворчал он, уже чувствуя, как на плечи давит знакомая тяжесть нежеланного поручения.

Но мать была непреклонна, как скала.

— Да, Аэрон, серьезно. У меня дел по горло, и я не собираюсь торчать в очереди битый час. Это займет у тебя всего ничего, минут десять. Просто сходи и купи. Ничего сложного, не переломишься.

Он тяжело вздохнул, смиряясь с неизбежным, и картинно закатил глаза.

— Ладно, схожу, — буркнул он голосом, в котором едва ли можно было скрыть кипящую досаду.

Он вынырнул из своей комнаты, подавленный не столько недавним умственным напряжением от игры, сколько гнетущим весом собственного недовольства, туго переплетенного с перспективой того, что ждало его за порогом. Одна только мысль о том, что придется столкнуться с галдящей толпой и этой серой, повседневной рутиной, заставила Аэрона поморщиться, словно от зубной боли. Он мог бы просто молча натянуть куртку и взять ключи, но прекрасно понимал, что спорить с матерью – все равно что пытаться остановить поезд голыми руками. Издав вздох побежденного гладиатора, он пробормотал себе под нос что-то вроде: «Ну, погнали наши городских», — и вышел из квартиры, хлопнув дверью чуть сильнее, чем следовало.

Промозглый порыв осеннего ветра тут же хлестнул его по лицу, когда он зашагал по унылой улице к магазину. Мысли, одна мрачнее другой, роились в голове, полной застарелых обид и свежих жалоб, и даже его шаги по растрескавшемуся асфальту, казалось, отбивали похоронный ритм растущего раздражения. «Отлично, новый день — новое бесполезное задание, — мысленно рычал он. — Ну почему, почему жизнь должна быть такой унылой и предсказуемой? Обычный, мать его, поход в магазин не должен так выбешивать, до скрежета зубовного!»

Приближаясь к перекрестку у той самой бакалейной лавки, Аэрон заметил маленькую девочку лет пяти, с розовым бантом на голове, неуверенно переходившую улицу. Для машин горел красный, дорога, на первый взгляд, была пуста. Сначала он не придал этому значения — обычный, ничем не примечательный момент рутинного дня.

Но когда он почти подошел к «зебре», его уши пронзил оглушительный, нарастающий рев мотора. Глаза Аэрона расширились от ужаса при виде здоровенного самосвала, несущегося по дороге на совершенно сумасшедшей скорости, игнорируя светофор. Водитель, похоже, или уснул, или был пьян в стельку. Времени на раздумья не оставалось – ни секунды. Аэрон, повинуясь какому-то древнему инстинкту, не раздумывая, рванулся вперед, отталкивая ребенка с пути многотонной махины.

«КАКОГО ХЕРА ОН ТУТ ВЗЯЛСЯ?! ДА НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО ЖЕ… ГРУЗОВИК-КУН!!!» — молнией пронеслось у него в голове. Неверие, смешанное с животным ужасом, застыло в этом беззвучном, предсмертном крике. Осознание пришло слишком поздно, когда что-либо менять было уже невозможно. Прежде чем он успел до конца осознать всю глубину нависшей опасности, грузовик врезался в него с тошнотворным, влажным хрустом ломающихся костей. Боль, ослепляющая, нестерпимая, взорвалась по всему телу, и мир закружился в бешеном, кроваво-красном вихре. Последнее, что он увидел, — широко распахнутые, шокированные глаза спасенной им девчушки, а затем все погрузилось в густую, бархатную тьму.

В этот последний, роковой миг вся тяжесть жизненных разочарований, невысказанных обид и горьких сожалений столкнулась с жестокой, неумолимой реальностью внезапной, нелепой судьбы. Невзрачная, пустая жизнь Аэрона Грима, девятнадцатилетнего неудачника, оборвалась.

Или так ему только казалось. Мгновение спустя, когда он, невесомый, парил в звенящей пустоте небытия, сквозь плотную тьму прорвался спокойный, мелодичный голос:

— Добро пожаловать, дитя смертных, на берега Реки, что разделяет жизнь и смерть.

http://tl.rulate.ru/book/129409/5576243