Готовый перевод Мир Элайлиона / Мир Элайлиона: Глава 19: Белая ламия.

Глава 20: Белая ламия.

Мои родители… У меня практически нет счастливых воспоминаний о них.

Я помню точно, что жили мы где-то в деревне, недалеко от города. Часто можно было услышать звуки непрекращающегося в стенах дома алкоголизма: какие-то вечно расслабленные голоса, скрип старых дверей и чертовски громкая советская музыка из старых колонок, сильно искажающих звук до состояния, когда слова в ней отличить почти нельзя. Однако иногда играло то, что лично мне невозможно слушать − метал с применением гроулинга (рычания) или, проще говоря: “музыка для мужиков с сальными/жирными волосами”.

По-моему, когда-то даже это место было жизнерадостным и уютным, но тогда это точно было не так. Уже снаружи видно царящую внутри мрачную обстановку. Забор, состоящий из массивных досок, выглядят так, будто установлен много лет назад: многие доски покрыты мхом и лишайником, а несколько из них сломаны, образуя пропуски в стене, или висят на ржавых гвоздях. Ограда замусорена бутылками, окурками, собачьим помётом. Везде растут высокие сорняки, в некоторых местах крапива, а где-то конопля, выше взрослого человека. В окнах виднеются тонкие потрёпанные занавески, на них видны множество следов пыли и грязи.

На крыльце дверь в полуоткрытом положении, будто никогда не закрывающаяся. В захламлённом коридоре стены и потолок обшарпаны, краска и обои отходят. В комнатах раскиданы старые газеты, пустые бутылки, банки и другие отходы. Под окнами весят старые батареи. Очевидно, здесь долго никто не убирался.

Это место кричало о печальной судьбе людей, увязших в болоте наркотиков и алкоголя.

В тот день дверь открылась настежь. Один из работников органов опеки стоял на пороге. Когда он отворил дверь, чумазый, мерзкий, холодный воздух бросился ему в лицо. В коридорах не было света, и вся обстановка противно пропахла табаком и алкоголем. Он заходит дальше и проходит в зал. Детские игрушки разбросаны по всему дому, на диване валяется отец, светя своим большим пузом, а стулья заполнены грязным бельём. Мать сидит у окна и из-за внезапно появившихся людей затушевает сигарету о крышку раскрытой жестяной банки, куда сбрасывала пепел.

Тогда я притворялся спящим в своей комнате на грязных простынях. Пришедшие меня будят, прося пройти за ними. Я же беспрекословно слушаюсь, изредка кивая головой. Выйдя из своей комнаты и в сопровождении пройдя немного вперёд, я вижу сцену.

Игорь тогда совсем ребёнок кричит и вырывается из рук, пытающихся нас забрать мужчин и женщин. Родители же, круглыми сутками находящиеся в состоянии алкогольного опьянения (а может и не только), будто не замечают происходящие события, продолжая воспевать веселье. До момента, пока Игорь не закричал пронзительно громко. Наша мать скривила лицо и накричала на него:

— ЗАТКНИСЬ, ВЫБЛЯДОК!

Но мальчик будто этого не слышит, продолжая рваться к родителям.

— Сука… УЁБОК МЕЛКИЙ! ТЕБЕ СКАЗАНО ЗАТКНУТЬСЯ!!! — кричит уже отец, кинув в своего ребёнка бутылку, чуть не попавшую ему в левую ногу.

На самом деле родители впервые отнеслись к Игорю так. Обычно все побои доставались мне. Иногда, когда я просто сидел рядом, отец ударял по моей ноге или руке, говоря “для профилактики”, а если начинал плакать − избивал, потому что “мужчины не плачут”. Правда в том, что это я тогда связался с органами опеки. Они уже приезжали до этого с проверкой и разбирались, забирать ли нас. И, как итог, я ушёл из этого места, оставив в воспоминаниях о родителях только грязь, боль и звон бутылок.

Хоть ситуации абсолютно разные и чувства тоже, лицо Анаэль сейчас напоминает мне о том дне. Она словно стоит центре разбегающейся пустоты на лице читается неизъяснимая печаль и грусть. Глаза неподвижны и полны слёз, а губы сжаты в тонкий шрам. Совсем как мальчик в тот день, от крика и звука разбившейся у ног бутылки. Ведь он испытал страх многих: самые дорогие ему люди бросили его.

