Готовый перевод Однако здравствуйте / Однако здравствуйте: 17-20

17. Прости?..

«Раса облажался, Раса облажался,» — распевал внутренний голос, который уже давно хотелось придушить... увы, но собственные мысли не придушишь, поэтому приходилось справляться как-то по-другому.

В запечатанном состоянии Ичиби долго не удержать — в ближайшие сроки нужно найти нового джинчурики.

Нужно восстановить город, разрушенный в процессе боя. Поделить между кланами бывшую территорию Араши. Приструнить другие деревни.

— Что здесь произошло? — когда он уже отдавал приказ перенести тела для погребения, появился Фугаку Учиха. Слегка потрепанный, взъерошенный недавней битвой. Кажется, слухи о Сасори Красных Песков были верны.

— То, о чем я тебе говорил, — грустная улыбка сама лезет на лицо, однако чувствуется, что Учиха все равно начал закипать.

«Раса облажался, Раса облажался,» — ехидство и яд можно сцеживать литрами, а одной каплей можно было бы убить и биджу... жаль только, что оно все нематериальное.

Раса жалеет, но скорбь эта скорее иного плана. Бойня все равно случилась бы — Араши слишком зарвался, Араши все равно поднял бы клан на восстание и их все равно бы пришлось убить. Раса жалеет, что это произошло именно сейчас. Жалеет, что не смог завоевать доверие Акайо. Жалеет, что не смог уберечь свою деревню от внутренних распрей.

Кровь с площади отмывать будут долго, но даже так следы останутся. Уже сейчас это место называют "Кеппан" — место Крови.

— Ты просто взял, и вырезал весь клан? — Фугаку говорит спокойно, сдержанно, но Раса чувствует, как наполняется воздух его Ки.

Он кивает.

Так было правильно. Так было лучше. Сначала рану вскрывают, вычищают гной и выводят яд, только потом прижигают, наносят лекарства и повязки.

Он все сделал правильно.

Взгляд падает на уже высохшее кровавое пятно. Это будет платой за мир и единство в деревне. Лучше сейчас, чем потом. Потом жертв было бы больше.

Фугаку со свистом выдыхает.

— Они начали переворот?

Да. Он кивает.

Раса до сих пор помнит ужас и страх, что охватили его, когда он увидел Акайо в своем доме рано утром. Араши был не один — со старейшинами клана. Уверенный, что Казекаге с семьей спит, решил быстро и без шума их убить. Раса до сих пор помнит, как в сражении почти разрушил свой дом, прежде чем смог вывести предателей на площадь перед Резиденцией.

Помнит, как пришедшие на помощь шиноби с недоумением переводили взгляды с него на Акайо. Но послушно скрутили Араши и доставили к нему в кабинет — незачем чужакам знать, что у Суны проблемы. Возможно удастся решить дело миром.

Фугаку думает. Ки на время успокаивается. Приходит его помощник — однорукий шиноби-соклановец. Расе он нравится — Дазай молчалив, умен и сообразителен. Несмотря на то, что остальные сенсеи считают его самым слабым и уступчивым.

Фугаку о чем-то спрашивает его, и Раса чувствует, как Учиха снова начинает злится.

Рядом, словно стервятники, кружат представители других деревень. Они умны — молчат, наблюдают, не вмешиваются. Но им любопытно.

— В перевороте участвовал весь клан?

Раса вздыхает.

— Зачем вам это, Фугаку-сан? Ваши люди в порядке, и никто из них не пострадал.

Фугаку щурится. В его взгляде читается то ли борьба, то ли сомнения. Он понимает, что внутренний конфликт в Суне не его дело, однако он, как и все, хочет понимать сложившуюся ситуацию. Они играют в гляделки, примериваются, думают о том, чего можно ожидать.

«Раса облажался, Раса облажался.»

Он мог не вырезать весь клан, но тогда, после допроса Акайо, он пришел в гнев. Араши уже давно планировал переворот, он считал, что именно его клан достоин власти. Он хотел полностью перестроить Суну.

Раса до сих пор жалеет, что поддался эмоциям, но в тот момент, когда на площади перед Резиденцией стали собираться соклановцы Акайо, требующие освободить главу клана, взятого по ложному обвинению, он пришел в ярость. Он не знал, кто в курсе заговора, кто просто поверил на слово. Просто решил, что больше выбора нет и... отдал приказ.

Привести джинчурики, вырезать весь клан.

Фугаку напротив словно натянутая струна, однако вдруг выдыхает. Окидывает площадь взглядом и громко говорит.

— Коноха готова предоставить вам помощь в восстановлении города, который пострадал в процессе попытки переворота.

Другие Каге кивают, думают о чем-то. Раса благодарно кивает. Учиха только что показал, что если кто-то решит напасть на Суну, то будет иметь дело с Конохой, против которой сейчас мало кто будет способен выстоять. Все-таки во время войны все успели познакомиться с ее сильнейшими бойцами.

Но Фугаку всматривается в площадь, и Раса все равно чувствует его несогласие. Учиха злится, сильно злится и не принимает того метода, которым он решил проблему.

— Я думаю, Казекаге-сама, что нам стоит поговорить в другом месте, — начинает он, когда на площади появляется глава деревни Дождя, который в отличии от всех остальных в Суне заинтересован не был. Он ведет за собой куноичи из Конохи, которую Раса несколько раз видел в составе испытуемых. Судя по чакре — джинчурики.

Фугаку дергается, вспыхивает — он знает, что девочка должна быть на экзамене. Беспокоится за нее.

— Фугаку-сан, — говорит Яхико, и Учиха сдержанно кивает, не спуская взгляда с девочки. Раса устало готовится к худшему.

— Яхико. Норико?

— Во время экзамена ее попытались похитить, я был среди экзаменаторов и успел ее спасти, — коротко отчитался глава Амэ, будто бы был подчиненным Фугаку. — Это был человек в маске, без опознавательных знаков.

Натянутая струна будто порвалась, Фугаку выпрямился (хотя и до этого стоял прямо), расправил плечи и закрыл глаза.

— Как любопытно, — потирая подбородок сказал вдруг Цучикаге, смотря Расе прямо в глаза. — Если понадобится помощь, Казекаге-сама, я в выделенном вами доме.

И, передернув плечами, направился восвояси. Ему было без нужды вмешиваться в эту ситуацию. Сделать он ничего не мог, а новые конфликты Камню были не нужны — не то состояние после войны. Раса с облегчением думает, что проводить экзамен после того, как деревни немного пришли в себя, но еще не набрали боевую мощь, было удачной идеей. Сейчас, что бы в Суне не произошло, никто не захочет вмешиваться (кроме ну совсем критичных случаев).

Это понял даже вспыльчивый Райкаге, который насмешливо что-то пробасив, тоже ушел.

Раса вздохнул. От шпионов и чужого внимания, нейтралитет других деревень его не избавит, но хотя бы так...

— Как это понимать, Казекаге-сама? — видимо обдумав ситуацию, спросил Фугаку.

***

— Эм, Какаши? — Шисуи зовет друга, зябко передергивая плечами. К полной темноте он почти привык. Вокруг только камни, обвалившие входы, и смутное ощущение знакомой чакры. — Норико?

Нападение было внезапным.

Они почти вышли из лабиринта, когда сначала путь позади обвалился, а потом потух свет.

Потом послышалось чье-то бормотание, разлилась по воздуху чужая Ки, и Шисуи, использовавший технику Катона, увидел в нужном им для выхода проходе фигуру в балахоне и оранжевой маске. Он был высок, но одежда болталась на нем как на скелете, и смотрел он в упор на Какаши.

Завязался короткий бой. И Учиха понимал, что они быстро одолели бы незнакомца, если бы не его странная способность становится неосязаемым. Он заставал их этим врасплох, и только прекрасная выучка и способности помогали им оставаться живыми.

Вот тут как никогда стало ясно, что Норико так до конца и не освоила силы Санби. Хотя она говорила им, что ей даже повезло со зверем — ей легко удалось найти с ним контакт, и насколько Шисуи знал, Санби без проблем или агрессии делился с ней силой. Но в бою, когда нужны были ее силы, она не могла с ними справиться, что и вызвало обвал, который разделил Шисуи с командой.

***

Фугаку сидел в кабинете напротив Расы и думал.

Ситуация была... сложная. Но... перспективная.

Вытащив свою записную книжку принялся писать, о чем думал. Это помогало сосредоточится, несмотря на то, что записи были сумбурны и непоследовательны.

Раса же занимался деревней, чтобы к окончанию второго этапа о бойне мало что напоминало.

Закончив с записями Фугаку поморщился. В большинстве из того, что он написал, требовались решения именно Хокаге, но никак не его. Он и так немного, но перешел черту, объявив своеобразный протекторат Суне.

Но, в целом, выход был. И выход, и перспективы. Огромные перспективы.

Ведь если он сейчас поможет, реально поможет Суне, то практически свяжет Песок долгом перед Листом. Это будет значить, что минимум (минимум!) по отношению к Учиха Раса уже будет вынужден прислушиваться. Что, соответственно, даст Фугаку возможность влиять не только на Коноху, но и на другую деревню, медленно, но верно сближая и Лист и Песок. Это будет значить, что если деревни начнут активную торговлю, обмены (+- можно еще какие "акции" придумать), то вполне вероятно начнутся заключаться меж... деревенские? браки. Такие союзы приведут к более тесному сотрудничеству, особенно если верхушки деревень будут активно участвовать в сближении, не стремясь один другого уничтожить. И Учиха могут активно этому поспособствовать, ввиду последних событий. Они далеко не бедный клан, далеко не слабый и очень влиятельный...

Фугаку тряхнул головой — сначала дела насущные. Потом смутные мечты и планирование.

А дела насущные состояли из следующих списков:

1. Создание максимально мирной и "сглаженной" обстановки в Суне, чтобы никому (особенно Облаку) и в голову не пришло воспользоваться ее временным ослаблением. Главная цель: обеспечение безопасности своим людям. Безопасности, которая зависела от безопасности песчаников.

2. Создание первичного договора между Суной и Конохой. Желательно взаимовыгодного, чтобы ни у одной стороны не возникло ощущения подставы. Договор, скорее всего, будет включать следующее:

• Посильная помощь Суне в восстановлении деревни. Материалы, охрана, строители-гражданские (потому что строителей-шиноби не пустят ни на одну важную стройку, бывшие враги, как никак).

• Передача Суне часть миссий, для пополнения казны (хотя вряд ли богатства убитого клана разойдутся по ветру).

• Обучение шиноби Конохи искусству кукольников. (Нет, очень удобная отрасль для тех шиноби, у которых отличный контроль, но слабые способности в ближнем бое! Тем более по Сасори уже понятно, какая это перспективная ниша... а если это еще и механизировать...)

• Отмена налогов с торговцев Конохи, которые прибывали в Суну, тобишь отмена таможенных пошлин.

И так далее... обсуждать это будут уже Раса с Минато.

3. Покупка и экстренная доставка свитка в Коноху, пока Орочимару и Сасори не разорвали его, и Фугаку заодно, на сувениры. Что он будет делать с двумя этими личностями, разберется потом, Расу это не касается.

Ну и возможно появится еще что-нибудь по дороге, самое нужное он уже выделил... Хотя да, надо будет еще поговорить с Расой "по-душам" о вреде геноцида, и попробовать узнать, кого он планирует на роль джинчурики.

Ну и с Минато как-нибудь объясниться не помешало бы. Хотя... пока что он вполне может двигаться за счет Учиха, если Намикадзе потом даст добро — предъявит ему чек и потребует возмещения, а если не даст, то ничего не мешает ему и дальше помогать Суне... за свой счет (уж он найдет, на чем заработать)... к примеру откроет курсы бухгалтерии и маркетинга, может и экономику прихватит — очень прибыльное дело. Ворона, что ли, к Хокаге с кратким пересказом отправить?

Фугаку постучал по подлокотнику, вспомнив про Норико и предупреждение Конан. А еще в памяти так кстати всплыл случай с Санби в прошлом году. Человек в маске. Биджу (в обоих случаях Санби). Слухи о возрождении Мадары Учиха, которые уже почти год блуждают по миру в узких кругах. Ба-а... сложно.

Хотя... человек в маске приходил к Яхико с предложением мира, не мог ли он приходить и к Расе? Фугаку кинул быстрый взгляд на Казекаге. Нет. Раса с Минато по политике похожи, а постольку-поскольку человека в маске (и еще неизвестно, тот ли это, что был в прошлом году) в Конохе больше замечено не было, и к тому же Яхико тогда был главой преступной организации... К тому же это подразумевало бы лишение Суны биджу... нет, значит они скорее всего не союзники и Норико пытались похитить совсем не с позволения Каге.

— Казекаге-сама, как самочувствие? — вдруг спросил он, поняв, что и он и Раса уже давно сидят молча уставившись в одну точку.

— Хорошо, Фугаку-сан, — сдержанно ответил Раса, выныривая из мыслей.

