Готовый перевод Queen Hildegarde / Королева Хильдегарда: Same and Farmer

Глава II

Дама и фермер

Когда первое потрясение миновало. Хильда скорее обрадовалась, чем огорчилась, узнав, что с осуществлением одиозного плана медлить нельзя.


— Чем скорее, тем лучше, - говорила она себе. - Я не хочу видеть ни одну из девочек. И первое погружение будет самым страшным.

— Какие одежды я возьму? - спросила Хильда у мамы «спокойным и холодным» (как она сама назвала его) тоном, хотя многие скорее назвали бы его «угрюмым».

— Твоя одежда уже упакована, милая! - ответила миссис Грэм. - Тебе остается только собрать саквояж, чтобы быть в полной готовности к завтрашнему отъезду. Вот твой чемодан, закрытый и уже ожидающий плеча носильщика, - и она указала на крепкий, солидный на вид чемодан с буквами Х и Г - инициалами Хильды.

— Но мама! - удивленно начала Хильда. - Все мои платья висят в шкафу.

— Не все, милая! - с улыбкой сказала мама. - Слышишь? Тебя зовёт папа. Поторопись и спустись - ужин готов!

Все больше и больше удивляясь, Хильдегарда спешно переоделась - она надела красивое бледно-голубое платье из кашемира[7], которое очень нравилось ее папе, шелковые чулки и изящные туфельки бронзового цвета из шевро[8]. Застегнув на шее серебристо-голубые бусы тонкой работы из венецианского стекла, завершавшие костюм, она заглянула в высокое псише[9], стоявшее между окнами, и одобрительно кивнула своему отражению. Хотя Хильдегарда не была писаной красавицей, но она была довольно хорошенькой и даже привлекательной девочкой.


— Я не слепа и не глупа, - размышляла она, - и что плохого в том, что я признаю свою красоту!
Но в следующий момент она подумала:
— Какая разница жителям глупого деревенского дома, красива я или нет? С таким же успехом я могла бы быть готтентоткой[10]!


И с «холодным и спокойным» взглядом на лице Хильда медленно спустилась по лестнице.

Отец, увидев Хильду, пожал ей руку и поцеловал - еще теплее и нежнее, чем раньше.

— Так, генерал, - сказал он веселым голосом, - шагом марш! Разбивайте лагерь! По коням! Войска маршируют в разные стороны по приказу главнокомандующего. - Но затем его тон поменялся, и мистер Грэм сказал: - Доченька моя, мама лучше знает - помни об этом. Выше нос, дорогая, и пусть наш прощальный вечер будет веселым!

Хильда попыталась улыбнуться - ведь при беседе с папой невозможно было хмуриться. Она сделала маленькое усилие, а ее папа и мама сделали большое - насколько большое, она не знала. Так и прошел вечер - а прошел он намного лучше, чем ожидалось.

Прошел вечер, миновала ночь, и наступил новый день. Хильда почувствовала, что просыпается после странного сна, когда очутилась в поезде. Рядом с нею сидел ее отец, а на щеке девочки еще теплился прощальный поцелуй. Поезд уносил Хильду все дальше от дома и от всего того, что было ей дорого.
Ее сумка для одежды, к которой был прикреплен зонтик, висела наверху на вешалке. Неужели все это правда? Хильда пыталась слушать рассказы отца о том, как весело он проводил время на ферме своего дедушки в детстве; но интерес девочки был поддельным и ей было трудно сосредоточиться на словах отца. Какое ей дело до того, как ее отец качался на воротах, залезал на яблони и ездил на норовистых жеребятах! Хильда ведь не была мальчиком, а сорванцом в юбке - тем более. Когда отец рассказывал, как замечательно гулять по лесам и лугам в сельской местности, мысли Хильды устремились к Пятой авеню[11] с ее толпами хорошо одетых людей, блестящими экипажами, величественными домами, в окнах которых виднелись роскошные комнаты, ухоженными лужайками и тенистыми аллеями. Разве не там лучшее место для прогулок? Да, там! Наверное, Мэдж и Хелен гуляют там. Знают ли они про ее изгнание? Наверное, они смеются, думая о жизни королевы Хильдегарды на убогой…

— Гленфилд! - резковатым и звонким голосом прокричал тормозной кондуктор. Хильда конвульсивно схватила отца за руку.

— Папочка… - прошептала она. - О, папочка, не оставляй меня здесь! Верни меня домой! Я это не вынесу!

— Иди, моя девочка! - тихо сказал мистер Грэм с какими-то странными нотками в голосе. - Так действовать нельзя. Помни, что это твоя первая битва! Глаза вперед! Штыки наперевес! Вперед марш!

Поезд остановился. Они уже стояли на вокзале. Мистер Грэм подвел Хильду к приземистой, по виду очень заботливой женщине, которая с сияющей улыбкой на губах протянула руку.