Если подумать, наверно, именно этого ты боишься сейчас, Анаэль?

*****

— [Яз. Нерейдий] Можете идти, — сказал аргилэ, глава деревни, — Когда придёт время, вам сообщат.

Я молча встал и поплёлся к двери. Сдерживая плач, Анаэль дрожала сидя на моём плече.

Пройдя сквозь дверь, оказываюсь под дождём. Окружающие деревья полностью забрызганы дождём. Капли стучат по листьям, создавая мелодичный ритм. Накатывающие свежие ароматы мокрой земли и сырости не поднимали настроения.

Серое небо вдруг разрезает яркая молния, освещая весь серый пейзаж ярким белым светом. Я поднимаю голову и смотрю наверх. Анаэль от резкого звука испуганно вздрагивает.

— Анаэль, — говорю я тихо, — Чтобы не случилось, я тебя не брошу.

Очевидно насколько Анаэль обидно и больно от сказанного аргилэ. Скорее всего, она считает, будто это её вина, хоть это и не так.

Услышав это, ламия резко набирает в грудь воздух и смотрит на меня.

Мне хотелось сказать ещё что-нибудь, но разговаривая под дождём мы рискуем заболеть.

Я поднимаю правую руку и подношу к Анаэль, немного придерживая, и тут же бросаюсь вперёд по пустынным улицам этой деревни. Лужи по сторонам дороги мешали бежать слишком быстро, приходилось их перепрыгивать и обходить, пока дождь стучит по крышам домов. Волосы на голове полностью пропитались влагой, лёжа кудрями на моём лбу.

В некрытые моменты приходилось бежать медленнее из-за скользкой и мокрой земли. Упасть самому не так страшен, как риск навредить Анаэль.

Прорвавшись через заслоны дождя, вижу дом, в котором нас поселили, и чуть замедляюсь. Оказавшись внутри, во мраке, расслабляюсь. Ноги, последние несколько дней без конца болевшие… снова болят, заставляя жалеть о выборе.

… Нет, самое главное, чтобы Анаэль не заболела, а я как-нибудь справлюсь.

Ламия, весь путь удерживаемая мной и сама державшаяся за руку, часто дышала.

Её белые волосы прилипали ко лбу и шее. Повязанный на ней белый платок, заменяющий одежду, клеился к телу. Капли воды медленно стекали на подбородок и падали на моё плечо.

Змейка отводила глаза, пытаясь уцепиться за что-нибудь, лишь бы не встречаться со мной взглядом. Когда я повернулся, она медленно увела взгляд вниз, смотря на свой мокрый хвост цвета серебра, переливающийся от бликов окружающего мира даже в этой тусклой комнате. Обычно сухая, но в то же время нежная и мягкая чешуйчатая кожа теперь ощущалась на шее влагой, словно из-за этого могла соскользнуть в любой момент.

Не хотелось, чтобы она отцеплялась от меня.

Вода на волосах Анаэль собиралась в капели, скатывающейся вниз, будто создавая видимые следы её грустных мыслей. Она подвинула волосы в сторону, не позволяя им лезть в глаза.

Я осторожно поднимаю руку и медленно ложу два пальца − указательный и средний − на голову ламии, поглаживая её. Анаэль резко втянула в грудь воздух и выдохнула:

— Это… правда?! — подняла она обратно взгляд на меня, — П-Правда не бросишь?!

— Конечно, — улыбнулся я ей, — Клянусь!

*****

Анаэль помнит, как вчера. Тогда она, движимая любопытством, вышла днём посмотреть на самый главный в году праздник, который празднуют все расы без исключения. Лишь её семья никогда не праздновала. Скорее всего, из-за неё. Кроме родителей, никто и некогда не хотел иметь с ней дело. Ведь она родилась проклятой, нелюбимой лесом. А потому и праздники никогда не посещала, если бы пришла, то только испортила б всем веселье. Возможно, её начали бы даже выгонять.

“Нет, так и было бы”, — не сомневалась Анаэль.