— Держите, — Фугаку протянул ему свои наброски, а сам задумался над тем, что снова делает то, чего не обязан.

Раса быстро пробежался по тексту глазами, задумался, кивнул своим мыслям.

— Вряд ли господин Хокаге...

— Господин Хокаге мой вопрос, сейчас важно ваше согласие.

Раса снова закивал.

— Почему бы и нет, звучит вполне разумно.

— Тогда почему бы нам сейчас не пройтись? — Фугаку слабо улыбнулся. — Я подскажу, что и где можно уже сделать, а вы мысленно отдохнете, просто принимая решения.

Раса вздернул брови. Потом вздохнул и покачал головой.

— Не сегодня, Фугаку-сан, не сегодня. Однако приходите завтра к концу совета, мы вас выслушаем, возможно чем-то вы действительно сможете помочь.

Учиха кивнул и, откланявшись, вышел. Надо было более тщательно все продумать. М-да уж, ситуация не из легких. Ему хотелось обернуть эту ситуацию не только в пользу Конохи, но и в пользу Суне. Все-таки чем-то, но эта деревня ему нравилась.

Ах да, и стоит написать Минато. Негоже это, начальство в неведении держать.

И подумать над тем, почему ситуация с геноцидом клана ему так не понравилась. Скреблось что-то противное на душе... да и слова Дазая не давали покоя. Интересно, как отреагирует Раса если узнает о том, что Учиха приютили выживших мятежного клана? А он, как Казекаге, не может не узнать...

***

Кохэку проснулась лишь на следующее утро. Рядом, на соседнем с ней футоне, крепко спал вчерашний шиноби Учиха. В полном обмундировании, слегка "запыленный", с зажатым в одной руке кунаем. С другой стороны от него хрустел чипсами громадный, толстоватый мужчина, который одновременно с этим внимательно вчитывался в свиток перед собой. Ее пробуждение он явно заметил, но никак не отреагировал.

Кохэку привстала. Дети еще спали.

Напротив нее, сидела на футоне девушка, чей шрам, что пересекал ее лицо от уха до рта через щеку, притягивал взгляд. Заметив ее взгляд, та хмыкнула и продолжила точить кунай.

— Ну, доброе утро, — снова хмыкнула она, когда Кохэку настороженно присела на корточки, ища свой кунай, что всегда висел на поясе. — Не беспокойся, хотели бы навредить, убили бы еще пока ты спала. Я — Дай Като, сенсей команды два. Рядом с тобой дрыхнет сенсей команды Дазая — Дазай Учиха. Рядом с ним — Акамичи Чоза, сенсей команды семь.

— Спасибо? — удивленно и настороженно выдавила она из себя, оглядывая небольшую комнату, всю сплошь в футонах и вещах коноховцев.

— Не за что, — Дай Като выбила искры из наточенного куная и кинула тот ей. — Ты уж прости, не удержалась, увидев столь неухоженное оружие.

Кохэку нахмурилась.

— Ну, представишься? — Като склонила голову, с любопытством ее разглядывая и Кохэку стало неуютно.

Но опасности, что удивительно, она не чувствовала.

— Эм... Кохэку Араши?..

Дай вскинула брови.

— Из того самого клана, что ли? А я думала, Учишонок заливает...

— Еще раз назовешь меня Учишонком, и узнаешь, насколько метко я кидаю сюрикены из положения лежа, — вдруг пробурчал лежавший шиноби, и Кохэку подскочила, мгновенно оказавшись у стены. — Хорошая реакция, Араши, с добрым утром.

И, перевернувшись, снова засопел.

— Ты как всегда добр. Ладно. Я так понимаю: душ, завтрак и кофе?

— Что?

— Ну, — Като закатила глаза. — Я предлагаю тебе принять душ и позавтракать.

Араши опешила. Это было... странно? Ее не пытались убить, к ней относились весьма дружелюбно, что никак не вязалось у нее с тем образом коноховцев, с которыми была знакома...

— Ками, надеюсь, ты не всегда такая и это просто первичный шок. Давай, Араши-сан, мы не кусаемся.

Дазай Учиха едва слышно хмыкнул, и прежде чем выйти из комнаты Араши увидела, как расползается по его лицу какая-то странная улыбка. Дурдом...

***

Раса категорически не понимал Фугаку.

Он не спал всю ночь, думал о произошедшем, о предложении Учиха, о семье, биджу... о словах Чие.

«— По всем прогнозам, Казекаге-сама, ваш нерожденный ребенок обладает наибольшим потенциалом для того, чтобы стать джинчурики.»

И, чтобы не думать о том, что скорее всего так и будет, он акцентировался на Учиха.

Фугаку явно был честен с ним, прям, и действительно (на самом, мать его, деле) искал выгоду не только для Конохи, но и для Суны. Предоставленный им утром план (причем в нескольких вариантах) никоим образом не касался Листа. Он был очень подробным, продуманным, четким.

Фугаку отправил своих АНБУ патрулировать район, в котором проживали приезжие, якобы из соображений безопасности, и не удивительно, что коноховские шиноби практически сразу разогнали тех недовольных, которым сорвали Аукцион, а потом, видимо по приказу Фугаку, стали помогать его людям. Сначала это вызвало здравые опасения — все-таки Коноха с Суной всегда соперничали, — однако чем дальше, тем ясней становилось, что Лист действительно помогает.

В основном они занимались чем-то легким: ирьенины помогали пострадавшим, остальные разгребали завалы, возили повозки, стояли на постах и помогали с "координацией". Раса даже помнил, какой шок испытал, когда решил посетить одно из самых разрушенных мест.

Территория "особого разрушения", бывший квартал Араши, была ограждена временными заборчиками, на входе стоял коноховец со списком.

— Имя, — явно узнавая Казекаге, все равно спросил он, кланяясь. Раса узнал одного из сенсеев команд.

— Киниро-но-Раса, — с любопытством ответил он, разглядывая шиноби: полное боевое обмундирование, полная боевая готовность.

— Добро пожаловать, господин Казекаге. Вас ждали для визита, велели передать доклад о состоянии дел на ограниченной территории и, при вашем желании, проводить по всем, интересующим вас, местам, — отрапортовал шиноби.

— Конечно.

Тот кивнул, помахал одному из песчаников, который как раз шел с повозкой мимо них.

— Куда везете?

Суновец кивнул на место в отдалении.

— Блок три.

— Мне как раз туда, заменишь?

Раса удивился. Несмотря на настороженность обоих сторон, общались шиноби весьма дружелюбно... Песчаник посмотрел на него, задумался, кивнул и, поклонившись, встал на место дежурного.

Территория Араши была практически полностью уничтожена — ни одного уцелевшего здания, все было разнесено до основания.

Коноховец взялся за повозку и, идя чуть впереди него (Раса снова отметил, что тот не боится поворачиваться к нему спиной), принялся рассказывать.

— В общем семьдесят три разрушенных здания, три из них — дом главы клана, дом первого и второго старейшин, — уже разобраны. Строительный материал с них — камни, уцелевшие доски и другое, что можно использовать повторно, — доставлены на блок три. Всего на территории Суны девятнадцать блоков для сборки стройматериала, один из них находится на данной территории. Полностью собраны и вынесены для погребения, — тут шиноби тихо вздохнул, — тела пострадавших. Выживших обнаружено не было. Всего было вынесено сто девять тел, включая младенцев и стариков. Уцелевшие вещи и предметы обихода было приказано не трогать.

Они подошли к огромному шатру, в "дверях" которого стояло двое шиноби: суновец и коноховец. Позади них, рядами, высились каменные блоки, сложены в отдельный ряд доски, и так далее.

— Казекаге-сама! — тут же поклонились оба.

— Блок три, — продолжил шиноби-проводник. — Стройматериалы с территории клана Араши. Был открыт сегодня в двенадцать дня. Ответственный: Киоши Суо, чунинн Сунагакуре.

А потом, обращаясь к тем двоим, сдал повозку.

— Здесь двадцать два каменных блока малого размера. Четыре длинные доски.

Принимающие записали данные и принялись выгружать из повозки обозначенный груз.

Раса глубоко вдохнул и выдохнул. Что ж, видимо не зря старейшины с самого утра полоскали ему мозг о том, что Коноха слишком "расхозяйничалась" тут. Однако, стоит отметить, ему самому от этого было лишь чуточку любопытно. Фугаку он в какой-то мере доверял, и поняв, что тот берет на себя часть дел, сосредоточился на другом. Нужно было решить, что делать с биджу... и с экзаменом... и с сорванным Аукционом. А еще подготовиться к совету.

***

Второй этап закончился через четыре дня, когда все команды не только прошли лабиринт, но и пустыню Демона. К сожалению (для многих), большая часть групп не прошла — на третий тур прошло всего шестьдесят шесть участников из трехсот пятнадцати. Впрочем, к концу второго этапа их общее число сократилось с трехсот пятнадцати до двухсот девяносто двух — двадцать три человека погибло.

Фугаку, когда узнал, так расстроился, что сенсеи его команд весь следующий месяц до начала третьего тура от своих ребят ни на шаг не отходили — выволочка была знатная.

И, если команды прошедшие отбор только и делали, что тренировались, то вот вылетевших припрягли на общественные работы. Спустя два дня после того прорыва биджу, к коноховцам присоединился Дождь, а еще спустя три — Надешико. Остальные включались в работу куда медленнее, но все равно включались. И Раса категорически отказывался понимать, как вообще произошло такое, что вместо того, чтобы сыпать ядом и пытаться разузнать о слабых местах (нет, такое конечно было, но не так много, как он ожидал), бывшие враги стали помогать ему в восстановлении деревни. Впрочем у этих самых врагов тоже был абсолютный разрыв шаблона.

Правила, по которым работал Лист, вдруг стали тем гарантом перемирия, за соблюдением которого следили все Каге. И, в целом, они были вполне разумны... часть из них особенно. К примеру не-песчаникам не позволялось участвовать в восстановлении центрального района, где располагалась Резиденция, дом Казекаге, административные участки; все работали по командам, в которых лидером должен был быть представитель Суны; не-песчаникам запрещалось участвовать в восстановлении клановых кварталов; не-песчаники не допускались на огороженные территории, только если под ответственность хотя бы двоих джониннов Суны. Это позволяло избежать конфликтов на почве: вы пытаетесь узнать секретные данные! вы пытаетесь наживиться! и так далее. "Иностранцы" допускались исключительно на работу в гражданских или торговых районах, где нужно было просто строить здания, очищать улицы, помогать с заселением и регистрированием.

Раса вдруг заметил, что каким-то образом в командах, где был Камень, не было ни одного из Листа, там где было Облако, не было Дождя, и так далее; и при таком разделении, соответственно, не было ни одной драки (конфликты не в счет, главное, что до оружия ни разу не дошло).

Таким образом все шиноби и большая часть строителей Суны (за исключением лидеров меж"деревенских" команд) были сосредоточены на восстановлении важных точек, а не рассредоточены по всему городу.

— Если продолжится в таком же темпе, — заметила как то Чие, — то уже к третьему этапу о том дне практически ничего не будет напоминать...

Но, чем дальше, тем хуже становилось настроение у Расы: найти кого-нибудь подходящего на роль джинчурики не удавалось. Карура, когда узнает, что их ребенок по всем прогнозам идеальный сосуд, его убьет.

Но без джинчурики Ичиби долго не удержать — Однохвостый яростен и безумен, он уже сейчас начал прорывать печати. Времени становилось все меньше.

Он искал. Он всех возможных кандидатов перепроверил по три-четыре раза. Он перетряс всю Суну, в поисках альтернативы...

Раса закрыл глаза, задумался, снова отвлекая себя от столь невеселых размышлений. Пришедшее послание от Четвертого Хокаге тоже следовало разобрать.

Начиналось оно, как ни странно, с завуалированных обвинений, которые кратко сводились к следующему: «почему не озаботились безопасностью деревни, прежде чем организовывать экзамен?», «неужели Суна настолько ослабла, что стала неспособна разобраться с внутренними конфликтами?» и другими, сему подобными "вопросами", ставящими ребром вопрос о его компетентности как Казекаге (ей-богу, мальцу Минато стоит надрать уши за такое неуважение к старшим). Далее, видимо успокоившийся посланием Учиха, Минато стал соображать спокойней, шло предложение встретиться, для заключения договора (насквозь пропитанное осознанием превосходства Конохи над Суной). Все-таки позерства Желтой Молнии было не занимать... он прекрасно осознавал, что является одним из сильнейших шиноби, и позволял себе это показать... Раса и сам был таким.

Однако в конце послания Намикадзе будто совсем успокоился, стал предельно вежлив и даже почтителен. Выражал соболезнования по поводу вырезанного клана, удивительно проницательно поняв, что геноцид не доставил Расе никакого удовольствия; и даже выражал восхищение от того, как ловко Казекаге вышел из ситуации... Даже позволил себе отпустить достаточно остроумную, но вполне миролюбивую шутку (вот же... нахал).