— Миссис Хартли, вот моя дочь, - торопливо произнёс он. - Я знаю, что ты сумеешь позаботиться о ней. До свидания, дорогая! Я уезжаю в Дэшфорд, а через час вернусь домой на обратном поезде. Храни тебя Бог, моя Хильда! Мужайся! Вперед, гвардейцы! Помните о битве при Ватерлоо! - И он исчез. Паровозный гудок прокричал неземное «Прощай!» и поезд с грохотом умчался вдаль, оставив Хильду глядеть ему вслед сквозь туман. Только сильная воля не позволяла девочке заплакать.

— Так, моя хорошая, - веселым голосом сказала Дама Хартли, - папа твой уехал, а ты не должна тут стоять да за ним рваться. Стоит тут старая Нэнси, головой качает да диву дается - почему она не попадет домой к ужину? А ну, садись-ка в тележку, а я велю начальнику станции твой чемодан в эту тележку положить!

Хильда молча подчинилась; забравшись в чистую тележку, она уселась на свое место и, пока Дама Хартли суетилась в поисках начальника станции, оглядывала окрестности. На Гленфилдском вокзале не было ничего примечательного. Низкое деревянное здание с длинной платформой стояло на голом куске земли, от которого отходили деревья, словно не одобряя железную дорогу и все, что стояло с ней рядом. Песчаная почва мало трудилась для того, чтобы породить хоть какую-то растительность; лишь изредка из земли там выпирали камни, чтобы показать, на что способна здешняя почва. Позади шла уходящая в лес дорога, прятавшаяся за низко висящими ветвями каштанов, кленов, ясеней и лип. И это было все. Теперь, когда поезд уехал, тишину ничто не нарушало - разве что нетерпеливые движения старой белой кобылы, когда она стряхивала с себя мух и звенела упряжью.

Хильда уже устала и не могла думать. Прошлой ночью она не выспалась, и внезапные перемены запутали её, и девочка чувствовала, как будто она стала кем-то другим. Она терпеливо сидела, полуосознанно пересчитывая каждый трепет ушей Нэнси. Но вот шумная Дама Хартли вернулась с начальником станции, и они вдвоем погрузили чемодан Хильды в тележку. Затем добрая женщина перелезла через колесо, усадила свое обширное тело на сиденье и взялась за вожжи. Начальник вокзала стоял и поглаживал гриву кобылы, готовясь дружески побеседовать с дамой Хартли, прежде чем прощаться с нею.

— Джекоб довольно умен! - сказал он, смахнув муху с плеча Нэнси.

— Умен он не больно, - последовал ответ. - Недавно погода была сырая, и у него ревматизм разыгрался. Если он поднимется, так у него всю спину ломит.

— Знаю, знаю! - ответил начальник станции. - Вот и у меня спину ломит; а еще и плечи. Я в кармане картошку ношу уже неделю; надеюсь, что это меня вылечит.

— Картошка у тебя в кармане! - воскликнула дама Хартли. - С чего бы это, Руэл Слокум?

— Чудно звучит, не так ли? - ответил мистер Слокум. - Но это неплохое средство от ревматизма. Неплохо-ое! Был, например, Барзиллай Смит возле Питс-Корнер: он пять лет картошку в кармане таскал - но всякий раз её менял; как прорастет, так сразу поменяет. И все эти годы у него ревматизму и в помине не было. Не было! Так он сам мне говорил.

— А раньше бывало? - спросила Дама Хартли.

— Не знаю, было иль нет, - сказал мистер Слокум. - Но вот у отца его бывало, да и у деда тоже. Поживем - увидим…

Но тут Хильда нетерпеливо и устало вздохнула; и дама Хартли бросила на девочку полный покаяния взгляд, пожелала жертве ревматизма доброго утра, крепко хлестнула старую Нэнси вожжами и помчала по лесной дороге.

— Дорогая моя, - сказала она Хильде, пока бежавшая трусцой Нэнси везла их, - не стоило так тебя задерживать. А ты, верно, устала, покуда в машине ехала. Но Руэл Слокум живет здесь один-одинешенек, и куда больше других любит поболтать с давней соседкой. Так что, надеюсь, ты меня простишь.

— Спасибо, но это не имеет значения, - с ледяной учтивостью пробормотала Хильда. Во-первых, она не любила, когда её называли «моя дорогая»; а во-вторых, она устала и была наполнена тоской по дому - словом, Хильда была несчастна. Но она пыталась слушать, как добрая женщина продолжает говорить с ней уютным и веселым тоном, рассказывая о том, как она любила «мисс Милдред» (так дама Хартли называла миссис Грэм) и как она заботилась о ней до тех пор, пока та не выросла, и никогда бы её не покинула, если бы Джекоб Хартли не потерял терпение.