Выходила она за пределы комнат родителей лишь по ночам, когда все спят. Но в тот день она решила посмотреть, как веселятся все на празднике. Родителей же дома не было, папа был важен в поселении и помогал в организации праздника, а мама ушла на время, чтобы купить товары, продающиеся лишь в этот день. Позже они должны были вернуться вместе.

В отдалении от праздника она смотрела, как веселились там все жители деревни. Они не замечали её и не могли учуять благодаря обилию запахов вокруг. Да и ламии сами по себе почти не пахнут. Анаэль хотелось хоть раз побывать там, побыть частью этой толпы. Она завидовала их свободе и беспечности, и мечтала оказаться среди них.

“Почему они меня не принимают?”, — думала она, хоть и знала ответ, и одиноко глядела, не зная, что ей делать.

Казалось, она обречена на одиночество. Однако всё же у неё есть друг, с которым она познакомилась давным-давно − Лин. Благодаря тому, что Анаэль познакомила их с Лин, её начали отпускать в лес одну.

В тот день Анаэль решила, что обязательно расскажет Лин об увиденном.

Вскоре она вернулась домой, точно зная, что мама и папа уже должны были вернуться… Но их не было. В тот день они пропали. И на следующий день впервые за долгое время Анаэль заговорила с другими ламиями.

— Вы не видели маму и папу? — спрашивала она, но никто не отвечал, либо игнорируя её, либо быстро удаляясь, а иногда отправляя её куда подальше.

Тогда она услышала в ответ:

— Просто они решили наконец бросить тебя, мерзкое отродье.

— … Н-но… Они бы так…

— Все уже давно знают, как долго они планировали ухать отсюда подальше. Видимо, бежали от тебя. Да~, сколько же неудач ты принесла всем нам.

Всегда было так.

Не удался день?

Виновата белая ламия.

Торговцы начинают требовать больше денег за товар?

Виновата белая ламия.

Нападение скатий?

Виновата белая ламия.

Всегда было так.

С этих пор поселились в сердце боль и страх, чувства потери и одиночества, незнание, что можно сделать. Мысли затуманены и неуверенны. Горло болит от крика, подушка промокла от слёз. В голове множество вопросов, но лишь один находит ответ:

“Чья в этом вина?”

— Моя… — сквозь слёзы произносит под одеялом она, — Всё из-за меня… Если бы я никогда не появлялась…

Казалось, она действительно проклята.

Пропажа родителей, которые всегда её защищали и прятали, дала карт-бланш жителям деревни, которые теперь без конца издевались над ней, вынуждая уйти из родительского дома. Пять дней она оставалась в нём, отказываясь уходить, надеясь, что они вернутся. Но этого не произошло, и в итоге она ушла в лес, где её ждала Лин:

— Ч-что случилось?! — спрашивала обеспокоенно дух, увидев впервые за долгое время свою подругу. Они всегда встречались за пределами деревни, ведь лес запретил духу показываться разумным.

Тогда был летний день, и блеск солнечных лучей ложился на кроны мощных деревьев, увитых зелёными и густыми листьями. Лучи, проламывающиеся сквозь ветви, создавали пляс света на траве. Лучи, столь губительные для Анаэль. Чтобы спастись от них, временами ламии приходилось подолгу прятаться в тенях.

Встретившись с Лин, Анаэль рассказала о произошедшем.

Во время рассказа лицо Лин напряжено, и кажется, что она хочет сказать что-то в утешение, но слова застревают у неё в горле. Вместо этого она просто слушает, пытаясь понять и поддержать подругу. Однако на лице так же читается, что она знает нечто большее, о чём не рассказывает. И грусть духа обусловлена не только произошедшим с Анаэль, но и с трудным выбором, который перед ней стоит.

После завершения истории, Лин решается сказать:

— Анаэль… — начала она.

Однако ламия, уперев взгляд в землю и со слезами на глазах, перебила подругу:

— Если мама и папа правда ушли из-за меня… Надеюсь, без меня они станут счастливы, — и улыбнулась.

Лин не решилась продолжать.

*****

— Из-за меня… — дрожали плечи Анаэль, — Как всегда… из-за меня…

Сидя на плече Анвила, стараясь не видеть его лица и глаз, боясь увидеть в них на неё направленные раздражение или гнев.