Фугаку, видимо, тоже получил рукописи Хокаге, потому что после этого знатно сбавил обороты по "помощи" Суне. Ну как сбавил... просто перестал давать советы по поводу того, что и где можно улучшить, хотя по его тоскливым взглядам на то или иное здание становилось понятным, как чешутся у него руки. Удивительно верный и послушный начальству человек.

Ками-сама... что же делать с джинчурики, пока Ичиби не вырвался в уже почти отстроенный город?

Закрыв голову руками, Раса тихо застонал от бессилия.

***

Третий этап прошел быстро и даже как-то скомкано, хотя торжественное награждение участников, прошедших в третий тур, званиями чуниннов, а победивших в нем токубецу-джониннов, было достойно запечатления в камне.

На третьем этапе Фугаку позволил себе насладиться чувством гордости за своих подопечных — Шисуи, Какаши, Анко, Морино Ибики и Майто Гай просто рвали всех на части... в переносном смысле. С ними, пожалуй, могли сравнится очень, и очень немногие: Шибуки, сын главы деревни Водопадов, Киллер Би, младший брат Райкаге и джинчурики Хачиби, Пакура Нетсу, шиноби Сунагакуре, и Бакутон-но-Гари, шиноби Ивы.

— Да уж, ваши детки это нечто, — протянула Джосей, по завершению одного из боев, где одной из ее девочек пришлось столкнуться с Анко.

Остальные лишь молча на нее покосились. Эти "детки" во время войны доставляли почти такой же урон, что и взрослые шиноби. Еще бы они не были "нечто". А уж Шуншин-но-Шисуи так вообще был сравним с хорошим таким отрядом чуниннов-джониннов.

Фугаку, слабо улыбаясь, лишь развел руками. Приятно было слышать похвалу на "своих" деток.

Теперь можно было и возвращаться домой.

***

Карура давно чувствовала, что что-то не так. По тому, каким виноватым выглядел Раса с того самого дня, по его оговоркам и по постоянным "делам", которые могли возникнуть даже поздно вечером, хотя раньше он всегда возвращался домой пораньше. Но никогда не настаивала. Она прекрасно понимала, что вполне вероятно Расу мучают угрызения совести за Араши, хотя те, особенно их верхушка, сами были виноваты. Ведь из этого чувства вины он даже сделал вид, что не знает про троих выживших, которых приютил Лист. Однако прошел уже месяц, экзамен закончился, гости стали отбывать, но спокойнее муж не становился.

Вот и сегодня, в день, когда отбыли, уходившие последними, Коноха с Амэ, Раса не спешил появляться дома. Карура старательно отгоняла от себя все тревожные мысли, начиная от "любовниц" (во что не верилось вообще — не такой Раса человек), и заканчивая проблемами, вызванными с Араши, что было более вероятно, так как Карура знала, что джинчурики до сих пор не был выбран.

Уложив детей спать, она спустилась на кухню, заварив чай и убрав остывший ужин в холодильник, садясь за уже давно ставшее успокоением хобби. Время потекло тихо, размеренно. Впервые с начала экзамена она не испытывала ни тревогу, ни страх. Присутствие чужих в деревне ее сильно напрягало, поэтому сейчас она отдыхала душой, понимая, что мифическая угроза нападения других деревень им больше не угрожает.

Когда стрелки часов зашли за полночь, входная дверь хлопнула и в зал ввалился Раса. Именно ввалился, потому как споткнулся о порог и растянулся на полу.

Карура мгновенно оказалась рядом с ним, помогая подняться. Муж был пьян.

Впервые с момента рождения Темари, пьян.

Карура нежно улыбнулась, проводя по его волосам. Раса-Раса... Однако вдруг почувствовала, как трясутся его плечи, да и он сам не выглядел счастливым. Будто алкоголь был не поводом выразить радость, а способом утопить горе. Но... что могло произойти?

— Прости... Прости... — вдруг обняв ее за колени, затрясся Раса, и сердце Каруры ухнуло куда-то вниз, сжавшись от дурного предчувствия.

18. По краю

— Ку-ку-ку, Фугаку-кун, — от столь ласкового шепота и проснулся посреди ночи Учиха. Орочимару склонился над ним, и если бы Фугаку не был бы уверен в том, что Оосава ученый от мозга до костей, то его взгляд можно было бы смело назвать любовным. Он смотрел на Учиха с таким любопытством, таким... бр-р, его аж передернуло.

— Орочимару-сан, — совершенно спокойно сказал он, нащупывая рукой кунай. — Если вы по поводу свитка, то нам придется снова отложить разговор. Приходите в клановый квартал через три дня после того, как придем в Коноху...

— Ку-ку, — лицо перед глазами исчезло, Фугаку перевернулся и снова заснул, но уже с мыслью о том, что змеиного санинна он почти-почти дожал.

***

Вернуться домой было благословением. Не было палящего солнца, не было недостатка в воде, не было ощущения постоянного присмотра. По возвращению Фугаку быстро раздал указания (сенсеев и командиров АНБУ посадил писать отчеты, а детям велел отдыхать), и быстро отправился домой, прицепом прихватив Шисуи с Какаши. Был вечер, и хотя солнце еще не зашло, уже темнело... осень, что сказать.

Дверь дома была открыта, поэтому до Фугаку быстро донесся детский, женский и мужской смех. Судя по голосам, собралась старая, добрая компания: Минато с женой, Моэто и его семья.

— Мы дома, — сообщил он, снимая обувь. Смех на время затих, а потом они все вдруг выросли на пороге. Не иначе как шуншином перенеслись.

— Фугаку, — Микото, сдав Саске Кушине, крепко-крепко его обняла. Рядом с ней, в объятиях, тут же материализовался и Итачи.

Минато кивнул в знак приветствия.

— Голодный?

— О, да, — чмокнув жену в лоб, "голодным" голосом сообщил он. — Так, я в душ, а потом на кухню. Минато, Кушина, рад вас видеть... Са-а-аске, кто так вырос?

Ребенок внимательно на него посмотрел, потом перевел взгляд на Кушину и... разорался, вызвав у Фугаку странное чувство досады. Ну за что ты так меня не любишь, ребенок?

Микото рассмеялась, забирая сына.

— Ему просто спать пора, не волнуйся, в последнее время он почти перестал плакать, да? — она мягко потрясла Саске, вызвав у него бурный восторг.

Фугаку добродушно улыбнулся и все-таки выполнил заветную мечту последнего месяца — отправился в ванную. Тратить воду без зазрения совести.

***

Следующий день, благо был выходной, Фугаку провел сначала дома (Ками, как же не хотелось вылазить из кровати!) с Микото и сыновьями, потом с Минато. Причем они сначала поспорили, по поводу того, стоило ли так открыто объявлять Суне союз, потом обсудили некоторые важные вопросы, и ближе к вечеру переползли в один из местных баров, отпраздновать, так сказать, его возвращение.

Вообще за последние полгода они крепко сдружились. Фугаку мог с уверенностью назвать Минато не просто другом, а лучшим другом. Они часто обсуждали волнующие их вопросы, касательно деревни и, надо сказать, теперь Коноха мало напоминала ту, что была во времена правления Третьего.

Академия теперь делилась на два корпуса: гражданско-мировой и военный. Туда дети поступали теперь в возрасте тринадцати, и, в связи с этим, преподаваемый там материал стал не в пример серьезней. Были открыты также школы, для детей с пяти до тринадцати. Направления в них были исключительно мировые: этикет (что для клановых, что для бесклановых), науки, история и грамота. После школы, при поступлении в Академию, дети сами выбирали свое направление. Предполагалось, что так как теперь они будут приходить туда более-менее знающими о мире, то смогут принять вполне осознанное решение.

Тем не менее, вне зависимости от направления, все будущие шиноби и (по желанию) некоторые гражданские изучали традиционное искусство ниндзя. Тайдзюцу, сюрикендзюцу и кендзюцу были обязательными нормативами. Направления отличались только их количеством. Так в военном "корпусе" на это делали основной упор: каждый день тренировки шли минимум по два часа по одному из дзюцу; а в мировом — через день. Дети в Академии проводили от семи до одиннадцати часов.

После Академии, выпускники военного "корпуса" проходили экзамен миссиями и, по результатам, уже определялся их ранг. В уже выпустившемся, весеннем, потоке двое вышли сразу чуниннами, остальные гениннами. Потом, смотря по итогам, создавались команды с учетом недостатков и преимуществ каждого шиноби. А вот выпускники "гмк" (гражданско-мировой корпус) продолжали обучение. Будущие ирьенины, получившие базовые знания по медицине, шли в школу ирьенинов (сразу на продвинутый курс, постольку-поскольку в Академию перенесли все "стандартное"), будущие бухгалтера-экономисты-финансисты... которых здесь красиво называли бэф-ами, шли в Администрацию, где их брали в ученики "профессионалы" (Фугаку не без гордости отмечал, что большая часть этих профессионалов выучена коллегами-Учиха, в клане которых данные предметы были введены еще раньше), и так далее.

Стоит ли говорить, что теперь, благодаря инициативным и обученным гражданским (или шиноби, который добровольно посадил себя за стол с бумагами), налоги с приезжих, прибыли с предприятий и других "обязанных" правительству ни в чей карман так просто не утекали? (Утекали, конечно, но уже не так массово и, при желании, любого запускавшего лапу в казну можно было найти (спасибо относительно маленькому количеству населения, будь это мегаполис вроде Нью-Йорка, устроить такой контроль было бы в разы сложнее)).

Минато, которого по началу погребли под бумагами, теперь недоумевал, почему на его столе теперь от силы две-три папки, и первое время подозрительно косился на своего бухгалтера (женщины-гражданской, ранее работавшей в госпитале на приемке). Как оказалось, большинство вопросов может решить грамотно обученный человек, знающий что и как делать. Поэтому при желании Минато теперь мог найти любой документ, поступивший в Администрацию. Реестры документов, хранившиеся у него лично, были вещью крайне полезной.

Таким образом отрасль, ранее не получавшая особого развития, теперь стала одной из основных. Конечно, перестроить "массы" и пользователей получилось не сразу, однако здесь Фугаку возблагодарил тот факт, что приказы Хокаге не обсуждались и все недовольные вынуждены были молча и недовольно делать то, что положено.

Легко стало просмотреть, сколько миссий и кому выдано, кто свободен, кто в деревне, кто где занят, что исключало отправку уже занятого джонинна на другую миссию и так далее.

В целом, Минато с Фугаку очень плодотворно сработались: Минато выбирал направления, выделял главные вопросы, ставил цели; Фугаку искал способы их реализации.

Так что даже после возвращения Учиха спорили они недолго. Фугаку быстро убедил Минато в выгоде крепких взаимоотношений с Суной, обрисовал возможности и перспективы.

— Смотри, — когда они из бара переместились в кабинет Фугаку, тот прилип к карте. — Это страна Огня, это Ветра, так? Та-ак. Между нами находится Дождь и Реки, так? Та-ак, но если Амэ уже наш союзник, то получается, что если мы сейчас заключим союз с Суной, то страна Рек окажется заперта между нашими странами. Ты же помнишь, чем славится эта страна?

Минато кивнул. Он помнил.

— Деревня Такуми и Золотая шахта Катабами.

— Да, Такуми и Катабами, а также Скрытая деревня и центр обработки данных, который, заметь, у нас самих появился от силы пять месяцев назад. А если вспомнить еще и про то, что именно у страны Рек мы когда-то закупали оружие, то страна приобретает куда большее значение, чем принято считать.

— То есть предлагаешь поделить ее между Суной и Конохой? — Минато плеснул себе немного саке из только что купленной бутылки и задумчиво посмотрел на карту. — Но нам нет выгоды одновременно делить одну...

И тут замер, поняв, что только что озвучил основную причину сотрудничать с Суной.

— То есть ты хочешь, чтобы мы не поделили, а стали равноправными партнерами, которые владеют одной территорией?

Тут Фугаку хмыкнул.

— Ну, что-то вроде, — потом взял карандаш и провел по всей территории страны Рек. — Смотри, шахту Катабами, которая находится ближе к стране Огня, получает Суна, а деревню Ремесленников, что ближе к стране Ветра, забираем мы, но! Но, остается скрытая деревня — Тани. И она, как удобно, расположена прямо по центру страны Рек. Вот ее как раз-таки, можно использовать как общую территорию. Сделать своего рода общим штабом между Суной, Конохой и Амэ. Такое распределение будет значить, что если вдруг Суна решит порвать с нами, то мы сможем прижать ее через шахту, где Раса сразу же развернет крупномасштабное производство, для поднятия экономики своей страны, и отказываться от шахты не станет. Но, так как расположена она ближе к Конохе, то при желании мы всегда сможем вытеснить оттуда песчаников.

— То же самое они могут провернуть и с нами, — Минато вскинул брови.

— Что ценнее: шахта с золотом или деревня, в которую все равно придется вкладываться?

Намикадзе снова посмотрел на карту.