— Ох, Хильда, какая же ты большая стала! Ты, верно, уж не помнишь - но раньше ты в Долине Хартли бывала. Ты тогда была маленькая да милая, ходила на хорошеньких маленьких ножках - таких я ни у кого больше не видела. Тогда твоя матушка тебя привезла, чтобы ты у старой няни Люси месяц пожила. Каждую неделю, как у твоего отца свободное время выдавалось, он к нам приезжал. Какой же он славный человек! Изредка он с моим мужем на лугах охотился, рыбачил…

Они еще ехали по лесной дороге, то переваливая через кряжи и бугры, то вспахивая колесами мягкую песчаную почву. Сверху, по обе стороны тропинки, огромные деревья переплетались ветвями - то опуская ветви до щек Хильды, то поднимая их и показывая девочке прохладные просторы сумрачной зелени, где тень лежала на тени: заросшие мхом лощины, где зверобой показывал свои тускло-золотистые лепестки, а белый подъельник блестел на земле, как серебро; или каменистые русла, по которым в пору весенних дождей бежали, пенясь и бурля, маленькие бурые ручьи. Воздух был наполнен слабым прохладным запахом папоротников, густо росших по обе стороны дороги - заросли великолепных страусников, величаво и гордо помахивающих своими зелеными плюмажами; миниатюрные леса грациозного ленточного папоротника, укрывавшего под своими листьями-перышками лесных мышей и прочих мелких животных; а прямо на дороге, истоптанной копытами старой Нэнси, росли нежный женский папоротник, приземистый «олений язык» и дюжина других видов, полных совершенной лесной красоты и изящества. 
Хильда чувствовала смутный восторг даже сквозь раздражение и мучения. Как же здесь было красиво, прохладно, зелено и спокойно! Если уж ей придется оставаться в деревне, то почему бы ей не жить в лесах, где нет ни шума, ни пыли, ни путаницы?

Её мечтания прервал весёлый голос дамы Хартли:

— Ну, вот мы и выбрались из лесу! Выше нос, моя красавица! Дай я тебе нашу ферму покажу. Место это приятное да радостное, как мне самой кажется.

Деревья расступались вправо и влево, с любезным видом истинных джентльменов отступая, низко опустив свои нежные листья-драпировки. Солнце ярко и жарко светило на твердой, ослепительно желтой дороге и чуть тише касаясь труб и крыш старого желтого деревенского дома, стоявшего неподалеку от тропинки. Его окружали зеленые луга, а сзади, будто сторожа дом, стояла большая купа[12] деревьев. Вдоль дороги тянулся низкий каменный забор, за которым стояли, чуть склонившись, дикие розы; а в середине забора были желтые аккуратные ворота. Ворота были приветливо открыты и из-за них виднелась аккуратная подъездная дорожка, на которой лежали тени изящно склонившихся вязов. Старая Нэнси навострила уши и ускорила шаг до очень приличной рыси, словно уже почуяв запах овса. Дама Хартли пожала плечами и облегченно вздохнула - ведь она тоже устала и радовалась возвращению. Но Хильда крепко ухватила ручку своего саквояжа и закрыла глаза, слегка вздрогнув от неприязни. Ей не хотелось смотреть на это место. Ведь это была ненавистная тюрьма, где ей надо было прожить три длинных, утомительных, невыносимых месяца. Ну и пусть светит солнце, ну и пусть качаются деревья и открываются тонкие розовые бутоны диких роз - ей все равно. Она все это ненавидела; ничто, ничто, ничто не изменит настроение Хильды. О, непоколебимая решимость пятнадцатилетних - бывает ли что-то подобное во взрослой жизни?

Но тут тележка остановилась, и Хильда должна была открыть глаза, хотела она этого или нет. На крыльце, под сенью цветущего клематиса, стоял высокий плечистый мужчина в грубой домотканой одежде. Он протянул Хильде свою большую смуглую руку и произнёс низким добрым голосом:

— А вот и ты! Я уж подумал, что ты не воротишься. А тут маленькая мисс? Ну, мисс, как дела? Дай я тебя из повозки выведу…

Но Хильда не захотела, чтобы ее вывели; едва прикоснувшись к протянутой руке, она легко выскочила из повозки.

— Так, госпожа Люси, - сказал фермер Хартли, - посмотрим, сумеешь ли ты выпрыгнуть. Сдается мне, что еще недавно ты скакала, что твой кузнечик…

Дама Хартли засмеялась и неторопливо вылезла из повозки. 


— Да ничего, Джекоб, - сказала она. - Я еще бодра и сумею о тебе позаботиться, даже если не сумею так ловко прыгнуть.

— Это вот этой девочки чемодан? - продолжил фермер. - Дай посмотреть! Как эту мисс кличут? Хильди, так ведь? Маленькая Хильди! По-моему, так тебя звали, когда ты тут раньше бывала.

— Меня зовут Хильдегардис Грэм! - ответила Хильда ледяным тоном - про этот ее тон Мэдж Ивертон говорила, что это тон Русской-царицы-в-ледяном-дворце-с-температурой-минус-шестьдесят-градусов.

— Хильди Гардис! - повторил фермер Хартли. - Забавное имя! Звучит как Хали-гали, так ведь? Где ж миссис Грэм такое имя диковинное откопала? Ладно, имя Хильди сойдет. А Гардис - не пойми что означает.

— Ступай, муженек, - сказала дама Хартли. - Девочка-то устала, ей, верно, наверх идти хочется. Бери её чемодан, а мы за тобой следом пойдем.

Рослый фермер закинул тяжеленный чемодан на плечо так легко, как будто это была маленькая сумка, и повел жену и Хильду в дом, а потом по крутой узкой лестнице.

http://tl.rulate.ru/book/120047/4944908