Каждое слово сидящего перед ними аргилэ пронзает её сердце, как ядовитая стрела. Каждая реплика − кулак, отбирающий дыхание. Она старается сдержать слёзы, но они неумолимо подступали.

Всегда было так. Виновник всегда она.

— Анаэль, — обращается к ней Анвил, — Пожалуйста, скажи, что он только что сказал. А мы потом поговорим.

Анаэль резко вдохнула и выдохнула, сдерживаясь, однако выполнила просьбу:

— Нам позволяют остаться ещё на пять дней, чтобы залечить раны, но “больше ламия задерживаться здесь не может”… Работать нам не дадут, а еды будут давать минимум.

Анаэль еле сдерживала себя, а время, в ожидании его реакции, на секунду будто замерло в мучительной агонии.

— А почему нам не дают работу? — спросил Анвил.

Ламия закрыла глаза, начав часто дышать. Она дрожала, а ладонями начала сжимать плечи. Но всё же, набравшись смелости, она посмотрела на Анвила полными слёз глазами, видневшимися в зелёном свете. Слабом, но достаточно ярком, чтобы отражаться от её белых щёк и седых волос.

— Они… не хотят трогать то, чего могла коснуться я.

Губы Анаэль сжались в тонкую линию, а глаза снова закрылись.

— [Яз. Нерейдий] Можете идти, — сказал аргилэ, глава деревни, — Когда придёт время, вам сообщат.

Пройдя сквозь дверь, они оказываются под дождём. Окружающие деревья полностью забрызганы дождём, капли стучат по листьям, создавая мелодичный ритм.

Серое небо вдруг разрезает яркая молния, освещая весь серый пейзаж ярким белым светом. Анвил поднимает голову, смотря наверх. Ламия от резкого звука испуганно вздрагивает.

— Анаэль, — говорю Анвил тихо, — Чтобы не случилось, я тебя не брошу.

… И тут он внезапно побежал, придерживая её правой рукой.

“Ч-что?!”

Глаза ламии с изумлением смотрели на профиль головы парня. Его слова резко вызвали в ней чувства, столь сильные, какие она раньше никогда не испытывала. В ней вдруг вспыхнуло множество эмоций, и все они были направлены только на него.

Когда он добежал, она долго мялась, боясь спросить его.

“А вдруг мне просто послышалось?”

Тут же на её голову неожиданно ложатся два пальца, поглаживая её. Сердце начало биться ещё сильнее, чем до этого, его неожиданное прикосновение казалось нежным и романтичным.

И Анаэль решилась:

— Это… правда?! — подняла она обратно взгляд на парня, — П-Правда не бросишь?!

— Конечно, — улыбнулся он ей, — Клянусь!

И его образ вспыхнул, как факел, озаряющий жизнь, когда, казалось, всё уже потеряно.

Белоснежные волосы Анаэль, которые до этого висели подобно мокрым тряпкам, теперь сверкали, как лёд под солнцем. Капельки воды больше не падали с них, а лишь свисали с кончиков и мерцали в тусклой комнате, словно звезды в ночном небе.

Её синие глаза сияли от счастья и радости, а щёки стали румяными, слёзы радости скатывались по ним.

Анаэль ощущала, как её мир резко изменился. Её желание быть рядом с ним стало настолько сильным, что она не могла даже понять, как жила без него раньше. Теперь она не может представить свою жизнь без него.

Вспыхнул, как факел?

Нет, лучше. Гораздо лучше.

Вспыхнул, как солнце в мрачной ночи.

С этого момента Анаэль поняла, что влюблена в Анвила и точно знала: любовь затронула её сердце навсегда. Она смотрела на него и видела, как он улыбается ей.

— Анаэль, — обратился Анвил к ней, — Я понимаю, что, возможно, тебе будет больно всё это вспоминать… Но, пожалуйста, я хочу знать о тебе больше. И если тебе не хочется говорить, то я не буду настаивать.

— К-к-конечно рас… расскажу! — ответила Анаэль, сильно смущаясь.

Лин же в этот момент смотрела на эту сцену из тёмной части комнаты:

“… Между ними что-то произошло?”

http://tl.rulate.ru/book/90310/3239645