— К тому же у них находится Дом Палящей Пустыни, который пусть и сменил хозяина, все равно остался почти единственным аукционным домом, к которому Коноха имеет официальный доступ. Сам понимаешь, туда иногда попадают ценные редкости, для покупки которых будет выгодно иметь в Суне... допустим посольство, которому можно будет просто отправлять поручение и деньги, чтобы не мотать туда-сюда ценные кадры. Плюс, можно вытрясти с Песка секрет искусства Марионетки. Массовой, как в Суне, эту технику мы не сделаем, но для некоторых индивидуальностей подойдет и отлично. К тому же если получится сделать так, чтобы марионетка могла выполнять самые простые задания самостоятельно при подпитке чакрой, то мы получим дешевую, неживую и удобную рабочую силу для шахт и массовых предприятий.

— Загнул, но загнул интересно... Надо обдумать, но, предварительно, ладно, ты меня убедил, — Минато откинулся на спинку кресла. Они с Фугаку распили еще один тост "За мир во всем мире", и продолжили обсуждать дальше. — Теперь надо решить, кому передадим свиток. Техники из него, в умелых руках, станут грозным оружием.

Фугаку залпом осушил чашу, и постучал по столу.

Техники в свитке были очень ценными. Суна не набивала цену, когда объявляла о его исключительности.

Одной из техник было удлинение конечностей. В одном из необходимых пунктов для изучения значилось наличие призыва Змей или Ящеров. Техника позволяла не только удлинять руки-ноги, она фактически давала змеиную гибкость всему телу, ускоренную регенерацию и более чем высокую живучесть. Другая техника позволяла менять тело. Именно менять. Обладатель мог на генетическом уровне изменить цвет глаз, волос, поменять черты лица, телосложение и голос. В побочных эффектах значилось, что технику откатить обратно невозможно. То есть однажды изменившись, собой уже не станешь. Что, впрочем, не отменяло возможности повторной трансформации. Третья была ударной. Именно, что ударной. Требовалось сродство со стихиями Ветра, Огня и Молнии в одном лице. Что техника из себя представляла, описано не было, но даже те характеристики, которые для нее требовались показывали, что это не абы что.

— Санинны, — после недолгих раздумий одновременно сказали Минато с Фугаку, после рассмеявшись.

— Но Орочимару отпадает, — практически сразу отрезал Минато, что было, в принципе ожидаемо.

— Думаешь? Считаешь, он недостаточно верен?

Минато кивнул. Фугаку пожал плечами, всем видом показывая, что не согласен.

— Он ученый, Минато, ему свойственно тянуть все, как ребенку, себе в рот. И, если за ребенком не приглядывать, то однажды тот засунет себе какую-нибудь каку и схлопочет отравление.

— Уж змею отравление не грозит, — хмыкнул Намикадзе.

— Тем не менее, к чему я веду. Он ученый. Он экспериментатор. В конце концов он один из сильнейших шиноби Конохи. А ты заставляешь его возиться с детьми и преподавать в Академии мастерство печатей. Подсказать тебе, чем это закончится?

— Вот именно, Фугаку, вот именно. Он экспериментатор. И понятие верность у него атрофировано.

— Оно атрофировано у всех, кто предан своему делу, — закатил глаза Фугаку. — Джирайя и Сасори тому примеры. Просто у жабьего санинна "дело" вполне безобидное: он ценитель пышногрудых красоток, похабной литературы и женских онсенов. Поэтому его отсутствие в деревне не воспринимается, как нечто страшное. А вот Сасори с Орочимару — оба ученые, в самом сумасшедшем проявлении. Поэтому вот, что я тебе советую. Дай ребенку конфетку, и он не пойдет за ней на улицу.

Минато бросил на него хмурый взгляд. Фугаку плеснул им обоим еще саке.

— Ладно, смотри. Ты же сирота?

Кивок.

— О чем ты мечтал, когда совсем припирало? Когда от одиночества хотелось сдохнуть, а от людского равнодушия выть?

Минато поджал губы, черты его лица заострились. Ой, опасную тему он поднял... ну да ладно.

— Стать Хокаге.

Фугаку кивнул с таким видом, как будто это объясняло причину, почему Минато должен был отдать свиток Орочимару.

— Во-от, а Орочимару у нас кто? Правильно, он тоже сирота. И вырос он в те времена, когда сиротам никуда ходу не было. И, поверь мне, он, как и ты, тоже искал причину, чтобы открывать глаза по утрам. Вот только ты такой человек, Минато, ты светлый, ты собираешь вокруг себя людей. Твоя мечта имела поддержку в лице Кушины и друзей. А вот Орочимару... у него с этим было сложно. С необычными людьми всегда так: их не понимают, не принимают. Вот он и выбрал себе в мечту то, что, как он думает, даст ему признание и любовь народа, раз уж стать Хокаге ему не повезло. Знания. Он экспериментирует, изучает, создает. А ввиду отсутствия всяких на то моралей и заповедей, его изучения имеют столь негативный оттенок, о котором все в Конохе наслышаны.

Минато фыркнул.

— А что, хочу тебя спросить, будет с человеком, если все, что он делает, вызывает слухи, а-ля "Ох уж этот сумасшедший!"?

Фугаку отхлебнул и встретился взглядом с Минато.

— Ну если сомневаешься, отдай его мне.

— Всмысле?

— На пере-...ик... воспитание. Я уверен, он уже устал от тупых студентов, которым до печатей, как до лампочки. Ему бы тех, кто хоть немного в науке шарит.

Тут Фугаку на мгновение остановился, разогнал чакру по каналам, чтобы не запинаться, и продолжил.

— Он будет с моими ребятами работать, учить, я буду ему потихоньку технику скармливать. Помнишь ведь, что я тебе про свою лабораторию рассказывал? Если повезет, вдруг влюбится, женится, остепенится?

— Орочимару? — иронично хмыкнул Минато.

— А что Орочимару? С него станется. Никогда не знаешь ведь, что у этих ученых в голове. Вдруг решит эксперимент провести: могу ли я стать нормальным человеком?

Оба хмыкнули этой шутке.

— То есть предлагаешь, чтобы Орочимару перешел под твой надзор, а я при этом ему одну из техник отдал?

— Можно, конечно, не одну из техник. Чем больше конфеток дашь, тем сильнее привяжешь. Можно будет намекнуть, что за хорошее поведение и верность ему разрешат проводить эксперименты... без вреда для жизни и здоровья испытуемых, конечно. Выделят лабораторию, дадут гарантии, обеспечат безопасность. Его ведь можно заинтересовать чем-нибудь. Провести его в отрасль, в которой он развернется, найдет себя...

— Ты пьян, Учиха, — Минато хлопнул его по плечу, сам при этом протирая глаза и пытаясь понять, откуда они успели вытащить еще три бутылки саке. Видимо он что-то не знает о заначках в кабинете Фугаку?

— Я трезв. Я шиноби.

— Ну-ну, давай по домам.

— Э, не, сначала решим, что со свитком делать будем.

— Я подумаю, завтра скажу.

Фугаку, встретившись взглядом с Минато, понял, что тот пусть и сомневается, почти с ним согласен. Считай, вопрос с Орочимару снят.

***

Сасори в Конохе не появлялся. От этого было даже легче. Видимо он все-таки решил, что повторно соваться к Фугаку за свитком себе дороже и решил дать заднюю.

Впрочем, головной боли от этого Фугаку не убавилось. Он до сих пор не забыл, что случилось на втором этапе экзамена, и потому пытался всеми силами понять, что происходит.

Какаши сказал, что их разделил обвал: Норико осталась с ним, и они сражались с неизвестным, Шисуи же оказался один, и долгое время не мог понять, в какую сторону сражение увело его сокомандников. И, со слов Хатаке, когда они с Норико практически победили и поняли фишку незнакомца, тот сильно толкнул Какаши, и тот провалился в одну из ям-ловушек, и когда выбрался ни Норико, ни незнакомца не было.

Потом ребята с помощью призывов встретились, стали искать напарницу, но след ее чакры обрывался на том месте, где Какаши упал. А потом Норико вернулась, рассказав, что продолжила сражаться с неизвестным, но тот перенес ее куда-то и попытался обездвижить, когда появился Яхико, который и спас ее. Остальное Фугаку знал: он самолично позаботился о том, чтобы Норико вернули на экзамен, и дальше их команда продолжила свой путь, прибыв к Башне четвертыми.

Дальше, если верить Яхико: незнакомец еще совсем мальчишка, несмотря на взрослую фигуру. Он использует пространственные техники, которые делают его неосязаемым, однако во время атаки он вынужден материализовываться. Его целью был только джинчурики, так как в битве с ним, Яхико, незнакомец заинтересован не был, а Шисуи с Какаши не тронул, похитив только Норико. Потом на шум явился Нагато, и незнакомец предпочел уйти.

Если верить Конан, то это тот самый человек в маске, которому для создания мира во всем мире нужны все девять биджу. И если добавить к этому чутье Фугаку, то это тот же самый масочник, что был им пойман и упущен в прошлом году в происшествии с Санби.

Поискав в клановой библиотеке Фугаку нашел лишь упоминание про то, что когда-то все биджу были одним и обладали куда большей мощью, и что ими интересовался еще Мадара Учиха. Все. Больше про то, как использовать биджу, информации не было, ну не считать же за нее расплывчатые легенды про Глаз Луны, где с помощью Ринне Шарингана можно создать Бесконечное Цукиеми. Хотя, конечно, во что только фанатики не верят... значит надо копать и по этому направлению тоже.

Но одно ясно точно: неизвестный шиноби решил начать объединение именно с Санби. Это подтверждает тот факт, что в деревне, где находилось целых четыре джинчурики (Ичиби, Санби, Гоби и Хачиби), он выбрал именно Треххвостого... ба...

Значит надо посмотреть, что с остальными джинчурики. Так, Ичиби скоро получит новый сосуд, о котором, скорее всего, мало кто будет знать. Потом идет Двуххвостая, Ниби, она принадлежит Облаку, джинчурики: Югито Нии, по идее девочка сейчас примерно возраста Норико, может чуть-чуть старше... но на экзамене Кумо выглядело как никогда спокойно, Эй никуда не срывался с воплями о том, что его джинчурики похищают. Санби, биджу, которого уже дважды пытались похитить. Йонби, Четыреххвостый, джинчурики: шиноби Камня, Роуши; местонахождение: неизвестно. Вот этот уже может быть похищен... Дальше: Гоби, тоже Камень, джинчурики — Хан, его Фугаку видел на экзамене в свите Цучикаге. Рокуби и Нанаби — неизвестно где и у кого, тоже уже могли быть похищены; Хачиби, Восьмихвостый, тоже в порядке, Фугаку точно помнит, как сильно озабочен безопасностью его джинчурики Райкаге... Ну и Кьюби, Девятихвостый... вместе с Санби сейчас в Конохе, полностью на месте. И похитить его никто не пытается.

Значит, на вскидку и предполагая худшее, у неизвестного шиноби в маске сейчас может быть от трех до четырех биджу, уже мощь немалая. Следовательно стоит приставить к команде Дазая дополнительную охрану... надо будет поговорить об этом с Минато. И найти бы все, что хоть как-то связано с биджу.

Успокаивает одно, если неизвестный стремится к плану Бесконечного Цукиеми, то ему понадобится Ринне Шаринган, который, согласно информации, пробудится только при наличии у "призывателя" и Ринненгана, и Шарингана. Но оба глаза Нагато пока еще на месте, да и в клане у...

Фугаку на мгновение замер, после тут же ринувшись поднимать статистику клана.

Господи, пусть он будет неправ и плана Луны не существует, пусть это будет байкой!

Но даже если это байка, он должен быть уверен, что неизвестный не получит (или не получил) додзюцу его клана... Ками-сама, кажется он начал понимать старейшин с их скрупулезностью к пересчитыванию каждого глаза на каждого Учиха.

***

Время шло, прошел сентябрь.

Договор с Суной проходил стадию согласования.

А Орочимару-таки попал в цепкие лапки Учиха и, Минато не мог не признавать, что наблюдать за тем, как изворотливый и хитрый санинн выкручивается в компании красноглазых, было весело. Учиха, надо сказать, к Оосаве подошли с поистине научным интересом. Раз уж он оказался на их территории, а глава клана сообщил, что это теперь их коллега ученый-открыватель, тем более, что это самый настоящий санинн... В общем отбою от желающих вытянуть из него знаний не было. Фугаку пришлось вводить правила, по которым первую половину дня Орочимару работал в общей лаборатории, а вторую занимался своими змеиными делами.

Впрочем, никого он убить не пытался, учил действительно хорошо, а с толковыми подмастерьями (которые одновременно с этим выступали в роли надзирателей) более-менее зашевелился, и вскоре несколько проектов, которые давно стояли, сдвинулись с места.

Клан Араши, точнее его остатки, которые Коноха приняла с распростертыми объятиями, временно стал проживать на территории клана Хатаке (Какаши все равно в нем не живет, а Кохэку заключила с ним договор аренды). Девушка, ставшая главой клана, приняла предложение Фугаку и согласилась обучать специально выбранных шиноби искусству марионетки.

Расследование Фугаку же встало в ступор: на войне погибло 93 человека из клана. И из них девять тел и, соответственно глаз, найдено так и не было. Плюс четверо Учиха, которые пропали из (!) деревни, тоже без вести. То есть минимум (минимум!) тринадцать человек, чьи глаза потенциально могли быть изъяты недоброжелателями, плюс еще неизвестно сколько глаз могло быть забрано у тех, кто погиб на поле боя.

И, пусть Минато и поставил для Норико дополнительную охрану, на сердце у Фугаку все равно было неспокойно. Отчего-то мысли о неизвестном в маске не давали ему покоя.

А потом... потом наступил холодный и влажный октябрь.

***

Минато боялся.

Как бы странно это ни звучало, он боялся. Он ведь всю жизнь к этому шел, выстраивал себя, мир вокруг, собирал только тех, кому действительно сможет доверять. Все ради того, чтобы однажды его ребенок смог появится в мире, где ему не будет угрожать опасность. А в итоге...

«... Ты ведь понимаешь, что печать сильно ослабнет? А что будет, если Кьюби вырвется прямо посреди города? Ты ни Кушину спасти не успеешь, и Коноха сильно пострадает...»

Минато боялся.

Он был известен как стратег, как человек, который на сто процентов знает, что надо делать и что вызовет нужную реакцию. Он... хорошо разбирался в экстренных ситуациях, и не потому что был гением, он просто видел, за какую ниточку нужно дернуть, чтобы узел распутался. Но сейчас... когда речь заходила о родах Кушины, он терялся. И, хотя все делалось в строжайшем секрете даже от друзей, Минато все равно боялся. Да, место уже было готово, охрана, барьеры — все проверено и перепроверено много раз.

Но...

Подойдя к кровати, на которой сладко спала Кушина, он сел на пол, уткнувшись головой в матрас.

Ками, как же он за нее боялся. За смысл своей жизни, за ту, которая помогла его мечте сбыться, за ту, что всегда была рядом. Она ведь могла выбрать любого парня, ведь несмотря на ее характер, у нее всегда было много поклонников. Но она выбрала его. Нет, Минато всегда понимал, что он ее достоин, с гордостью мог стоять рядом с ней. Но... он боялся, что наступит день, когда он не сможет защитить ее.

Что однажды просто не успеет.

И поэтому упорно успевал раз за разом. В каждой битве, в каждом сражении. Он не позволял себе опаздывать даже на встречи с ней. Приходил заранее.

Кушина была сильной, и она же была хрупкой. Доверчивой, мягкой, нежной... И он понимал, что обязан сделать все, чтобы она осталась такой же. Светлой, яркой... любимой. Для этого он должен был быть достаточно сильным. Сильным, чтобы защитить ее от любой опасности, и даже от демона, что внутри ее.

«Никому не стоит знать о том, когда и где родится ребенок. Думаю, ты со мной согласен. Ведь если кто-нибудь решит напасть...»

Он не мог рисковать ни Кушиной, ни ребенком, ни деревней.

Все должно пройти идеально.

Кушина заворочалась, тихо застонав, и Минато тут же вскинул голову. Но нет... все было хорошо, она просто спала...

Но Ками, как же иногда хотелось высказаться. Хоть кому-нибудь, кто бы его понял... Фугаку бы точно понял. Но к Фугаку идти было точно нельзя — Учиха бы настоял на том, чтобы стоять за дверью все время, а этого Минато допустить не мог.

Потому что если что-то пойдет не так... друг пострадает первым. Да, именно друг. Тот, кому сейчас Минато без оглядки бы доверил свою жизнь. И, видит Ками, не будь Учиха главой клана, отцом и мужем, Минато бы рассказал. Поделился бы своей тревогой, позволил бы Фугаку помочь защитить Кушину.

Куши-Куши-Куши...

Только бы все прошло хорошо. Ками, он клянется, что когда ребенок родится, Минато ни за что не позволит ему страдать — просто, чтобы все тревоги, которые он сейчас испытывает, не прошли даром.

Вдох-выдох...

Кушина снова ворочается, снова стонет...

Ей с каждым днем все хуже, печать с каждым днем все слабее... Минато спит все меньше.

***

— Фугаку-сан!

То была ночь с девятого октября на десятое.

— Фугаку-сан! Биджу!

Ночь, в которую он проснулся от запаха смерти, что витал в воздухе.

— Микото, — обернуться, быстро посмотреть на уже собирающуюся супругу. — Саске, Итачи, убежище.

Она кивает. Он бегом запахивает жилет — прямо на голое тело, — хватает оружие и быстро заполняет подсумки, только на выходе останавливается, чтобы перескочить из пижамных штанов в брюки, и в следующее мгновение уже вылетает на улицу.

Дазай с командой уже стоят рядом, как и остальные его помощники, ожидающие его приказаний. На удивление страха нет.

— Где Кьюби?

То была ночь, в которую он понял, как сильно привязался к этому миру, к этим людям, к этой жизни.

— Центр.

Фугаку шипит, отдает приказы. Люди рядом исчезают, люди появляются. Орочимару скользит где-то на периферии.

Увести людей в убежище. Защищать гражданских. Не соваться к биджу.

— Найдите Минато, — кидает он команде Дазая, но останавливает джинчурики Санби. — Ты в убежище. Пока слаба.

Девочка возмущена, но ей хватает ума не спорить.

— А я займусь Кьюби.

То была ночь, когда он впервые по-настоящему испугался. Не смерти, а потерь.

Кьюби был самым страшным из всех биджу, которых ему удалось повидать. Ичиби был яростен, но его ненависть была направлена на людей. Он разрушал, но он наслаждался страданиями. Санби был медлен и спокоен. Но Кьюби... его Ки разливалась в воздухе парализуя, заставляя умирать изнутри от этой плавящейся ненависти и концентрированной ярости. Он метался по всей Конохе, словно по полю, не замечая ни людей, ни зданий... а потом останавливался, и, словно играя, по одному вылавливал жителей.

Но самое страшное, что Фугаку видел в его глазах шаринган. Красное море, точка и три запятых. Это значит, что кто-то обладающий шаринганом взял зверя под контроль.

Фугаку не долго думает. Он активирует Мангеке, впервые за очень долгое время. Чувствует, как уходят запасы чакры.

Но одновременно с этим, ощущает и прилив сил. Рядом полыхают ярко-желтые потоки чакры, которые превращаются в скелет, потом в плоть, а потом и в доспехи. Чакра уходит все быстрее, глаза начинают слезится, но Фугаку все равно доводит технику до конца. Быстрее, больше, сильнее. Действуя на голых инстинктах, вбухивая в технику все имеющиеся силы.

Фугаку впервые активирует Сусаноо, но что-то внутри него кричит, что он все делает правильно.

Пока он становится способен встать на ноги, Кьюби уже замечает его, ревет от ярости и торжества. А потом...

Столкновение.

Фугаку не сразу понимает, что это лис налетел на него, и хватается за все, что попадается под руку, стараясь устоять. За шерсть, за здания, за морду.

Когда осознает, что произошло, лишь крепче хватается за зверя, прижимая его голову к себе, пытаясь подняться.

Тело ломит, боль буквально выкручивает его в разные стороны. Он был к этому не готов. Он понимает, что не долго сможет удерживать Сусаноо.

Перед глазами то и дело, что скачут кровавые всполохи.

«За шею. За город,» — гремит внутренний голос. Фугаку пытается, честно пытается! Хватает вырывающегося, кусающегося и рвущего его броню на части лиса, пытается встать.

Сначала на колени, скидывая навалившегося биджу. Потом на ноги. Не выпустить. Не выпустить. У-д-е-р-ж-а-т-ь.

Силы заканчиваются, но Фугаку понимает, что это лишь начало боя. Скрипит зубами, понимая, что если он сейчас не выволочет лиса за город, то пострадать может его собственная семья.

А потом все-таки хватает биджу за шею, вцепляется в него, как иной хозяин вцепляется в свою обезумевшую псину, а потом идет, выволакивает, буквально тащит на себе сопротивляющегося Кьюби. Зверь превосходит его в размерах и массе, поэтому вскоре Фугаку понимает, что не сможет вывести его с такой тактикой.

Он его отпускает, сплевывает кровь и идет, зная, что лис пойдет следом. Кьюби и идет, кидается, пытаясь сбить с ног, но Фугаку пока не может остановится. Он концентрируется на том, чтобы устоять, уйти из Конохи.

И уходит. У него получается. Разъяренный и повиснувший на нем Кьюби вцепляется в уже разорванное плечо Сусаноо, рвет и дерет его когтями, не замечает, как его уводят из деревни, ослепленный яростью.

У Фугаку болит голова, глаза и он чувствует, как кровь снова заполняет рот. Когда он выходит к долине, он уже ничего не чувствует, кроме глухого раздражения от собственной слабости.

Яростный взгляд Кьюби, полный торжества, когда он наконец выгрызает у Сусаноо плечо, когда становится ближе к Фугаку, словно отрезвляет. Не сдаваться. Не сдаваться. Дождаться тех, кто сможет справится со зверем.

Дезактивация Сусаноо, Фугаку уходит из под удара, больно падая на землю. Глаза кровоточат... это он понимает прикоснувшись к лицу, чтобы отереть влагу. Чакры почти нет.

— Что, Кьюби, доволен? — снова сплевывает он, чувствуя, как сердце заходится в бешеном страхе. Господи, что он творит? Он не выстоит, не сможет...

Перед глазами мелькает испуганный взгляд Итачи, Микото... и он откуда-то находит силы чтобы встать.

В глазах зверя больше нет шарингана. Поэтому Фугаку сосредотачивается, пытается взять над ним контроль повторно.

Зверь беснуется, Фугаку уворачивается. Шаг, прыжок. Шаг. Прыжок.

А потом Фугаку краем глаза замечает Минато, а в следующий момент на Лиса приземляется огромная жаба. Земля трясется, биджу исчезает. Фугаку успевает поймать полный горечи взгляд друга.

В резко наступившей тишине вдруг отчего-то хочется громко заорать.

То была ночь, в которую он впервые осознал, как же сильно ему хочется жить.

***

Минато хотел кричать от бессилия.

Но вместо этого он лишь мягко говорил Кушине, что собирается сделать.

Он знает, что сейчас умрет, поэтому позволяет себе задержать взгляд на Сарутоби, что стоял за барьером, который Кушина закрыла сразу же, стоило ему перенести сюда Кьюби.

От собственной глупости трудно дышать.

Но Хирузен не виноват. Старик хотел лишь как лучше. Жаль только, что ошибся. И из-за его ошибки теперь пострадала деревня и его семья.

Такое не прощают, даже ради общего блага.

Хирузен не виноват, что Минато оказался глуп. Хирузен не виноват, что Минато не доверился тому, кто мог бы помочь с самого начала. Хирузен не виноват, что Минато так никому ничего не рассказал.

В этой ошибке. В том, что Лис вырвался, что человек в маске (о котором Фугаку ему говорил последний месяц) откуда-то узнал строго засекреченную информацию, в том, что из-за этого теперь умрет Кушина...

Во всем этом виноват только он.

***

Фугаку, откуда-то нашедший в себе силы не только подняться, но и найти место, в которое Минато перенес биджу, заметил следящих за всем издалека Шисуи с Какаши, а потом и сам барьер.

Сильный барьер. Едва мерцающий в лунном свете.

Барьер, за которым Кушина пыталась сдержать зверя, а Минато что-то делал.

Он быстро просчитывает вероятности и понимает, как появляются у него силы от нахлынувшей злости. Эти двое собирались помереть.

Помереть, после того, как заставили его считать их своей семьей.

Фугаку налетает на барьер, чувствуя, как тот мягко отталкивает его назад.

Ками...

Минато хочется убить не меньше Кьюби. Не рассказал, не поделился, не доверился.

Разве он хоть раз за последний год дал ему повод усомниться в себе? Разве хоть раз не оправдал ожиданий?

Фугаку ударяется лбом о барьер, закрывая глаза.

Придурок. Придурок Минато, который явно решил, что так будет лучше. Минато, который решил вдруг помереть...

А Фугаку вдруг отказывается сдаваться.

***

Дазай врывается в убежище с очередным спасенным, когда замечает Итачи, который вместе с братом и его племянницей сидит совсем один. Микото-химе нигде не видно, поэтому он хватает Моэто за рукав, стоит им вновь оказаться в городе, и они, с полуслова поняв друг-друга, принялись за поиски.

19. Лед проломился

Фугаку, чувствовал, как утекает сквозь пальцы время. Барьер упрямо не поддавался, и только до смерти болезненный страх потерять друзей заставлял его упрямо расшифровывать, распечатывать, силой продавливать брешь в попытках попасть внутрь.

— Печать бога Смерти!

Джонатан слышал слишком малое, но даже то, что слышал, было просто физически больно.

— Будь проклят, Четвертый Хокаге! — взревел зверь. Затряслась земля, ощутимо просел барьер.

Минато метнулся в сторону, Фугаку закрыл глаза.

Сила. Сила Учиха, которой все так бояться.

Тьма.

Фугаку рванул еще сильнее, чувствуя позади презрительный взгляд Сарутоби.

Минато, положивший новорожденного в ритуальный круг, на мгновение встретился с ним взглядом. Мимолетно улыбнулся и повернулся к жене. Уже готов умереть.

— Идиот, — Фугаку взревел словно раненный зверь. Девятихвостый взревел вместе с ним. Барьер просел, где был Учиха — порвался.

Еще более яростный рев. Джонатан увидел, как несется на младенца огромный коготь Кьюби.

Шуншин.

Оттолкнуть из-под удара Минато, попытаться выпихнуть Кушину.

Грудную клетку пронзила дикая, просто страшная боль. Перед глазами потемнело.

— Нет!

Минато оказался рядом мгновенно, хватаясь за его плечи, руки, в попытке устоять.

— Что ты здесь забыл, идиот?!

— Сними... Куши-...-ну, — Фугаку аккуратно толкнул Узумаки вниз по когтю. На младенца, в руки Минато.

— Своевольный... Учиха, теббане, — она сделала тяжелый вдох, слабо улыбаясь.

Он тоже бы попытался улыбнуться. Да вот только перед глазами снова тьма.

— Живите, счастливо...

— Помереть собрался? И не думай, — Минато горько усмехнулся и закончил печать. — Печать Восьми Элементов...

Ослепительная вспышка. После которой — лишь тьма.

***

Микото не знала, как оказалась в том пустом доме, припертая к стенке. Помнила лишь чьи-то сложенные в печать, ладони, да бледные, почти прозрачные, бездушные глаза Яманака.

«Ты не возьмешь опеку над ребенком Кушины, когда она умрет...»

Кушина не умрет. Нет. Она выживет и все будет хорошо.

«Ты не будешь мешать своему мужу, когда он...»

Если он будет творить какую-нибудь дичь, она обязательно его остановит.

«Ты не возьмешь опеку над ребенком Кушины,» — перед глазами появилась картинка маленького, солнечного младенца и, почти сразу, фотография подруги с черной лентой, так, словно это уже свершилось, — «когда она умрет»

Нет. Это обман. Кушина жива и будет жить. И будет сама заботиться о своем ребенке.

«Ты не будешь мешать своему мужу...»

Мешать не будет. Микото усмехнулась, попытавшись запрокинуть голову, но кто-то там, снаружи, крепко ее держал. Значит гендзюцу? Ага, три раза, попытайтесь женщину Учиха обставить в гендзюцу!

Микото, напрягшись, заученным движением попыталась выйти из "обманки". Не получилось... что-то другое?

«Ты не будешь мешать своему мужу игнорировать Итачи с Саске...» — а перед глазами Фугаку равнодушно смотрит на гордого чем-то сына.

Да, пусть только попробует!

Давление на виски усилилось. Казалось, что ее голова сейчас лопнет.

«Ты должна всегда молчать и улыбаться»

Не должна, не должна, не должна...

«Ты не возьмешь ребенка Кушины...»

Возьмет...

«Ты не будешь мешать своему мужу...»

— Фугаку Учиха мертв! — ворвался в ее безумие чей-то голос.

Фугаку. Учиха. Мертв.

Жизнь Микото, казалось, остановилась также.

***

Дазай с Моэто, скользнули по крыше вниз, заглядывая в окно и, сразу же, врываясь внутрь.

— Не трож госпожу! — заорал, ударяя с размаху наглеца, Моэто. А Дазай, тем временем, отрубил руку тому бессмертному, что посмел взять Микото-химе за горло.

— Микото-сан? Микото-сан! — женщина, обессиленно обмякшая в его руках, посмотрела на него абсолютно безжизненным взглядом.

— Дазай, уходим!

— Микото-сан, держитесь, мы сейчас! Моэто, возьми госпожу, я займусь остальным, — и, передав хозяйку клана в руки напарнику, ринулся на предателей.

Моэто выпрыгнул с Микото в окно, а Дазай, перегородив преследователям путь, принялся отбиваться и, одновременно следовать за "своими".

Путь по крыше превратился в обстрел из кунаев, когда обе стороны отбиваясь, пытались достичь своего: одни, увеличить дистанцию, другие — не дать им уйти.

Очередная техника, Дазай заслоняет Моэто с госпожой, не давая им навредить. Черепица под ногами скользит, он понимает — останавливаться нельзя.

— Моэто, быстрее!

Поймать очередной кунай — рука в кровь. Отправить очередной кунай обратно, подрезать ноги особо зарвавшемуся и, использовав шаринган, дезориентировать большую часть последователей.

Но вот один из них оказался совсем рядом с ним... Дазай понял, что рукопашной не избежать. А с одной рукой особо не повоюешь. Огненная стена, шуншин.

— А ты назойливый, — с досадой отозвался он, когда преследователь упрямо вынырнул рядом.

Тот блеснул равнодушным взглядом. Завязалась драка. Звон кунаев, увороты, да редкие техники, все же не за красивые глаза один был первым помощником главы клана Учиха, а второго отправили на миссию, опять же, связанную с главой Учиха.

Однако бой все равно был неравным — Дазай был однорук и, к тому же, уже вымотан битвой. Подскользнувшись на черепице, встретился с торжествующим взглядом соперника, и почувствовав резкую боль в груди, опустил взгляд. И точно...

— Прямо в сердце...

Враг выпрямился, было видно, что он доволен собой.

Уже падая с крыши, Дазай слабо улыбнулся, когда увидел, как у его убийцы подкашиваются ноги. Нельзя недооценивать Учиха, пусть даже и однорукого. А сюрикен, перерезавший горло врагу, сверкнул, на мгновение отражая блики объятого пламенем города.

Жесткого падения Дазай уже не почувствовал.

***

Минато стоял на развалинах своей жизни.

Пустая, выжженная земля, остатки ритуала, младенец и два тела. Слабеющий барьер, люди, что за ним...

Растеряно оглянувшись, увидел, как к ритуальной "колыбели" мягкой поступью подходит Сарутоби. Больно... старик, за что ж ты так? Возле сына он оказывается слишком быстро... для того, кто опоздал. Наруто уснул, печать отпечаталась на его коже угольно-черным...

— Минато... — мягко. с грустью. будто бы убитый горем. Минато ненавидит этот голос.

Жестом прерывает, берет Наруто на руки, оборачивается... тела...

Ни Кушину ни Фугаку нельзя здесь оставлять. Слишком "ценные" это были люди... слишком дорогой "материал". Грязно. Цинично. Но правдиво. Нельзя никому позволить осквернить их...

Но люди, что вокруг, чужие — им нельзя этого доверить. Взгляд находит замерших в тени деревьев Шисуи и Какаши... бедные дети. Вздохнув, подзывает их к себе. Вот они действительно испытывают боль, не такую сильную, но когда шок пройдет — они прочувствуют. Бедный Какаши, он и так уже настрадался...

— Позаботьтесь о Наруто, — он отдает им сына. Слабодушная мысль уйти с этого места подавляется разумом. Нельзя из-за слабости позволить кому-то получить желаемое. — И найдите Микото-химе с сыновьями. Будьте пока с ними.

Сарутоби наблюдает. Ждет. Чего? Минато смотрит на него. Долго, равнодушно. Зря он не послушал тогда Фугаку. Обезьяна оказалась ядовитее змеи. Может убить его? Вздох. Да, можно... Но... Как же он устал.

Подойдя к телам он опускается рядом с ними. Что теперь?

На любимом лице супруги застыла бескровная маска, безжизненная маска. Но она, как и друг, слабо улыбается...

— Достойная смерть, — тихо говорит один из шиноби. Глупец, который не знает, что в такие моменты нельзя говорить.

Какой толк от "достойной" смерти, если это все равно смерть?

Минато берет супругу на руки. Как всегда. Как считанные часы назад. Вот только в этот раз он ее не уберег. Не спас. Не успел. Впервые ее легкость не кажется ему забавной. Взглядом находит Шиби, он стоит позади Сарутоби, кивает ему на Фугаку. Лучше пусть он, чем кто-либо еще.

— Минато, — приторно-фальшивая грусть и боль. Что ответить, чтобы не сорваться? По груди расползается дикая боль и усталость... точно, он ведь и сам стал кем-то вроде джинчурики... странно, и почему он до сих пор жив?

Вдох. Болезненный, отрезвляющий. Выдох. Лучше бы умер, так было бы правильней. Возможно он и так умрет... зря Фугаку влез. Геройствуют герои, а Учиха им никогда не был... Фоном отозвалась мысль, что истинным Учиха этот Фугаку-то никогда и не был.

Он идет — не решается использовать техники, — медленно, слишком медленно для себя, для других, плевать.

Что теперь делать? Куда бежать? Кого спасать?

Усмешка. А ведь действительно... хитрый план. Мертв. В это время он уже должен был быть мертв. В это время ответы на эти вопросы давал бы другой... не он. Минато сделал глубокий вдох. Но он почему-то жив. И почему-то даже способен еще что-то делать.

— Тело отдай Учиха, у них свои традиции на этот счет, — он повернулся к Шиби, встречаясь с ним взглядом. Больше не предатель. Фугаку был прав, сказав, что однажды получив прощение, ни Иноичи ни Шиби не влезут в ту кабалу снова. Теперь уже снова верный товарищ. Теперь ему уже можно довериться. Шиби кивнул, свернул, направившись в сторону клановых убежищ.

Вдох. Как же в городе пахнет дымом и гарью. Выдох.

Кушину он несет домой. А потом, сменив плащ на другой — целый, обновив набор кунаев и сюрикенов, снова идет.

Куда? Зачем?

Давать ответы на вопросы. Слушать. Отвечать.

Слушать. Отвечать.

Не думать. Не чувствовать. Не принимать.

***

Моэто прибыл в убежище, у самого входа столкнувшись с Шисуи и Какаши. Последний держал на руках сладко сопящего младенца. При виде Микото, Шисуи дернулся, потом виновато опустил голову, Моэто тряхнул головой, предпочитая не задумываться об этом. Главное устроить сейчас госпожу, а потом... вернуться за напарником и другом.

Всю дорогу он старательно убеждал себя в том, что Дазай просто отстал или тяжело раненный присел отдохнуть где-нибудь по пути. Возможно он даже будет при смерти, и будет смотреть на него, взглядом умоляя закончить мучения. Возможно даже будет злиться, ведь он не любит быть слабым. Возможно после этого станет даже больше инвалидом, чем сейчас. Но так... он хотя бы будет...

Жив.

— Ока-сан? — Итачи вынырнул из-под руки Хазуки, его взгляд метнулся сначала к матери, а потом на Шисуи с Какаши.

Моэто мотнул головой. Они прошли до специальной комнаты. В убежище почти не было Учиха, все были там — на пепелище, но те что были, сразу же собрались, скооперировались, окружили и, будто бы, заслонили жену главы плотной стеной. Микото-химе уложили на матрац, принялись хлопотать и что-то делать.

— Что с ней?

Моэто снова мотнул головой. Он не помнил ничего, кроме тумана в голове, когда он увидел, как какой-то придурок держит их химе за горло.

Дазай...

Взгляд сразу нашел Какаши, он вместе с Итачи укладывал неизвестного младенца рядом с Саске. Ученик Дазая был подавлен, и ни на кого не смотрел. Будто бы снова вернулся в те времена, когда Учиха не стоили ни единого его взгляда.

Дазай.

Моэто развернулся и пошел на выход. Пусть этот придурок будет жив. Ками-сама, пожалуйста, пусть искалечен, изуродован, при смерти... но жив. От мысли, что он потеряет друга, с которым прошел все детство, войну и карьеру, становилось почти физически дурно.

— Моэто-сан, — Шисуи поймал его у выхода. Мальчишка, не задерживай, не задерживай... но маленький Учиха смотрел до странного обреченно, это заставило его вспомнить о своих обязанностях. Долг прежде всего.

— М?

— Вам стоит остаться здесь, — Шисуи отвел взгляд. — Как единственному уполномоченному лицу, способному руководить кланом после главы клана, его супруги и Дазая-сана. Микото-сама без сознания, за Дазай-саном может сходить Какаши...

Шисуи замолчал и поднял взгляд.

Что? Не молчи. Ему пора идти. Нет, бежать. Каждая упущенная секунда — смерть.

— Просто... Фугаку-сан... мертв...

Моэто застыл, чувствуя, как наливается в висках боль — словно резко сжали раскаленными тисками.

— Понял. Отправь Какаши за Дазаем.

Долг прежде всего.

Шаг. Темнота. Шаг. Перед глазами светлеет, но все равно не помогает. Обретают смысл и взгляды Шисуи, и отстраненность Какаши, и состояние Микото-химе... Шаг. Вдох. Глава клана — мертв?

Опустив глаза натыкается на неверящий взгляд Итачи.

Ками-сама...

***

Какаши бежит. Бежит и проживает все снова.

На плечах все еще ощущаются цепкие пальцы Шисуи, там точно будут синяки.

Какаши кажется, что все это слишком нереально. Как это все произошло? Когда заново выстроенный мир снова успел рухнуть? Откуда эта обреченность?

Черепица под ногами скользит привычно, взгляд цепко выхватывает нужное. Моэто сказал, что они сражались за территорией клана Инзука, ближе к стене. Дазай отстал неподалеку от остатков госпиталя. Информация, четко выстроенный план и стратегия поиска. Однако даже так миссия не отвлекала от тяжелых мыслей.

Кушина-сан, Минато-сенсей... те, кто принял его как собственного сына. Те, кто стал ему дороже всего. Что теперь будет? Как быть? Неужели он действительно больше не услышит смеха и не увидит мягкой улыбки Кушины Узумаки? Не узнает и не улыбнется, когда кто-то снова расскажет о том, как Кровавая Хабонеро гоняла Джирайю-сама и Минато-сенсея по городу? А что будет с его сенсеем?

На одной из крыш тело. Значит прошло слишком мало времени — обычно отступники стараются сразу забирать тела соратников. Прыжок, крыша скользкая от крови. На трупе никаких опознавательных знаков — бесклановый. Оглянувшись, нахмурился. Не мог пропустить. Шаг. Кусок крыши поехал вниз. Мотнув головой, снова окинул труп взглядом. Перерезанное горло, значит между ним и его убийцей как минимум было приличное расстояние. Стоит найти и то, что убило — сюрикен, без сомнений.

Какаши делает вдох. Интуиция подсказывает подойти ближе к краю крыши. Он присаживается на корточки, рассматривает осколки черепицы на земле, замечает погребенного под ними человека.

Сердце пропускает удар. Мон клана Учиха виден даже отсюда.

На мгновение закрыв глаза, прыгает. Дазай-сама... первый... товарищ после смерти Обито. Старший, не воспринимающий его всерьез, но товарищ.

Осколки убирает, чувствует как шумит в ушах кровь. Ками...

Снова смерть. Снова этот безжизненный взгляд в пустоту.

Дазай мертв. Но он все равно пытается прощупать пульс.

Снова.

Какаши аккуратно вытаскивает Дазая из обломков, садится рядом, смотрит. На его лице застыло торжество, а в груди, почти по самую рукоять, кунай.

Дазай Учиха умер до того, как упасть. В этом все они.

Дрогнувшей рукой, он закрывает ему глаза. Покойся с миром.

Какаши понимает: он слишком много сегодня пережил, чувство потери притупилось. Застыло. Зато потом... потом он прочувствует все в полной мере.

Кушина-сан, Дазай-сан, Фугаку-сама и, как в очередное напоминание, Обито, Рин, отец. И скольких еще он потеряет, прежде чем умрет сам?

***

Минато спускается по туннелю. Ноги, по щиколотку, в кипящей воде, а на разум давят низкие, влажные потолки и клубящаяся по бокам тьма.

В памяти проносятся воспоминания последних трех часов. Короткие приказы, рубленные фразы, скорые назначения. Недовольство Сарутоби, ощущавшееся всем нутром все это время. Он сделал все, что мог. Над городом вставал рассвет, но люди шли в остатки домов, собирались вместе, чтобы отдохнуть, на время забыться, пе-ре-жить осознание случившейся катастрофы. Кто-то нес в полевой госпиталь раненных, кто-то выносил из под обломков тела. Вся работа начнется потом. Не сейчас.

Минато спотыкается. Руку обжигает кипяток. Не вода — нет, — жидкая ненависть, он чувствует ее шестым чувством, понимает больше, чем кажется на самом деле. Шаг, шаг, шаг, не останавливаться. Душно, грубо, больно. Уставшее сознание воспринимает это как данность.

Не чувствовать, не вспоминать, не принимать.

Шаг. Становится светлее. Бесконечную тьму замещают кроваво-красные оттенки. Он умер? Если бы.

Пространства резко становится больше.

Высокий потолок, все та же кипящая вода, багровые стены. И огромная клетка, за толстыми прутьями которой на него смотрит зверь. Кьюби.

— Четвертый! — ревет он. Минато чувствует его пылающую ненависть. Чувствует, и что самое страшное, понимает.

Все так же душно. Все так же больно.

— Почему я жив?

Вопрос получается озвучить легко, хотя Минато казалось, что он никогда не сможет больше заговорить "не по работе".

Зверь в ответ рычит, бьется о прутья клетки. Минато отстранено думает о том, что и сам готов точно также выть и убиваться. Но почему-то молчит. Смотрит.

— Почему?

— Шинир-рами, — от переполняющей ненависти Кьюби рычит, а не говорит, но даже так Минато разбирает имя бога Смерти.

Значит Шинигами. Зачем? Он забрал его душу, и Минато точно знал, что уже должен был быть мертв. Вот же, цена, которую он отдал за разделение силы хвостатого.

Кьюби беснуется. Минато лениво думает над ответами. Почему-то логические цепочки не хотели складываться как всегда до этого. Думать вообще не хотелось.

Ступни, кажется, уже обварились...

Сколько времени проходит, прежде чем Кьюби затихает, укладывается поджимая под себя лапы? Минато кажется, что часы. Но вот он, зверь, застыл, смотрит ему прямо в глаза, ждет.

— Почему?

Все девять хвостов со страшной силой ударяются о прутья. Но Кьюби лежит. А в глазах такая ненависть, что если бы ею можно было бы убить, то Минато умер бы в самых страшных мучениях.

— Жер-ртва Учиха, — успевает разобрать Минато прежде чем Кьюби снова приходит в исступление. На этот раз в такое, что устоять на ногах Минато больше не может — все вокруг трясет со страшной силой.

Падает в кипяток. Страшная боль. Лицо обваривается мгновенно. Руки покрываются волдырями.

Спасительная тьма забирает его спустя долгие секунды мучений.

***

Разрушенный город освещает яркое солнце.

20. Из-за грани

Открыв глаза, Фугаку тут же прищурился — яркий солнечный свет ударил, ослепляя. Комната была ему смутно знакома, будто он бывал здесь раньше... отойдя от окна, принялся рассматривать обстановку. Стол, странный стул (кресло, подумал он на автомате), книжная полка и, стоящий тут же, книжный шкаф, напротив большая кровать и два шкафа для одежды, рядом с окном явно женский столик, на котором много баночек и шкатулочек. Внимание привлекли фотографии на полке, и, приблизившись, чтобы рассмотреть их внимательней, Фугаку пораженно охнул и протянул руку, чтобы взять одну... но рука прошла сквозь фотографию.

На ней был изображен высокий юноша, слишком... слишком хорошо ему знакомый, потому что... это был он сам. Джонатан Сальери, с Земли. Обнимающий Кушину, которая лишь смутно походила на саму себя.

«А, точно, это же не Кушина...» — имя бывшей девушки так и вертелось на языке, но вспомнить так и не удавалось. Он вернулся на Землю? Но почему он призрак?

Взгляд снова метнулся к фотографиям. Он — Джонатан, не-Кушина и маленький ребенок у него на руках. Странно, разве у него были дети "до"? На другой была изображена только не-Куши и ребенок, маленький спал, а девушка склонилась над его колыбелью любуясь... сердце защемило. Как там Микото с Саске? А Итачи?

Дверь позади хлопнула, он обернулся. Джонатан... казался чужим. Прежде острые черты лица приобрели большую угловатость, на лбу залегли глубокие морщины, да и под глазами угадывались характерные "учиховские"... неужели... неужели, когда его самого перенесло в тот мир, в этот перенесся тот Фугаку Учиха?

Тут Фугаку обратил внимание на одежду. Военная. И перед ним явно не простой рядовой... неужели и в этой жизни не-Джонатан решил связать себя с войной?

Но тот прошел сквозь него, лишь мимолетно вздрогнув, окинув комнату взглядом в поисках чего-то... или кого-то. Потом передернул плечами и, подойдя к столу, принялся копаться в ящике.

— Па, скорее! — в комнату заглянул мальчуган, лет пяти. Фугаку с усмешкой отметил, что рыжий...

Не-Джонатан обернулся и, послав сыну слабую улыбку, продолжил свое занятие. Он что-то искал. И с каждой минутой поисков становился все смурнее.

— Па?

— Подожди, — мягко отозвался он, и мальчуган скрылся за дверью. — Да где ж он?..

А Фугаку смотрел на него и думал. Как сложилась его жизнь здесь? И почему он сейчас видит все это?

— Родной, ты же знаешь, что ма-ма не любит, когда мы опаздываем, — спустя мгновение широко распахнулась дверь и вошла она. — Что ты потерял?

Не-Джонатан тяжело вздохнул и обернулся к ней.

— Анджи, — точно, Анджи... Анджелина. — От того, что мы опоздаем, мир не рухнет, поэтому дай мне минутку, хорошо?

— Скажи, что ты ищешь, я помогу, — рассмеялась Анджи, подходя к мужу.

— Не стоит, — он мягко отодвинул ее руку от ящика... Фугаку тяжело вздохнул и тоскливо посмотрел в окно. Зачем он здесь?

Боль в груди, оставшаяся после удара Кьюби стала сильнее, когда он подумал о тех, кого оставил там. Итачи, Микото, Саске... Шисуи, Какаши, Минато, Кушина... Дазай, Моэто...

— Ты невыносим, — Анджелина закатила глаза.

— И я тебя люблю, — не-Джонатан наконец нашел, что искал. Это оказался старый, потрепанный дневник. — Ты за рулем?

— Да ну? Сам предложил? Кто ты и что ты сделал с моим мужем? — удивилась Анджелина.

— Ну-ну, не паясничай, — хмыкнув, отозвался не-Джонатан, обнимая жену за талию и целуя в шею.

Фугаку потянуло за ними на выход.

— Еще один? — раздался вдруг голос, полный досады. — Ей-богу, что ж вас, неупокоенных, так много?

Фугаку обернулся. Рядом с ним стоял парень, в черном балахоне. Растрепанные черные волосы, яркие зеленые глаза да добродушная улыбка... А опирался он, ну да, на косу. Первой ассоциацией была почему-то Смерть, но разве Смерть может быть... такой?..

— А отчего ж не быть, нет, я конечно могу стать иссохшим скелетом, но поверь, мне так нравится больше. Ну, откуда ты? В этом доме уже давно никто не умирал... мученически, чтоб стать призраком. Отведу тебя к твоему источнику, и упокоишься уже.

Фугаку облизал губы.

— Я... не отсюда.

— Ясно дело, что не отсюда, — Смерть кивнул на вышедшую пару. — Вот они да, они могли бы быть отсюда, ты точно не местный.

— Вообще не отсюда, — в горле пересохло, хотя как у призрака оно могло? — Я из... другого мира.

— Из какого отделения? Тьфу ты, кто у вас... за Смерть?

Фугаку вздернул брови. Он что, Шинигами имеет в виду?

— Только не любимый дядюшка, — Смерть скривился. — У него в подчинении туева туча отделений, и по каждому бегать, твой искать... блин, у меня что, работы мало? Как тебя вообще сюда занесло?

Фугаку пожал плечами.

Смерть постучался лбом по косе.

— Вот не было несчастья, да счастье принесло...

— Вот не было счастья, да несчастье помогло, — поправил его Фугаку, но Смерть отмахнулся.

— Только я всю работу наладил, и тут такое...

— Чем быстрее вы мне поможете, тем быстрее от меня отделаетесь, — флегматично отозвался Фугаку. — Я в своем мире умер, очнулся здесь. Вы можете меня воскресить?

— Смотря в каком из дядюшкиных отделений помер... если мир позволит, конечно смогу.

— Эм, — задумался о том, как описать нужное место. — Мир ниндзя, техник, стихий, биджу, деревень...

Смерть тяжело вздохнул. Видимо узнал.

— Ну пошли... ей-богу, может тебя ему на руки сдать, пусть он с тобой и возится? Хотя...

Смерть окинул его взглядом и протянул Фугаку руку.

«Что ж, терять мне уже нечего,» — и с этой невеселой мыслью коснувшись неестественно холодной руки Смерти, ступил за ним в черную воронку.

***

«Фугаку Учиха»

— Это ты? — Смерть обошел вокруг мраморного камня, хмурясь. Фугаку кивнул. Смерть постучал косой, тяжело вздохнул, снова обошел могилу и нахмурился еще сильнее. — Скажи честно, это точно ты?

Фугаку снова кивнул.

— А кем ты был... до смерти? — со слабым смешком вдруг спросил он. — Уж не человечком с моего отдела?

Он хотел было возмутиться, когда в памяти снова всплыла бывшая когда-то родной комната.

— Да, — голос сел. — Я с Земли. Был. Когда-то...

— Допустим, что дядя решил поиграться, — Смерть прикусил губу. — И поменял телами тебя и душу вот этого... Ты умер, а вот тот, кто занял твое тело — нет. Поэтому душа, вернувшаяся на родину, не смогла занять свое законное обиталище, так как сейчас ты гораздо слабее того, кто вместо тебя. Однако тело, которое здесь, — Смерть постучал косой по мрамору, — уже разложилось и поднять его нет возможности.

— Как... разложилось? — у Фугаку в горле резко пересохло, и от боли стало трудно дышать, хотя как призрак он вообще не нуждался в воздухе. — Я же только что умер, совсем... недавно... Это...

— Время, — пожал плечами Смерть. — Время, которое понадобилось твоей душе, чтобы очнуться. Для тебя прошла секунда, для физического мира...

Поведя косой над камнем, он хмыкнул.

— Четыре года. С момента твоей смерти, тут прошло четыре года.

Фугаку осел на землю, обхватывая голову руками, начиная раскачиваться. Микото, Итачи, Саске... ребята...

— И что... теперь? — и без того мертвый голос, казалось, зазвучал еще тише, еще глуше.

— Упокоение, — хмыкнул Смерть. — Как вариант, могу поднять труп, но боюсь тебя развоплотят прежде, чем ты скажешь им, кто такой.

— И что, совсем никакого выхода? — Фугаку поднял взгляд на равнодушное лицо Смерти. Ярко-зеленые глаза смотрели с каким-то научным интересом. — Как я могу вернуться?

***

«— Теперь я должен вернуться, да?» — Смерть вздрогнул, от того, насколько громко раздался в его голове этот, смутно знакомый, голос. И тут же другой, не менее знакомый, но другой... Смерть мысленно протянул руку, пытаясь ухватиться за эту неуловимую ниточку к... к чему? — «Как хочешь.»

Взгляд снова вернулся к душе перед ним. Почти прозрачная, ослабшая... такую только упокоить. Слишком она вымотана, потрепана перемещениями между мирами и житейскими заботами. Глядя на то, как расползаются по груди призрака черные петли страха и боли, он думал о том, откуда же эта картина ему так хорошо знакома.

— Есть одна возможность, — совершит ли он ошибку? Нет. Будет ли ругаться дядюшка и вся остальная "родня" по работе? Возможно. Но ему уже все равно давно было скучно, почему бы и не поразвлечься? Все-таки дядя первый залез на его территорию, без его ведома утащив эту душу. — Дать тебе новое тело.

— То есть? — насторожился, но вскинулся. Смотрит с надеждой...

И снова это странное чувство... как будто бы этот проблеск надежды о чем-то должен ему напоминать... но о чем же? Надо будет узнать, откуда такие... проблески.

— Я могу облечь твой дух, — он окинул его жестом, — в тело. То есть это будет уже не Фугаку Учиха, это будешь ты, настоящий.

И, взмахнув рукой, показал ему его отражение. Высокий парень, почти мужчина, с темно-каштановыми волосами, глубокими морщинами в уголках глаз и лбу, острым подбородком и усталым взглядом. Узкоплечий, немного даже худощавый...

Сомнение грязно-желтыми щупальцами начало перекрывать страх и боль. Ох, и насколько же душа человеческая подвержена влиянию этих гадов ползучих...

— Что я должен буду отдать взамен?

Смерть задумался. Точно, плата... символика, Хель ее подери (а что? Сестрица может). Окинув душу взглядом, вздохнул. Память? Нет, он в мир живых рвется из-за тех, кого помнит. Хотя, конечно, понаблюдать за ним было бы интересно...

Смерть склонил голову.

— Игра.

— Что?

— Мы с тобой сыграем, — и, растянув губы в холодной усмешке, подошел вплотную к душе.

— Во что?

— Память. Я заберу твою память. Всю. И о первой, и о второй жизни, — Смерть положил руку ему на плечо. — Но ты сможешь их вспомнить. Вспомнишь, и я забуду про свою маленькую услугу. А не вспомнишь... что ж, после смерти я поглощу твою душу, вместо того, чтобы отправить ее на вечный покой в рай.

Задумался. Боится. Справедливо. Умный смертный...

— Мне терять нечего, — вдруг вздохнул он. — Только... дай мне попрощаться...

И, обернувшись в сторону человеческого города, тоскливо на него посмотрел.

— Позовешь, — и, пожав плечами, отправился в свой мир. Очередной поезд смертных душ наполнился...

И надо бы разобраться с дядюшкой, что это вообще за ситуация. Странная какая-то: тело погибшего, по всем признакам, было жертвенным. Печать любимого родственничка не узнать было невозможно... особенно печать души. Такие обычно сразу отправлялись в ненасытный желудок дяди, а не направлялись бороздить просторы мироздания. Может производственная ошибка? Хотя чтобы у Шинигами, да такая лажа?

— О, Дар, здравствуй, — дядя, как всегда, появляется на зов своего имени. Ну не чудесно ли? Хотя его привычка звать его «Дар» порядком подбешивала. — Чего звал?

Итак. Вот оно. Существо, вызывающее дрожь и благоговение во всех своих отделах. Стоит, ухмыляется своей страшнючей мордой.

— Фугаку Учиха, сорок первый мир. Душа из моего отдела, Джонатан Сальери. Никого не напоминает?

Шинигами посерьезнел. Кивнул.

— Он отдал свою душу тебе?

— И да, и нет. Но он умер за душу, сделавшую это, так что, — дядя пожал плечами.

— Это не в твоих правилах, — хмыкнул он.

— Здесь особый случай. Вот душа, которая заняла тело парня из твоего отдела, настоящий Фугаку, отправится прямиком ко мне...

— Не походный разговор? — спросил он. — Потому что я с удовольствием послушаю о том, почему это ты, столь яростный последователь правилам и им прилежащим вдруг провернул такую аферу. Узнает Мана'т, и...

Шинигами вздернул бровь. Дар пожал плечами.

— Понял, отгружаю поезд и встречаемся у Мертвых Холмов?

Дядя хмыкнул, растворился.

Ох, не к добру это, когда Шинигами выходит из образа.

***

Схватившись руками за волосы, он раскачивался из стороны в сторону, время от времени подвывая. После ухода Смерти прошло много времени. А он все никак не мог заставить себя сдвинуться с места.

Солнце начало заходить. Бесконечная тоска мешала дышать, сковывала движения. У него будет шанс. У него есть надежда. Еще один раунд, да? Раунд практически без шансов на победу.

Он будет ходить мимо Микото, мимо Саске с Итачи, и даже не задумается о том, что когда-то был готов перевернуть весь мир ради них. Он будет смотреть на Минато, и у него даже мысли не возникнет, что за него он когда-то умер, настолько дорог был ему этот человек.

Шаги позади себя он не услышал, очнувшись лишь тогда, когда прямо над ухом раздался голос.

— Привет, — открыв глаза, он посмотрел на того, кто присел возле могилы. Его собственной могилы. Дыхание снова перехватило, от переполнивших его чувств потемнело в глазах. Итачи... повзрослевший, возмужавший... но его Итачи. Вот он сел, воцарилась тишина. Долгая, тянущая. Фугаку застыл в ожидании.

— Привет... пап... я снова здесь, — наконец заговорил Итачи. — Мама, конечно, будет снова плакать, если узнает, где я был. Поругает, скажет, что я должен жить дальше и отпустить тебя... а потом ночью будет плакать, потому что не сможет простить себе этих слов по отношению к тебе. Знаешь... а она стала первой женщиной в совете клана. Ее вчера назначили. Ты бы гордился, правда? Наша мама ведь такая сильная...

Сильная. Микото. Его Микото. Его нежная, добрая Микото. Фугаку закрыл глаза.

— Саске снова подрался с Наруто. Они часто дерутся, маленькие еще. Отото похож на маму, но он налету схватывает математику... Моэто говорит, что это у него от тебя. Вчера он нашел мои старые тетради, в которых... мы с тобой решали, — Итачи улыбнулся. — Знаешь, он разобрался даже быстрее меня.

Фугаку открыл глаза и посмотрел на сына. Уже такой взрослый... Итачи-Итачи, что же ты пережил в эти четыре года?

— Я скучаю, но уже не так как раньше. Ты бы не хотел, чтобы я вообще скучал, я знаю. Хотел бы, чтобы я отпустил уже воспоминания о тебе... перестал жить прошлым... но, знаешь, каждый раз, когда я вижу Минато-сана и Наруто, а потом смотрю на Саске... это... обидно. Зачем ты умер, па?

И, тяжело вздохнув, Итачи закрыл лицо руками.

— Прости, я не должен был так говорить... Я сегодня вернулся с миссии... ты бы меня на нее не пустил. Не опасная, не беспокойся, просто... выматывающая. Понадобилось много сил, чтобы успокоить тех отступников. Все уровня чунина. Просто я был в команде с новичками, часто отвлекался, чтобы их прикрыть... Ты бы сказал, что это безобразие — дети на поле боя. Они еще даже не чунины. Не знаю, почему их отправили на такую миссию.

Фугаку пересел, обнимая сына со спины. Итачи, прости... прости...

— Мама сегодня не готовит, поэтому я домой пораньше наверное. Ее весь вечер не будет, — тут Итачи слабо улыбнулся. — Ты, наверное, помнишь, я говорил, что она по средам с Минато-саном по магазинам ходит. После смерти Кушины-сан, он совсем перестал следить за тем, что находится в холодильнике, хотя мама говорит, что раньше он даже любил готовить. Насколько я знаю, у него с Наруто на завтрак, обед и ужин один рамен, и тот в Ичираку... иногда приезжает Нагато, тогда мама не беспокоится. Моэто говорит, что если вдруг мама решит выйти замуж, то это точно будет Минато-сан. В такие моменты Шисуи с Какаши всегда его бьют, потому что боятся, что я обижусь...

Итачи хмыкнул.

— Я нигде так много не разговариваю, — и, вздохнув, посмотрел на небо. — Иногда мне так хочется тебя увидеть... хоть раз, пап. На фотографиях совсем не то, да и ты мне почти никогда не снишься. Иногда я даже завидую Саске — он тебя почти не знал, и ничего не помнит. А я помню. Это бывает больно. Особенно в день рождение Наруто, когда все веселятся... Минато-сан даже фейерверки запускает, Наруто их очень любит. А я иду сюда.

Снова вздохнув, Итачи встал и, положив руку на камень, закрыл глаза.

— До встречи, па, — и, закинув сумку на плечо, направился к выходу с кладбища.

Фугаку рвано вздохнул и, подорвавшись вслед за ним, пошел рядом.

Итачи-Итачи...

И дома все осталось таким же, каким он помнил. От двери по коридору до небольшого зала, в котором у окна на подоконнике, как всегда, стоят цветы, рядом шкаф, низкий столик да, любимый им с Микото диван.

— Я дома, — уже разувшись опомнился Итачи, возвестив о своем приходе.

В глубине дома громко отодвинулась дверь, послышались торопливые, переходящие в бег шаги.

— Аники, — Саске вылетел прямо на старшего брата, крепко-крепко его обнимая. Фугаку присел рядом с ними.

Саске... господи, да что ж за ирония такая? Вдруг вспомнилось, что и Итачи он впервые увидел лишь когда ему было четыре года, и второго... тоже. Как же он похож на мать.

Итачи мягко ему улыбнулся и, расспрашивая о чем-то обыденном, направился в сторону своей комнаты. Фугаку вроде бы и слышал их, а все равно... не мог понять, о чем они говорят. Как же Саске вырос, а ведь он до сих пор помнит, насколько маленьким он был.

— Скоро будем ужинать, ты уже выполнил свои задания?

Саске с готовностью кивнул, смотря на старшего брата с таким обожанием, на что Фугаку невольно улыбнулся. А он боялся, что они не смогут ужиться...

— Что у нас сегодня?

Итачи пожал плечами, взлохмачивая брату волосы.

— Придумаем что-нибудь.

***

— Готов? — Смерть появился внезапно, Фугаку в этот момент увлеченно наблюдал за ужинающими сыновьями.

Потом, обернувшись к Смерти, как-то заторможено кивнул, словно пытаясь осознать, каким таким образом успело пройти столько времени... он же...

— Ну, если ты хочешь оголодать, и начать высасывать силы у всех кто находится рядом, то можешь оставаться тут и дальше, но не думаю, что это входит в твои планы.

А, да... снова кивнув, оглянулся на сыновей. А к Микото так и не успел...

— Я скоро вернусь, дождитесь... — а потом обратился к Смерти. — У меня будут хоть какие-то знания о... мире?

— Конечно, иначе ведь будет не интересно. Пустому человеку больше смысла искать воспоминания.

Глубоко вдохнув, Фугаку протянул руку Смерти, вместо этого проваливаясь в черный туман, чувствуя, как тяжелеют веки.

http://tl.rulate.ru/book/38968/868901